Эта песня мне знакома

63

Неожиданный телефонный звонок от заместителя прокурора Тома Морана порадовал Николаса Греко.

— Вы подали отличную идею, — сказал ему Моран. — Оказывается, в юности Барр имел привод в полицию. Досье было засекречено, но нам удалось получить к нему доступ. Он был арестован за то, что принес в школу марихуану и курил ее в спортивном зале. Кроме того, мы подняли данные по его выпуску и отыскали несколько его одноклассников, которые до сих пор живут в Покипси. Все они утверждают, что у Барра был вспыльчивый характер. Милый соседский мальчик — это не про него.

Конечно, это было давно, — продолжал Моран. — Но вот что любопытно: его одноклассники вспоминают, что он вечно лез в бутылку и при этом страдал комплексом неполноценности. Школу он так и не закончил, в колледж не пошел, а потом много лет спустя на встрече одноклассников плакался, что ему просто не дали шанса пробиться в жизни.

— Он произвел на меня впечатление человека крайне в себе неуверенного, недовольного жизнью и разобиженного на весь белый свет, — заметил Греко. — То, что вы мне сейчас рассказали, вполне укладывается в эту картину.

— Отвлечемся пока от Барра, — сказал Моран. — У меня для вас еще одна новость. Миссис Олторп умерла.

— Мне очень грустно это слышать, но я полагаю, что для нее смерть стала избавлением.

— Насколько я понял, публичного прощания не будет, а похороны только для близких. Полагаю, такова была ее воля; свою долю внимания прессы эта семья уже получила с лихвой.

— Да уж, — согласился Николас Греко. — Спасибо, Том.

Он взглянул на часы. Было уже пять вечера, но ехать домой он пока не собирался. Ему хотелось спокойно подумать, а лучше всего ему думалось, когда в офисе никого больше не оставалось, а телефоны умолкали. К счастью, у Фрэнсис сегодня вечером как раз должно было состояться очередное собрание читательского кружка, так что она не станет возражать, если он задержится на работе.

Он улыбнулся себе под нос. Фрэнсис была из тех женщин, которые полагают, что все внимание мужа должно безраздельно принадлежать им. Да он, как правило, и сам был не против, но сейчас ему необходимо было посидеть в коричневом кабинете. Когда он впервые употребил это выражение при Фрэнсис, она переспросила, что он имеет в виду.

— Сейчас оно почти вышло из употребления, но в девятнадцатом веке было очень распространено, — ответил он ей тогда. — «Коричневый кабинет», милая, означает состояние глубокой погруженности в серьезные размышления.

— Ой, Ник, я тебя умоляю, — помнится, фыркнула в ответ она. — Так бы сразу и сказал, что просто пытаешься кое в чем разобраться.

«Вот именно этим я сейчас и занимаюсь», — подумал Греко.

Первым в списке тем, требующих обдумывания, был Гэри Барр. Греко чувствовал, что Барр озлоблен на людей, которые, по его мнению, слишком хорошо живут. Интересно, какие отношения связывали его с семьей Олторпов? В те годы, когда он и его жена не служили у Кэррингтонов, они регулярно готовили и обслуживали банкеты у Олторпов, а Гэри еще и возил на машине их дочь. Как и почему он стал «приятелем» Сьюзен? Надо еще раз поговорить с подругой Сьюзен, Сарой.

Следующей по списку была страничка, вырванная из журнала «Пипл». Она имела какое-то значение, огромное значение, в этом он был уверен. Но какое?

Далее шла вечерняя сумочка Сьюзен Олторп. Почему Гэри Барр так хорошо помнил, как Питер Кэррингтон на следующее утро просил Винсента Слейтера вернуть ее Сьюзен, а потом припомнил еще и то, что Питер испугался, когда сумочки в машине не оказалось? Или Барр выдумал все это из каких-то своих соображений? Слейтер подтвердил его слова, однако лишь до определенной степени. Он утверждал, что Кэррингтон просто попросил его посмотреть, не осталась ли сумочка в машине, и если да, то вернуть ее Сьюзен.

Однако же Кэррингтоны в то утро ожидали Сьюзен к завтраку. А сумочка была совсем маленькая, и ничего, кроме носового платка, пудреницы, расчески и губной помады, там все равно не поместилось бы. Какой смысл тогда поднимать такую суету? Или в ней было что-то еще, что могло понадобиться Сьюзен?

Все это взаимосвязанные части одной головоломки, подумал Николас Греко. Уже начинало темнеть, а он все так же сидел, скрестив руки на груди, и ничего не замечал. Вот только какова эта связь?

Зазвонил телефон. Несколько раздраженный, что его отрывают от мыслей, Греко поднял трубку и представился.

— Мистер Греко, это Кей Кэррингтон. Вы дали мне свою визитку в суде несколько недель назад.

Греко выпрямился в своем кресле.

— Да-да, миссис Кэррингтон, — произнес он медленно. — Рад вас слышать.

— Вы не могли бы подъехать ко мне домой завтра утром?

— Конечно. В какое время вам будет удобно?

— В одиннадцать часов вас устроит?

— Более чем.

— Вы знаете, где я живу?

— Да-да. В одиннадцать я буду у вас.

— Спасибо.

Греко услышал короткие гудки и лишь тогда сам повесил трубку. Все еще погруженный в глубокую задумчивость, он вышел в вестибюль и открыл шкаф. И уже в самую последнюю минуту спохватился, что забыл оставить секретарше записку.

«Завтра с утра я в Нью-Джерси», — нацарапал он на листке бумаги.