Если любишь - солги

7.1

Тьери долго отказывался сесть в кресло и уступил, лишь когда Ливия упрекнула его в отсутствии мужественности. Иоланта наверняка удержала бы супруга от неразумного шага, но её рядом не было, и после первых вопросов мы узнали историю их знакомства.

Гавольд Тьери, безвестный начинающий сочинитель, принёс в театр свою первую пьесу и, естественно, получил отказ. Вернее, получил бы — если бы не местная прима Иоланта Монтелло. Она полистала материал и настояла, чтобы его взяли в работу. Спектакль имел успех, Тьери проснулся знаменитым. После третьей пьесы и третьей постановки с Иолантой в главной роли он сказал ей: "Я не могу писать только для одной актрисы, я должен идти дальше, но не хочу расставаться с вами, поэтому прошу: будьте моей женой". Очевидно, лучшего предложения у Иоланты не было, и она согласилась оставить сцену. Жена не должна затмевать мужа, объяснил Тьери, а тем более не должна ставить под удар его репутацию, разъезжая по гастролям. Неудивительно, что простившись с творческими амбициями, мадам Тьери стала несколько желчной.

Третий вопрос задал Дитмар, и этот вопрос не имел отношения к семейной жизни супругов Тьери:

— Вы верите, что кровососы существовали на самом деле?

— Я работал в первом отделении закрытого сектора, — сказал драматург. — Во второе меня не пустили. Познакомился с записями фольклорных произведений и трудами этнографов прошлого века. Археологических и антропологических материалов там нет, современных источников тоже, так что судить не берусь. Но в Отирах местные жители показали мне могилу в пещере... Скелет хорошо сохранился, и это обычный человеческий скелет во всём, кроме черепа. Затылочная область несколько вытянутая, я читал, что древние народы добивались такой формы, привязывая дощечки к головам младенцев, но главное отличие — это челюсти. Они длиннее, чем обычно бывает, и заметно выступают вперёд, зубы частые, мелкие, но клыки — о, да! — клыки вдвое больше ваших, Дитмар, и явно острее.

Предупреждая возражения, скажу, что это не может быть оборотень, если только вы не предъявите мне оборотня, у которого трансформируется одна голова, а тело остаётся человеческим. И ещё протез, искусственная кисть руки, сделанная из нержавеющего металла и прикреплённая к лучевой кости так ловко, что соединение кажется естественным. Эта кисть — механический шедевр, она явно обладала полной подвижностью, а может быть, обладает до сих пор. Если эта могила и впрямь настолько древняя, как кажется... в те времена просто не было таких технологий!

Аврелий мягко улыбнулся:

— А вы не думаете, что стали жертвой мистификации?

Ответить драматург не успел.

— Я бы хотел взглянуть на захоронение, — вклинился профессор Барро. — Это можно устроить?

— Разумеется, — пообещал Тьери несколько растерянно.

А потом настала моя очередь. Я понимала, что отказаться без объяснения причин не смогу, и уговаривала себя не трусить. Надо просто собраться и помнить два простых правила. Первое: не говорить больше того, о чём спрашивают. И второе: правду можно высказать разными словами.

Ещё бывают ситуации, когда правд несколько, и есть шанс выбрать, главное не спешить с ответом. Они ничего не знают обо мне и вряд ли спросят о чём-то более страшном или скандальном, чем других. Мечты, страхи... с этим я справлюсь. В конце концов, на моей стороне многолетний опыт, а у них всего три вопроса.

И всё же я шла к креслу, как на эшафот. Рукам стало холодно, свет потолочных ламп резал глаза, тело казалось окостеневшим. Дитмар помог мне сесть, сам затянул ремни на запястьях — не до боли, разумеется, но достаточно крепко, чтобы было невозможно высвободить руки, и ободряюще улыбнулся: "Всё хорошо, Верити, я рядом".

Тут же Аврелий задал первый вопрос:

— Верити Войль — ваше настоящее имя?

Этого я не ожидала. Случайность? Или... они знают?

Горло сдавило от дурного предчувствия, но губы уже раскрылись, чтобы сказать:

— Да.

— Почему вы замешкались с ответом? — быстро спросил Дитмар.

— Я думала.

— О чём? — спросил Оскар.

— Какой ответ будет правильным.

— У вас были сомнения? — спросил Марсий.

— Да. Но это уже четвёртый вопрос. Я не обязана была на него отвечать.

— Это наводящий вопрос, — сказал Аврелий, — в дополнение к первому, на который вы так и не дали ответа.

— Я дала ответ.

— Но вы сомневались, — сказал Дитмар, — и я хочу знать — почему. Почему вы не уверены в том, что ваше имя Верити Войль?

Они перебрасывались вопросами, как шариками от пинг-понга.

— Ваше имя Верити Войль? Или вас зовут иначе?

— Меня удочерили! Приёмные родители дали мне свою фамилию.

— Что случилось с вашими настоящими родителями?

— Они погибли. Я не хочу говорить об этом.

— Как они погибли?

— Упали с моста на неисправном паромобиле. Несчастный случай. Прошу вас, хватит! Развяжите меня.

— Как фамилия ваших настоящих родителей?

— Клес, — я попыталась вырвать руки из ремней. — Дитмар, зачем вы так со мной?

— Всё в порядке, Верити, не волнуйтесь, — он наклонился, коротко дотронулся до плеча. — Это просто игра.

Гиацинтовые глаза смотрели холодно и твёрдо. От запаха его одеколона к горлу подкатила тошнота.

— Почему вы живёте одна?

— Я переехала.

— Откуда у вас дом?

— Это наследство. Пожалуйста, прекратите.

— Духи земли, она плачет! — ахнула Ливия.

— В самом деле, — нервно сказал Тьери. — По-моему, это зашло слишком далеко.

На него не обратили внимания.

— Кто оставил вам наследство?

— Двоюродный дед.

— Как его имя?

— Послушайте, — возмутился Тьери, — это уже настоящий допрос!

— Как его имя!

Комната перед глазами сузилась и потемнела, я падала в глухой колодец, голоса моих мучителей долетали из ватной глубины. Но не слышать их было невозможно. Оставалось одно: зажмуриться, стиснуть зубы и молчать, молчать... но проклятый прибор рвал из меня ответы пыточными клещами.

— Валер... Валериан Конрад.

— Роберт! — раздался голос Аврелия, громче и взволнованней прежнего. — Не трогайте прибор! Вы же не мальчик, должны понимать!

— Я тоже хотел бы задать вопрос, — торопливо проговорил профессор. — Верити, вы хоть раз состояли в интимной близости с мужчиной?

Он стоял прямо передо мной, глядел в лицо.

— Я... что? Нет. Да... Нет!

Вспомнилось жаркое дыхание Ральфа, тяжесть его тела, руки на моих бёдрах... там, куда я не собиралась его пускать...

— Нет! Прекратите это! Я больше не буду отвечать! Освободите меня!

Проклятые ремни не пускали, выступы внутри шлема давили на виски.

— Вы не смеете держать меня силой! Это издевательство!

Поднялся гвалт. Дитмар, другие мажисьеры, Тьери, Ливия, Барро, — все они что-то говорили. Общий галдёж перекрыл высокий звонкий голос Евгении:

— Замолчите сейчас же!

Я не заметила, когда она вернулась.

— Что вы здесь устроили? Роберт, — Евгения повернулась к профессору, — ваше поведение недопустимо.

— Я готов принести извинения, — тут же отозвался Барро своим обычным сухим тоном.

— Вы все принесёте извинения.

Евгения обвела взглядом мажисьеров, подошла ко мне и стала расстёгивать ремни на запястьях.

— Верити, дорогая, мне очень жаль. А вам, Роберт, — бросила не оборачиваясь, — придётся покинуть поместье.

— Как прикажите, — он склонил голову, затем повернулся ко мне. — Дамзель Войль, я глубоко сожалею о случившемся.

Мне пришлось выслушать то же самое от четверых мажисьеров, вытерпеть их холодные насмешливые взгляды, а потом выйти размеренным шагом с гордо поднятой головой под конвоем утешительницы Евгении. В висках резкими толчками пульса билось одно желание: бежать. Из этой комнаты, из этого дома, из Каше-Абри — как можно дальше… Прямо сейчас!

Но Евгения, объяснила, что это невозможно. Дюваль дома, в кругу семьи. Нельзя же просто так среди ночи выдернуть из супружеской постели отца троих детей. Мой отъезд может подождать до завтра. Для меня самой так будет лучше — отдохну, успокоюсь, взгляну на происшедшее трезвым взглядом. Да, молодые люди повели себя некрасиво. Заигрались в эксперимент, забыв, что перед ними не подопытный зверёк, а нежная, ранимая девушка. С другой стороны, ничего по-настоящему страшного не произошло...

В самом деле, ничего страшного. Просто меня предали. Только и всего.