Это кажется непомерным… но вовсе не означает, что всего этого не было

Глава 12. Распад

Иногда правдивая ложь находится у тебя перед глазами и так незаметна, что ты даже ее не видишь; это как сопоставление твоего отражения в комнате с кривыми зеркалами – сложно поверить, что искривленное изображение, пристальное смотрящее на тебя – это и есть ты. Ганзы стали похожи на монстра; мы были такой причудливой версией того, чем мы однажды стали, что я вряд ли мог нас узнать. Но, в отличие от комнаты с кривыми зеркалами, от этого я сбежать не мог; когда я отворачивался от рюмки, искаженное изображение оставалось.

Мне было приказано свернуть с этой дороги, мне сказали прекратить делать то, чем я наслаждался постоянно. Но мне совсем не хотелось это делать. Я хотел продолжать тур после Японии, поехать в Австралию, я хотел закончить то, что начал. Это могло казаться несовместимым, потому что Snakepit смотрелись как внутренний проект и часть нашей группы, а у меня были большие амбиции на этот счет. Когда я начал думать о достижении чего-либо, то становился слепым, наклонял голову вниз и гнал вперед до тех пор, пока не достигал этого. Хотя и не вполне понимал, чего хочу добиться.

Я был таким же целеустремленным и решительным, когда принес запись в студию Geffen. Я не понимал и не представлял себе, что происходило с лейблом в 1994 году, когда пришел на встречу. Весь звукозаписывающий бизнес был на грани огромных перемен; большинство компаний могли быть объединены, проданы или закрыты в течение ближайших нескольких лет. В тот момент я этого не знал и этим не интересовался. Я играл Snakepit для Зутот (Zutaut), они согласились выпустить альбом, и это было все, что я хотел слышать. Я не чувствовал беспорядка, что творился там и во всей индустрии, и не сознавал очевидной тревоги, что распространялась вокруг выхода нового альбома Guns N’ Roses. Я даже не предполагал, что Дэвид Геффен (David Geffen) собирался продать компанию, и что перспектива новой записи Ганзов могла измениться, но даже если бы я об этом знал, то все равно ничего не смог бы сделать для того, чтоб спасти ситуацию.

Вспоминая прошлое, я понимаю, что, пока они думали, я подвергал будущее Ганзов опасности, проявляя интерес к Snakepit; они решили, что более важно потакать мне, и прошли через всё, чтобы позволить мне избавиться от навязчивой идеи. Они кусали ногти, но если Зутот или кто-либо еще выражал свои интересы, то я должен был сказать им правду: у меня не было намерения покидать Guns N' Roses. Пока я был взбешен, я всегда думал, что могу вернуться после определенного времени, когда наступит правильный момент. И Geffen выпустил и поддержал It's Five O'Clock Somewhere. Они разрекламировали его и оказали нам финансовую поддержку для тура… до тех пор, пока не передумали. Как я упоминал, однажды Эксл сообщил лейблу (или так мне сказали), что он готов начать записывать сессии для нового альбома Ганзов, со мной были порваны связи, и мне сказали валить домой, потому что, по их мнению, я продал миллион записей, они получили прибыль и не собирались больше меня поддерживать. Самое смешное в том, что даже спустя все эти годы я так и не увидел тура в поддержку альбома – для меня это был всего лишь предлог поиграть.

Я обосновался в Лос-Анджелесе и поселился в новом доме, который мы с Рене сняли над Сансет Плаза (Sunset Plaza) в Западном Голливуде. Я перенес сюда всех змей, и мы жили там недолгое время, просто снимая дом месяц за месяцем на неопределенный срок. Хоть я и женился, но в данный момент не чувствовал себя женатым домовладельцем. Я знал, что был ненастоящим собственником дома, но в реальности никак не мог прийти к пониманию этого. Я снимал место за приличную плату прям над Сансет Плаза, и это было все, что нужно. Это была моя берлога: у меня были змеи, Рене и автоматы для игры в пинбол –прекрасная холостяцкая берлога… для меня и моей жены.

Итак, я приехал в город не желающим делать то, что должен, потому что где-то внутри я знал, что таких дел очень много, и ни одно их них не будет легким. Даг (Doug) организовал нам встречу в студии, которая называлась «Комплекс» (Complex), и которую мы потом прозвали Смесью (Compound). Я приехал туда, а Эксл уже устроил там магазин. Место было большой репетиционной комнатой, безумно полной наркоты, – без преувеличений комната, заваленная синтетикой, в то же время там находился арсенал Pro Tools, записывающее устройство, которое арендовал Эксл. Мы с Экслом и словом не обмолвились ни по телефону, ни при встрече с тех пор, как я вернулся, а распоряжения по работе я получал от Дага. Я выкроил в расписании время и нашел себе техника – Адама Дэя (Adam Day) и техника Даффу - МакБоба (McBob), а также собрал Даффа, Диззи Рида, Мэтта и Пола Хьюджа (Paul Huge). Эксл в поле зрения не появлялся. На первую ночную запись я приехал в студию около восьми вечера. Моей первой мыслью было то, что эта обстановка, в которой предполагалась работа нашей группы, напомнила мне, как много было сделано для записи альбома Майкла Джексона Dangerous. Когда я записывал те сессии для него, то был в шоке от того, сколько денег уходило на костюмы; повсюду было арендовано оборудование, и мне сказали, что у него есть много студий, одинаково выстроенных по всей стране, зарегистрированных, приносящих ежедневные доходы, а в случае его вдохновения - готовых записывать в любой момент.

Я экономный парень, так что это меня не очень привлекало. Я решил, что качество условий для записи – это лишь бесполезная трата денег, а обстановка Майкла – неконтролируема. Когда я прибыл для записи, то увидел гостеприимный и вышколенный персонал, похожий на посыльных в пятизвездочном отеле.

«На чем Вы хотите играть?» - помню, какой-то парень спросил меня.

«Что ты имеешь в виду?»

«У нас есть широкий выбор гитар, - сказал он. – Какую Вы предпочитаете?»

«Я принес гитару с собой, - ответил я. – Я предпочитаю ее».

Сейчас же ничего этого не было, был лишь слабый музыкальный сценарий. Последнее место, в котором я когда-либо хотел ощутить такую атмосферу, было место, где моя группа сочиняет/репетирует/записывает сессии. Я могу стерпеть миллион и одну вещь, но единственное, чего я не переношу, - это отсутствие единения. Почувствовав первый запах дерьма, я насторожился. И меня начало беспокоить то, куда я попал.

Там была свалка устройств Pro Tools (Pro Tools - семейство программно-аппаратных комплексов студий звукозаписи для Mac и PC, производства компании Digidesign - прим. Галкиной А.Н.) и куча наркоты. И это было ясным показателем того, что мы с Экслом имели разные мнения по поводу того, как делать эту запись. Я был готов к работе с Pro Tools, пытаться придумать что-то новое, но для поиска новых идей в этот момент и в этой комнате должны присутствовать все. Группа умудрялась иногда джемовать и приходить с некоторыми наработками. Пара моих идей, по-видимому, понравилась Экслу, и они записали их на Pro Tools и оставили для него для дальнейшей работы.

Мы могли приходить туда в любое время каждый вечер, но к восьми вечера, как правило, каждый из нас был там. Потом мы ждали Эксла, который всегда очень опаздывал. Это было нормой; это была мрачная, жалкая атмосфера, которая нуждалась в управлении любого рода. Меня хватило ненадолго; после нескольких дней я предпочел проводить вечера в стрип-баре за углом, дав указание инженерам позвать меня, если Эксл решит появиться.

Десятилетие спустя после того, как мы впервые стали группой, все, что я знал – это то, что Guns N' Roses изменились. Мы потеряли Стивена, мы потеряли Иззи, и пока мы приобрели Мэтта, мы приобрели и потеряли Гилби. Дафф был единственным из первоначальной бэк-линии (back line), кто остался; он был моим другом, единственным, кого я мог им считать. Но теперь он был трезвым; в мае 1994 г. он перенес предсмертный приступ, когда его поджелудочная железа почти разорвалась. Годы беспробудного пьянства взяли свое, и если бы Дафф не стал вести трезвый образ жизни, то умер бы. Мы все еще тесно общались, и все в основном было по-прежнему, но больше мы вместе не пили. Он действительно старался сохранить все, как есть, держа Мэтта в петле, потому что после всего этого Мэтт не понимал, как в GN'R проходил процесс от написания песен к их записи. Дафф был единственным якорем в тот момент, пока я расходился по швам.

Бухать для меня было все еще весело, эдакое развлекательное мероприятие быть пьяным каждый день, хотя теперь я пил для поправки здоровья больше, чем просто для веселья. В любом случае, для Ганзов вне студии окружающего общества почти не существовало, так что с момента, когда я вернулся в группу, я снова оказался на своем месте. Мое увядание было чрезмерным, но я все еще работал как обычный человек – обычный человек с чистым внутренним уровнем алкоголя, разбавленного лишь собственной кровью. Я долго и упорно трудился, для того чтобы загнать себя в такое состояние. И я загнал, потому что пьянство – это была единственная вещь, которая меня удовлетворяла и смягчала все последствия, с которыми я мог иметь дело в группе и в жизни, если бы позволил себе вернуться в нормальное состояние.

Весь фокус заключался в попытке заставить вещи работать снова. Среди наименьшей творческой атмосферы, которую я когда-либо чувствовал за всю историю существования группы, каким-то образом мы наконец-то привели механизм в действие. Мои воспоминания об этом в лучшем случае туманны, потому что я сделал все для того, чтобы забыть. Помню только, как шел в студию и репетировал без руководства. Во мне было слишком много злобы, препятствующей творчеству. В один из нескольких моментов, когда я даже говорил с Экслом о том, как все шло, было просто замечательно, что мы шли из разных мест. Я пытался в очередной раз до него донести то, что работа с Хьюджем, по моему мнению, была рутиной и упадком творчества.

«Необязательно быть друзьями, чтобы записываться», - сказал Эксл.

«Возможно, - сказал я, - но нужно иметь хоть немного взаимоуважения, понимаешь?»

Мы могли то же самое сказать и о нас обоих. Негатив был таким всепоглощающим, что я не мог сосредоточиться и сфокусироваться на написании. Во мне было так много изводящей злобы, что оставшиеся спокойствие и безмятежность, достаточные для наслаждения игрой, также становились невозможными. Поэтому, я был поглощен мыслями о себе, все время напиваясь и пытаясь пробиться через все то, что мы делали.

Эксл попросил кроме Пола Хьюджа прийти порепетировать с нами Зака Вайлда (Zakk Wylde - американский рок-музыкант, гитарист-виртуоз - прим. Галкиной А.Н.). Вероятно, он думал, что мне понравится эта идея, потому что Зак был моим другом, и я уважал его как гитариста, но на самом деле это явно не казалось мне ответом. Я выступил с предложением снова нанять Гилби, и эта идея была категорически отвергнута. Было бесконечное количество сообщений, отправленных туда-сюда через Дага Голдштейна, о желаниях Эксла, его потребностях и идеях о том, что мы должны делать. Единственный способ, каким я постоянно «общался» с Экслом, были послания через Дага. Эксл говорил Дагу сообщение, а Даг должен был запомнить его слова и передать мне. Потом я говорил Дагу сообщение, и он должен был донести его до Эксла и так далее, туда-сюда. Иногда я звонил Экслу, но он не брал трубку и не перезванивал мне. И когда он приходил на репетиции, то никогда не пел. Мои воспоминания об этом времени очень смутные, потому что мы слишком мало джемовали. Хотя, должен сказать, что наркотики были отменными. Принимая все во внимание, те сессии стоили слишком дорого для большинства обычных, унылых рассиживаний без дела.

Пока я был мертвецки пьян, чтобы что-то делать, ответственная часть меня выражала недовольство, и я был полон решимости предпринять что-нибудь, чтобы выбраться из этого, несмотря на то, мужество меня покинуло. Я не был уверен, чего ожидать от Зака Вайлда, но надеялся на лучшее. Он классный парень; я помню, как встретил его в Sunset Marquis ночью за годы до того, как он стал гитаристом Оззи (Ozzy). Мы тусили в его комнате, празднуя до тех пор, пока я не оставил его, закрывшись в ванной. Зак был похож на Стивена Адлера десять лет назад: он не смягчал фраз и не боялся наездов. Я не мог видеть его и Эксла дольше недели. Кроме того, когда мы вместе джемовали в «Комплексе», во мне это не вызывало никаких ощущений. Это уже была не группа с двумя гитаристами, какими на самом деле были GN'R. Мы были двумя лидер-гитаристами, исполняющими песни на противоположных сторонах сцены, и это подавляло. Я всегда работал и играл с более сдержанным ритм-гитаристом. Если бы нам с Заком пришлось вместе выступать, это было бы чем-то новым… больше похожим на группу Judas Priest или что-то подобное. Даже если он чувствовал, что идея была неверной.

«Это было здорово! - сказал я ему после небольшого джема. – Даже необычно!»

«Послушай, чувак! - сказал он. – Это было классно. Мы могли бы сделать это вместе, твою мать, ведь это круто! Но вы с Экслом должны заставить вашу чертову группу работать! Соберитесь вместе и на хрен сделайте это снова!»

Эксл Настолько хотел все контролировать без остатка, что остальные члены группы задыхались.

К тому времени все решения «группы» принимались Экслом и Дагом Голдштейном. Даффа, меня и остальных членов группы информировали о том, что они решили, по телефону или по факсу - Guns N' Roses официально превратились в диктатуру. Реальность того, что происходило, была подавляющей; это было похоже на сыпучий песок. Я не мог нащупать никакой зацепки, чтобы выбраться из этого. То, что мы предполагали сделать, было очень просто: всего лишь нанять нового гитариста и записать новый альбом. Но весь процесс контролировался Экслом, и, хотя я знаю, что он хотел, чтоб я вернулся, я задыхался от давления и не мог мыслить здраво. Думаю, по большому счету, это была борьба между нами – им, желающим все контролировать, и мной, желающим приложить больше усилий для сохранения группы. Зачастую общественное внимание сосредотачивалось на нас с Экслом как на стержне Guns N' Roses, думаю, Эксл был с этим согласен, но успех GN'R, дошедший до такого уровня, был результатом совместной работы пяти парей, среди которых не было более важных, чем кто-либо другой, так же, как и я имеющих к этому отношение. Однако, эта мысль стала древней историей, и, казалось, я ничего не мог с этим поделать.

Даже когда я видел, что все это слишком затянулось, когда реальность смотрела мне в лицо, я все еще отказывался верить в то, что это было правдой. Один из поводов, что свел нас пятерых в одном месте, заключался в том, что мы не пытались выскакивать вперед; основываясь только на этом, мы всегда держались спина к спине. Эксл всегда был частью этой команды, даже когда его не было рядом. В глубине души, даже когда он вел себя странно, каждый из нас знал, что он был членом коллектива. И вдруг он перестал им быть. Пока мы пропускали мимо ушей все его выходки, он здорово придумал все так, что мы были «его» группой, и что он мог дергать и истязать нас, пока находился в истерике, держать нас в своем распоряжении и звать, когда надо. Казалось, он верил, что мы были рады быть в его распоряжении.

А пока что мы тупо слонялись и во время простоя кричали матом друг на друга. Это было просто ужасно. Через некоторое время я едва ли мог приходить, потому что злоба стала разрушающей. Мы могли бы проводить каждую ночь в студии, либо записывая музыку, либо просто джемуя, но большинство ночей мы просто бесполезно сидели, ожидая, захочет ли Эксл почтить нас своим присутствием; иногда он даже приходил, обычно намного позже после того, как большинство из нас собиралось для ночной работы - и все время под видом желания записывать музыку для нового альбома Ганзов. Более того, истечение срока контракта подрывало и без того шаткое положение.

В то время все контролировалось Даффом и мной - всего лишь двумя оставшимися членами оригинального состава Guns N' Roses. А вот как это выглядело со стратегической точки зрения: согласно контракту за Экслом сохранялось право на название группы, по этому контракту он в любой момент мог собрать новую группу и назвать ее Guns N' Roses. Конечно, нас с Даффом могли туда пригласить… но только на условиях Эксла, по которым, как нам казалось, мы были бы всего лишь наемными рабочими. Эксл нанял адвоката, чтобы начать этот процесс, мы с Даффом сделали то же самое, и трое из нас начали спорить, имея адвокатов, которые ничего не делали, а только выкачивали из своих клиентов деньги. Даг Голдштейн также нам помогал, «облегчая» нашу участь.

Вся эта ситуация раскололась о камень, которым стал я; мое терпение, моя самоотверженность, моя решимость - все это в конце концов начало улетучиваться. Возникло множество вопросов и предположений: Кем на самом деле были Guns N' Roses? В чем наши профессиональные различия? В чем заключается самолюбие Слэша? Какова позиция Эксла? Эксл настолько хотел все контролировать без остатка, что остальные члены группы задыхались.

Я на самом деле не знал, что делать, когда Эксл 31 августа 1995 г. прислал письмо, в котором говорилось, что он покидает группу и забирает ее название согласно условиям контракта. После этого мы попытались оспорить эти условия и вернуть название. А он стал выводить нас из контракта под таким давлением, что нам с Даффом пришлось согласиться. Мы подписали какой-то документ о согласии предоставить определенную сумму до того времени, пока не сможем ее отработать. Но если мы не соглашались выполнять все условия до конца, то контракт становился недействительным и аннулировался, а мы теряли деньги; я подписал это и послал все к чертям. Я всего лишь хотел двигаться вперед, если б нам было всем куда двигаться.

Необходимо заметить, что мое доверие к Экслу испарилось. Вся эта ситуация с контрактом, по моему мнению, была абсолютно не свойственна Guns N' Roses. Меня спихивали на второй план, пока Эксл был законно у руля, если я официально соглашался подписывать вышеупомянутый документ. Однажды Эксл позвонил мне, чтобы договориться о личной встрече в его любимом итальянском ресторане в Брентвуде (Brentwood). Я пришел, а его там не оказалось, и я пошел в бар, чтобы его подождать. Когда он пришел, мы сели в темном углу зала, словно были мафией. Насколько я помню, эта встреча была в основном попыткой заставить меня принять условия, которые навязывал он со своими адвокатами, но, по большей части, менее жестко. Эксл трактовал ситуацию так, словно только от нас двоих все и зависело. Он пытался убедить меня, что все было здорово, что это то, в чем мы с ним выступаем просто как партнеры.

В то же время он попытался втянуть меня в свой мир, чтобы показать мне свою версию событий, которая была исключительно правильной, но я на это не пошел. Я сидел там и просто слушал, почти никак не реагируя. Напряжение было высоко, и было слишком много вопросов в никуда. Мне становилось все более ясно, что нет ничего, что я мог сказать, чтобы переубедить его. И он уже знал, что я чувствовал. Мы продолжали это до тех пор, пока все не взорвалось несколько позже.

Это уже было несмешно. Это стало угнетающе. Для меня было почти удивительным то, что стало с группой; мы, группа, позволили Экслу вольность в течение всех этих лет превратить то, что мы имели, в некую болезненную реальность, что жила лишь в его голове.

Было несколько подобных встреч и в офисе Дага Голдштейна. Потом, конечно, были бесконечные встречи с адвокатами по этому поводу. Это было утомительно. Я никогда не мог понять, какого хрена я там делал. Неважно, к чему мы могли в итоге прийти, в то время как важна была именно запись, ничто не было более значимым.

В это время The Stones были в городе; они остановились в отеле Sunset Marquis и записывались в доме Don Was, работая над альбомом Bridges to Babylon. Я приходил туда и просматривал несколько сессий, наблюдая за их работой, наблюдая за тем, как они создают свои песни, и это еще больше вводило меня в печаль по поводу моей ситуации. Царило полное взаимопонимание вокруг их оригинальных личностей, и всегда присутствовало уважение. Кит (Keith) мог безжалостно прикалываться над Ронни (Ronnie), но Ронни был таким классным милым парнем, что все было нормально. Должно было быть, потому что Кит - симпатичный, вредный и совершенно самовлюбленный человек, так что ему надо было на ком-то срываться. Он не мог это сделать с Миком (Mick) и Чарли (Charlie) … хотя пытался. Они такие твердолобые, что у Кита ничего не получалось, и все доставалось Ронни. Как говорит Ронни, «У Кита склонность к деспотизму». Но, каким бы грубым это не казалось, все было в рамках взаимоуважения.

В один особый вечер, после того, как они закончили работу, я пошел в номер Ронни и протусовался там некоторое время. Он спросил меня, знаю ли я Кита. Я сказал, что не знаю и никогда с ним не встречался, на что Ронни отвел меня в его комнату, познакомил нас и оставил меня там. Было темно, и в стерео играли старые блюзовые композиции. Единственная лампа тускло освещала Кита, который сидел на диване с лицом, на котором был румянец, вызывающий страх и ужас. Я сел в кресло возле кофейного столика, пока он меня оценивал. Он проговорил несколько минут, затем внезапно схватил нож-бабочку и стал его складывать и раскладывать, показывая, кто в доме хозяин. Потом он швырнул нож на стол между нами.

«М… Неплохо», - сказал я.

Позже этой ночью мы пошли пообедать в Chasen's. Кит и я сели в баре, разговаривая о наркотиках и тюрьме, и, могу сказать, все это время он меня терпел. Я был в студии на их репетиции весь день, так что, когда разговор зашел про мою группу, я дал волю своим чувствам.

Кит все выслушал и затем пристально на меня посмотрел. «Послушай, - сказал он. - Есть только одна вещь, которую ты не должен делать - ты не должен уходить».

Я знал, о чем он говорит; если ты никогда не уйдешь, неважно, что скажут, остальные, но ты будешь там. Даже если ты всегда единственный, кто пришел на репетицию и был там до конца, даже когда настали тяжелые времена и не все между собой ладят, единственная вещь, которую не смогут тебе простить твои коллеги по группе - это то, что ты ушел. И это правда: если ты рано пришел на репетицию и оказался там единственным, ты тот чувак, с которым не станут возиться. Прекрасным примером была великая песня Rolling Stones «Happy», с их альбома Exile on Main St. Как гласит легенда, пока Кит ждал, когда соберутся все участники группы, он сам написал песню. Когда они пришли, он показал им ее, как будто спрашивая: «Что вас так задержало?». Я определенно хотел быть тем парнем, кто мог преодолеть все эти преграды и писать музыку. Если ты делаешь так всегда, то ты единственный, у кого на руках все карты.

Кит вдохновил меня; я чувствовал, что должен стараться еще больше. На следующий день я постарался изменить свою точку зрения на сложившуюся ситуацию и пришел в «Комплекс», готовый заставить это работать любой ценой. И тут я снова получил пощечину: Эксл так и не приходил на репетиции, а переговоры адвокатов по поводу «работы по контракту» приняли оскорбительный поворот. Да благословит Бог Кита за совет, но мне ничего не оставалось делать - я должен был уходить.

Наши «репетиции» всегда проходили слишком поздно, даже позже, чем приходил Эксл. Когда бы он ни приходил, это было около часа или двух ночи; мы могли играть с час или чуть больше, а потом нам становилось скучно, и мы расходились по домам, оставляя его в студии. Я не слышал, как он поет на протяжении всего времени, что мы были в «Комплексе»; я не уверен, что слышал, как он поет с момента нашего последнего шоу в 1993 г., в то время как уже шел 1996 год.

Так что я даже и не знал, над чем мы работали. Нам предлагалось джемовать до тех пор, пока он не скажет «Мне нравится это» или «Мне нравится то». Никто не считал это хорошим проведением времени, ни у кого не было вдохновения. Обычно я приходил домой около трех часов ночи. И эта была одна из тех ночей, что заставила меня свалить оттуда.

Я лег в постель и уснул. Спустя два часа, около пяти утра, я проснулся в холодном поту и с самыми мрачными мыслями, чувствуя себя на грани самоубийства. Я хотел со всем этим покончить; я был таким несчастным, что хотел от всего убежать. Я никогда так себя не чувствовал, я никогда не хотел убить себя - я бывал в подобных ситуациях несколько раз, но неумышленно. Полчаса я просто смотрел по сторонам в своей спальне; я ничего не мог с этим поделать; я хотел быстро убить себя; я больше не хотел жить. Если бы рядом лежал какой-нибудь наркотик, я бы вколол его весь и сразу, и все было бы сделано.

В течение следующего часа я всматривался в потолок и думал о своей жизни от начала до конца. Я обдумывал, стоило ли мне жить, и разбирался, как я до этого дошел и что мне с этим делать. К шести утра я бы опустошен и снова уснул. Два часа спустя я проснулся с одной-единственной мыслью в голове: Вот и все. Кроме этого мой мозг ничего не придумал.

До этого момента одна часть меня хотела двигаться вперед, а другая не видела будущего. В утреннем свете я снова увидел всех ангелов, и каждый из них был согласен с моим решением. Группа уже не была тем, чем являлась раньше, и я больше не хотел там быть. И тут я сказал себе, что больше не стоит об этом думать.

Я встал с постели, позвонил в офис нашего менеджмента (BFD) и сказал Дагу, что больше не вернусь.

«Всё, - сказал я Дагу. - С меня хватит. Я ухожу».

И положил трубку до того, как он смог что-то ответить.

Оглядываясь назад, могу сказать, что я был наивным в одном отношении: я не защищал себя юридически, потому что думал, что мне это не надо. Я считал: что может значить название группы без ее участников? Я и не предполагал, что отдал Экслу всё, ведь, как я думал, что? он мог сделать всего лишь с названием группы и больше ничем?

У меня не было таких хороших адвокатов, которые должны были быть; я был настолько выше этого и так утомлен, что мне было не до этого. Я не хотел делать официальное сообщение и поднимать шумиху. Я хотел уйти тихо. Я не желал, чтобы это была одна из тех ситуаций, когда два человека ссорятся друг с другом через прессу. Я не видел причин, почему что-то такое простое должно превратиться в большую битву. Я думал, что просто заберу свою долю и уйду.

В это время никто из объединения Ганзов на самом деле не верил, что я ушел. Эксл был так близко знаком со мной, что говорил всем, что я передумаю. Он позвонил моему отцу, моему охраннику, моей жене Рене и сообщил им, что я совершаю величайшую ошибку в своей жизни. Он сказал, что благодаря своему решению я просрал кучу денег. Но ничто из этого не имело для меня значения. Я ушел. Мое терпение лопнуло, и назад пути не было.

По правде говоря, никто из сторонников Эксла не верил, что я на самом деле уйду через пару лет. По их мнению, я был человеком, который может забрать свои слова обратно. Я никогда не вел себя так, что обо мне можно было такое подумать, но для них это было неважно. Они не верили, что я скорее уйду из Guns N' Roses, чем буду иметь дело с нынешним состоянием Guns N' Roses.

Я сделал все, что в моих силах, со дня, когда мы объединились, чтобы Guns N' Roses стали лучшей группой в мире. Я вложил свое сердце и душу во все, что мы делали и меньше всего сожалею об этом. Мы совершили то, о чем другие группы лишь мечтают; всего лишь через несколько лет мы превзошли те цели, которые ставят перед собой группы типа the Stones и достигают их спустя десятилетия. Не люблю хвастаться, но если вы все внимательно проанализируете, то увидите, что то, что мы сделали за этот промежуток времени, - нечто непревзойденное за всю историю рок-н-ролла.

После работы над тем, чтобы эта группа стала лучшей частью моей жизни, говорить «прощай» всему, что я построил, было равносильно полету в космос. Но однажды я сделал это, груз упал с моих плеч и с ног слетели кандалы. Было такое ощущение, когда после глубоководного ныряния ты всплываешь, и давление воды уменьшается. В день, когда я принял решение, я проснулся рано, позвонил вышестоящим людям, чтобы сообщить им новости, и снова лег спать. Больше о том дне я ничего не помню, кроме того, что, когда я снова проснулся, то чувствовал себя посвежевшим. Было такое ощущение, словно я проспал неделю. Позже ночью я позвонил Даффу, Мэтту и Адаму Дэю, чтобы все рассказать. Дафф принял мое решение без вопросов, Мэтт тоже не был удивлен. Я был доволен, но это была горькая радость; я никогда до этого не сдавался.

Некоторое время я наслаждался спокойствием. Я начал приходить и просто наслаждаться джемом каждый раз, как только появлялась такая возможность. Мои адвокаты спросили меня, хочу ли я подать в суд за причинение ущерба и претендовать на такое возмещение, какое только возможно, но я добросовестно отказался. Я не мог пойти на это; кроме того, говоря о том, что они пытались защитить мои права, и я, вероятно, должен был их слушаться, правда заключалась в том, что я отказывался понимать, какими непостоянными и ненадежными становились отношения между мной и объединением Ганзов. Я фактически ничего не замечал, но, когда ты покидаешь компанию, то обязан защищать свои интересы. Тогда я все еще глупо верил в то, что значили для меня Ганзы, так что не задумывался над этим. И по сей день все еще остались проблемы, которые нуждаются в твердом решении, и которые являются причиной моего горя.

Принимая все это во внимание, я был верен своему решению и тому пути, который избрал. Даже мой отец раньше, когда я находился под давлением, говорил мне: «Не сбегай с корабля». Я полагаю, мой уход из GN'R был одним из самых разумных решений, которые я когда-либо принимал. Нет сомнений, что, если б я остался в группе после всех событий, к этому времени я бы по-любому умер из-за многих ненужных нервотрепок. Я бы по-любому снова нашел героин, или бы он нашел меня. Если б я знал тогда то, что знаю сейчас, если бы был более опытным, имел бо?льшую самозащиту и был более подозрительным к вовлеченным игрокам - я даже не говорю об Эксле и, тем более, о людях, которых он нанял, чтоб оградить себя от этого - все могло быть по-другому. Он нанял людей, у которых ничего не было, и которые зарабатывали на нем деньги. Если б я был другим или если бы мы с ним были готовы обсудить все лицом к лицу, то мы могли бы достичь более высокого уровня уважения к нашим взаимным интересам как группы. Но я не верю в «если».

Такого не могло быть. Дорога, которую выбрал Эксл для путешествия, просто вынесла меня на обочину. И однажды я сошел с этой дороги, Дафф был следующим - он не выдержал после этого и года. Немного позже уволился и Мэтт. По-видимому, он защищал меня, когда я был оклеветан на репетиции, и это стало для него началом конца.

К 1998 году Эксл был единственным из пяти оригинальным участником «группы», которую он официально собрал и был готов назвать Guns N' Roses. К тому времени Иззи выпустил небольшой тираж своего сольного альбома и отправился в мировое турне, Гилби сделал то же самое. Дафф собрал новую группу и выпустил две записи, и я тоже: моя вторая инкарнация Snakepit была жива и хорошо себя чувствовала. Мэтт, в свою очередь, снова присоединился к the Cult, участвовал в записи и ездил в турне. Стивен был искалечен наркоманией, но у Эксла такой отмазки не было. Мне казалось несколько ироничным, что у единственного человека из нас, который всех запугивал, старался подчинить и забрал себе имя группы, к этому моменту так ничего и не получилось создать.

В 1996 году, проводя непосредственно свои последние дни в GN'R, я делал все, чтобы остаться вдохновленным музыкой. Это был лучший способ, чтобы излечиться от разочарования от того, что стало с моей группой. Я поехал в мировое турне с такими опытными и разноплановыми музыкантами, какие только могут быть, и учился у каждого из них так много, сколько мог. Я поехал в Японию на две недели с Нилом Роджерсом (Nile Rodgers - основатель Chic - известной диско группы 70-х годов, один из лучших ритм гитаристов мира - прим. Галкиной А.Н.) и необычным представлением Chic - и это была му?ка музыкального обучения.

Для Нила я был самым уважаемым в мире; мы вместе работали над саундтреком к фильму «Полицейский из Беверли Хиллз 3», так что, когда он позвал меня в тур с Chic, я просто не мог ему отказать. Он собрал всех оригинальных участников группы: Омара Акима (Omar Akeem), Берни Уоррелла (Bernie Worrell), Бернарда Эдвардса (Bernard Edwards) и, в конце концов, одну из оригинальных участниц бэк-вокала. С ними были Стиви Винвуд (Stevie Winwood), Саймон ЛеБон (Simon Le Bon), Сестра Следж (Sister Sledge) и я довольно продолжительное время, играя яркие эпизодические партии во время их выступлений.

На прослушивании в Нью-Йорке во время одного из джемов я сделал что-то похожее на бомбу из своего Лес Пола (вот как случился вышеупомянутый взрыв), который происходит, когда надавливаешь на заднюю поверхность корпуса гитары и в то же время давишь на себя нижнюю часть грифа, вместо того, чтобы использовать тремоло (тремоло - подвижная система крепления и натягивания струн - прим. Галкиной А.Н.). Я разломал гриф гитары, которая взлетала и ударила мне в лицо. Было такое ощущение, что меня ударили бейсбольной битой: когда она хлопнула, то издала звук как M-80 и сделала огромную дырку в моей верхней губе. Кто-то в тот день снимал на видео ту сессию, и я был бы очень рад посмотреть сейчас эту запись. Рана, которую оставил гитара, была размером с пятицентовую монету.

Раздавшийся звук заставил всех прекратить играть и обернуться в мою сторону. Я стоял с половиной гитары в одной руке и с другой половиной в другой руке, с льющейся кровью на подбородок, шею и грудь. Я был в шоке; они все кивали на меня, а я не понимал, о чем они говорят. Так как я был в Нью-Йорке, надо было или ждать три часа доктора, или нет. Я предпочел вернуться в отель Парамаунт (the Paramount Hotel), где сидел в баре с пакетом льда на лице и с бутылкой Джека перед собой до тех пор, пока не готов был продолжать на следующий день.

Тем временем Адам отнес мою гитару специалисту по ремонту, чтоб тот посмотрел, можно ли ее починить, и, когда я увидел его на пути к входу, он сказал, что его приятель ухитрился ее склеить.

- Я сделал все возможное, - сказал он. - Выглядит, как Франкенштейн, но играть можно.

Я бы хотел сейчас сказать Адаму Дэю, моему технику в течение последних девятнадцати лет, как сильно я его люблю. И до этого случая, и после у меня были поводы сказать то же самое, но я хотел бы выразить ему уважение, которое он заслуживает за то, что сделал на этот раз. До последнего я думал, что гитара разбилась, и ее не вернуть, но он просидел всю ночь, склеивая ее, и, к его чести, с того момента гитара зазвучала еще лучше, чем прежде.

Этот тур по японии был просто великолепным; каждое шоу было событием. Группа была просто удивительной, так что это был реальный обучающий опыт и много веселья. У меня даже был романчик с одной из сексуальных бэк-вокалисток. Каждую ночь этого тура я сидел с ней и еще с несколькими девочками на балконе клуба и праздновал. Однажды к нам присоединился Бернард Эдвардс, но он сильно устал и рано ушел; охрана проводила его до номера.

На следующее утро он был найден мертвым на своем диване в результате заболевания тяжелой пневмонией. Момент, когда мне позвонили, был самым сюрреалистическим в моей жизни. «Я же был с ним всего несколько часов назад!» - сказал я. Я на самом деле уважал Бернарда как музыканта и как личность. Он был самым прикольным, самым спокойным и самым добрым парнем. Он был хорошим другом, взяв меня под крыло во время этого тура, и считал меня чужим среди чужих, джемующим со всеми этими опытными профессионалами, Бернард даже и не знал многого обо мне и моей музыке. Во время этого тура он не выглядел имеющим проблемы со здоровьем или будто что-то было не так, он просто мирно умер во сне. Это стало настоящим шоком для Нила, потому что они с Бернардом вместе писали песни и были самыми близкими друзьями, они восстановили дружбу после длительного разрыва. Они только восстановили группу; у них было столько планов, чтобы записываться и перейти на новый уровень. Нил был в шоке. Все были в шоке: мы покинули друг друга в Японии и увиделись снова на похоронах Бернарда в Коннектикуте.

Я продолжил искать вдохновение, окунаясь в проекты вне своего ожидаемого стиля, и одним из таких проектов стала музыка для саундтрека к фильму, спродюссированному Квентином Тарантино, - «Запекшаяся кровь». Когда компания Мирамакс (Miramax) попросила меня это сделать, я немедленно согласился, потому что я большой фанат Тарантино. Фильм получился просто великолепным; он о девушке, которая приходит, чтобы смыть все кровавые следы после того, как копы соберут все улики. Они обнаруживаются после серийного убийцы, цель которого - богатенькие женщины, и мыслями одной из них - этой совершенно прекрасной девушки - завладел этот убийца, и она начала собирать вырезки из газет о его преступлениях. Фильм держит в постоянном напряжении.

Мы встретились с Квентином, он рассказал мне, о чем фильм, и я начал писать музыку, вдохновленный главной героиней фильма Габриэлой и актрисой, которая ее сыграла - Анжелой Джонс. Анжела похожа на латиноамериканку, но на самом деле она белокожая девушка из Питтсбурга, и у меня просто крышу снесло от нее с тех самых пор, как я увидел ее в фильме «Криминальное чтиво»: она играла водителя такси, которая довезла Брюса Уиллиса до отеля после боя. У меня ушло много времени для работы над музыкой, которая была инструментальной, полностью акустической, эклектической и написанной под влиянием фламенко. Инструментальный материал я записывал с Джедом Либером (Jed Leiber - композитор, автор многих саундтреков к известным фильмам - прим. Галкиной А.Н.), великим специалистом, которого я знаю из Лос-Анджелеса.

Я вылетел в Нью-Йорк, где Нил Роджерс записывал электро-версию нескольких песен. Потом мы с ним вылетели в Испанию, чтобы попросить испанскую звезду Марту Санчес записать вокал. Она, по правде говоря, является Испанской Мадонной, и для меня было абсолютно ясно, почему Нил потратил все свои деньги, чтобы заполучить ее и чтобы быть с ней. Для меня все было замечательно: я весело проводил время в Мадриде. Марта сводила нас во все запрещенные бары в этих пустотах, а также во все древние винные подвалы глубоко под землей. В каждом из них был лучший игрок фламенко на гитаре - я много учился, джемуя с ними.

Я приехал на тайную вечеринку в Майами и быстро подружился с Квентином, Анжелой и несколькими другими людьми. Мы с ней начали видеться в Лос-Анжелесе, и это продолжалось несколько месяцев. По правде говоря, все делалось в ее машине. Мы могли встретиться в ресторане, но все равно делали это в ее машине. Мы разговаривали по телефону, встречались и делали это в ее машине.

Я продолжал джемовать всякий раз, как представлялся удобный случай, просто пытаясь придумать, что делать дальше. Я старался заняться чем угодно, потому что пока я кутил, мой брак начал трещать по швам. Едва ли можно назвать это неожиданным: во время пребывания в Лос-Анджелесе я почти не жил дома. И сейчас, после прошедшего увлечения Guns N' Roses, я был в поисках нового увлечения.

Когда я путешествовал, я никогда не предъявлял Рене претензий и никогда не был ей верен. Однажды мы вместе поехали в Ирландию в гости к Рону Вуду и его семье. В тот момент происходили те вещи, которые я особенно ценил в нашей семейной жизни. Она была хорошей актрисой, и я уважал это качество даже тогда, когда она не могла остановиться, а ее игра шла не так, как она этого хотела. Думаю, она была расстроена, потому что я был неисправим. Я оставил свой отпечаток. Однако, ничто из этого не волновало Рене, или так казалось, потому что я не был участником той музыкальной группы, в которой играла она. Думая об этом сейчас, я не уверен, что она осознавала всю важность того, что мы делали. Вероятно, она думала, что все это было несерьезно.

Когда наши отношения начали разваливаться, Рене стала гулять с голливудскими актеришками низшего уровня и ходить с ними на все вечеринки. В то время я занимался своими делами, совершенно не обращая внимания на супружеские обязанности.

После того, как мне выплатили страховку за дом после случившегося землетрясения, мы купили новый в Беверли Хиллз на Роксбери Драйв (Roxbury Drive). Это было большое дорогое здание в испанском стиле, построенное в 1920-х годах и теперь отчужденное за долги. В здании было подвальное помещение, что является редкостью для Лос-Анджелеса. Дом определенно имел ауру; он был в плохом состоянии, а в подвале к потолку был прикручен большой зеркальный шар. Все это мне очень понравилось. На третьем этаже, сразу за ванной хозяев, была особая комната, совершенно белая и похожая на фотолабораторию: в комнате были длинные, полупустые выдвижные ящики, на каждом из которых были черно-белые наклейки с именами девушек типа Кэнди, Моника и Мишель.

Мы сразу купили этот дом. Меня очень интересовало то, что в доме, возможно, было несколько запрещенных фотосессий, и я могу только догадываться, какие вечеринки проходили в подвале. Все, что это значило для меня, - это то, что подвал - идеальное место для записывающей студии. Я немедленно принялся за работу, и в первый раз мне было не жаль денег на достижение чего-то. Я этого хотел, первый раз в жизни я на самом деле тешился своими деньгами. Я позволил Рене делать с домом все, что она захочет, и мы раскидывали деньги налево и направо. Дом на Роксбери должен был стать великолепным - в нем была звукозаписывающая студия, множество комнат, ликер «Jager» и пиво «Guinness» в баре, машины для игры в пинбол и другие аркадные игры, стол для игры в пул и т.д. Это был замечательный участок Беверли Хиллз, но ничто из этого не имело для меня значения, и я на самом деле не был счастлив. The Snakepit II снова собирались вместе, даже когда я снова бухал до смерти и кололся героином, экстази и кокаином. Я чувствовал себя опустошенным и потерянным. Рене любила этот дом, а я редко спал дома, вместо этого проводя ночи в других местах.

Большую часть времени я проводил в отеле Sunset Marquis, пытаясь убежать от проблем. После Guns N' Roses я стал словно невесомым; я вступил в стадию простой траты времени и денег на пул в отеле, ухлестывая за девочками, напиваясь в баре целый день и отдаляясь насколько это возможно от всего в моей жизни, что я считал неприятностями. Если Джон Леннон потратил на это выходные, то я потратил целый год.

Мой телохранитель Ронни смотрел за домашними делами. Тем временем я продолжал свой поход неверности по Лос-Анджелесу и вскоре стал выглядеть ужасно неопрятным. Я посетил несколько известных мероприятий, где не стоило себя плохо вести, и люди обо всем узнали, а вместе с ними и Рене. В целом, это было веселое время без какого-либо ощущения контроля, хотя мое желание играть на гитаре оставалось прежним; мне просто надо было направить свою энергию в это русло.

Однажды ночью я зависал в баре отеля Sunset Marquis, когда туда вошла Перла с подругами, все они выглядели как одна большая проблема. Должен сказать, она была желанным зрелищем. Она выглядела изумительно. Некоторое время мы просто разговаривали и смеялись, и в тот момент я понял, что это моё. Она дала мне свой адрес, и на следующую ночь я пошел узнать, в каком доме за театром Голливуд Боул (Hollywood Bowl) она живет. Она ждала меня с охлажденной водкой, и всё: думаю, я не уходил от нее неделю, и после того, как я встал однажды утром и накормил ее котов, мы стали неразлучны. У Перлы было много друзей, которые никогда не были так долго на рок-н-рольной сцене и были совершенно необычными и новыми для меня. Жизнь с ней была похожа на каникулы - новые лица, новые места. Все было так, будто я наконец-то убежал от своей жизни, чтобы отдохнуть. Наконец-то я встретил девушку, которая могла быть на вечеринках так долго, как и я, если не дольше. Но она была сильная и всегда себя контролировала, и я очень уважал ее за это. Она была красивая, умная и шикарная, но в то же время искушенная городской жизнью кубинка по происхождению. Надо сказать, я влюбился.

Мы с Перлой были в постели примерно десятый день, когда она пристально посмотрела на меня серьезным взглядом и сказала:

- А ты в курсе, что ты женат?

- Точно! - сказал я, переводя все в шутку. - Ты права. А я и забыл!

По правде говоря, я реально забыл. Все это время я не чувствовал себя женатым, и с тех пор, как начал жить с Перлой, женитьба казалась мне чем-то из другой жизни. Это было почти как с Guns N' Roses: фактически я ушел задолго до того, как сделал это официально.

В следующий раз, когда я увидел Рене, она стала мне предъявлять претензии по поводу того, что я наделал, и была просто шокирована, услышав, что у меня нет желания чего-то добиваться - я просто хотел развод. В следующий раз, когда я пришел домой ночью, я застал ее в постели с парнем и попросил их не вставать; я решил уйти сам. Несмотря на ее возражения, я настоял, чтобы она подписала брачный контракт - возможно, мой передоз помог мне ускорить результат. Обо всем этом я позаботился довольно быстро, и с тех пор, как это случилось, мы больше никогда не встречались. Глядя назад, интересно отметить, что я внезапно разорвал связи в двух самых длительных и близких отношениях, которые у меня были на тот момент, всего за несколько месяцев.

Когда я получил развод, мы с Перлой начали сумасшедшие, очень возбуждающие и бурные отношения. Бурные, потому что непохожие на те, которые у меня были с другими девушками, она страстно относилась к обязанностям в отношениях и при том делала это очень серьезно - она не трахалась ни с кем вокруг. В наших отношениях были некоторые разногласия между моими идеалами и ее, и это придавало отношениям перчинку. Мы работали над ними. Кроме того, все это приводило к очень яркой сексуальной жизни, так что я на самом деле почти не выходил из дома.

Когда мы с Перлой начали серьезно встречаться, она представила меня своей маме, яркой даме с Кубы. Она приехала в Штаты старинным способом - на лодке, после того, как Кастро пришел к власти. Она мне сразу понравилась - милая, но жесткая леди, которая, как и ее дочь, была очень искушенным и наблюдательным человеком. Она полюбила меня с самого начала, в основном, наверное, потому, что ее дочь любила меня, она была из тех людей, чье доверие необходимо заслужить. Я познакомился с отцом Перлы несколько лет спустя в Майами. Ему было чуть больше семидесяти, он был высоким и худощавым парнем, плохо говорившим по-английски. Мы сразу понравились друг другу. Он был похож на жесткого кубинского ковбоя с тюремным прошлым. В день, когда мы познакомились, мы с Перлой отвели его в Диснейленд. До того, как пойти в парк, мы встретились около 8 утра, и он угостил нас парой бутылок холодного «Heinekens» из холодильника. Я сидел с ним в уютной тишине, смотря телевизор, так как никто из нас не говорил на языке другого, до тех пор, пока мы не пошли в парк. Мы ощутили дух товарищества, и с того момента безмолвное непонимание испарилось. К сожалению, он умер год спустя или чуть позже из-за болезни сердца. Мне хотелось бы провести с ним больше времени.

Перла также познакомила меня с большим количеством людей, с которыми мы стали близкими друзьями, среди этих людей Чарли Шин и Роберт Эванс, плюс целое множество других людей, которые, возможно, не такие знаменитые, но все равно классные. Мы проводили много ночей вне дома, вращаясь в обществе, и я джемовал в клубах как минимум три-четыре раза в неделю. Наконец-то я ощущал обновленное чувство музыкального вдохновения.

Я приступил к созданию новой группы; мне хотелось сделать что-то наподобие Snakepit, но другое. Тедди ЗигЗаг приглашал меня по вторникам джемовать в ресторан «Baked Potato» в Голливуде. Я сидел там с исполнителями блюза и играл много классических композиций, некоторые из которых никогда до этого не играл, и я любил каждый момент из них. Потом я получил звонок от промоутера с приглашением сделать шоу в Будапеште, возглавляя там джазовый фестиваль, все расходы были оплачены. Я сразу согласился; это был словно пинок под зад, чтобы я поехал и организовал группу. Я позвал Джонни Грипарика (Johnny Griparic), Альвино Беннетта (Alvino Bennett) и Бобби Шнека (Bobby Schneck) на ритм-гитару. Мы вместе составили сет-лист каверов, который включал все от B.B. King до Steppenwolf, Otis Redding и еще нескольких R&B и блюзовых стандартов. Потом мы поехали в Будапешт, чтобы возглавить фестиваль, и это было великолепно. После этого на нас обрушился шквал звонков с предложением участвовать в джазовых вечерах, и прежде, чем мы об этом узнали, мы стали гастролирующей группой, принимающей участие в любом джазовом вечере, куда нас приглашали, как за деньги, так и за пиво. Мы стали самой экстремальной джаз-за-пиво гастролирующей группой, которую я когда-либо видел, и мы великолепно проводили время. Мы путешествовали с огромным количеством сопровождающих лиц и обычно брались за любую работу, когда бы нам ни приходилось выступать. Я на самом деле отлично провел время, играя в клубах с огромным количеством парней, кто был там только ради музыки.

Когда наш тур закончился, я предложил Джонни Грипарику сделать новую версию Snakepit. На улице мы решили, что нам нужен новый солист. В определенный момент я общался с парнем, который говорил, что поет для Jellyfish. Пока я работал с Эриком Давером (Eric Dover) на последней записи, то решил с ним встретиться. Какие странные события произошли потом!

Этот парень встретил меня у дома Перлы, и, когда я увидел его, у меня возникли сомнения. У него был довольно странный вид - никакого намека на рок-н-ролльный имидж, он был больше похож на строителя. Я пригласил его в дом, мы сели в гостиной, и я достал гитару. Перла была наверху в ванной, пока этот парень начал рассказывать мне о какой-то песне, которую он написал про некую девушку. Я попросил его спеть под гитару и услышал, что поет он не очень, и засомневался, подойдет ли он для нашей группы, которая должна состоять из пяти совершенных созвучных частей. А также с достаточно старомодными песнями. Я постарался быть вежливым и указал ему на дверь.

После того, как он ушел, Перла сказала мне, что все, что он говорил, было полным дерьмом, и она знает девушку, о которой он пел. Я засомневался; я думал - или она делает поспешные выводы или больна паранойей. Если бы я с ним работал, мне было бы на все это наплевать, но все-таки пригласил его еще раз, просто чтобы узнать, была ли права Перла. Она с ним встретилась, и все, что она говорила о нем, оказалось правдой. Тогда я понял, что Перла была более проницательной, чем я думал. Я не хотел это признавать, но это был один из многих случаев, когда она спасала меня от возможной беды. Во всяком случае, этот парень оказался мошенником и обманул меня, и я сделал следующее: мы с Ронни завалились к нему в плавучий дом и хорошенечко его припугнули. Ронни сказал, что пробьет башкой этого придурка дыру в его лодке, и попросил никогда больше не звонить и не встречаться со мной.

До этого я рассказывал, как Ронни стал Одинокой Белой Женщиной (the Single White Female) в моей жизни, и это был как раз тот случай. Со временем Ронни стал моей тенью, и казалось, что я принадлежал ему. Он совершил грандиозную работу, помогая мне проносить героин в новый дом, он всегда оставался верным, но когда мы с Перлой начали встречаться, возникло ощущение, что он подслушивал наши разговоры. Последней каплей стало то, что он затягивался в моей машине, а потом разбил ее, не сказав мне об этом ни слова. Я офигел, когда узнал, что он старался жить как я и хотел быть мной во всем. Я столкнулся со всем этим, и, к счастью, он ушел тихо. Тогда я узнал, что весь хлам, который я ему давал - золотые пластинки, премии awards - все это дерьмо - он продал на аукционе eBay. Великолепно.

Тем не менее, я продолжил поиски вокалиста. Когда Джонни поставил мне запись Рода Джексона (Rod Jackson), я понял, что мы нашли его. Я сделал демо-записи трех или четырех песен для прослушивания с этими разными парнями, и Род спел просто великолепно в демо-треке «All Things Considered». Его голос был невероятным. Он был рок-н-ролльным, но больше похожим на кислотный R&B, доносившийся с высокой скоростью. И я сказал: «Берем этого чувака». Род был полным неудачником: он был высоким, наполовину черным и наполовину белым, всегда носил темные очки, и у него были дреды. Родившись в Вирджинии, он также имел северный гонор и акцент. А когда он поет, то может орать во все горло как Отис Реддинг (Otis Redding) или брать высокие ноты как Слай Стоун (Sly Stone), но у него также есть приятный блюзовый голос как у Тедди Пендерграсса (Teddy Pendergrass) или Марвина Гэя (Marvin Gaye). Его голос был самым необычным из тех, с чем мне приходилось работать, но мне нечего было терять, так что я доверился обстоятельствам. Мы написали несколько охрененных песен у друзей - Джонни Джи (Johnny G), Мэтта Лога (Matt Laug), Реган Роксис (Regan Roxies) - все вместе, а потом я привез группу в свой дом в Беверли Хиллз, и мы репетировали и записывались в моей новой студии. Мы много работали, много играли и быстро написали достойный материал для альбома.

В течение этого периода я сохранил близкие отношения с Томом Махером (Tom Maher) - парнем, который больше всех меня поддерживал в управлении BFD. Когда я покинул Ганзов, он убедил меня, что перестал с ними работать и будет моим менеджером, но я не знал, в чем реально было дело. Возможно, он был шпионом, докладывающим Дагу о каждом моем движении. Но в данный момент он работал моим менеджером.

В это время, в 1998 году, музыкальная индустрия подверглась значительным изменениям. Наступила Черная Пятница - день, когда сотни должностных лиц музыкальных лейблов были уволены; они буквально шли вниз по бульвару Сансет со своими коробками хлама. Большинство лейблов объединились, одним из них был Geffen, который вошел в состав лейбла Interscope. Я знал, что это было началом конца музыкального бизнеса.

Однажды Geffen уже был реорганизован, и я был вынужден познакомиться с кучкой людей, с которыми никогда не работал. Я работал в группе, которая ничего не могла сделать с гранжевым звуком (или как вы его назовете), в середине 90-х: это было крутое, но непродолжительное время. На смену ему пришла рэп-роковая пьяная фигня и бой-бэнды, и Interscope был более-менее завязан на гангста рэпе. Все это меня не интересовало, и я даже не подозревал об этих изменениях в бизнесе.

Новое поколение вскоре стало нормой; они были более вежливыми, лучше знающими ПК работниками компании, чем те, с кем мне приходилось работать. С моим обычным пьяным очарованием теперь было далеко не уйти. Единственным человеком, которого я знал на новом лейбле, был Лори Ерл (Lori Earle), занимавшийся моей раскруткой с тех пор, как Ганзы подписали контракт.

Парня, которого назначили для заключения сделки со мной, звали Джордан Шур (Jordan Schur), и я помню, как шел домой после нашей встречи и думал, что не доверяю ему ни на минуту. Он обещал весь мир к моим ногам, а я знал его всего лишь двадцать минут. Он был покрывающим все недостатки козлом: «Мы продадим миллионы записей и купим новые тачки», и вся подобная чушь. Я знал, что ему не стоит верить. Но он был мальчиком босса Interscope Джимми Айовина (Jimmy Iovine), так что мне пришлось заключить с ним сделку. Я включил ему пять демо-записей с нового альбома Snakepit, а он сказал, что они ему очень понравились и он ждет - не дождется, когда же сможет их выпустить. Потом я встретился с Джимми Айовином, и он предложил, чтобы продюсером моего альбома был Джек Дуглас (Jack Douglas), что, по моему мнению, было гениальной идеей, так как Джек продюсировал альбом Aerosmith Rocks, работал с Джоном Ленноном и другими великими исполнителями 70-х. Джимми сомневался по поводу моего вокалиста, потому что его голос был слишком эмоциональным, но я заступился за Рода и сказал: «У Рода удивительный голос. Он то, что Вам надо».

В это время лейбл уволил Иззи и Даффа, так что у меня не осталось сомнений, но Джордан оказался на самом деле чем-то обеспокоен. Он назначил еще одну встречу, потом отменил ее, а потом вдруг резко изменил свое мнение, заявив, что Snakepit - не та музыка, которую продюсирует его лейбл. Я не был удивлен, я это чувствовал; «Это другой разговор», - мог сказать я ему с того самого момента, как с ним познакомился, потому что он был двуличным. После этого я решил покинуть лейбл, и, имея уже достаточно денег для самостоятельной записи, я решил так и сделать. Я подумал, что если у меня есть дом, есть студия, то я смогу записать там альбом и где-нибудь его продать. Я был очень в этом уверен.

В это время Том Махер ничего не делал, чтобы помочь мне в сложившейся ситуации, и я решил искать нового менеджера; Джек Дуглас познакомил меня с Сэмом Фрэнкелом (Sam Frankel), который, в свою очередь, познакомил меня с Джерри Хеллером (Jerry Heller). Смысл в том, что Хеллер стал моим менеджером, а Фрэнкел - приятелем. Я встречался с несколькими людьми, но если я что-то задумываю, то делаю все возможное, чтобы достигнуть цели немедленно. Джерри был таким же парнем, но подозрительного характера, и я все еще не был уверен в задуманном, учитывая, что был настоящим алкоголиком, абсолютно не пользующимся здравым смыслом, и мне было все равно - я лишь хотел двигаться к цели. С Джерри и Сэмом мы заключили устную сделку, и Джек Дуглас начал продюсировать мою запись.

Было такое ощущение, словно я вернулся в ранний период Ганзов, пытаясь поднять группу и работая с достойными партнерами: Джек был великолепен, но в последнее время он ничего не делал, а Джерри Хеллер делал себе имя в мире хип-хопа, не имея никаких заслуг в мире рока; Сэм был великолепным еврейским прокурором с Западного Побережья, который регулярно посещал свою маму и, казалось, понятия не имел о музыкальном бизнесе. Это снова было похоже на карнавал вокруг музыкальной индустрии, которая была абсолютно чужой для меня.

Пока группа собиралась, дела в ней шли не лучше: вокалист, Род Джексон, решил, что ему ничего не надо, и оказался наркоманом, Джонни Грипарик был и остается великим бас-гитаристом, однако ему не доставало опыта гастрольных туров, который бы ему понадобился в продолжительных поездках, а Райан Рокси, с которым я познакомился в группе Эллиса Купера (Alice Cooper) и нанял как второго гитариста, оказался лишь заинтересованным в получении известности настолько, насколько это возможно. Барабанщик, Мэтт Лауг, был самым опытным и стабильным участником группы, и, конечно, был я, играющий роль босса, в которой чувствовал себя не очень уютно. Я разделил всю известность и успех с каждым участником группы поровну, и больше казалось, что группа усиленно работает, чем это было на самом деле, что впоследствии привело к беде. Все, чего я хотел, - это закончить запись и вернуться в прежнюю колею. Я заключил контракт с лейблом Koch Records, потому что они сделали убедительное предложение, однако это оказалось огромной ошибкой, потому что сразу после выхода альбома они отступили назад и ничем не помогли в сложившейся ситуации.

Джерри Хеллер оказался настоящим менеджером-людоедом, он старался запихнуть меня куда угодно, обещая счастье. Я даже слышал о нем подобные истории в бизнесе. Единственное, что ему удалось сделать - это устроить нас в тур AC/DC в поддержку их нового альбома Stiff Upper Lip. Именно этим он и заслужил мое доверие как менеджер.

При этом Джерри пытался заставить меня подписать контракт, гарантирующий ему 20% от всех денег, что я заработаю со Snakepit, плюс 20% от моих будущих доходов от альбомов Ганзов… пожизненно. Перла не доверяла ему и советовала не подписывать контракт, а когда я показал этот контракт своему новому адвокату Дэвиду Кодикову (David Codikow), он сказал мне, что это самоубийство. Он изучил контракт и сразу позвонил этому говнюку Джерри, а Джерри уволил его, что было вообще на грани фантастики, т.к. у него не было на это полномочий - мой менеджер не может уволить моего адвоката, но, не желая доставлять удовольствие Джерри, Дэвид все равно ушел. Сейчас это кажется смешным, но тогда это стало ударом, однако это было все, что я мог сделать, чтобы сохранить ситуацию.

В тот момент у меня не было адвоката, когда одной ночью, пока мы с Перлой были дома, в дверь постучали. Это была полиция с ордером на арест Перлы за нарушение требований условного освобождения. Ей надели наручники и увели. Недавно Перлу поймали за вождение в нетрезвом состоянии и запретили водить машину, но она все-таки нарушила запрет. Пока она отбывала наказание в виде 56 дней в окружной тюрьме, Джерри, воспользовавшись тем, что я обезумел от происходящего, заставил меня подписать контракт. С утра до ночи я заливал в себя безумное количество водки и уже не был достаточно здравомыслящим человеком, чтобы принимать разумные деловые решения.

Я понял, что это был путь к возвращению к жизни в туре с Motley Crue, когда по утрам меня трясло и знобило от того, что я делал до этого днем. Я начинал пить с утра пораньше не столько для того, чтоб избавиться от похмелья, сколько для того, чтобы контролировать происходящее днем. Это было малозаметное изменение, которое могло продолжиться и со временем перерасти во что-то худшее. Пока Перла была в тюрьме, я отправлялся спать, ставя коктейль на ночной столик и к утру его допивал, чтобы снова встать с постели, пойти на кухню, сделать новый коктейль и начать новый день. Часто полиция не пропускала меня в окружную тюрьму, чтобы посетить Перлу, потому что я был пьян. Я был настоящей бедой: выпив целый галлон водки дома, я нажирался виски и пивом всю ночь, когда ходил в клубы. У моего здоровья не было светлого будущего, но никто не мог мне тогда об этом сказать.

После тура с AC/DC мы провели хедлайновый тур по амфитеатрам. Через два месяца Koch нас кинули: они не поддержали нас в туре и никак не продвинули. Мы должны были поставить подписи, а наши альбомы изымались из магазинов. Мне пришлось сделать звонок, чтобы забрать коробку с записями, высланную в тот же день - это был прямой путь к Spinal Tap (речь идет о полувымышленной хэви-метал/глэм-рок группе Spinal Tap - прим. Галкиной А.Н.).

Пока шел тур, я помню, что состояние моего здоровья резко ухудшалось. Помню, в Питтсбурге я даже подумал, что перед саундчеком неплохо бы сходить в больницу. Следующее мое воспоминание - спустя две недели я проснулся на больничной койке, а рядом сидела обеспокоенная Перла. У меня была острая кардиомиопатия. Годы беспробудного пьянства довели мое сердце до того, что кровь едва ли могла циркулировать в теле должным образом. У меня в голове не укладывалось, что я был в плохом состоянии, но, тем не менее, это было так. Врачи говорили, что я проживу еще от 6 дней до 6 недель, не больше. Однажды мне стало получше, чтобы улететь обратно в Лос-Анджелес, я должен был лежать в постели и отдыхать, мне запретили употреблять алкоголь и заниматься любым видом физической активности.

Врачи установили мне дефибриллятор, чтобы уберечь сердце от остановки и заставить его работать без перебоя. После этого я приступил к терапии, начиная с минимальных упражнений и работая над собой. Чудесным образом состояние моего сердца начало улучшаться, а врачи не могли поверить, что мне становится лучше. Со временем я был снова готов играть и был полон решимости закончить наш тур по клубам. Я был вне игры около четырех месяцев и теперь был полностью трезв. Когда я посмотрел на группу свежим взглядом, то понял, как все было запущено.

Начиная от вокалиста-наркомана, который был на грани ухода в любой момент, и заканчивая басс-гитаристом, - казалось, им всем ничего не надо, кроме той жизни, которой я прославился. Теперь, находясь в здравом уме, я увидел, что все это было непрофессионально и недостойно. Некоторым парням, казалось, было еще больше по фигу, чем парням из моей школьной группы: они относились к происходящему как к чему-то заурядному и явно не собирались повышать свой уровень профессионализма. С ними я провел те дни, когда не валялся в постели. Когда мы вернулись в Лос-Анджелес после заключительного концерта, я выждал, когда они все уйдут, и это был последний раз, когда я разговаривал с каждым из них. Сейчас, спустя достаточно длительное время, мы снова хорошие друзья с Джонни и Мэттом.

Серьезность ситуации подтверждало ощущение, что Джерри Хеллер меня задолбал, и пора бы ему свалить… но я подписал контракт и был им связан по рукам и ногам. Наконец, я нашел зацепку - Джерри допустил ошибку, которую мы с Перлой обнаружили после тщательного обдумывания. В начале наших партнерских отношений Джерри попросил меня записать гитарную партию для песни Рода Стюарта «Human» с одноименного альбома. Он зарегистрировал эту запись, что было материальным нарушением нашего контракта - менеджер не может регистрировать ничего подобного и иметь с этого комиссионные, как имел он. В конце концов, действия Джерри позволили мне легально расторгнуть контракт и освободиться от него. Я был счастлив.

Этот период с 1999 по 2001 годы был самым печальным за все время моего пребывания на этой планете. Пьянство ради развлечения превратилось в мощный алкоголизм. Я позволил себе кинуться на съедение волкам… все эти люди искали от меня выгоды, когда все, что я хотел - это играть и не иметь со всем этим дело. Все это было огромной реальной проверкой.

Я понял, что заплатил определенную плату после ухода из Ганзов. Это было жестоко, но, думаю, это было то, через что я должен был пройти, чтобы увидеть, насколько упрямым и живучим я на самом деле был. И снова понять, как плохо я до этого жил.

Теперь мы с перлой переехали в новый дом в Николс-Каньоне (Nichols Canyon), полные решимости наконец-то отдохнуть и начать все сначала. Мы окунулись в псевдо-семейную жизнь настолько, насколько могли, я продолжил джемовать, когда хотел, и находился в ожидании вдохновения для создания следующего этапа в моей группе. В 2001 году я согласился выступить на праздновании по случаю 40-летнего юбилея Майкла Джексона в Мэдисон-Сквер-Гардене (Madison Square Garden), и мы с Перлой вылетели в Нью-Йорк. Это было мое первое выступление на сцене после операции, так что я очень ждал этого момента, который оказался незабываемым… мягко говоря.

Несколько дней я провел в подготовке к выступлениям, которые были намечены на 8 и 10 сентября. Готовилось грандиозное событие; в списке у Майкла значились все от Джейми Фокса (Jamie Foxx) до Лайзы Миннелли (Liza Minnelli) и Марлона Брандо (Marlon Brando ), а также the Jackson Five и Глории Эстефан (Gloria Estefan) среди прочих. Это было великое шоу, все приглашенные Майкла Джексона выкладывались на полную, а для меня это было лучшее, что я сделал после того, как завязал с алкоголем. Кроме того, теперь у меня был кардиостимулятор, с которым было довольно интересно.

Врачи установили мне дефибриллятор для поддержания нормального сердцебиения. Для большинства людей это не проблема, но однажды на сцене у меня случилось ускорение сердцебиения, о чем я не стал говорить врачам. Когда я вышел на сцену с Майклом, то внезапно почувствовал удары в груди от электрошока, а мои глаза словно ослепли от света голубых электрических ламп. Это случалось примерно четыре раза во время исполнения каждой песни, и я не понимал, что происходит - я думал, что произошло короткое замыкание кабеля моей гитары, а глаза ослепли от вспышек фотоаппаратов. Каждый раз, когда это происходило, я должен был стоять и делать вид, что ничего не происходит. Позже я смотрел это шоу по телевизору и думаю, что успешно завершил свое выступление. Это было крайне неожиданно, однако потом я понял, в чем дело.

Утром 11 сентября в 8:15 нас разбудил Дэвид Виллиамс (David Williams), домашний гитарист Майкла.

- Слэш, включи телевизор, - сказал он мне.

- Он включен, - ответил я.

- Там показывают новости? - спросил он, странно на меня посмотрев.

- Нет, это канал «Е!» - сказал я.

- Срочно включай новости!

Я увидел, как самолет врезается в Башни-близнецы, а в следующий момент другой самолет делает то же самое у меня на глазах. Окна комнаты были открыты, так что я мог видеть происходящее на расстоянии. Это было, возможно, одно из самых страшных событий, когда-либо происходивших в моей жизни. Как вы можете представить, в отеле началась суматоха. Люди бегали по вестибюлю, как будто начался конец света. А Перла все еще спала. Мне пришлось разбудить ее и объяснить, что произошло. Думаю, понадобилось несколько минут, чтобы до нее дошло. Майкл со своим ближайшим окружением срочно покинул здание и благополучно вылетел из страны. Я так думаю. Ну а мы застряли в городе, который переполняла паника.

Я думал, что самое безопасное место - это там, где мы находились, но Перла думала по-другому. Она хотела убежать оттуда. Она была убеждена, что воздух пропитан токсинами, но мы не могли отсюда уехать. И вдобавок большинство танцоров и бэк-вокалистов Майкла собрались в нашей комнате, ведь все мы оказались в западне на Манхэттене без возможности выбраться. Перла очень хотела попасть домой и усиленно старалась найти способ перевезти нас на другой конец страны.

В конце концов, мы нашли лимузин, который перевез нас через единственный мост, открытый на тот момент - мост Джорджа Вашингтона. Мы пересекли Нью-Джерси до гор Поконос, которые являются местом отдыха в Пенсильвании. Перла нашла нам комнату в отеле Pocono Palace - этом любовном гнездышке, о котором она знала - я не спрашивал, откуда. Когда мы, наконец, туда добрались, я понял, что отель оказался словно сошедшим с обложки журнала. В ванной были бокалы с шампанским, на вращающейся кровати лежали атласные простыни и бархатные одеяла, на полу были красные ковры, а на потолке - зеркала. К тому времени, как мы туда попали, мы чертовски устали.

Мы сохранили свои обеденные талоны, предназначенные для главного столика, - такого уровня было это заведение - и направились к шведскому столу. Как и всем остальным парам, нам присвоили номер и назначили специальные места за большим круглым столом, за которым сидели другие пары. По соседству с нами оказались пожилая пара из Нью-Джерси, приехавшая обновить отношения, парочка безмозглых молодоженов и несколько нормальных пар. Здесь не было ничего красивого и романтичного. Все они явно нас побаивались, ну а нас больше всего пугало то, что эти люди и понятия не имели о трагедии, произошедшей в сотне миль отсюда.

Во время обеда было выступление какой-то сраной группы и стэнд-ап комиков, а также в отеле были мини-гольф, верховые прогулки, в том числе и для пар, и вся остальная банальная романтика, какую только можно представить. Любовь - все, что интересовало этих гребаных придурков. Когда мы старались заговорить с кем-нибудь о случившемся теракте, казалось, что им по фигу. Они купались в любви и настолько были погружены в нее, что произошедшее 11 сентября не являлось для них достойным предметом обсуждения. Мы, чужие среди чужих, застряли там на три дня. Но вскоре ускакали, улетели, вернулись в Лос-Анджелес.

Проблемы с героином в этот промежуток времени я имел лишь однажды. Я отстранился и потерял к нему интерес на довольно длительное время и на самом деле верил себе, когда говорил, что больше никогда к нему не притронусь. Даже когда я находился там, где его можно было достать, или тусовался с людьми, у которых он был, я все равно верил в себя. Я уверял себя и Перлу, что со всем этим покончено, но все-таки знал - или по крайне мере позволял себе знать, - где его можно достать.

И однажды я все-таки его достал, вернулся в отель Hyatt на бульваре Сансет и вколол его столько, что меня сразу унесло, и я уснул, стоя всем своим весом на одной ноге. Когда я проснулся, то совсем ее не чувствовал. Я не мог ее согнуть, не мог на нее встать и даже когда вытянул ее, лучше не стало. У наркоманов такое часто бывает; у некоторых возникают такие нарушения кровообращения, что развивается гангрена.

Пришлось звонить 911, и меня отвезли в медицинский центр Cedars-Sinai, полностью переполненный в то время. Врачам пришлось положить меня в приемном покое до тех пор, пока они не найдут мне стационарную комнату. Пока я лежал там, покуривая сигареты, они связались с Перлой, она приехала, и я рассказал ей все, что произошло. Случившееся ее очень напугало, и она сказала, что если еще такое повторится, то уйдет от меня. Я пробыл там неделю, и это была замечательная возможность отдохнуть в спокойствии и тишине… и посмотреть исторический канал (History Channel).

Постоянное нахождение рядом со мной Перлы лишь укрепило меня в мысли, что она - единственная, кто мне нужна. Я предложил ей выйти за меня замуж, и она, к счастью, согласилась. У нас была красивая скромная церемония на острове Мауи, где мы провели неделю, наслаждаясь друг другом. Наконец-то все налаживалось.

До медового месяца я снова взялся за гитару и стал постоянно устраивать сессии, несмотря на то, что все вокруг оставалось каким-то хаотичным. С помощью телефонной книжки и мобильного телефона я пытался что-то изменить в своей музыкальной карьере. Мне не хватало сосредоточенности, но я был упорен, и иногда мои старания увенчивались успехом. Одним из таких успехов стала работа с легендарным Реем Чарльзом (Ray Charles). На следующий день после того, как мы с Перлой вернулись с нашего медового месяца, я отправился в Южный Лос-Анджелес для записи с ним «God Bless America Again». Я играл на гитаре Telly 54го года, и это была одна из самых удивительных сессий, в которых я когда-либо принимал участие, с огромной честью и таким скромным опытом. Я даже и не думал, что Рей когда-либо обо мне слышал, но, тем не менее, мы играли вместе.

Рей был интересным человеком, похожим на нищего, занимавшегося музыкой, однако, они записывались в его студии, на его технике, и иногда он даже играл с ними сам. Он помогал им в работе над песнями, техникой и аранжировками. И однажды я пришел, чтобы сыграть несколько песен с детьми. Помощь в этом была невообразимым ощущением.

Я также снялся в некоторых эпизодах клипов Рея; я играл с парнями вне своего жанра музыки, с участниками оркестра, исполняющего старомодную блюзовую и джазовую музыку. Я сыграл гитарную партию в песне «Sorry Is the Hardest Word» с альбома Ray and Friends, но после смерти Рея исполнительный продюсер вырезал меня и заменил на его друга, хотя Рей считал, что я играл более блюзово.

Время простоя в моем музыкальном сознании подходило к концу. Я много блуждал и многому научился. Теперь же я был готов вернуться и начать все сначала. Время пришло. Я объединился с Питом Анджелусом (Pete Angelus), который был менеджером Black Crowes, а сейчас хотел работать со мной. Он свел меня со Стивом Горманом (Steve Gorman) - барабанщиком Black Crowes, и Аланом Нивеном (Alan Niven), открывшимся для меня как бас-гитарист. Мы начали придумывать и приносить наброски музыки, которые впоследствии вылились в песню «Fall to Pieces». Все, в чем мы нуждались, - это в вокалисте. Снова. Вскоре умер мой хороший друг Рэнди Кастиллио (Randy Castillo), и я поехал на его похороны, а после его смерти настало такое возрождение, которое я даже не мог представить.