Воспоминания били по больному, и Ян запнулся, но потом продолжил.
— А потом началось самое страшное, — тихо сказал он. — Секты начали объединяться. Те самые «Дети хаоса», «Защитники человечества», «Истинные люди» — все эти разрозненные группы вдруг нашли общего врага.
Лулет чуть поджала губы. Эта часть истории эйкоров всегда давалась ей с трудом.
— Они начали призывать… убрать эйкоров, — Ян с трудом подбирал слова. — Утверждали, что у вас нет души, что вы машины, а не люди. Что вы притворяетесь живыми, но внутри пустые.
Он виновато поглядел на неё.
— Помню лозунги: «Машины не могут чувствовать!», «Верните нам наш мир!», «Смерть искусственным паразитам!». Это транслировали по всем каналам, выкладывали в интернет, кричали на митингах.
— И люди верили в это?
— Ещё как верили, — горько усмехнулся Ян.
— Им был нужен виноватый. Кто-то, на кого можно было бы свалить все проблемы. И вы идеально подходили — красивые, умные, успешные. Всё то, чем мы не были. Самое страшное, что даже я начал в это верить. Когда видишь, как твоя жизнь рушится, а кто-то рядом процветает… легко поверить, что он ненастоящий, а тебя просто обманули.
Ян встал и подошёл к перилам.
— Помню, однажды… Мы вышли на очередной митинг. Толпа уже была разъярённой. Кричали одни и те же лозунги: «Машины пошли вон!», «Верните нам наш мир!». А потом кто-то увидел эйкора…
Он замолк, сжимая перила до побелевших костяшек.
Лулет замерла. Она прекрасно знала, что произошло.
— Молодой парень, лет двадцати пяти на вид. В обычной одежде и с сумкой через плечо. Наверное, возвращался с работы. Толпа окружила его. Сначала они просто кричали и требовали уйти. А тот стоял спокойно и пытался объяснить, что не хочет конфликта. А потом кто-то бросил в него камень.
Голос Яна стал тише.
— Затем ещё один. Потом палкой. А он… Он даже не защищался. Просто стоял и смотрел на нас, будто не понимал, за что его бьют.
Ян оглянулся на Лулет. В его глазах читалась боль.
— А я… Тупо стоял и смотрел, как его… Как его убивают. Не мог пошевелиться. Люди вокруг орали от восторга, смеялись, снимали на телефоны.
Он закрыл глаза.
— И Кира тоже. Она стояла рядом со мной и смеялась. Говорила: «Наконец-то! Одним паразитом меньше!» А я смотрел на его лицо… И понимал, что он чувствует боль. Настоящую боль.
— После этого я перестал ходить на митинги, — глухо продолжил Ян.
— Кира приходила, стучала в дверь, кричала, что я сошёл с ума. А я сидел в наушниках и делал вид, что не слышу. Потому что в игре всё было просто — есть враги, есть союзники, есть цель. А в реальности… В реальности я больше не понимал, кто прав, кто виноват и что вообще происходит.
— И тут вы наконец начали действовать, — Ян покосился на Лулет.
— На улицах появились патрули из трёх эйкоров с дронами. В чёрных лесситах, с какими-то устройствами на поясах. Один эйкор мог справиться с небольшой толпой. Они не били, не стреляли — просто подходили, и люди… замирали. Какое-то излучение, наверное… Или звук. Не знаю. Но агрессивная толпа за считанные секунды превращалась в стадо испуганных овец.
Ян сжал кулаки.
— Помню, как группа «Детей хаоса» попыталась напасть на эйкорский центр. Человек пятьдесят с палками и камнями. Появились патрульные, и через минуту вся толпа лежала на земле, корчась от боли.
Но их просто отпустили. Сказали: «Возвращайтесь домой и не нарушайте порядок». И на какое-то время на улицах и правда стало спокойнее. Я тогда редко выходил из дома и не видел патрулей. Но слышал от соседей, что драки прекратились, банды разбежались, даже мусор перестали разбрасывать. Люди боялись. Впервые за долгое время они поняли, что есть сила, которая может их остановить. И эта сила не просила и не уговаривала — она действовала.
— Кира рассказывала, что творится в городе. Говорила, что эйкоры ввели комендантский час, запретили собрания более пяти человек, установили дроны на каждом углу. Но при этом… при этом жизнь стала спокойнее и лучше. Потому что хаос наконец закончился. Странное чувство — когда тебя лишают свободы, но ты чувствуешь облегчение.
— Это продлилось недолго. Появились подпольные банды, пытавшиеся противостоять эйкорскому произволу, как его называли. Они убеждали людей, что их лишают свободы, будоражили умы. Листовки в почтовых ящиках, граффити на стенах, тайные собрания в подвалах. «Эйкоры — оккупанты!», «Верните нам право выбора!», «Свобода или смерть!». Романтика сопротивления.
Лулет понимающе кивнула.
— Кира, конечно, сразу примкнула к ним. Такой уж у нее характер. Говорила, что лучше умереть свободной, чем жить в клетке. Пыталась и меня затащить на их сходки. «Ян, мы не можем просто сидеть и ждать! Нужно бороться!»
— А я смотрел в окно на улицу, где дети могли играть, не боясь драк, где старики могли спокойно гулять… И не понимал, за что именно мы должны бороться. За право снова превратить город в помойку?
— Но люди шли за ними?
— Конечно шли. Особенно молодёжь. Им нравилась идея быть героями сопротивления. Тайные пароли, конспирация, борьба против системы. Очень весело, когда тебе двадцать. Они устраивали диверсии, ломали дроны, портили эйкорское оборудование, пробовали нападать на патрульных. Думали, что ведут партизанскую войну.
Он задумался, но потом продолжил.
— Помню, как Кира вернулась домой вся в саже, гордая, как павлин. Рассказывала, что они подожгли эйкорский информационный центр. «Мы показали им, что люди не сдаются!» А через неделю центр восстановили. За одну ночь. Как будто ничего и не было. И тогда до подпольщиков начало доходить, что они воюют с противником, которого нельзя победить обычными методами.
— Но они не сдавались. Наоборот, становились всё более жестокими и начали нападать не только на эйкоров, но и на людей, которые с ними сотрудничали. Называя их предателями, коллаборационистами.
— И что делали эйкоры?
— Поначалу ничего. Просто чинили повреждения и продолжали патрулировать. Будто подпольщики были назойливыми комарами — неприятно, но не смертельно. Но потом произошло то, что всё изменило. Бунтовщики выбрали детский сад, где учились дети эйкоров. Кира была против, говорила, что дети ни в чём не виноваты. Но её переубедили — мол, это не настоящие дети, а маленькие машины.
Лулет не сводила с него глаз, и ему стало не по себе.
— В последний момент Кира не пошла с ними, — поспешно добавил он.
Сказала, что заболела. А на самом деле… На самом деле она просто не смогла. В ней всё-таки осталось что-то человеческое.
Ян закрыл глаза, говорить было тяжело.
— Взрыв произошёл утром, когда дети только пришли на занятия. Погибло двенадцать детей и трое взрослых.
— А потом?
— Потом эйкоры показали, что такое настоящая сила, — тихо ответил Ян. — Через сутки все участники теракта были уничтожены.
Он открыл глаза и посмотрел на Лулет.
— Их не судили. Не сажали в тюрьмы. Их просто… стёрли. Как будто их никогда не существовало. На какое-то время всё вроде бы успокоилось, но потом вспыхнуло с новой силой во всех городах, — продолжил Ян. — Серия терактов прокатилась по всему миру. Лондон, Токио, Нью-Йорк, Москва — везде взрывались эйкорские центры, гибли люди и эйкоры.
— Люди словно сошли с ума. Каждый день — новые жертвы, новые разрушения. Подпольщики больше не выбирали цели — взрывали всё подряд. Больницы, школы, транспорт. Лишь бы там были эйкоры.
Лулет молчала, но было видно, что эти воспоминания тяжелы и для неё.
— Именно тогда и был созван Совет пяти, — сказал Ян. — Пять самых влиятельных эйкоров со всего мира. Они собрались, чтобы решить, как быть дальше.
Он посмотрел на Лулет.
— Твой отец был одним из них, верно?
Она согласно кивнула.
— Мы тогда не знали, что они обсуждают. Но понимали, что что-то изменится. Атмосфера была напряжённой, как перед бурей. Даже Кира притихла и сидела дома, зависая в играх. Но мы так никогда и не узнали, что они решили, потому что люди совсем обнаглели и устроили теракт против Совета пяти, — Ян покачал головой. — Это был шок для всех. Помню…
Он замолчал, облизывая пересохшие губы.
— Здание, где проходило заседание, взорвали. Прямо во время совещания. Повстанцы транслировали это по своим каналам. Двое из пятёрки погибли. Твой отец и ещё два эйкора выжили, но это было… Это было как объявление войны.
Лулет открыла рот, чтобы что-то сказать, но потом опустила глаза и промолчала.
— До этого эйкоры ещё верили, что с людьми можно договориться. Что мы просто переживаем трудный период. Но после покушения на Совет… — Ян опять вздохнул. — После этого стало ясно, что компромиссов не будет.
— Я очень хорошо помню тот день. Кира прибежала домой в истерике. Кричала, что бунтовщики совершили чудовищную ошибку. Что теперь уж точно эйкоры всех уничтожат. Но они ничего не делали. Три дня ничего не происходило, мы жили как обычно. Только с улиц исчезли патрули.
Подойдя к столу и взяв стакан, Ян отхлебнул сока, а потом снова уселся в кресло, уставившись на водопад.
— Это было ужасно. Мы ждали мести, репрессий, карательных операций. А эйкоры просто… исчезли. Как будто их никогда и не было. Кира вся изнервничалась, ждала объявлений, угроз, ультиматумов. Люди собирались на улицах, обсуждали, что происходит. Кто-то радовался — мол, эйкоры испугались и сбежали. Кто-то паниковал — говорил, что это ужасно. А я смотрел в окно на пустые улицы и понимал, что жизнь изменилась, непонятно как, но уже не будет по-прежнему.
— И что ты чувствовал?
— Страх, — честно ответил Ян. — Холодный, животный страх. Потому что тишина была хуже любых угроз. А потом в один из дней мы поняли, что вы ушли насовсем, оставив нас самих с собой. Никто не показывал эйкоров по телевизору, их просто нигде не было. Здания стояли открытыми, но там было пусто. Они покинули наши города и исчезли непонятно куда.
— Это было странно. Представь, что ты живешь рядом с соседом, пусть и не очень приятным. А потом просыпаешься, а его дом пуст. Окна открыты, дверь не заперта, и никого нет.
— Сначала люди не поверили. Обыскали эйкорские центры, лаборатории, офисы. Везде было чисто, аккуратно, но пусто.
— Радовались?
— Праздновали, — вздохнул Ян. — «Мы победили! Мы прогнали захватчиков!» Устраивали митинги, жгли костры, пели песни. Думали, что вернули себе мир. А потом пошли слухи, что эйкоры забрали с собой всё лучшее. Всех учёных, лучших специалистов и свои технологии. Сначала никто не обратил на это внимания. Но потом люди забеспокоились: а где профессор Иванов? А куда делся главный инженер электростанции? А почему не работает новая больница? Оказалось, что вместе с эйкорами исчезли тысячи людей. Врачи, учёные, инженеры, программисты — все, кто работал с эйкорскими технологиями. Просто взяли и ушли.
— И не только люди. Исчезло оборудование из лабораторий, чертежи, базы данных. Всё самое современное, всё самое важное. Остались только старые технологии, которые люди ещё помнили, как обслуживать.
— Люди злились?
— О да! — кивнул Ян. — Кричали о предательстве, о том, что эйкоры украли наше будущее. Но какой смысл кричать, когда красть уже нечего? Они забрали не вещи — они забрали знания. А их не вернуть силой.
— Но это было справедливо, — тихо возразила Лулет.
Ян резко повернулся к ней.
— Справедливо? — изумился он. — Ты считаешь справедливым отбирать у людей их собственных учёных?
— Это были не ваши учёные, — спокойно возразила Лулет. — Это были люди, которые добровольно решили работать с нами. Которые понимали наши технологии и разделяли наши ценности. А когда началась охота на эйкоров, когда толпы людей убивали всех подряд, — как, по-вашему, должны были чувствовать себя эти учёные? — продолжила Лулет. — Они видели, как их коллег избивают на улицах, как взрывают лаборатории, в которых они работали.
Она поднялась с кресла.
— Мы предложили им выбор: остаться и рискнуть жизнью или уйти с нами. Большинство выбрали безопасность. Это их право, разве нет?
Ян молчал, обдумывая её слова.
— К тому же, — добавила Лулет, — технологии создавали мы. Наши разработки, наши открытия. Почему мы должны были оставить их людям, которые хотели нас уничтожить?
— Неважно, — зло буркнул он.
— Ну почему же неважно? — вдруг раздался приятный мужской голос.
Лулет и Ян резко обернулись. За разговором они не услышали, как кто-то подошёл. На дорожке перед террасой стоял высокий темноволосый мужчина средних лет, одетый в белый лессит.
— Отец! — воскликнула Лулет, вскакивая с кресла.