Это кажется непомерным… но вовсе не означает, что всего этого не было

Глава 13. Беру передышку

Нельзя ждать от судьбы, что она даст тебе то, что ты заслуживаешь, нужно добиться этого самому, даже если ты при этом считаешь, что работал усердно. Ты, возможно, и достиг того, к чему стремился, но понял ли ты, в чём заключался преподнесённый тебе урок?

В 2002 году я отправился в Ирландию, чтобы присоединиться к Ронни Вуду в его гастрольном туре, организованном по случаю его нового сольного альбома. Ронни назвал этот тур “Not for Beginners”. Перла приехала вместе со мной, и мы проводили время с Ронни и его женой Джо (Jo), и это были отличные дни. Обычно мы репетировали в баре у Ронни. Ему принадлежит здание, стоящее отдельно от его дома, и являющее собой типичный бар со столом для игры в снукер и пивом «Гиннесс» в разлив. На репетициях мы прогнали отличный материал: темы самого Вуди, темы «Роллингов», темы “Faces”, одну тему “Guns N’ Roses” и одну тему “Snakepit”. Мы отрепетировали шестьдесят песен, и, чтобы сыграть их, у нас была отичная группа, в которую вошли сын Ронни Джесси (Jessie), двое приятелей Джесси на барабанах и бас-гитаре, пара ещё каких-то парней и, кроме того, дочь Ронни Лия (Leah) на бэк-вокале. Этот тур оказался клёвым времяпрепровождением. Мы давали концерты в типичных небольших клубах по всему Соединённому королевству. Мы вызывали на сцену “The Coors”, чтобы те сыграли с нами песню, а каждый вечер мы, бывало, исполняли “Ooh La La” – нестареющую вещь группы “Faces”. В туре было море веселья, и море «Гиннессa» нам только ещё предстояло выпить. Как мы с Перлой позже выяснили, именно во время того тура мы зачали нашего сына Лондона.

После окончания тура мы вернулись в Штаты и на новогодние праздники отправились в Вегас. Перед тем, как улететь в Соединённое королевство, мы провели в Вегасе неделю на открытии известного места отдыха “Green Valley Ranch”. И пока мы там отдыхали, в нашем гостиничном номере в журнале “Vegas” мы заметили афишку “Guns N’ Roses”, которые на новогодних праздниках давали концерт в отеле и казино “Hard Rock” (Hard Rock Hotel & Casino). Мы решили, что должны там побывать.

Я позвонил знакомому организатору концерта, который сказал, что он в два счёта проведёт нас на этот концерт. За несколько часов до начала выступления мы прибыли в отель “Hard Rock”, чтобы взять номер. Когда мы шли через вестибюль, люди узнавали нас, ведь вокруг были фанаты “Guns N’ Roses”. Мы расположились в номере, но не прошло и десяти минут, как в дверь постучали. Я открыл дверь и увидел сотрудника охраны отеля.

- О, привет! – сказал я. – Что-то случилось?

- Сэр, я здесь, чтобы известить вас о том, что вам сегодня вечером не разрешается присутствовать на концерте “Guns N’ Roses”.

- Да ты что! А с чего это вдруг?

- У нас прямое указание от управляющих “Guns N’ Roses” ни при каких обстоятельствах не допускать вас на концерт.

- Да ладно, чувак, это просто смешно! Просто дайте мне проскользнуть туда незамеченным. Я приехал на концерт не для того, чтобы доставить кому-то беспокойство, я просто хочу посмотреть концерт. Уверен, ты понимаешь, по какой причине я хочу попасть на этот концерт.

- Мне очень жаль, сэр, мы ничем не можем вам помочь.

Я связался со своим другом из числа организаторов концерта – он также ничего не мог поделать. Он сказал, что по слухам меня видели в цилиндре на голове и с гитарой, как будто бы я собирался выйти на сцену. Это было нелепо – при мне не было даже гитары! Всё было бесполезно. Всему персоналу было дано указание любой ценой не пускать меня внутрь.

Мы решили, что это того не стоило, ведь я не из тех, кто может закатить сцену. Мы с Перлой сдали номер в отеле “Hard Rock”, сняли другой в отеле в “Green Valley Ranch” и отправились туда на большое открытие “Whiskey Blue”. Мы здорово провели время на огромной вечеринке, устроенной по случаю кануна нового года. В тот вечер я столкнулся с парнем, с которым когда-то был знаком, но хорошо его не знал. Он отвёл меня в уборную и насыпал дорожку чего-то, что напоминало наркотик для вдыхания.

Обожаю не соответствовать принятым правилам и делать то, что делать мне совсем не следует, в том числе принимать какие бы то ни было наркотики, которые мне предлагают, не спрашивая о том, что эти наркотики собой представляют и откуда они взялись. Я вдохнул всю эту дрянь, и уже через пять минут знакомое чувство эйфории накрыло меня. Я узнал свои ощущения: это был не кокс, это было что-то опиумсодержащее… Это было что-то вроде героина, причём весьма хорошее его производное, потому что внезапно всё в целом мире для меня стало чудесным.

Я попросил у парня ещё, и тот отсыпал мне пригоршню таблеток. «Что это такое? – спросил я у него. – Это именно то, что я сейчас принял?»

- Это оксикодон*, – ответил он, – по сути, синтетический героин. Ты его измельчаешь и вдыхаешь. У меня отличные поставщики.

Ещё бы у него их не было! Этот парень недавно победил рак, поэтому у него был пожизненный рецепт на оксикодон.

- Ух ты! – сказал я, с трудом скрывая свой восторг. – Надо бы это запомнить!

Наш с Перлой брак и наши отношения в первые годы были просто неистовы. Перла была самой чумовой и самой крутой девчонкой на свете. Независимо от того, сколько вечеринок мы посетили, сколько «дерьма» приняла она или принял я, независимо от того, что творилось вокргу нас, она всегда была собранной. Даже находясь под влиянием самых безумных обстоятельств, он оставалась той, кто мог позаботиться о любом, кто бы ни попросил о помощи. В тот период наших отношений мы много пили, принимали много экстази и кокса, но единственной вещью, с которой она бы ни за что не смирилась, была наркота**. После того случая в отеле «Хайатт» она пригрозила мне, что уйдёт от меня, и не было причины, по которой она спустила бы мне с рук это первоклассное «дерьмо», и это сделало его ещё более притягательным для меня.

Я сказал самому себе, что при случае обязательно признаюсь ей, а потом размельчил очередную таблетку оксикодона, занюхнул и вошёл в блаженное состояние. Эту привычку я привёз вместе с собой в Лос-Анджелес и хранил наркоту какое-то время в тайне. Я начал звонить своему новому другу, чтобы тот доставал ещё… и он, бывало, мотался из Лос-Анджелеса в Вегас и обратно, чтобы пополнить мои запасы. Довольно скоро у меня на шее камнем висела новая наркозависимость.

Если охарактеризовать меня одним, двумя словами, то я – «вечный подросток»…

Стоял 2002 год, и “Aerosmith” давали концерт на стадионе “L. A. Forum” с “Cheap Trick” на разогреве. Я запланировал отправиться на концерт, и мой друг из Вегаса приехал в Лос-Анджелес с большой партией оксикодина, так что мы были вооружены до зубов и были готовы отлично провести время. Незадолго до того, как мне предстояло отправиться на концерт, мы с Перлой здорово повздорили из-за чего-то незначительного. Это было довольно плохо, что она не хотела меня отпускать. Она хотела окончить наши «прения», чего на тот момент не хотел я.

Я был под действием наркотиков и упрямился; я не хотел ничего слышать и желал отправиться на концерт, независимо от того, разобрались ли мы с ней в наших проблемах или нет. Мой друг ждал меня в машине, а я пытался выбраться из дома. Я подошёл к двери, в то время как Перла стояла в самом низу лестницы и что-то говорила мне, несмотря на то, что я никак на это не реагировал. «Слэш!» – крикнула она. Я обернулся. «Я беременна!»

Настолько же сильно, насколько сильно я был под кайфом, её слова резанули воздух. Я долго смотрел на неё. Казалось, время остановилось. «Окей, – сказал я, – давай поговорим об этом, когда я вернусь».

В тот вечер я вдребезги накидался наркотиками, поэтому не удивительно и очевидно, что парни из “Aerosmith”, так же как и парни из “Cheap Trick”, да и все, с кем я сталкивался в тот вечер, об этом тут же узнавали. При тех обстоятельствах я поступил единственно разумным образом: всю ночь я кутил с Дэвидом Ли Ротом. Но даже так я не мог заставить себя мысленно выкинуть из своей головы то, что сказала мне Перла.

Когда я вернулся домой, мы поговорили обо всём. Мы были женаты около года, а провели вместе более пяти лет. До того раза нам всё сходило с рук, поэтому мы не пользовались контрацептивами. Нам не потребовалось много времени, чтобы решить, что мы оставим ребёнка. Мы высказали предположение, что моё потребление пива «Гиннесс» в Ирландии, должно быть, имело какое-то отношение к моей неожиданной потенции. Тогда долго не надоедала шутка, что мы назовём ребёнка Гиннессом, хотя потом мы решили отказаться от этой идеи, поскольку так звали пса Ронни Вуда.

Лучше любого другого стимула, который у меня когда-либо был, беременность Перлы исправила меня: не говоря Перле о том, что я задумал, я перестал употреблять «окси». Я просто бросил и всё***, так же как поступал в прошлом! Концы в воду!** ** Мне надоело подводить Перлу и я сказал ей, что подхватил грипп. Но всё оказалось бесполезным, потому что я забыл о заначке, которую я спрятал в гостевой комнате, и когда она нашла её, она узнала всё, что было у меня на уме.

Мы скакали по съёмным квартирам и наконец решили, что нам необходимо купить дом. У меня до этого был дом, где я записывал альбом “Snakepit”. Этот дом в течение какого-то времени был выставленным на продажу, а потом был продан, поэтому приобретение нового дома было для нас вроде новой страницы. Я помню, что когда мы начали поиски и осматривали дома, я только начинал слезать с наркотиков и просто обливался пoтом. Думаю, тогда я по-прежнему прятался за отговоркой, что просто подхватил грипп.

Мы осмотрели один дом, который, казалось, сошёл со страниц «Гензель и Грета» (“Hansel and Greta”): средневековый загородный дом, который его владелец нелепо отделал. Оказалось, что дом принадлежал Спенсеру Профферу, парню, который продюсировал “Live! Like a Suicide”. Мы мимоходом поздоровались с ним и так же попрощались, даже не выходя из машины. Я был удивлён, когда недавно узнал о том, что Проффер не может сказать ничего хорошего о нас. Он сказал, что во время тех звукозаписыващих сессий я мочился на пол, а Эксл ширялся прямо в студии, наблевал на пульт, а также принуждал Спенсера, чтобы тот тоже ширнулся. Вы можете прочитать весь этот трёп в обширной библиотеке из неофициальных биографий “Guns N’ Roses”, доступных на книжных полках и в Интернете. Ничего из этого не соответствует действительности. Здесь мы, должно быть, имеем дело с желанием Спенсера причинить вред группе, поскольку мы так и не наняли его, чтобы он продюсировал наш полновесный альбом.

Так что я слез с наркотиков и находился под влиянием Перлы: с той самой секунды, когда она узнала о том, что она беременна, и до того дня, когда она родила ребёнка, она не дотрагивалась до алкоголя и сразу же завязала с травой. Она претерпела такие глубокие и неожиданные изменения – материнский инстинкт незамедлительно взял над ней верх, и это было удивительно.

В период беременности у Перлы возникли кое-какие проблемы – Лондон оказался ягодичным ребёнком, что означает, что он сидел в матке таким образом, что это доставляло Перле неудобства и вызывало боль на большем протяжении девяти месяцев. Перле пришлось лежать в постели большую часть периода беременности.

В течение того периода я принялся подыскивать новую группу. Пит Анджелус (Pete Angelus), который до этого был менеджером “Vah Halen”, Дэвида Ли Рота и “The Black Crowes”, выразил заинтересованность во мне, поэтому он свёл меня со Стивом Горманом (Steve Gorman), в то время бывшим барабанщиком “The Black Crowes”, который мог бы поиграть со мной, поскольку его группа к тому моменту распалась. Мой старый приятель Алан Нивен дал мне номер телефона бас-гитариста, которого, как он посчитал, мне следовало бы прослушать. Так что мы привлекли его – не помню, как звали этого парня, – и втроём начали репетировать, просто джемуя безо всякого плана. Я прочно стоял на пути добродетели, даже не закладывая по-настоящему за воротник. В первый раз перед тем, группе “Snakepit” оставались считанные месяцы, я по-настоящему включился в работу. Никогда я не был в лучшей форме – я вновь задумался о создании группы, я принялся сочинять песни. Именно в течение того периода я сочинил музыку, из которой получилась песня “Fall to Pieces”. Мы джемовали очень непродолжительное время, но я мне пришло в голову столько идей, и одна, самая лучшая та, из которой вышла “Fall to Pieces”. То были первые признаки того, что я учился справляться с какой-либо ответственностью, ролью взрослого человека, потому что если охарактеризовать меня одним, двумя словами, то я – «вечный подросток».

Примерно в то же время я услышал о смерти Рэнди Кастилло (Randy Castillo). Я был знаком с Рэнди на протяжении долгих лет. Мы познакомились с ним в восьмидесятых, когда тот играл хэви-метал по клубам. Он был самым востребованным сессионным и гастролирующим барабанщиком в тусовке – он переиграл с Оззи, Литой Форд (Lita Ford) и всеми, кого вы только можете себе вообразить. Но насколько Рэнди был далёк от типичного лос-анджелесского барабанщика. Он был одним из самых искренних, разумных и простых в общении людей, которых я встречал в те годы. С ним всегда было весело проводить время – это я вам говорю по чесноку. Рэнди был совершенно несдержан в плане выпивки и кокса, но всегда оставался отличным барабанщиком с сердцем из золота. Я уже и не помню точно, как мы познакомились, но у нас были общие друзья, и в душе я ощущал, что знал Рэнди всю свою жизнь. Что заставило отвернуться каждого в Лос-Анджелесе от Рэнди, так это то, что он был всегда весел и никого не осуждал. В те дни он, в отличие от большинства остальных личностей в тусовке, никогда не искал повода потрепаться об остальных людях или провести ночь напролёт, критикуя, что носят или как ведут себя другие люди. Болтовня такого плана – типичное лос-анджелесское времяпрепровождение. Рэнди такое ничуть не волновало, может, потому что он был родом из штата Нью-Мексико.

Я играл в Нью-Мексико со “Snakepit” и уже тогда слышал, что Рэнди был очень серьёзно болен раком. Когда мы прибыли в Нью-Мексико, он пришёл на наш концерт и мы потусовались в нашем автобусе. В то время он проходил курс химиотерапии и выглядел совсем не хорошо. Он был очень худой и слабый, но я был просто счастлив, оттого что он вообще пришёл.

Спустя какое-то время до меня дошли слухи, что его рак попросту прошёл, и Рэнди шёл на поправку. Вскоре после этого я увиделся с ним, и он был совершенно другим парнем – он выглядел потрясно! Но когда спустя, может, месяцев пять мне позвонили и сообщили, что Рэнди скончался, я был потрясён. Я даже и не знал, что у него случилось сильное ухудшение самочувствия.

Похороны прошли на кладбище “Forest Lawn”, и все, кто когда-либо знал Рэнди, пришли на церемонию: все его старые друзья-музыканты из всех групп, в которых он играл, включая Оззи, семья Рэнди в полном составе*, а также все друзья, которые любили его, – то была огромная процессия. На церемонии прощания я столкнулся с Мэттом Сорумом, который сообщил мне, что он и кое-кто ещё планируют организовать сбор средств для семьи Рэнди и устроить концерт-бенефис, чтобы также собрать денег и почтить память Рэнди. Мэтт спросил у меня, хотел бы я поиграть на этом концерте, и я подумал, что это была бы отличная идея. Любой повод подняться с гитарой на сцену – вот и всё, что мне надо. Кроме того, я хотел сделать это для Рэнди.

Мы с Мэттом решили, что мы сделаем совместное выступление, и договорились созвониться с Даффом, который к тому моменту уже переехал обратно в Сиэтл, чтобы спросить его, хотел бы он присоединиться к нам. Дафф уже собрал группу “Neurotic Outsiders” со Стивом Джонсом (Steve Jones) из “The Sex Pistols”, выпустил альбом и отыграл тур. Затем группа распалась. Дафф собрал другую группу из своих друзей из Сиэтла под названием “Loaded”. За последний год я несколько раз случайно встречался с Даффом: он приезжал на мой день рождения и, кроме того, мы с Даффом и Иззи как-то устроили в студии джем, так что определённо мы общались с Даффом и поддерживали связь.

Нам не хватало вокалиста (впрочем, как обычно) и нам не хватало ритм-гитариста. Я имел виды на Джоша Тодда (Josh Todd) и Кита Нелсона (Keith Nelson) из “Buckcherry”. Я слышал, что их группа уже распалась, так что для нас это была возможность. Мне нравился вокал Джоша в некоторых их песнях, которые я слышал, поэтому это показалось нам удобным случаем попробовать Джоша на месте вокалиста.

Мы хотели сделать из прослушивания что-то особенное, поэтому Мэтт позвонил Би-Рилу (B-Real) и Сен-Догу (Sen-Dog) из “Cypress Hill”, чтобы поинтересоваться, хотят ли они придти к нам в студию, чтобы сделать с нами песню или что-нибудь в том же духе. Они согласились. В тот знаменательный полдень мы все пришли на репетицию. Когда мы все зашли в студию “Mates”, я почувствовал её старую атмосферу: я снова находился в этом помещении вместе с Даффом и Мэттом. Это моментально напомнило мне ту атмосферу, которая царила на каждый вечер на сцене, когда играли «Ганзы». Пока остальные парни наблюдали за нами, мы собрались, и в тот момент, когда зазвучал первый аккорд, между нами вновь возникли вера друг в друга и чувство братства, которые говорили сами за себя. И они сказали: «Вот так это делалось, парни».

Мы отрепетировали “Paradise City”, “It’s So Easy”, “Mama Kin”, песни “Jailbreak” и “Rock-’n’-Roll Superstar” группы “Thin Lizzy”, а также песню “Bodies” группы “The Sex Pistols”. Затем вышли Би-Рил и Сен-Дог и на рэперский манер прочитали куплеты из “Paradise City”. Это было, мать его, просто улёт! Впервые со времени первого альбома “Snakepit” я не чувствовал себя настолько музыкально наполненным. Меня окружали музыканты, которые хорошо знали, как овладеть мощным «качем», а затем перейти к ещё более мощному. Ядро группы, без сомнения, составляли я, Мэтт и Дафф. Когда мы начали джемовать, музыканты, которые в тот день репетировали и работали в “Mates”, стали заходить к нам, чтобы посмотреть на нас и послушать. Вскоре в студии собралась кое-какая публика, которую мы расставили у стен.

Концерт памяти Рэнди состоялся 29 апреля 2002 года в клубе”The Key Club”. Впервые за последние годы столько «Ганзов» играли вместе. Мы вышли последними и просто смели всех. Стивен Тайлер поднялся на сцену и исполнил с нами “Mama Kin”. В общем, это был знаменательный вечер. Я ликовал.

На следующий день я был дома с Перлой, когда позвонил Дафф.

- Привет, чувак, – сказал он. – Вчера был отличный концерт. Типа действительно отличный.

- Ага, точно, – сказал я. – Я думаю о нём всё утро.

О чём я думал в действительности, так это о том, что я терял время. Я возился с другими музыкантами – талантливыми парнями, без сомнения, – никто из которых мне не подходил. Я чего-то искал, но то, к чему я стремился, всегда находилось прямо передо мной.

- Дафф, нам бы нужно что-нибудь придумать, – сказал я. – Давай не будем идиотами. Плевать на то, что этот проект, очевидно, примут как кивок в сторону “Guns N’ Roses”.

- Ну хорошо… окей, – ответил он. – Тогда вперёд!

Дафф и я никогда не озвучивали этого, но мы вдвоём сознательно избегали того, чтобы работать вместе. Нам не хотелось, чтобы нас раскладывали по полочкам, нам не хотелось, чтобы на нас навешивали ярлыки. Мы не хотели добровольно занять ту нишу, в которой нас отождествляли бы с экс-“Guns N’ Roses” проектом. К тому моменту прошло уже достаточно времени. Но даже если бы и не прошло, то всё равно, отыграв вместе концерт, мы почувствовали в себе энергию, достаточную для того, чтобы прорваться через всё дерьмо предвзятого отношения, которое, возможно, на нас вывалят.

Мэтт также подключился к нам, а поскольку Джош и Кит были также заинтересованы в продолжении, мы стали собираться по нескольку раз в неделю на их репетиционной базе в Северном Голливуде (North Hollywood). Я не был уверен в этих парнях, потому что не знал их хорошо, но я был настроен хотя бы попробовать.

Кит и Джош предложили пару хороших песен, над которыми мы работали, а мы с Даффом принялись сочинять прямо на месте. Это выходило у нас так же естественно, как и в прежние времена. Единственное, что мне не нравилось в их репетиционной базе, так это то, что я совершенно не слышал вокал Джоша. Прошло несколько недель, мы всё более и более вовлекались в работу, и это начало меня уже беспокоить, потому что я не имел ни малейшего представления, как же в целом звучала группа. Я начал делать записи репетиций, и, о боже, я был удивлён. Когда я проиграл эти записи, меня потрясло – вокал Джоша был слишком линейным и резким, он отвлекал слушателя от музыки, не говоря уже о том, что Джош немного не попадал в тональность.

Мне не удобно это признать, но именно по этой причине я хотел преждевременно распустить группу. Я предположил, что Дафф и Мэтт, так же как и я, прослушали записи наших репетиций. Это моя вина в том, что я предположил, что раз никто не возражал против того, чем мы занимались, значит, всех это устраивало.

- Я не могу продолжать этим заниматься, – сказал я Даффу и Мэтту как-то после репетиции. – С меня хватит.

- Эй! Что это такое ты говоришь? – спросил Дафф.

- Что случилось? – спросил Мэтт.

- Вы слушали наши сессионные записи?

- Нет, – ответили они оба.

- А вот послушайте.

В тот же вечер они прослушали эти записи, и на следующий день у нас было единое мнение.

Вокал Джоша отлично подходит для “Buckcherry”, но он недостаточно мелодичен для той музыки, которую представляли себе мы. Я рад сообщить, что “Buckcherry” в настоящее время воссоединились, и их значимый сингл 2006 года “Crazy Bitch” является одной из песен, над которыми мы работали в течение того времени.

Мы сообщили Джошу, что больше не хотим продолжать с ним отношения, и всё это прошло по-дружески. Но мы сомневались, каким образом себя вести, когда Кит сообщил нам, что он намеревался продолжить работу с нами. Эти двое вместе сочиняли песни, они были друзьями и музыкантами из одной группы. Мы всегда считали их неразлучными** и предположили, что Кит уйдёт из группы так же, как поступил Джош.

- Да ни фига! – сказал Кит. – Мне нравится то, чем тут занимаемся. Я остаюсь.

Но была и ещё одна проблема. Обычно Кит играл то же самое, что играл я. Между нашими инструментами не было взаимодействия, а у Кита не было способности развивать те партии, которые исполнял я. Так что звучание, которое мы получили с Китом, по сути, было звучанием двух «Лес Полов», играющих одинаковые фразы. Он околачивался с нами ещё две недели, и мы подумали, что, возможно, он поймёт намёк… Но он его не понял, и нам пришлось дать ему отставку. Ещё раз повторюсь, я был рад услышать, что эти парни собрали заново “Buckcherry”.

Я, Мэтт и Дафф принялись сочинять песни и репетировать как сумасшедшие. Я усердно высматривал другого гитариста и держал ушки на макушке, чтобы не пропустить вокалиста. Как-то вечером я отправился с Джошом Тоддом посмотреть на выступление Даффа и его группы “Loaded”, которое было организовано в рамках “Metal Shop” – еженедельного глэм-металлического обозрения, проходившего в клубе “The Viper Room”. Я прошёл в клуб через чёрный вход и мне показалось, что я шагнул в 1984 год. Я встречал людей, с которыми не виделся с того времени, и они выглядели так же, как и в 1984 году. Я встречал девчонок и парней из самых разных мест – из клубов “The Troubadour”, “The Whiskey”, “The Rainbow”, – которые выглядели как и двадцать лет назад. В “The Viper Room” я встретил несколько парней из групп “Faster Pussycat”, “L. A. Guns” и всех тех же девок, которых я знал с тех самых времён. Все они выглядели так, будто попали в искривление времени. Ах да, конечно, там же был Джин Симмонс, фотографировавшийся с толпой девчонок. Ну и наконец, в клубе был Рон Джереми с несколькими девками из порно.

Дафф сообщил мне о своём концерте ранее тем же днём.

- Слушай, чувак, – сказал он, – тут парень, играющий в моей группе на гитаре, утверждает, что он типа один из твоих лучших друзей из младшей средней школы.

- Да неужели? – я и не догадывался, кого Дафф имел в виду.

- Не, ну правда, – сказал он. – Этого парня зовут Дейв Кёршнер (Dave Kirschner)***. Он клянётся и божится, что вы были друзьями. Я просто хочу, чтобы ты это знал, ведь он в моей группе.

Это было правдой. Мы с Дейвом были приятелями в младшей, а затем в старшей средней школе. Он, бывало, ещё задолго до того, как взял в руки гитару, приходил на выступления моей группы “Tidus Sloan”. Дейв – суперотличный парень, и все эти годы у меня было о нём только хорошее мнение. В последний раз я виделся с ним, когда он работал в “Tower Video”, в то время, когда “Guns N’ Roses” только брали разбег. Тогда у него были достаточно серьёзные проблемы с алкоголем. Он работал в цокольном помещении между музыкальным магазином и магазином видео – он разгружал, упаковывал товары и, очевидно, пил там горькую. Однако он взялся за ум и к тому времени уже пятнадцать лет не пил. В каком-то роде мне было любопытно встретиться с ним ещё раз.

Давящая атмосфера восьмидесятых в тот вечер очень быстро мне надоела, но мне всё-таки выпал шанс поздороваться с Дейвом перед уходом. После того, как Кит ушёл из группы, Дафф предложил, чтобы Дейв пришёл к нам поджемовать, и я был только за! Мы моментально поладили друг с другом. Дейв придал нашей музыке особую «фишку». Не стоило и раздумывать – это было именно то! Дейв идеально подходил нам. Он придал звуку группы новое измерение и привнёс интересный стиль игры на гитаре, который дополнял мой, в то время как моя игра дополняла его. Состав группы был таков: Дафф, Мэтт, Дейв и я. И музыка рождалась сама собой. Перед нами по-прежнему стояла старая как мир ноющая проблема – у нас не было вокалиста. Это же история моей жизни или нет?

Вы ведь подумаете, что группа бывалых, профессиональных музыкантов нашла бы способ разыскать вокалиста? Ничего подобного. Мы смотрели друг на друга, не имея представления о том, как группа вроде нашей может подобающим образом найти вокалиста.

- Может, стоит дать объявление в “The Recycler”? – спросил я однажды на репетиции.

- Чувак, я не знаю, – ответил Дафф. – Может, и стоит. Мы не знаем никого из вокалистов.

- Это напоминает время, когда мы впервые познакомились, – сказал я, – когда мы со Стивеном встретили тебя и сформировали группу. Мы сочинили пару, тройку клёвых вещей, но найти вокалиста было просто невозможно.

- Ты прав, мы снова оказались в самом начале, – сказал Дафф. – Всё это печально, чувак, Но была не была! Думаю, нам стоит дать объявление в газету.

Но перед тем как мы дали объявление, мы посчитали, что было бы замечательной идеей составить список, в который включить каждого из живущих рок-вокалистов, независимо от того, состояли ли они в какой-нибудь группе или нет. Список получился довольно коротким. Среди прочих, в списке оказались Себастьян Бах, Иэн Эстбери (Ian Astbury) и Стив Джонс. В списке было ещё одно имя, которое, как оказалось, крайне заинтересовало каждого в нашей группе, – Скотт Уэйленд (Scott Weiland). Но, насколько мы знали, он всё ещё пел в “Stone Temple Pilots”.

После того как мы составили список и поняли, что почти на каждого вокалиста из списка при тех обстоятельствах мы не могли рассчитывать, мы дали объявление в “The Recycler”, так же как и в “Music Connection”. Мы даже пошли дальше настолько, что разместили объявление в “The Hollywood Reporter”. Но самым значительным, что мы сделали, было размещение блюрба* на MTV.com. Мы ни за что не смогли бы сделать в прежние дни, и, возможно, я по наивности даже не предполагал эффекта, который мог последовать. Вскоре я получил хороший урок: один этот блюрб прорвал плотину из демозаписей на компакт-дисках и кассетах, которые направляли нам. Как только все узнали о формировании нашей маленькой группы, демозаписи начали поступать к нам ежедневно.

Наш «проект» начали обсуждать по радио и в блогах в Интернете. В одночасье мы привлекли к себе столько внимания тем, что, особо не афишируя, пытались подыскивать для группы вокалиста. Мы начали получать по две сотни предложений в неделю со всего земного шара, и все они проливались дождём на мой почтовый ящик. Когда я ни появлюсь, чтобы забрать эти огромные коробки с дерьмом, парни на почте, которые с того времени наблюдают за нашей группой, подмигивают мне со знающим видом.

Как-то однажды у меня раздался телефонный звонок.

- Алло?

- Привет, как жизнь? Это Иззи.

- Привет, чувак. У меня всё хорошо, – сказал я. – Я тут на репетицию ухожу. Я работаю с Даффом, Мэттом и этим парнем, Дейвом. И у нас неплохо получается.

- Это круто. Я приеду.

Иззи был в своём репертуаре. Он такой неуловимый. Он объявится где-нибудь, как будто с неба свалится, потусит по полной программе, а затем пропадёт на пару месяцев. Он приехал в студию со своей гитарой и усилителем и привёз с собой пару демозаписей. Мы джемовали с ним несколько недель, и это было здорово: мы сочинили около двенадцати песен, которые с лёгкостью могли бы стать лучшим альбомом “Guns N’ Roses”. Мы разговаривали о былых днях, делились боевыми историями, много шутили и отлично проводили время.

В то же самое время мы продолжили поиски вокалиста, что Иззи ни капли не интересовало. Всякий раз, когда мы поднимали этот вопрос, Иззи всячески избегал таких разговоров. Он хотел дистанцироваться от этого, насколько это было возможно. В действительности он и в группе не хотел участвовать, если таковое мы, возможно, и планировали. Он просто хотел тусить. Обсуждение того, где искать лид-вокалиста, было для него слишком. Иззи вообще был вокалистом, не принимающим приставку «лид-». Не могу представить почему.

Ситуация с вокалистами всегда становилась для меня проблемой в каждой группе, в которой я когда-либо играл, и я не мог поверить, что после всех этих лет эта проблема всё ещё изводила меня.

- У меня возникла идея, – сказал Иззи как-то на репетиции. – Знаешь, как нам следует поступить? Петь будем мы с Даффом, а потом мы отправимся в минивэне в тур по клубам.

Он сказал это в своей неподражаемой манере, и это означало, что было трудно определить, был ли он серьёзен или шутил.

Я был совершенно твёрдо настроен не взирая ни на что отыскать серьёзного фронтмена, потому что относился к проекту очень ответственно. Меня уже тошнило, оттого что мы не можем подняться на сцену, чтобы играть. Такого я бы не допустил, пока не осуществил задуманное. Но должен признать, такую идею я тоже рассматривал… не более одной минуты.

Поскольку вокалисты приходили и уходили, мы позвонили легендарному Джону Кэлоднеру (John Kalodner), парню из “A & R”, чтобы спросить его совета. Джон приехал к нам на студию, чтобы посмотреть на нашу репетицию, и, по его мнению, мы были просто мировой группой**. Но он сообщил нам, что не знает ни одного свободного хорошего вокалиста.

Иззи предложил записать несколько песен, которые мы до этого отработали в студии “Rumbo”, что мы и сделали. В то время меня интересовало, о чём же думал Иззи: по моему мнению, то, чем мы занимались вместе с ним, так это просто, мать твою, валяли дурака и здорово проводили время, не ожидая, что это всё может к чему-то привести. В то же время я был полон решимости продолжать то, чем мы занимались, так же как были полны решимости Дафф и Мэтт. По этой причине я не был уверен, почему Иззи захотел поднять наше совместное времяпрепровождение на новый уровень, предложив запись треков.

Как бы то ни было, песни, которые мы вместе сочинили, были здоровскими, и я не собирался останавливаться на достигнутом. Кроме того, мы втроём слушали демозаписи, которые мы привозили в студию. Одну демозапись мы нашли любопытной – это была запись одного парня по имени Келли (Kelly) из штата Флорида. Мы пригласили его прилететь к нам, чтобы с его вокалом записать трек или два, и как только он появился в студии, Иззи улизнул. Не было какой-то обиды или чего-то в том же духе – ему просто нужно было прощаться и идти дальше.

С этим вокалистом по имени Келли ничего не вышло, но эта попытка оказалась шагом в нужном направлении. Однако проходили месяцы, которые не приближали нас к искомому вокалисту. Я надеялся отыскать неотшлифованный алмаз – какого-нибудь неизвестного талантливого музыканта. Я рассказал об этом Гилби, который в то же самое время каждый день зависал в студии “Mates”, поскольку он занимался продюсированием группы под названием “The Bronx”. Он подумал, что мы рехнулись.

«Вы никогда не отыщите вокалиста, – сказал он, ухмыляясь. – С вашим-то уровнем у вас просто не получится. Вы не можете просто так искать вокалиста среди неотшлифованных талантов – им далеко до вашего уровня. Вокруг столько много стоящих вокалистов, но мы их всех-то с вами знаем!»

Но я не собирался падать духом, я упорно двигался дальше. Нам без конца поступали плёнки, и на них должно было быть что-то, представляющее ценность, – или, по крайней мере, так думал я. Мы репетировали пять дней в неделю: три часа посвящалось сочинению песен, а оставшиеся два часа каждый день уходили на прослушивание гор кассет, которые к нам приходили. Мы прослушивали их все. Это изнуряло. Более того, это приводило в уныние. Меня сейчас удивляет, что мы как группа вообще выдержали всё это до конца, мы оставались сплочёнными на протяжении десяти месяцев, просушивая демозаписи. Не уверен, что я смогу объяснить, насколько это было уныло. Ведь и прослушивали мы эти демозаписи только после того, как отрепетировали. Обычно они были так плохи, что нам требовалось проспаться только лишь для того, чтобы на следующий день продолжить на свежую голову.

Большая их часть была настолько плоха, что мы предположили, что те, кто их записывал, просто хохмили… но до конца мы в этом уверены не были. Очень много записей было вроде тех, которые записал какой-то парень из Вайоминга (Wyoming). Он жил в гараже и отсылал нам свои самые лучшие подражания «Ганзам». К нам пришло очень много плёнок с записями вокалистов, которые относились к «Ганзам» с нездоровым обожанием. Я хотел спросить многих из них, слушали ли они те записи, что присылали нам, или, по крайней мере, давали ли они слушать эти записи кому-нибудь ещё перед тем, как отослать их нам, а если давали, то, что думали об этих записях люди.

Без конца приходили записи парней, которые совершенно отвратительно перепевали “Welcome to the Jungle”; к нам приходило очень много записей людей, которые считали себя поэтами и предлагали свои драматичные тексты песен на самые разные темы. У нас были вокалисты в стиле фолк, у нас были вокалисты в стиле треш-метал, у нас были те, кто присылал записи, настолько плохо сделанные, что – клянусь богом! – они, должно быть, записывали их через встроенный микрофон их домашнего бум-бокса.

Как-то я ехал через Северный Голливуд, размышляя о том, насколько странным было всё то, что происходило с нами в те дни. В то же время я подумал, что об этом всём следовало бы снять фильм, поскольку я был уверен, что это к чему-нибудь да приведёт. Ещё я подумал, что мне следовало переговорить об этом всём с Эриком Люфтглассом (Eric Luftglass), продюсером с телеканала “VH1”, но буквально перед тем, как я окончательно укрепился в этом решении, он перезвонил мне сам.

- Привет, Слэш, это – Эрик Люфтгласс. Я знаю, что вы с Даффом и Мэттом собираете группу и ищите вокалиста.

- Ага, ты не знаешь никого из вокалистов? – сказал я.

- Смешно. Нет, не знаю, но я хотел бы спросить, не хотите ли вы, парни, чтобы мы сняли для “VH1” тематический фильм о ваших поисках вокалиста. Это было бы отличным стартом для вашей группы. Кстати, у вашей группы уже есть название?

- Нет, мы ещё не выбрали, мы всё ещё заняты проблемой с вокалистом. Но погоди-ка, клянусь, я подумывал о том, что мне следовало бы тебе позвонить, чтобы сообщить тебе обо всём этом.

Эрик прислал в студию “Mates” пару парней с видеокамерами, и мы не были уверены в том, выйдет ли из этого что-нибудь толковое. Мы решили, что прибережём критику до тех пор, пока не познакомимся с ними. Их обоих звали Алексами (Alex) и они оба недавно снимали эпизод “Behind the Music” с участием “Aerosmith”, который мне понравился. В компании этих парней мы проводили своё время, что было здорово, а они начали снимать на плёнку материал о нашем повседневном времяпрепровождении, обычно скрытом от глаз зрителя.

До этого нам прислали пару интересных, неплохих демозаписей. Бoльшая часть из них был сделана талантливыми вокалистами, стиль которых нам не совсем подходил, но всё равно это были хорошие демозаписи. Я полагаю, что каждая двухсотая демозапись из числа прослушанных нами, заинтересовывала нас настолько, что это стоило того, чтобы пригласить вокалиста к нам в студию. Одним из таким вокалистов был Стив (Steve), парень из Англии, который был достаточно неплох. Он был из группы, называвшейся “Little Hell”, но я могу ошибаться насчёт этого. Его группа играла в стиле почти панк-рока и отличалась хорошей подачей и саркастическими текстами песен. Мы пригласили его приехать к нам, и в итоге он оказался в нашем фильме на телеканале “VH1”, но с его присоединением к группе так ничего и не вышло.

К тому времени уже прошло восемь месяцев с тех пор, как мы решили заняться всем этим, и это начало нас изматывать. Не помогло также и то, что кто-то из больших шишек “VH1”, просмотрев отснятый материал, пришёл к нам в студию и попросил «усилить драматизм». Съёмки фильма о сценах жизни нашей группы, скрытых от глаз зрителя, очевидно, также не способствовали целям достижения успеха, поэтому с того самого момента мы начали спорить с постановщиками фильма. В конце концов, материал, отснятый о некоторых вокалистах, был подправлен, чтобы выглядеть более драматичным, чем он был на самом деле. К несчастью, время, проведённое нами с Себастьяном Бахом, стало лейтмотивом этого фильма.

Из профессиональных вокалистов, которых мы знали, посмотреть на то, что мы делаем, в студию пришёл Иэн Эстбери, участвовавший в “The Cult” (но в камеру он не попал). Себастьян Бах тоже был претендентом, но его кандидатура никогда всерьёз не рассматривалась. Мы репетировали с Себастьяном какое-то время, и он даже приходил в студию, чтобы записать вокал к нескольким дорожкам. В то время он пел в рок-опере «Иисус Христос – суперзвезда» (“Jesus Christ Superstar”), и было здорово наблюдать эту совершенно новую сторону Себастьяна как вокалиста профессионального уровня. Тем не менее, с Себастьяном также ничего не вышло. Всё это звучало как сумма наших отдельных слагаемых, а не как что-то новое. Это были “Skid Roses”.

В течение всего это времени всё чаще звучало имя Скотта Уэйленда. Каждый в нашей группе, за исключением меня, в той или иной степени знал его. Дейв до этого участвовал в группе под названием “Electric Love Hog”, которые открывали выступление “STP”***, а Мэтт лежал со Скоттом в реабилитационном центре. Жена Даффа Сьюзен была подругой Мэри, жены Скотта. А я просто считал его отличным вокалистом и думал, что он подходит для нашей группы. Он был единственным вокалистом, обладавшим, как я знал, голосом, который подошёл бы к той музыке, которую мы исполняли. У его голоса были характерные черты голоса Джона Леннона, немного голоса Джима Моррисона и едва ли не голоса Дэвида Боуи. По моему мнению, он был лучшим вокалистом, который на протяжении долгого времени мог бы отлично справляться как вокалист нашей группы.

Поскольку все остальные были знакомы со Скоттом, я попросил Даффа позвонить ему. Дафф позвонил Скотту и спросил, не хотел ли тот послушать кое-какие наши демозаписи. Скотт выразил заинтересованность, поэтому мы доработали четыре темы, записали их, и я лично отвёз их в его квартиру. В то время он жил на Блэкбёрн (Blackburn), по иронии судьбы в нескольких домах вниз по улице от того дома, где какое-то время жил вместе с отцом я, когда ещё был мальчишкой. В тот вечер Скотт давал концерт вместе с “STP”, так что я оставил компакт-диск на пороге его квартиры, и мы все вместе с нетерпением стали ждать его звонка.

Неделю спустя он перезвонил нам, и насколько оптимистичным он был от наших демозаписей и от того, какую музыку мы сочиняли, настолько же искренним он был, сообщив, что “STP” по-прежнему оставались сплочённой группой. У них были свои проблемы, но Скотт недвусмысленно дал понять, что он намерен идти до конца, чтобы узнать, чем это всё закончится.

- Послушай, – сказал я. – Я не хочу вбить клин между тобой и твоей группой.

На этом мы оставили Скотта в покое. А затем Дафф, Мэтт, Дейв и я вернулись к куче кассет…

К поиску вокалиста мы подключили Дейва Кодикова (Dave Codikow), моего старого адвоката, который стал нашим менеджером. И весьма правильно поступили, поскольку, пока поиск заводил нас в никуда, Дейв, спустя несколько месяцев, поставил нас в известность о том, что ”Stone Temple Pilots” распались. Я был просто счастлив это услышать – и совершенно по эгоистическим причинам. Меня совсем не волновало то, что я мог показаться невежливым. Я тотчас попросил Даффа позвонить Скотту, чтобы спросить его, не хотел бы он придти к нам и послушать нас.

Мы только что сочинили музыку к песне “Set Me Free” и дали Скотту демозапись, попросив его послушать её, и, если запись ему понравится, заскочить к нам и посмотреть на нашу репетицию. Никакого принуждения. Он держал запись у себя неделю. За это время он отнёс запись к себе в студию и наложил на неё дорожку с вокалом. В то время мы очень сильно нуждались в Скотте, в то время как он старался разработать для себя самого план. Он не был уверен, что то, чем мы занимались, ему подходило, но когда мы услышали вокальную партию Скотта на той записи, мы знали, что это было именно то, что мы искали всё это время. То, что исполнил Скотт, превосходило всё, что я только представлял для этой песни. Он шагнул на следующий уровень: песня звучала не просто по-другому, а звучала лучше всего то, что мы сделали к тому времени. Я никогда не спрашивал Скотта о том, что он чувствовал, записывая этот текст песни… Всё, что я знаю, так это то, что мы все чертовски завелись. И сдаётся мне, Скотт тоже…

В тот день, когда Скотт лично привёз запись, он вошёл в “Mates” в одной из своих морских фуражек, надвинутой на самые глаза, и в сёрферском свитере с капюшоном и карманами по обеим сторонам груди. Дверь в репетиционную комнату находилась примерно в двух сотнях футов от сцены, на которой мы играли, но даже с этого расстояния Скотт, держась по обыкновению сдержанно, тотчас поразил меня своим видом. Когда он поднялся на сцену, чтобы поздороваться, мне показалось, будто я знал его очень давно. Мы завязали разговор, мы прослушали демозапись, которую он сделал – было похоже, что мы вновь создавали нечто большее, чем просто группу в новом составе.

Голос Скотта Подкупил нас, мы стали его главными фанатами. Его голос связал воедино все элементы, над которыми мы работали. Единственная проблема заключалась в том, что Скотт не был уверен, присоединится ли он к нашей группе или нет. Он подумывал над тем, чтобы записать ещё один сольный альбом, и, кроме того, у него были кое-какие личные проблемы, которые он пытался разрешить.

Дэвид Кодиков, который до этого вместе с Дэйной Дефайн (Dana Define) ушёл работать в лейбл “Immortal” в качестве менеджера, проявил к нам живой интерес и организовал прямо в “Mates” концерт для представителей музыкальной индустрии. Мы исполнили всего одну песню “Set Me Free”. В качестве нашей публики выступили музыкальные продюсеры, режиссёры и музыкальные координаторы из известных киностудий. Том Зутаут тоже был там – это напоминало старые добрые времена.

Впервые группа играла полным составом перед публикой. И это было интересно, поскольку Скотт не объявлялся в студии, пока до начала нашего выступления не оставались мгновения. Мы метались в поисках Скотта, а он появился в студии в самую последнюю секунду. Тогда мы ещё не установили с ним отношения тесные настолько, чтобы знать о том, чем он занимался в свои последние двадцать четыре часа, так что мы были все немного на взводе.

Но всё это перестало иметь какое-либо значение, когда в студии появился Скотт и мы ворвались на сцену. С первой ноты всё сложилось отлично. Мы все оказались в типичной ситуации, когда перед началом выступления ты волнуешься, а затем, когда ты уже стоишь на сцене перед руководителями от музыкальной индустрии, с самой первой ноты ты твёрдо знаешь, кто ты такой и плевать ты хотел на всех! Нет ничего более банального, чем концерт вроде такого, но мы были настолько поглощены песней, что нам было всё равно. Мы просто сделали то, что должны были, и на этом всё.

Казалось, мы снова стали группой. Казалось, мы снова против всех. По нашему мнению, в тот день мы произвели хорошее впечатление. Мы только тронулись на первой передаче, но я знал, что мы только разгоняемся и нас не остановить. Впереди лежала открытая дорога.

Мы много разговаривали о том, что Скотту нужно слезать с наркотиков, потому что это определённо представляло собой проблему. Мы дали ему понять, что каждый из нас, в сущности, побывал наркоманом. И что, решись он всерьёз слезать с наркотиков, то мы поддержим его, если ему понадобится наша помощь. Мы не давили на него, мы демонстрировали ему, что мы, по своему личному опыту (если не сказать больше), понимаем его, и я думаю, что в конце именно это помогло Скотту почувствовать себя лучше. Едва нам показалось, что Скотт снова в седле, мы продолжили своё движение на следующий уровень.

Я думаю, что самое здоровское в этой группе было именно то, что мы никогда не вели себя так, будто мы были какой-нибудь новой группой. С самого начала мы действовали так, как если бы мы были вместе долгие годы. А что до отдельных моментов, то, думаю, именно такой группой мы и были. Так, мы нашли подходящий способ засветиться с премьерным выступлением нашей группы, существовавшей совсем ничего. Дэвид и Дэйна обратились к нескольким киностудиям, чтобы узнать, какие фильмы планировались к выходу в прокат, которым нужна была бы запоминающаяся песня. Нам предложили несколько фильмов, из которых мы выбрали «Халк» (“The Hulk”) и «Ограбление по-итальянски» (“The Italian Job”). Эти фильмы предложила нам Кэти Нелсон (Kathy Nelson) из студии “Universal”, в основном, потому что они казались для нас идеальным выбором, ну, и потому что Кэти нам нравилась.

Мы отправились в студию с Ником Раскулинишем (Nick Raskulinecz) и записали для фильма «Ограбление по-итальянски» кавер на песню “Money” группы “Pink Floyd”. Скотт сходу «вошёл» в песню, и дальше весь процесс пошёл очень быстро. Мы отрепетировали эту песню в студии “Mates” за один день, а затем отправились в Голливуд в “Chalis Studios” и записали её уже там. Затем для фильма «Халк» мы отправились в студию “Oceanway”, чтобы записать должного качества версию “Set Me Free”. Мы знали, что эта песня будет той самой, которая установит образец звучания нашей группы, и, кроме того, до этого мы видели черновой монтаж фильма «Халк», который нам очень понравился. Плюс к этому мы были в восторге, оттого что режиссёром фильма был Энг Ли (Ang Lee). Нашим музыкальным продюсером вновь выступил Ник, но спокойного плавания у нас не вышло: нам пришлось нелегко при сведении этой песни, у нас никак это не выходило. Это привело к тому, что мы раз за разом сводили эту песню и в конце концов свели её утром в день окончания срока.

Но это было не самым неудобным положением, в которое мы попали во время тех звукозаписывающих сессий: по пути в “Oceanway Studios” мне позвонил Дафф, который сообщил, что Роберт и Дин ДеЛио (Robert and Dean DeLeo) из “Stone Temple Pilots” в студии по соседству с нашей продюсировали альбом “Alien Ant Farm”. Меня очень обеспокоило то, каким образом это могло повлиять на Скотта. Я приехал в студию раньше него, чтобы убедиться в том, что ничего не стряслось, и в комнате для отдыха рядом с диспенсером с водой «Спарклеттс»* я столкнулся с Робертом. Он нагнулся ко мне, когда я наливал воду в одноразовый стаканчик, а я даже не имел понятия, кто это подошёл ко мне.

- Э-э-э, Слэш? – спросил он.

- М-м-м, да. Привет.

- Привет, Я Роберт ДеЛио. Рад знакомству… Моё почтение.

Он казался достаточно милым человеком, но я по-прежнему волновался за Скотта. Скотт вошёл в студию через чёрный вход, поэтому они не должны были пересечься с Робертом во время той сессии.

Та работа над саундтреком была испытанием. Мы добровольно ставили себя в жёсткие рамки. Мы были серьёзной рок-н-ролльной группой, но мы так и не совершили последнего броска: Дейв в то время всё ещё работал строительным рабочим, а Скотт до этого пережил долгое и утомительное угасание прежней группы и поэтому всё ещё держался настороже и чувствовал себя паршиво. Дафф, Мэтт и я на сто процентов посвятили себя группе: к тому времени мы оставили всё лишнее, чтобы целиком сосредоточиться на группе. Так что мы крепко стояли на ногах и двигались вперёд.

На репетициях постоянно всплывала проблема выбора названия группы, и в её решении мы не сдвинулись с места. Как-то вечером мы с Перлой отправились в кино, и я не уже не помню, какой фильм мы смотрели, но едва в зале погас свет и на экране появились титры, меня поразило название “Revolutions Studios”. Перла мимоходом что-то сказала об этом названии. Что-то в этом было… Мне понравилось начало слова, так что я принялся размышлять о слове revolver. Из-за большого количества значений это слово показалось мне подходящим названием для группы. И не только потому, что это слово вызывало в памяти револьвер, но и потому, что оно подразумевало вращающуюся дверь (revolving door), работающую по принципу револьверного барабана. Принимая во внимание, что группа состояла из музыкантов из стольких разных групп, такое название группы казалось совершенно верным. Ко всему, “Revolver” – название одного из лучших альбомов “The Beatles”.

На следующий день я встретился с группой в “Universal Studios”, где мы должны были просмотреть фильм «Халк» до его выхода на широкие экраны и решить, стоит ли нам предоставить нашу песню для её включения в саундтрек. По пути из офиса Кэти Нелсон в кинозал, я предложил свою идею насчёт возможного названия группы “Revolver”.

- Клёво, мне нравится, – сказал Дафф.

- Мне тоже, – сказал Мэтт.

Скотт помолчал минуту.

- Как насчёт “Black Velvet Revolver”? – спросил он. – Мне нравится сама идея совместить что-нибудь чувственное вроде бархата** и что-нибудь смертоносное вроде револьвера.

Я обдумывал это примерно с минуту. Я был полностью согласен с тем, куда клонил Скотт, но это название казалось слишком труднопроизносимым.

- Послушай-ка, – сказал я, – а как насчёт просто “Velvet Revolver”?

- Это клёво, – сказал Скотт.

Все остальные тоже согласились.

Мы были все единодушны во мнении, и это меня воодушевляло. Я присел и тут же стал делать наброски логотипа группы. Я предложил аббревиатуру “VR”, которая, кажется, понравилась всем, и которую мы до сих пор используем.

Мы были на гребне успеха. Мы организовали небольшую пресс-конференцию и выступление в концертном зале “El Rey Theater”. Всё это было сделано преимущественно для представителей музыкальной индустрии, но вход для публики ограничен не был – мы хотели объявить о том, что мы официально стали группой с вокалистом и названием и в совсем скором времени запишем альбом. Мы только что сочинили “Slither”, так что эту песню мы исполнили на том концерте. Мы сыграли также “Set Me Free”, “It’s So Easy”, песню “Negative Creep” группы “Nirvana”, а также песню “Pretty Vacant” группы “The Sex Pistols”. Вопрос о выборе песен для исполнения даже не возникал – в то время эти песни были единственными песнями, которые мы знали. Но это не имело значения, поскольку заряд энергии у группы был настолько высок, что концерт получился провокационным. Атмосфера группы, играющей вживую, – движущая и настолько же неотделимая от самой группы штука. Это выступление было для нас определяющим – мы, наконец, стали группой. До этого мы работали вместе при каждой возможности, за исключением одной важнейшей – выступления на сцене. Концерт в “El Rey Theater” стал моментом истины. После концерта, уже находясь в гримёрной, мы были настолько переполнены чувствами, что не знали, чем нам заниматься дальше – записывать альбом или немедленно отправляться в тур?

И всё-таки мы решили вначале записать альбом – это показалось нам самым практичным из того, что мы могли сделать. Кроме того, в то время наша группа переживала бурный период сочинения песен, и новый материал рождался весьма быстро. До того, как мы сошлись со Скоттом, мы работали над песнями уже более десяти месяцев, поэтому сказать, что мы завалили Скотта потенциальными песнями, чтобы он сочинил для них тексты, было бы преуменьшением. Мы предоставили ему больше материала, чем можно было надеяться, что кто-нибудь когда-нибудь его прослушает.

Но он его, тем не менее, прослушал: он выбрал несколько вещей и превратил их в такие песни, которые мы никогда от него не ожидали, но всё же они нам понравились. У Скотта была маленькая студия и репетиционная база в районе Толука-Лейк (Toluca Lake) под названием «Щедрость» (“Lavish”), где он работал со своим звукоинженером Дагом Грином (Doug Green). Они взяли наши демозаписи и свели их заново таким образом, чтобы они подходили под те вокальные партии, которые придумал Скотт. Из огромного объёма материала мы отобрали “Big Machine” и “Dirty Little Thing”, а сами в это же время продолжили оттачивать уже написанные песни вроде “You Got No Right”, “Slither”, “Sucker Train Blues”, так же как и песню “Do It for The Kids”, не говоря уже о других вещах. Все песни выходили клёвыми.

Казалось, всё шло просто замечательно, пока Скотта как-то вечером не арестовали на парковке перед «Щедростью»: его взяли сидящим в машине, когда он и какая-то девка употребляли наркотики. В то время он уже находился на испытательном сроке, так что это было его последним страйком. Случившееся стало для Скотта поворотным пунктом: когда он вышел из тюрьмы, он отправился не домой, он отправился назад в студию. Он свёл заново демозапись, которую мы дали ему какое-то время назад. И он написал текст к этой песне, из которой вышла “Fall to Pieces”. В этой песне Скотт выразил всего себя. Эта песня – в большей степени искренний портрет, запечатлевший Скотта в тот особенный период: где он пребывал, какие проблемы решал. Такого никто из нас даже не надеялся увидеть. Эта песня действительно изображает картину того, что происходило со Скоттом и, как следствие, со всеми нами.

Мы сомневались в том, кому нам следовало поручить выступить продюсером нашего альбома, так что мы поработали с несколькими из них; мы связались с Риком Рубином (Rick Rubin), Бренданом О’Брайаном (Brendan O’Brian) и некоторыми другими. Я не уверен, кто предложил кандидатуру Боба Эзрина (Bob Ezrin), но мы отправились с ним в студию и записали песню “Slither” в “Henson Studios”. Он в то время только закончил продюсировать последний альбом “Jane’s Addiction”, но помимо этого, в прошлом он работал со всеми, от “Alice Cooper” до “Pink Floyd”, а это уже говорило само за себя. Но всё вышло не так хорошо, как я надеялся: творческий вклад Боба оказался для нас чрезмерным. Он одновременно занимался всем, записывал всё на большое количество дорожек, и в результате песня оказалась перегруженной и слишком сложной для того, что мы себе представляли – простая песня, сыгранная вполне простой рок-н-ролльной группой.

Затем мы решили записать песню с Джошем Эбрахамом (Josh Abraham), с которым мы все были знакомы. В индустрии Джош был относительно недавно, предметом его гордости был альбом “The Staind”, который не прошёл незамеченным. По крайней мере, мне об этом было известно. В то время Джош продюсировал новый альбом Кортни Лав (Courtney Love). При его участии мы записали пробную песню “Headspace” в студии “NRG Studios” в Северном Голливуде. Песня звучала неплохо, барабаны, гитары и вокал звучали неплохо. Этого оказалось достаточно для нас, чтобы решиться записать остальную часть альбома с Джошем.

К тому времени все заговорили о “Velvet Revolver”, и к нам стали проявлять повышенный интерес крупные звукозаписывающие лейблы, хотя именно к тому времени таковых почти не осталось. Были “Chrysalis”, “Elektra”, “RCA” и “Warner’s”, и все они нами заинтересовались. В конце концов мы согласись на предложение “RCA”.

Но прежде мы отправились на неделю или около того в Нью-Йорк, чтобы нахаляву поесть и выпить и послушать предложения продюсеров. Определиться с выбором звукозаписывающей компании оказалось не трудно, как только Клайв Дэвис (Clive Davis) прилетел на самолёте со своим парнем из “A & R” Эшли Ньютоном (Ashley Newton), чтобы посмотреть на то, как мы репетируем в Толука-Лейк. Принимая во внимание обстановку, с их стороны это было отличное проявление честности и общности интересов с нами. Они сидели в комнате двадцать футов в глубину, и только бильярдный стол отделял их от нас, а наши усилители были направлены прямо на них. Таким образом они отсидели пять песен. Вместо слухов и домыслов, которые окружали группу, они хотели услышать то, как мы играем в своих «естественных условиях обитания». «Это было здорово, правда, здорово, – сказал Клайв, когда мы закончили. – Спасибо вам».

Им понравились песни “Slither” и “Fall to Pieces”, и вскоре после этого мы определились с выбором. Мы согласились на предложение “RCA”.

После подготовительного этапа с Джошом в студии «Щедрость», мы отправились в студию “NRG”, чтобы записать партии основных инструментов. По случайности в соседней студии Дин и Роберт из “STP” работали над каким-то новым альбомом и, как и прежде, по соседству с нами. Теперь встречи с ними было не избежать – они работали буквально в соседней комнате, и мы вместе ходили в одну комнату отдыха. Это был вопрос времени, когда Скотт с ними повстречается. Уже не важно, чем мы тогда занимались, но всё прошло здорово. Они пережили это. Дин присел рядом со Скоттом, и я не знаю, о чём они разговаривали, но потом не было никаких обид. Скотт даже проиграл им наши демозаписи, мы все вместе тусовались, в общем, всё было хорошо. Тогда я впервые познакомился с Дином, с тех пор я постоянно встречаю их обоих и с тех пор ничего не омрачало наши отношения. Они оба действительно замечательные парни.

Когда пришло время записывать для альбома гитарные партии, я, чтобы сэкономить для группы немного денег, посчитал нужным использовать для этого студию поменьше, поэтому Джош предложил записывать гитару в его собственной студии на южном углу бульваров Хайленд и Сансет. Это именно там Джимми Хендрикс записывал свой “Axis: Bold as Love”. Когда я зашёл в помещение, там царил беспорядок: дрянной нечёсаный ковёр, старая краска, тараканы и всё в том же духе. Мы зашли с Джошем в студию, и я увидел отличный микшерный пульт, а затем я взглянул наверх и увидел два маленьких студийных монитора “Yamaha AS-10”, которые отлично подходят для прослушивания записанного. В студии я записываю свою гитару, размещая усилители в главном зале, где установлены микрофоны, а сам играю в операторской, где находятся звукоинженер и микшерный пульт. Я поступаю так, в основном, потому что не выношу играть в наушниках. Такой набор аппаратуры мне совсем не подходил.

До того времени я, как правило, записывал свои основные партии как скрэтч-треки*, исполняя их вживую, а затем, сидя в операторской комнате, переигрывал их на мегадецибельной громкости, так что это всё, будучи записанным, звучало как взаправдашний концерт. Студийные мониторы – это как исходная точка при прослушивании записанного материала, так что они должны быть большими и громкими. Пара студийных мониторов передо мной явно не справилась бы с записью.

- Значит, ты так записываешь гитары? – спросил я Джоша.

- Ну да, обычно этих студийных мониторов бывает достаточно.

- Так я никогда не играл и могу тебе заявить, что из них не выжать достаточной громкости.

В тот момент я подумал о том, что раз за разом повторяла мне моя жена Перла: я не ищу лёгких путей. Я понимал, что бросаю в штопор Джоша и всю его студию, но я захотел и дальше упорствовать в этой своей наклонности, и поэтому вместо того, чтобы закатить скандал и настоять на том, чтобы для нас заказали новую студию и, возможно, достали нам нового продюсера, я предпочёл оставить всё, как есть.

- Послушай, просто закажи нам мониторы побольше, а мы заставим их работать, – сказал я. У Джоша от души отлегло.

Не могу сказать, что это мне доставляло удовольствие. Студийные звукоинженеры постоянно брали напрокат всё новые и новые мониторы, но никакие из них не оказались мало-мальски пригодными. Хотя нет, это не правда, в самый последний день записи инженерам удалось собрать верный набор студийной аппаратуры. К концу я был доволен своим звучанием на нашем дебютном альбоме, но когда сегодня я вспоминаю те дни, то думаю, что эта сессия не дала мне раскрыться полностью. В итоге на записи моя игра получилась весьма сдержанной, вот почему на этом альбоме не столько много сольных партий, сколько их могло бы быть. Я чувствовал, что я чем-то ограничен, чтобы импровизировать как обычно.

Думаю, Дэйв, когда пришёл в студию, чтобы записывать свои партии, выжал больше из цифровой студийной аппаратуры, чем я. У него отлично получилось. Это он добавил той фактуры, благодаря которой звучание гитар стало законченным.

В то время Скотт по приказу суда должен был отбывать так называемый «дом на полпути»** – наказание, которое последовало за его арестом. Он, бывало, приходил в студию, записывал вокальные партии и снова возвращался назад. Ему дозволялось работать не более трёх часов в день.

Мы с Даффом отправились в Нью-Йорк, чтобы присутствовать при сведении альбома, которым занимался Джордж Марино (George Marino), а затем альбом “Contraband” был закончен. В тот вечер впервые за год я позволил себе выпить.

Я помалкивал о своих соображениях насчёт всей этой ситуации с “GN’R” и Экслом до тех пор, пока мы с Даффом не приняли участие в промо-туре в поддержку новой пластинки “Velvet Revolver”. В то время я ещё не говорил публично о том, что случилось между мной и Экслом, и я не собирался об этом распространяться. Но журналистам нужно было знать моё мнение обо всё этом, и я не смог удержаться. Ничего приятного сказать я им не мог. Как будто бы они задели оголённый нерв, и поэтому всё, что слетало с моего языка, тотчас становилось резким и язвительным. Я говорил совсем не то, что хотел. Когда “GN’R”и я разошлись дорогами, я искренне хотел не привлекать к себе внимания и уж тем более не пререкаться на страницах газет, в основном потому, что столько много музыкантов до меня отправились по этому пути, который я считал отвратительным. Но вот, полюбуйтесь-ка на меня – зажат в углу прессой со всех сторон, которая нетерпеливо хочет услышать о наших с Экслом разногласиях и продолжает задевать оголённый нерв. Свои ответы я не контролировал. Всё, что я сказал об Эксле, было плохим. Я говорил почти что на взводе. Это, без сомнения, разозлило Эксла и стало катализатором его высказываний в мой адрес в его пресс-релизе в 2005 году, не говоря уже о том, что это ещё более осложнило судебный процесс, связанный с “GN’R”.

Когда компакт-диски уже упаковывались, мы с Даффом на несколько недель отправились в пресс-тур по Европе и Японии в поддержку нового альбома. Группа начала гастроли до того, как вышел альбом. Наш первый концерт прошёл в штате Канзас, и с того момента мы играли чуть ли не в каждом городе каждого штата. Мы сумели привлечь к себе такой интерес, что когда в июне 2004 года вышел альбом, то на вторую неделю он занял первое место в хит-парадах. Мы были с концертом в Вегасе, когда позвонил Клайв, чтобы сообщить нам, что мы покорили вершину чартов. Должен сказать, что даже после всего того, что я видел или сделал, от звонка легендарного Клайва Дэвиса, сообщившего мне такие новости, у меня побежали мурашки по спине – это было признание.

Таковым было начало гастрольного тура, который, казалось, никогда не закончится и будет набирать силу по мере того, как будет продолжаться. В итоге, мы гастролировали девятнадцать месяцев, играя повсюду: от клубов до фестивалей и стадионов. Группа выступала перед многотысячными толпами зрителей, а наш альбом был распродан трёхмиллионным тиражом по всему миру. Мы упорно работали во время того тура: мы, бывало, выступали пять дней в неделю и каждый раз в новом городе. Мы провели тур в тесноте в автобусе. Мы выступали на “Live 8” и на фестивале в Доннингтоне (Donnington). На песни с альбома мы сняли три видеоклипа. Всё складывалось вполне удачно – мы вновь играли в популярной группе.

Последний концерт мы дали в городе Орландо (Orlando), а затем все отправились по домам и вернулись к своей обычной жизни. Но едва мы вернулись домой, мы вновь очутились по уши в дерьме. Ходили слухи, что группа распадается, ходили слухи, что мы все вновь сели на наркотики и оказались на грани самоуничтожения, ходило ещё много других слухов.

Что до меня, то я – ещё раз повторюсь – очень тяжело справлялся с возвращением к нормальной жизни. Когда мы сочиняли “Contraband” – задолго до того, как отправились в студию и записали все песни с этого альбома, – в августе 2002 года родился мой сын Лондон. Я отправился с Перлой на ультразвуковую диагностику и в то время всё ещё пытался осознать мысль, что у нас скоро будет ребенок. Было очевидно, что этот жизненный опыт будет мне в новинку. К слову сказать, едва я у знал о том, что у нас будет ребёнок, я подумал, что хочу маленькую девочку, размышляя так, что она была бы похожа на её маму и они были бы неразлучны. Эти размышления подпитывали моё отрицание неизбежности того, что скоро у меня появятся новые обязательства.

Таковым было моё маленькое идеалистическое видение отцовства, пока я не осознал то, чему всегда не придавал значения: у меня едва хватало времени на взрослых женщин, не говоря о детях. Дочь, возможно, меня и погубит. Я вздохнул с облегчением, когда Перла родила красивого здорового мальчика весом девять фунтов. Мы дали ему имя Лондон не только потому, что он был зачат в Соединённом королевстве, но и потому, что в начальной школе у меня был друг с таким именем и я не мог забыть, насколько его имя, как я считал, было крутым.

У меня не было ни малейшего опыта в воспитании детей и это очевидно, но я всё же получил кое-какие уроки. Когда Перла забеременела, её с головой накрыл прилив материнского инстинкта, и как-то она принесла домой из зоомагазина щенка шпица. Собака тотчас стала моей обязанностью, особенно когда Перле рекомендовали несколько месяцев постельного режима. Я был вынужден воспитывать щенка, и таковыми стали мои приготовления к отцовству. Это был мой единственный опыт по воспитанию кого бы то ни было, потому что про меня одно можно сказать с уверенностью – содержание кошек и змей не в счёт. Как бы то ни было, должно быть, я сделал всё правильно, потому что к тому времени, когда родился Лондон, наш пёс вел себя очень хорошо.

Рождение ребёнка потребовало моего постоянного присутствия и заставило меня соблюдать моё обязательство оставаться трезвым. Когда я не проводил время с “Velvet Revolver”, я был дома, воспитывая нашего сына. Я был папой, который собирал детскую комнату, отправлялся в магазин за игрушками и соединял друг с другом переносные электрические переговорные устройства.

А затем Перла забеременела вновь. Мы узнали, что у нас снова будет мальчик, и я вновь вздохнул с облегчением. Наш новый малыш также оказался ягодичным ребёнком, хотя осложнений пока не было, они возникли на более поздних сроках беременности. Перле вновь не повезло.

Я был в туре, когда родился мой второй сын. Я удавалось регулярно прилетать домой, чтобы навещать Перлу в больнице, но за день, когда должен был родиться мой второй сын, я отыграл концерт. До этого мне пришлось лететь прямо из больницы в Атлантик-Сити ночным рейсом***, а затем ночным рейсом вылететь домой, чтобы утром следующего дня вовремя оказаться в больнице и не пропустить его рождение.

Я пропустил свой обратный рейс до Лос-Анджелеса, и мне просто повезло, что подвернулся другой. Им пришлось отложить кесарево сечение Перлы до тех пор, пока я не доехал до больницы. Я отправился прямиком в больницу и едва добрался туда перед тем, как появился ребёнок. Я провёл с Перлой и моим маленьким мальчиком весом восемь фунтов всю ночь и следующее утро, а затем вылетел обратно и встретился с группой на следующем выступлении. Такова жизнь, в которой появились оба моих мальчика.

Мы не знали, как назвать нашего второго сына, пока не вспомнили об имени, которым наш хороший друг Роберт Эванс (Robert Evans), воротила от киноиндустрии, посоветовал назвать нашего первого сына. Как всегда, у него было глубокое убеждение, которым пренебречь я не мог.

- Дайте ему самое крутое имя, которое только может носить мужчина, – сказал он нам своим знаменитым баритоном. – Назовите его Кэш (Cash).

- Роберт, – ответил я, – слишком поздно, мы уже назвали его Лондоном.

- Ну, хорошо. Но если вам представится второй шанс, – сказал он, – поступите правильно.

После непродолжительного периода сомнений, мы решили, что он был прав. Именно так наш второй сын получил имя Кэш.

После двух лет, проведённых как в лихорадке, в которую превратился безостановочный гастрольный тур, меня вновь выбросило в реальный мир, который, насколько я был знаком с положением вещей, нисколько не изменился в лучшую сторону и даже наоборот, к нему стало ещё тяжелее приноравливаться. Когда всё, что тебя заботит, – это тяжёлый путь от концерта к концерту, когда твой новый концерт – это единственное, чего ты раз за разом ждёшь с нетерпением, когда гостиничный номер и гостиничная обслуга становятся твоей наградой, значит, ты существуешь в чём-то, что очень приблизительно напоминает твою жизнь.

Дом, кем бы ни был, не имеет с этим ничего общего. Когда ты дома, тебе нужно поднять свою задницу и самому начать заниматься делами. Когда ты дома, ты становишься нормальным, таким, каким ты будешь всегда, потому что тебе придётся доверять исключительно собственным способностям. В прошлом я полагался на выпивку и наркотики, чтобы возместить себе этот уход от дома и сделать так, чтобы за короткий промежуток времени начать воспринимать его чуть легче. Но как только у тебя появились дети, и если ты намереваешься стать надёжным отцом, то выпивка и наркотики должны отправиться коту под хвост. Когда ты сходишь с пути и становишься отцом, ты возвращаешься домой и принимаешься за дела. Ты уходишь от положения, когда заботятся о тебе, и занимаешь положение, когда заботиться начинаешь ты.

Когда я вернулся домой, то ни Перле, ни мне не было легко. До этого, ещё во время тура, я начал пить вино, много вина, и Перла наблюдала за тем, как я вновь возвращаюсь к своим старым привычкам. Когда она приехала ко мне, чтобы навестить во время тура, то я по какой-то причине выбрал именно тот день, чтобы под предлогом ожидания Перлы посидеть в баре и выпить. Всё, чего я добился, так это то, что напился до такой степени, что к тому времени, когда она наконец приехала, я стал полностью бесполезным. Я сказал ей привет и отключился. Так что у нас возникли проблемы, которые надо было решать.

Когда “Velvet Revolver” подписали контракт, записали альбом и начали приготовления к туру, в группе сменился менеджер, с чем я совершенно не был согласен. Это в итоге привело к тому, что я отдельно от группы нашёл собственного менеджера. Это казалось мне логичным решением, но всё, чего я добился в действительности, было то, что остальные парни отвернулись от меня. Это приводило к серьёзным разногласиям между нами и между командами менеджеров всякий раз, когда поднимались деловые вопросы. Такая ситуация ещё больше усугубила стресс, который в течение двух лет, проведённых в туре, только накапливался. Напряжённость в группе никогда не сказывалась на нашем взаимопонимании на сцене и не влияла на наше творчество, но на уровне каждодневного межличностного общения мы были готовы взорваться. К концу тура мы чуть не перегрызли друг другу глотки. Я твёрдо убеждён в правильности своего решения, но сейчас я понимаю, что оно в глазах остальных парней сделало меня занозой в заднице группы. Я понимаю, почему я сводил их всех с ума.

Именно в то время Эксл решил опубликовать пресс-релиз, который не привёл ни к чему хорошему и только подлил масла в огонь. Об этом много писали, поэтому я не почту эти события своим вниманием и не буду углубляться в детали, но если в двух словах, то Эксл опубликовал утверждение, что я как-то рано утром приходил к его дому, чтобы абсолютно недвусмысленно просить его о том, чтобы уладить иск, который к тому времени тянулся долгие годы. В пресс-релизе также утверждалось, что мы с ним немного поговорили, а я не придумал ничего лучше как пренебрежительно отзываться о Скотте Уйлэнде и о ком бы то ни было из своей группы.

Правда заключается в том, что с тех пор, как я ушёл из группы в 1996 году, я даже не перекинулся с Экслом и словом. Печально, но факт. Однажды вечером я всё-таки проезжал мимо его дома, но я был пьян. Перла не пила и вела машину. Я подошёл к его двери и при себе имел записку, в которой было написано что-то вроде «Давай всё обсудим, перезвони мне. Слэш». Но я не вручил её Экслу, а передал записку его помощнику.

Как бы то ни было Эксл опубликовал своё заявление, и в прессе поднялась шумиха, потому что впервые Эксл придал огласке своё отношение ко мне, к судебному иску и ко всему такому. Как я и говорил, этот инцидент широко обсуждался в прессе и в Интернете, так что если кому интересно, пусть отправляется и читает обо всём этом, раз ему так нравится.

В действительности же этот инцидент и последовавшие за ним негативные для “Velvet Revolver” последствия совершенно выбили меня из колеи. Я до сих пор едва могу говорить об этом, не то что детально воссоздавать это в своей книге. Я подумал, что стану свидетелем того, как всё, чего я наконец добился, разлетится на куски.

Но обо всём по порядку. Иск Эксла оказался кошмаром, который продолжался целую вечность. Опасаясь, что эта судебная тяжба может продолжиться и дальше, просто скажу, что, начиная с 2001 года, мы все были вовлечены в судебный процесс за права и прибыль, обусловленные возможностью продажи альбомов. Это была типичная для всех распавшихся групп судебная тяжба, в которой одна сторона жалуется на то, что ей не доплачивает другая. Путь рок-н-ролла вымощен такого рода дерьмом.

Но что ранило больше, так это то, что мне пришлось оправдывать себя перед своей группой. Я пришёл в судебное заседание и твердил о том, что все предъявляемые ко мне претензии были неправдой, но то, как расписал это Эксл, придало его словам такую убедительность, что все, казалось, стали думать о том, что всё это истинная правда. Парни весьма скептически отнеслись к моей истории. В то же время я был очень искренним, рассказывая им всё, как было на самом деле. Поначалу я даже думал о том, чтобы выступить в прессе, и рассказал своей группе о том, что я так и поступлю, но потом решил, что это только бы усложнило всю ситуацию, и отложил эту затею.

Я не знал, что мне предпринять, но я всё ещё хотел двигаться вперёд – от этого зависел кредит доверия ко мне. Спустя несколько дней, мы созвали собрание группы, а Скотт на нём не появился. Для меня было очевидно, что поскольку я так и не сделал следующего шага, то я тем самым подвёл его. А затем Скотт выступил со своим собственным опровержением – он нападал на Эксла при каждой возможности. Инстинктивно я и не думал соглашаться с ним, инстинктивно я подумал: «Ты не смеешь трепаться в адрес Эксла». Я могу трепаться в адрес Эксла хоть весь день, стоит мне только захотеть, но это потому что на протяжении многих лет мне приходилось уживаться с ним. Но ни у Скотта, ни у кого бы то ни было нет такого права.

Как следствие, в группе нарастало напряжение, и мою аппаратуру выставили вон из домашней студии Мэтта, где мы обыкновенно сочиняли и репетировали. Вокруг говорили, что я ушёл из “Velvet Revolver”, чтобы вновь присоединиться к “Guns N’ Roses”. Я и не знаю, кто начал распространять эти слухи, но ноги у этой истории были настолько длинны, что из-за неё в группе начались изнуряющие внутренние распри. Средства массовой информации проявили особую любовь к этой истории: мол, Слэш бросил своих прежних музыкантов из “Guns N’ Roses”, чтобы воссоединится с Экслом в группе, воплотившей его новый взгляд на “Guns N’ Roses”, каким бы этот взгляд ни был. Я всё ещё думаю, что выход альбома “Chinese Democracy” в то время только обдумывался, а сам альбом мог выйти в любой год.

Всё выглядело так, будто то, что я делал, казалось действительностью, но в действительности я ничего и не делал. Если вы возьмёте любую газету о музыке того времени, или послушаете радио или почитаете блоги в Интернете, вам никак не избежать этого. Это было высечено на камне: я ушёл из “Velvet Revolver”, я возвращаюсь назад к «Ганзам». В действительности, ни того, ни другого не случилось: в течение тех месяцев я просто проводил время дома, записывая свои музыкальные идеи на свой цифровой шестнадцатидорожечник.

В буквальном смысле это была позиционная война: нам всем потребовалось какое-то время, чтобы переждать это дерьмо. Наконец, когда всё поутихло, мы вернулись к работе. Я просто однажды пришёл домой к Мэтту, будто ничего с нами и не случилось.

- Слушай, чувак, – сказал я, – всё, что было с нами, просто смешно, и то, что происходит с нами сейчас, тоже смешно. Давай я тебе расскажу, как всё было в действительности?

- Валяй, чувак.

И я всё рассказал Мэтту, вновь повествуя о том, как всё было в действительности. Безусловно, время доказало, что не было никакого возвращения к Экслу или воссоединения с “Guns N’ Roses”, потому что ничего такого в действительности и не происходило. Этот факт, казалось, убедил парней в том, что моё видение событий было правильным. Я никогда не считал, что мне нужно объясняться перед этими парням за свои поступки, но мне пришлось, что всегда выводило меня из себя. Но я перешагнул через это, также поступили и они. Когда я пообщался с глазу на глаз с Мэттом, я таким же образом побеседовал с Кёршнером, а затем с Даффом и Скоттом. В общем и целом, всё это было совершенно не нужной драмой, говорили ли об этом вслух или помалкивали. У меня просто не было времени на всё это. Но мы все справились с ней, и сегодня мы относимся к этому гораздо спокойнее.

Группа вновь собралась вместе и мы принялись репетировать в доме у Мэтта, в звукозаписывающей студии, устроенной в его гараже. Все вновь подключились к делу, и мы приступили к работе над новым материалом для нашего следующего альбома. Именно в то время я порвал мышцу плечевого пояса, занимаясь в тренажёрном зале, и отправился на приём к врачу. Он прописал мне несколько терапевтических упражнений и дал пузырёк викодина. Я знал чёрт возьми очень хорошо, что такое викодин и какой эффект он произведёт на меня, но то, что он был прописан мне моим врачом, казалось мне нормальным и действительно необходимым. Я принимал викодин согласно инструкции по применению – одну таблетку каждые четыре часа, а вскоре стал принимать по две каждые два часа и затем по одной каждые пятнадцать минут – такое происходит со мной всегда.

Но не только моя группа оказалась в опаcной ситуации, мы с Перлой погрязли в ссорах как никогда. Я шёл своей дорогой с викодином, а она шла своей. После рождения нашего второго сына Перла захотела сбросить тот вес, который она набрала во время обеих беременностей, и в процессе подсела на таблетки для похудения. Таблетки для похудения, по сути, – изысканная форма спида, и она принимала их бесконтрольно долго настолько, что это повлияло на её личность. Она и без того была сверхзаботливым, сверхуверенным человеком, который всегда опережал меня на два шага. Введение спида в это уравнение подчеркнуло особенности её характера так сильно, что она стала слишком невыносимой, чтобы я мог с ней уживаться.

Наши отношения становились всё более и более эмоционально неустойчивыми, так что я отправился в Лас-Вегас, чтобы принять участие в шоу “Rock Honors” 2006 года, устроенном телеканалом “VH1”, и вместе со своим приятелем Томми Ли мы исполнили там несколько песен “Kiss”. Пока я был в Лас-Вегасе, я встретился со своим другом, имевшим связи с поставщиками оксикодона, и набрал таблеток больше, чем мог унести. До этого мой друг победил рак, но тем временем он, как утверждают, попал в автоаварию, едва не окончившуюся летальным исходом, поэтому у него вновь был пожизненный рецепт на оксикодон. Когда тебе кто-то говорит, что у него рецепт вроде этого, ты не задаёшь вопросов.

К тому времени я был достаточно хорошо знаком с этим наркотиком, но подумал, что произойдёт, если я размельчу его, смешаю с водой и растворю его, чтобы вводить внутривенно. Я был приятно удивлён, когда понял, что это сработало. Я отлично провёл время в Вегасе, это было идеальным местом, чтобы убедиться в том, что именно сюда я шёл всё это время. Я задержался там на несколько дней больше, чем мне требовалось. Я просто ловил кайф. Я просто «чиппинговал», и зависимости у меня не было. («Чиппинговать»** означает принимать героин то здесь, то там.)

Я вернулся домой, а поскольку моя наши отношения с Перлой летели под откос, я занялся самолечением и отложил заначку викодина и оксикодона. Мы расстались с Перлой без лишних разговоров. Мы не виделись целый день. Я отправился в гостиницу неподалёку от аэропорта. Я погрузил в наш «хаммер» свою одежду, забрал кошку и в душе думал, что больше никогда не вернусь обратно. Я вовсе не был святым, но я не мог мириться с тем состоянием, в котором она пребывала. Я сказал ей, что ей нужно отправиться в центр реабилитации. Она согласилась. «Если я отправлюсь в реабилитационный центр, позаботься о детях», – это были её последние слова, которые она мне сказала.

Пока перла находилась в реабилитационном центре, всё стало плохо – няня следила за детьми, а я продолжал употреблять «окси» в «лечебных» целях. Я нашёл в Лос-Анджелесе поставщика и купил у него трёхмесячный запас. И пока я всё ещё не употреблял наркотики каждый день, я стал употреблять их каждую ночь. Я скрывал это от группы так же, как скрывал это своей семьи. Но в конце концов правда вылезла наружу: я стал принимать дозу перед репетициями. До этого я добился творческого единения с группой, имея незамутнённый рассудок, но в итоге полюбуйтесь на меня… Вот он я, как в тумане. Всё настолько вышло из-под контроля, что я ширялся прямо в туалете Мэтта, и всем было очевидно, что я находился под кайфом. И как и прежде, все хранили молчание, по крайней мере, какое-то время, а это многое говорит о терпимости внутри группы. Я даже не пытался скрыть свою зависимость от парней, которые уже хлебнули своих проблем, и вокалиста, у которого эти проблемы всё ещё оставались. В своей зависимости я вёл себя настолько отвратительно, что Мэтт даже обнаружил кровь на стене. Если меня всё ещё не выдавали мои отключки на репетициях, то эта кровь выдала меня с потрохами.

Мы продолжали работать, не то чтобы быстро продвигались вперёд, а так, просто сочиняли и в творческом плане просто топтались на месте. Я отправился вместе с Мэттом на концерт “Camp Freddy” в Вегас, но по большому счёту не затем, чтобы посмотреть их выступление, а чтобы связаться с поставщиком «окси» и закупиться у него. Я полагал, что я знал, что я делаю, но думаю, что тогда я не осознал, насколько быстро стал тёмной лошадкой. Я помню, как пробрался за кулисы во время того концерта, и все замолкли, когда я вошёл в комнату. И так начинало случаться каждый раз, в какое помещение я бы ни заходил.

Карл Стабнер (Carl Stubner), который был тогда и остаётся сейчас моим менеджером, позвонил мне, пока я был в Вегасе. Мы поболтали кое о чём, и хотя я не осознал этого в тот момент, он очень внимательно меня слушал, пытаясь оценить, в каком состоянии я находился. Я и не помню, о чём я тогда говорил, но внезапно он прервал меня

- Слушал, – сказал он, – будь со мной откровенным. Ты в порядке?

- Да, да, чувак, – сказал я, обманывая, – я в порядке. А что?

- Послушай меня… Я не буду учить тебя, как тебе распоряжаться собственной жизнью, и я не коп. Я просто хочу знать, в порядке ли ты? Потому что если нет, я готов помочь тебе. Но тебе придётся быть со мной откровенным.

- Я в порядке, правда… Да, в порядке.

Я отыграл концерт, я встретился со своим приятелем-поставщиком, я вернулся в Лос-Анджелес и я знал, что я слишком, мать твою, облажался, чтобы находиться рядом с Перлой, которая уже вернулась домой совершенно очистившаяся и здоровая, не говоря уже о том, чтобы находиться рядом с собственными детьми. И я совершил один поступок, который имел для меня смысл: я снял номер в гостинице в Западном Голливуде и выбрал день, когда я запишусь в реабилитационный центр. А до утра этого дня я намеревался прикончить все мои наркотики, которые я купил, прямо тут, в гостиничном номере, ну или в том месте, куда бы они меня ни завели. Перла и все остальные волновались за меня. Она была спокойна и терпелива, и именно поэтому мы любим друг друга именно так, как любим. Я не был в порядке. Но я был почти готов к тому, чтобы это признать. Я знал, что моему беспутному образу жизни нужно положить конец. Я решил подыскать себе какое-нибудь местечко подальше от своей жены и своей группы, чтобы после того, как я посвятил самому себе эти четыре запланированных месяца, оттянуться там на всю катушку. Я знал, что мне нужно было немного уединения и покоя. И я это получил.

На этот раз реабилитационный центр оказался для меня по-настоящему стoящим местом, потому что на этот раз я сдался. Вначале я выкинул наркотики, затем прояснил рассудок и немного поразмыслил над тем, почему мне нравилось возвращаться к одному и тому же раз за разом. Рано утром 3 июля 2006 года я записался в реабилитационный центр. Я провёл там все тридцать дней, и окончательно капитулировал … Я узнал о самом себе больше, чем только мог подумать. И начиная с этого дня, я не употребляю наркотики.

Как только я вернулся к работе, к работе вернулась вся группа, и мы принялись за сочинение песен и запись нашего второго альбома “Libertad”. Это было другое ощущение – мы были другими людьми, придумывали новые идеи и были объединены духом товарищества. Во всём чувствовалась свобода, и это подкрепляло силы. Казалось, будто мы по-настоящему выросли, или, может быть, смирились с тем, чтo мы собой представляем как группа.

До того, как я прошёл реабилитацию, мы стали работать с Риком Рубином. Думаю, это было перед моим запоем «окси» и после этого. Мы были очень рады работать с ним по вполне очевидным причинам – у Рика легендарные достижения. Но в действительности ничего не вышло. У Рика были свои методы работы, у него собственная команда звукорежиссёров и звукотехников, и каждые несколько дней он появлялся в студии, чтобы посмотреть, как всё идёт. Обычно у него в округе было несколько групп, которые записывались по такому же принципу.

Но для нас это совершенно не походило. Рик, бывало, слушал немного из того, над чем мы работали, и велел нам взять одну часть песни и объединить её с чем-нибудь другим, что он слышал и что ему понравилось. Ещё нас злило, что он рассеивал своё внимание, работая над четырьмя альбомами одновременно. Казалось, что он всегда уезжал от нас, чтобы повидаться со своей другой любовницей, а когда он был в студии, мы никак не могли установить с ним контакт – он просто садился и слушал нас. При таких обстоятельствах казалось, что нам потребуется год или более того, чтобы закончить этот альбом.

Мы порвали с Риком и переместили весь процесс в «Щедрость», в студию Скотта. Скотт предложил, чтобы мы попробовали поработать с Брендоном О’Брайаном, который продюсировал бoльшую часть альбомов “STP”. Я знал Брендона только с этой его стороны. Но он мне очень понравился, когда я поговорил с ним по телефону, поэтому мы пригласили его к нам, и всё, казалось, встало на свои места. Брендону нравилось работать быстро и упорно, он настоял на том, чтобы каждый член группы присутствовал в студии на каждой сессии. Думаю, это один из самых лучших советов, который я могу дать любой группе.

Если один из нас не появлялся вовремя, Брендон отказывался работать до тех пор, пока все не собирались в студии, что не только очень хорошо привело нас в форму, но и побуждало нас всех присутствовать на сессии. Но он привнёс в уравнение большее, чем просто дисциплину, он добавил нам музыкальности, что объясняется тем, что он сам играет на гитаре, басу и ударных. В любой момент он мог подыграть нам, и это здoрово способствовало процессу звукозаписи. С таким человеком, который знал всё, мы очень быстро продвигались вперёд.

Наши звукозаписывающие сессии отличались постоянством: каждый был на своём месте, каждый способствовал общему результату и каждый уважал то, что делал другой музыкант. Я даже и не думал, что такое возможно, но атмосфера в группе, которую создала совместная работа, была лучше, чем во время первых сессий «Ганзов». Всех переполняло вдохновение, и всё, что мы делали, каждый наш эксперимент отличался музыкальностью. Мы отлично играли, а Скотт отлично пел. С чем мы пришли к концу записи, так это то, на альбом в качестве окончательных треков были записаны, в основном, первые или вторые дубли каждой из песен. Этот альбом – это то, что происходит, когда ты состоишь в здоровской рок-н-ролльной группе, которая любит то, что делает, с продюсером, который действительно понимает музыкантов и в точности знает, что он делает сам.

Каждый день я рад тому, что я нашёл в себе силы пойти прямым путём…

Сегодня мы с перлой оба очистились и по-настоящему счастливы. В июле 2007 года будет моя первая годовщина, и за прошедший год я сделал больше, чем за два предыдущих года вместе взятых. Судьба подкидывает тебе так много карточек «Бесплатно сбеги из тюрьмы»*, что в конце концов ты обязан сбежать из неё. Пока мне чрезвычайно везло, и я больше не рискую. У героинщика ведь всего два выхода, и у меня есть длинный список друзей, находящихся по разные стороны ограды. Он могут либо очиститься, либо умереть, и каждый день я рад тому, что я нашёл в себе силы пойти прямым путём.