Еврейские народные сказки. Том I. Сефардские сказки

ПРЕДИСЛОВИЕ К СЕРИИ «ЕВРЕЙСКИЕ НАРОДНЫЕ СКАЗКИ»

В 1955 г. Дов Ной основал ИФА (Израильский фольклорный архив) как отдел Израильского этнологического музея в Хайфе. В 1983 г. ИФА и этнологический музей переехали в университет Хайфы. На сегодняшний день ИФА представляет собой крупнейшее в мире собрание еврейских сказок. В архиве содержится более 20000 историй от рассказчиков, приехавших в Израиль из 56 стран; таким образом, коллекция ИФА хранит устную традицию почти всей еврейской диаспоры [1]. Все истории, которые вы прочтете в трех томах «Еврейских сказок», взяты из ИФА. Большая их часть существует в нескольких версиях, рассказанных нарраторами из различных еврейских общин.

Устная традиция всегда занимала особое место в еврейской культуре. Устная традиция древних евреев отражена в Ветхом Завете, хотя наряду с ней там присутствуют и ритуальные тексты. В течение более двух тысяч лет евреи и в Земле Израиля, и в диаспоре строили свою жизнь в соответствии с Устным Законом (Тора ше-бе-аль-пе) и Письменным Законом (Танах). Письменный Закон включает в себя только текст Священного Писания, в то время как Устная Тора объемлет еврейскую культуру целиком.

Многие рассказы, хранящиеся в ИФА, неразрывно связаны с еврейской историей и литературой. Для этих рассказов характерны постоянные аллюзии и отсылки к библейским, талмудическим и средневековым сюжетам, персонажам и идеям. Взаимосвязь между устной и письменной традицией всегда была характерным признаком еврейской культуры. С древних времен в еврейской устной традиции царило многоголосие: она говорила на языке рынка и академии, синагоги и дома, на иврите — священном языке — и на разговорном языке повседневной жизни. Иными словами, еврейская коллективная память простирается на 4000 лет назад, до 2-го тысячелетия до н. э., и основывается как на устной, так и на письменной традиции.

Тем не менее в сказках видна не только преемственность традиции, но и ее разрывы. В то время как одни сюжеты и персонажи уходят корнями в позднюю античность или средние века, другим нарративам этих же периодов не удалось оставить свой след в устной традиции, передававшейся из поколения в поколение и от общины к общине. Истории, сохранившиеся в ритуалах или в печатных книгах и считающиеся классическими еврейскими нарративами, сейчас почти что не фигурируют в устной традиции. Истории, которые были популярны в предыдущие века и известны нам из рукописей, созданных в различных еврейских общинах, крайне редко рассказываются сегодня. Но удивительным образом до нас дошли и некоторые «бунтарские» истории, которые бросают вызов нормативным изображениям традиционных фигур, представляя их совсем иначе.

Рассеяние евреев среди других народов вследствие изгнания и естественных миграций обогащало темы и формы еврейского фольклора. В большинстве стран, где евреи жили, они создавали свои языки (например, идиш, еврейско-берберский, еврейско-арабский, еврейско-греческий, еврейско-испанский, еврейско-персидский), на этих языках они разговаривали, рассказывали истории и позже записывали фольклор. Поскольку евреи жили в диаспоре, они инкорпорировали фольклор других народов, параллельно распространяя по миру свои сюжеты. Хотя при переходе фольклорного сюжета от одного народа к другому взаимное влияние неизбежно, в еврейском фольклоре оно выражено особенно ярко и поэтому является его отличительной чертой.

Евреи долгое время жили в диаспоре, что обусловило языковое и культурное многообразие еврейской жизни, поэтому аутентичного еврейского фольклора в природе не существует — вы не найдете его ни в одной стране, ни на одном языке и ни в одном историческом периоде. Самые ранние образцы еврейского фольклора на самом деле не более аутентичны, чем их позднейшие варианты, поэтому никакая устная традиция не будет более древней или более аутентичной по сравнению с другими. Богатство еврейской культуры и литературы составляет множество равных по ценности устных традиций, каждая из которых неразрывно связана с конкретными историческими и культурными контекстами ее бытования.

Опыт существования в диаспоре, ощущение себя этническим меньшинством среди других народов играли крайне важную роль в формировании еврейских нарративных традиций. В них присутствуют две противоречивые тенденции: тенденция к локализации и тенденция к сохранению общееврейской сущности. Общееврейская тенденция включает в себя общую концепцию еврейской истории, восприятие иврита как значимого языка и связь между устным и письменным культурным наследием, а под влиянием тенденции к локализации возникают локальные еврейские языки, создается история общины, выстраиваемая вокруг известных локальных героев и событий, и в еврейский фольклорный «репертуар» инкорпорируются местные нарративные традиции. На самом деле эти две тенденции дополняют друг друга: локальный язык, сюжеты и персонажи оказывали влияние на фольклор, который рассказывался в конкретных общинах, а крепкие связи между еврейскими общинами способствовали распространению этих сюжетов, что делало их общееврейскими.

Несмотря на то что рассказывание историй — это творчество, собранные здесь сказки имеют нечто общее. Они представляют особую эру в еврейской культуре и традиции общин, которые более уже не существуют. Рассказывали эти истории иммигранты или ветераны войн, прошедшие через все испытания XX в., через их катастрофические последствия и резкие перемены в еврейской жизни. Найдя новый дом в Израиле, эти люди вспоминают традиции своих родных городов и деревень. Те обстоятельства, в которых раньше рассказывались эти истории, более не перекликаются с реальностью еврейской жизни: дома и синагоги, раввинские суды и рынки, паломничества и долгие поездки на поезде или даже на повозке выглядят в современном мире уже совсем иначе. Социальное и культурное окружение, которое подпитывало эти истории, кануло в прошлое. Рассказывание превратилось в воспоминание, а сами истории стали литературной памятью, социальное и эстетическое воздействие с которой осуществляется за счет ассоциаций с прошлым, связанным с другими странами и вспоминаемым с радостью, ностальгией или ужасом.

Перебравшись на новую родину и трансформировавшись из устной литературы в письменную, сказки заняли новое место в еврейском обществе. Как и устная традиция, они подкрепляют этническую и культурную идентичность. Но как письменные тексты они выходят за пределы этнических границ. Теперь, когда многие из этих сказок опубликованы и доступны самым разным читателям, вне зависимости от их этнической принадлежности, страны происхождения и языка, они символизируют многообразие еврейского культурного наследия. Происходя из разных стран и культур, они тем самым демонстрируют мультикультурные и мультиэтнические корни современной еврейской жизни. Теперь, благодаря записи и публикации этих сказок, локальные истории стали общееврейской традицией.

Иммиграция в Израиль, благодаря которой стало возможно записать эти истории, представляет финальную стадию перехода еврейской жизни от традиционного состояния к современному. Этот процесс включал в себя также урбанизацию (переезд из деревни в город), расширение списка дисциплин, входящих в еврейскую школьную программу, изучение европейской мысли, литературы и наук, эмиграцию из сформировавшихся еврейских центров в новые места и возникновение сионизма. Незадолго до начала Первой мировой войны выдающийся еврейский поэт Хаим Нахман Бялик, предвидя, какое культурное, социальное, лингвистическое и литературное влияние эта трансформация окажет на еврейское общество, призывал к собиранию фольклора, считая его важной частью еврейской культуры и наделяя его новым интеллектуальным смыслом и ценностью. В своем программном эссе «Еврейская книга» (1913) он изложил план возрождения еврейской культуры, центральное место в котором отводилось фольклору и связанным с ним жанрам [2]. Проанализировав существующие литературные жанры и традиции, X.Н. Бялик счел, что еврейское культурное возрождение должно основываться на агадической литературе, хасидской литературе и фольклоре:

ИФА наиболее полно реализовал представление Х.Н. Бялика о собирании еврейского фольклора, его записи, документировании и сохранении. Коллекция ИФА включает в себя широчайший круг нарративов, происходящих из устной традиции как небольших, так и крупных еврейских общин в Европе, Азии и Африке, в том числе рассказы о ключевых фигурах еврейской истории и иудаизма, а также о локально значимых персонажах и событиях.

Однако между представлением X. Н. Бялика о истории еврейской литературы и тем, как это представление применяется при научной записи фольклора, существует одно отличие. План Бялика подразумевал эстетическую и культурную оценку фольклора с современной точки зрения. Призыв записывать «лучшие образцы каждого жанра» (коль га-меуле ве-га-мешубах) предполагает оценивание фольклорных произведений, которое неизбежно навязывает современные литературные стандарты, сформированные критиками и читателями, текстам, созданным в более ранние исторические периоды в иной этнической и социальной среде. Отбирая таким образом фольклорные тексты, Бялик претендует на то, чтобы создать литературный канон еврейской традиции для современного читателя.

В ИФА все происходило наоборот: ни в одной из записанных или представленных в этом издании сказок вы не найдете их оценки. С научной точки зрения устная культура приобретает ценность благодаря самому акту записи, вне зависимости от эстетической или этической ценности, которую современные читатели могут обнаружить в каждом тексте. С точки зрения современного читателя внимание, которое фольклористы уделяют именно устой передаче историй, уже подчеркивает их важность для общества. Читатели могут получать эстетическое удовольствие от чтения или слушания этих историй, могут считать их символом собственной этнической или национальной идентичности, а могут черпать из них информацию о культуре, в которой эти рассказы были крайне важным измерением социальной жизни.

Сами истории при этом находятся в рамках этнических литературных и эстетических стандартов, которые могут соответствовать либо не соответствовать потребностям современной культуры. Они скорее требуют от читателя желания понять различные этнические литературные стандарты и ощутить поэтику устного творчества, представленную на примере историй, рассказанных представителями различных еврейских этнических групп. Некоторые тексты в ИФА и в этом сборнике являются нарративными традициями, которые постепенно стерлись из индивидуальной — и, возможно, даже коллективной — культурной памяти. Форма рассказывания этих историй не соответствует этническому поэтическому стандарту устной репрезентации, да и сами тексты порядком от него отклоняются. Но и эти отклонения представляют собой литературно-исторический процесс, который заслуживает внимательного рассмотрения. В некоторых случаях в историях, хранящихся в ИФА, в том числе вошедших в этот сборник, можно встретить знакомые сюжеты, приукрашенные рассказчиками или современными писателями. Но это лишь отмечает определенный этап их литературной трансформации, однако не выделяет их как «лучшие образцы жанра» или как самые удачные версии среди параллельных им.

В ИФА и в этом издании содержатся самые разные истории, представляющие различные еврейские традиции, с различными эстетическими стандартами, этическими целями и особенностями их передачи. В еврейском обществе, как и в любом другом, существуют разные способы рассказывать истории, обстоятельства их рассказывания могут подчеркнуть их смысл или, наоборот, затемнить его. Целью ИФА было задокументировать все это разнообразие контекстов, а не разработать характерные для определенной этнической группы или для современного общества эстетические и этические принципы, которые были бы «руководством» для канонизации еврейского фольклора. Истории в этом сборнике — не застывшая классика, они «живые», в них звучит голос рассказчика со всеми его человеческими ошибками и сильными сторонами.

X.Н. Бялик был не первым и не единственным, кто признал важность записи еврейской устной традиции. Последнее десятилетие XIX в. буквально кипело от фольклористической активности, в том числе шло активное собирание фольклора различных жанров в различных точках Европы. В ноябре 1896 г. в Гамбурге доктор Макс Грюнвальд (1871–1953) опубликовал призыв собирать еврейский фольклор, а в 1898 г. продолжил свою инициативу, издав первый выпуск журнала Mitteilungen für jüdische Volkskunde. В Восточной Европе писатели и фольклористы собирали еврейские народные песни и пословицы, результатом чего стала публикация нескольких сборников этих фольклорных жанров [4].

В 1912 г. и вплоть до начала Первой мировой войны в 1914 г. С.А. Ан-ский проводил этнографические экспедиции на Украине, где записывал традиционные еврейские истории, которые сейчас хранятся в Еврейском этнографическом архиве в Санкт-Петербурге¹ [5]. В период между двумя мировыми войнами целый ряд собирателей (замлерс) записывали народные сказки и песни на территориях, ранее относившихся к Черте оседлости [6], эти записи хранятся в Институте еврейских исследований (ИВО, Идишер виссеншафтлихер институт) [7].

Будучи знакомым с историей документирования еврейского фольклора, Дов Ной создал ИФА по образцу уже существующих фольклорных архивов в других странах. Хотя при создании ИФА он придерживался принципов академической науки, это популярный архив, если вернуться к изначальному смыслу слова «популярный». Хранящиеся в нем истории — это устные нарративы, которые были популярны в различных общинах и служили вербальным средством для выражения переживаний, страхов, этических дилемм и фантазий. Даже если речь, например, о заповедях иудаизма, нарративы изложены не с точки зрения раввинистических авторитетов, обладающих властью, и не с любой другой нормативной точки зрения. Легенды не являются точным отображением исторических событий, персонажи в них иногда действуют в соответствии с религиозными законами, а иногда нарушают их. Нравоучительные истории иллюстрируют этические представления, популярные в народе, а не предписанные в ученых книгах. А когда «народные» и «книжные» паттерны поведения совпадают, это свидетельствует лишь о влиянии религии на обыденную жизнь. В волшебных историях рассказчики черпают сюжеты не только из традиционного еврейского репертуара, но и из различных доступных им еврейских и нееврейских источников, основываясь на известных им сказочных моделях и приправляя все это своим воображением.

Однако сказки являются популярными нарративами и в другом смысле. Их собирание объединяет очень разных людей. Дов Ной создал целую сеть преданных собирателей, многие из которых были любителями, а не профессионалами — их часто называли «семья (мишпа-хат) ИФА», благодаря им оказалось возможным найти и установить контакт с выдающимися сказителями из различных общин. Собирателей было не очень много. Дов Ной не стал идейным вдохновителем национального романтического движения, но люди, которые по той или иной причине «зажглись» этим делом, оказались преданными собирателями и благодаря им были записаны сотни сказок, хранящихся в ИФА. Некоторые из них документировали истории, рассказанные их родителями, и тем самым предоставляли возможность увидеть, как происходит интимный процесс передачи устной традиции в семейном кругу. Некоторые записывали то, что рассказывали их бабушки и дедушки, актуализируя более привычный процесс передачи традиции. Некоторые собирали истории вне семейного круга, истории, которые им рассказывали коллеги, друзья и даже случайные знакомые — люди, встретившиеся им в магазине, ресторане или жившие по соседству и оказавшиеся прекрасными сказителями. Многие члены «семьи ИФА» были педагогами или тем или иным образом принимали участие в процессе адаптации иммигрантов, приехавших в Израиль во второй половине XX в. Так по работе они знакомились с людьми, приехавшими из стран, о которых они слышали, но в которых никогда не были. Для собирателей, многие из которых прибыли в Израиль из Европы несколько десятилетий назад, иммигранты из Азии и Северной Африки олицетворяли собой удивительные и экзотические традиции, которые одновременно были и знакомыми и чужими. Они описывали культуру, которые была отчетливо еврейской, но совсем другой, по сравнению с привычной им, это притягивало и давало стимул записывать истории. Со временем фольклористика стала академической дисциплиной в Израиле, и студенты также включились в этот процесс и внесли свой вклад в формирование ИФА.

Иммиграция была массовой, а культурные сдвиги огромными, поэтому записать истории нужно было как можно быстрее, с чем собиратели ИФА блестяще справились. Однако кое-что все-таки оказалось потеряно — родной язык рассказчиков. За редким исключением [8] большинство историй были записаны на иврите, который не являлся родным языком рассказчиков, дома они говорили на еврейско-арабском, еврейско-персидском, ладино, новоарамейском, идише или на каком-нибудь другом еврейском языке. Были неизбежно утеряны идиоматические выражения, пословицы, выражения-формулы, образы и метафоры, что, конечно, печально, но альтернативой была бы более существенная потеря целых нарративных традиций. Со временем собиратели ИФА учатся методологии фольклористики и приобретают необходимые языковые навыки, вследствие этого информационная полнота материала, хранящегося в ИФА, увеличивается. Но, увы, людей из первого поколения иммигрантов, родным языком которых был не иврит, постепенно становится все меньше.

Основное требование, которое ИФА выдвигает к нарративу, — циркулирование в устной традиции. Многие сказки, как можно увидеть из предисловия к этому изданию, фигурируют как в устной, так и в письменной традиции — не важно, в рукописной или печатной. Эти два способа передачи нарратива могут сходиться, расходиться или существовать параллельно. У историй, хранящихся в ИФА, есть три варианта происхождения: они были либо собраны от иммигрантов, либо записаны собирателями по памяти, либо взяты из «народной» печатной литературы.

В первые годы существования ИФА истории большей частью документировались от руки. Хотя диктофоны появились уже в 1950-е гг., они были дороги, и волонтеры, записывавшие сказки, крайне редко могли их себе позволить. Как бы волонтеры ни старались держаться ближе к тексту нарратива, некоторые элементы устной репрезентации неизбежно терялись — эта проблема досаждала всем фольклористам до тех пор, пока не началось активное использование технических средств записи.

Иногда собиратели записывали истории, которые слышали в прошлом от своих родителей, бабушек, дедушек или давних друзей и знакомых, и, поскольку между моментом рассказывания и моментом записи проходило значительное время, собиратели сами частично выступали в роли рассказчиков. Когда вспоминаешь рассказанные кем-то истории, особенности устной их репрезентации обычно стираются из памяти. В таких ситуациях собиратели (которые становились одновременно и рассказчиками) обычно задействовали более высокий стиль, строя текст согласно своим представлениям о стилистике традиционного, а иногда и современного нарратива — иначе говоря, используя ту стилистику, с которой они были знакомы из своего культурного опыта. Тем не менее эти сюжеты, пусть и в виде воспоминаний, собиратели почерпнули из устной традиции родных им общин.

Народные издания большей частью встречаются в культурах с высоким уровнем грамотности, в таких культурах существует тенденция передавать устную традицию в печатном виде. В XIX в. в еврейских общинах Европы, Средиземноморья, Ближнего Востока и Азии издавалось много дешевых книг с народными сказками. У них не было собственно авторов, их составляли издатели или редакторы, вспоминая когда-то слышанные истории, а иногда заимствуя их из других подобных изданий сказок. Эта традиция сохранилась и в Израиле, и в тех случаях, когда редакторы приводят хотя бы минимальную информацию о том, откуда к ним попала эта сказка и/или кто им ее рассказывал, ИФА принимает и такие тексты.

Имея в виду вышеописанные популярные методы документации, не стоит пытаться представить собрание ИФА как количественное отражение устных традиций еврейских этнических групп в Израиле. Если историй, рассказанных одной этнической группой, в ИФА много, а рассказанных другой мало, это вовсе не значит, что во второй этнической группе рассказывали меньше сказок. Причины того, что какие-то этнические группы представлены в ИФА больше, а какие-то меньше, кроются в различии человеческих характеров, неожиданностях и случайных встречах между рассказчиками и собирателями. Неверной будет и попытка рассчитать исходя из историй, хранящихся в ИФА и представленных в этом издании, корреляцию между определенным жанром и количеством историй, относящихся к этому жанру в конкретной этнической группе. Например, в томе, посвященном сказкам евреев из мусульманских стран, представлено лишь несколько юмористических сказок, но это не означает, что в этих общинах в принципе было мало юмористических сказок, это лишь свидетельствует о том, что в ИФА представлено небольшое их число.

Поэтому, отбирая истории, мы основывались не на количественных, а на качественных критериях. Каждая из историй помогает лучше понять еврейские нарративные традиции с литературной, культурной или исторической перспективы, что мы и попытались показать в комментариях к ним. Разумеется, существует много других, не менее значимых историй, которые могли бы проиллюстрировать иные аспекты еврейских нарративных традиций. Мы лишь хотели показать читателю разнообразие и творческую составляющую, присущие устной традиции ныне существующих в Израиле еврейских этнических групп.

Сказки в томах организованы по стандартному фольклористическому принципу — по жанрам. Легенды — это истории, которые претендуют на воспроизведение исторических событий; назидательные, или нравоучительные, истории повествуют о стандартах поведения; народные сказки — это выдуманные истории, которым ни рассказчик, ни слушатель не приписывают ни исторической, ни фактологической ценности; а юмористические истории, также выдуманные, должны вызывать смех. Хотя различные этнические группы могут иметь свои собственные категории и названия для различных жанров устного творчества, нам показалось адекватным в собрании, где представлено около тридцати различных еврейских этнических групп, пользоваться аналитическими категориями жанров народной литературы, таким образом предоставляя возможность для сопоставления различных нарративных традиций с точки зрения тематики и культурных особенностей.

Все эти истории явным образом еврейские, но у них есть аналоги в нарративных традициях в других культурах и на других языках. Фольклористика давно пытается ответить на вопрос, как сюжеты курсируют по всему земному шару, и пока не добилась в этом больших успехов. Есть многочисленные свидетельства того, что «еврейские» истории рассказывались ранее на других языках и другими народами. Евреи, вследствие постоянных переселений и мультилингвизма, сами были прекрасным «передатчиком» традиций. В некоторых случаях еврейские нарративные традиции сохранили более древние версии известных сюжетов, которые в других культурах фигурируют в уже модифицированной форме. Иногда еврейская нарративная традиция представляет более раннее, а может быть, и самое раннее свидетельство о циркуляции определенной темы в устной традиции.

В Европе запись народных сказок стимулировал романтизм. Изначально представление об устном народном творчестве в чем-то обусловило появление романтизма в философии и литературе, а романтические идеи, в свою очередь, подвигали собирателей записывать истории, которые рассказывали крестьяне и низшие классы — тот самый идеализированный «народ», — чтобы понять фундаментальные принципы, которые формируют культуру нации. С позиций романтизма народные истории, их герои со своими поступками, их ценности, темы и метафоры создают и выражают дух нации.

После спада интереса к романтизму и чуть ли не табуирования идей национализма во второй половине XX в. нации стали восприниматься как «воображаемые сообщества», а национальные движения как «переизобретенные сообщества» [9]. Из небольшой общины, проживавшей на восточном берегу Средиземного моря, евреи распространились по всему Средиземноморью, затем мигрировали в Европу, Азию и Северную Африку, а в Новое время — в Северную и Южную Америку, Австралию и Южную Африку. Воображаемые и переизобретенные связи между диаспорами создавались с помощью языка, религии, исторического и мифического прошлого. Но нарративы, собранные в ИФА и в этом издании, хотя и лишены полностью романтической идеологии, все же свидетельствуют о том, что народные устные традиции тяготеют к определенным темам. Это обусловлено схожим социальным опытом и повторяющимися отсылками к каноническим текстам, общими ритуалами, религиозными верованиями и наблюдениями, социальной организацией и системой ценностей, идей и практик. Сказки, которые рассказывали евреи, стали литературной, исторической и этнической манифестацией того факта, что, несмотря на многообразие идей и существование зачастую противоречащих друг другу течений, всех евреев объединяет некоторая общая литературная традиция, которая делает еврейские общины не воображаемыми сообществами, а сообществами с общим воображением.

1 Noy, D. The First Thousand Folktales in the Israel Folktale Archives // Pabula 4 (1961), 99-110; Hasan-Rokem, G. Textualizing the Tales of the People of the Book: Folk Narrative Anthologies and National Identity in Modern Israel // The Anthology in Jewish Literature (Ed. D. Stern. Oxford: Oxford University Press, 2004), 324–334.

2 Хаим Нахман Бялик впервые выразил свое мнение по поводу еврейской книги в докладе, который он читал на втором съезде Организации еврейского языка и культуры, съезд проходил 25–28 августа 1913 г., незадолго до XI Сионистского конгресса, состоявшегося 2–9 сентября 1913 г. в том же городе. Эссе X. Н. Бялика «Га-сефер га-иври» («Еврейская книга») было напечатано в тот год в двух вариантах: Bialik, Н. N. Ha-Sefer Ha-'Ivri // Ha-Zefirah 186 (1913), 2, 191 (1913), 1, и Bialik, H.N. Ha-Sefer Ha-‘Ivri // Ha-Shilo'ah 29 (1913), 413–427.

3 Bialik, H.N. Ha-Sefer Ha-‘Ivri // Ha-Shilo'ah, 425.

4 Ginzburg, S. M., and Marek, P.S. Yiddish Folksongs in Russia (Ed. Dov Noy. Ramat Gan: Bar-Ilan University Press, 1991); Bernstein. 1. Jüdische Sprichtwörter und Redensarten [Пословицы и идиомы на идише] (Warsaw: J. Kauffmann in Frankfurt am Main, 1908).

5 Gonen, R., ed. Back to the Shtetl: An-Skyand the Jewish Ethnographic Expedition, 1912–1914. From the Collections of the State Ethnographic Museum in St. Petersburg (ивр. и англ.) (Jerusalem: The Israel Museum, 1991); Beukers, M. and Waale, R., eds. Tracing An-Sky Sky: Jewish Collections from the State Ethnographic Museum in St. Petersburg (Zwolle, Netherlands: Waanders Uitgevers, 1992–1994); Gottesman, I.N. Defining the Yiddish Nation: The Jewish Folklorists of Poland. Raphael Patai Series in Jewish Folklore and Anthropology (Detroit: Wayne State University Press, 2003), 75-108; Kantsedikas, A., and Serheyeva, I. The Jewish Artistic Heritage Album, by Semyon An-sky (рус. и англ.) (Moscow: Victor Indenbaum, 2001).

6 Территория в границах Российской империи, где евреям было разрешено селиться. Поскольку в состав Российской империи входили многие территории, где проживало нерусское население, то Черта оседлости охватывала также Литву, Польшу, Украину и Молдавию.

7 Gottesman, I. N. Op. eit, 111–170.

8 Shenhar, A., and Bar-Itzhak, H. Sippurei 'Am me-Shlomi [Народные сказки из Шломи] (ивр. и евр. — араб.) (Haifa: University of Haifa Press, 1982).

9 Anderson, В Imagined Communities: Reflections on the Origin and Spread of Nationalism (2nd edition. London: Verso, 1991).