Фатерлянд

Пролог 2. Из отчизны…

21 марта 2010 года

Пхеньян, Корейская Народно-Демократическая Республика

Пак Ёнсу поздно вечером получил уведомление, что завтра он должен явиться с отчетом в Корпус 3. В Корпусе 3 размещался Комитет по национальной консолидации — орган, занимавшийся операциями против Юга.

Получить приказ после десяти вечера уже само по себе было плохим предзнаменованием. Кроме того, информация была передана непосредственно через Чан Чин Мэна, заместителя министра культуры. Это было невероятно — когда-то давно Чан сидел за одной партой с Паком в Военно-политическом университете имени Ким Чен Ира. За более чем тридцать лет, посвященных жесткому миру политики, Пак научился сторониться всех, кто выходил за рамки посредственности. Чан специализировался по теории искусств Западной Европы и после вступления в партию получил должность при Министерстве культуры. Пак, в свою очередь, изучал философию и английский язык и после окончания курса был принят в Главное политуправление Народной армии. Его зачислили в Главное Управление специальных операций. На протяжении шестнадцати лет Пак изучал также японский язык и последние четыре года преподавал его в своей альма-матер.

— Давненько не видались, — сказал Чан, входя в кабинет Пака. — Вижу, ты в порядке.

Теплые слова приветствия резко контрастировали с холодным выражением глаз за стеклами очков. В последний раз Пак и Чан виделись около десяти лет назад. Пак знал Чана, как человека, который всегда умеет держать себя в руках, но сейчас Чан выглядел необычайно возбужденным. Его синий пиджак напоминал одежду телевизионного комика, а синтетический галстук был бордового цвета. На рубашке, что прикрывала выпирающий, словно у знаменитой гигантской ящерицы из Пхеньянского зоопарка, живот, желтело пятно. Носовым платком Чан вытирал струившийся по лбу и щекам пот, хотя температура в кабинете явно к этому не располагала.

Получив от охраны предупреждение о том, что к нему направляется Чан, Пак сразу же выключил ноутбук. В этот самый момент он просматривал домашнюю страницу японского Кабинета министров. И хотя он имел полное право на посещение подобных сайтов, все же Пак не был уверен в своих коллегах — мало ли что? В последнее время в Политбюро требовалось особенно внимательно следить за своими действиями и словами. За прошедшие три года демократическая администрация США смягчила свою позицию по отношению к КНДР. Вследствие наметившегося сближения, политические интересы Республики несколько изменились, что привело к возникновению реформистской фракции в правительстве и отстранению от руководящих постов сторонников «жесткой линии». Также репрессиям были подвергнуты те, кто выступал за серьезные реформы и экономическую либерализацию.

Ходили упорные слухи, что Великий Руководитель товарищ генерал Ким Чен Ир может отказаться от власти. Однако о передаче полномочий военным даже и речи быть не могло. А среди реформистов не находилось достаточно харизматичного лидера. Ни американцы, ни китайцы не хотели начала смуты. Но независимо от того, чья сторона — реформистов или сторонников «жесткой линии» — одержала бы победу, вопрос замены Великого Руководителя Ким Чен Ира на коллегиальный орган государственного управления все еще оставался в далекой перспективе. Сам Вождь дважды заявил в прессе и по телевидению, что «оттепель еще далека». Кроме того, упоминалось его высказывание о том, что «в марте все грибы ядовиты», то есть что преждевременные слова и действия в данном направлении могут нанести серьезный вред политической системе государства. Говорилось также, что теперь основным источником национальной угрозы является уже не Америка, а Япония, однако Пак не нуждался в напоминании, насколько опасно это может быть. Не меньшую опасность представляло отнесение себя к реформистскому или традиционалистскому лагерю. И быть может, теперь Чан явился сюда в столь поздний час, когда уже никого нет, чтобы найти жертвенного козла из тех, кто «застрял посередине»… А может, он решил выведать что-нибудь о деятельности Пака или же прощупать его на предмет какой-нибудь тайной связи с американцами.

— Товарищ Пак, прошу меня извинить за неожиданный визит в такое позднее время, — произнес Чан, вытирая вспотевший лоб и глядя на часы — серебряный «Ролекс» с выгравированными инициалами Великого Руководителя. Благодаря знакомствам Чана с представителями европейского кинематографа Родина имела возможность получать техническую поддержку от некоего шведского производителя полупроводников, ну и «Ролексы» в придачу.

— Не беспокойтесь, — кивнул Пак. — Как вам известно, я, несмотря на свой возраст, до сих пор не женат, так что торопиться домой мне незачем. Да и, как говорят: «Зимняя бабочка — редкий гость».

Хотя Пак льстил из осмотрительности, все же ему стало неловко из-за того, что он сравнил своего гостя, пятидесятилетнего мужчину, с бабочкой.

— Благодарю вас. Старые знакомые важнее всего на свете. Но какой прекрасный вид из вашего окна на Тэдонган! И наконец-то снова зажигают освещение на мосту Чусон! Может, огни и не так ярки… но их следует рассматривать как символ успехов последнего десятилетия и как знак верности политики нашего Вождя.

Занавеси на окне были чуть раздернуты, и открывался вид на неспешно текущие воды реки; над мостом, который последние десять лет по ночам был погружен во мрак, горели тусклые фонари. И даже количество лодок на реке увеличилось. Возможно, трудные времена миновали, как предположил Чан. Впрочем, если это и так, то не из-за экономического роста, а лишь благодаря той поддержке, которую КНДР начали оказывать США и Китай, когда стало понятно, что страна стоит на краю бездны.

— А кстати, товарищ Пак, вы всегда засиживаетесь на службе допоздна? Я слышал, ваше зрение уже не то, что было когда-то.

Что крылось за этими словами? Легкое поддразнивание старого холостяка и этакого «вечного студента»? Или же это тонкий намек, завуалированная критика государственного служащего за то, что он использует компьютер поздно вечером, несмотря на всеобщую бедность и хронический кризис власти?

Чан был уроженцем Пхеньяна, тогда как Пак появился на свет в маленькой деревушке у подножия гор Пуксу и Пек, что на северо-востоке. Еще учась в начальной школе, трудолюбивый Пак спал не больше четырех часов в сутки. Причиной его безбрачия была любовь к Ли Соль Со, однокласснице, умершей от туберкулеза. Ли родилась в городе Кэсон и была беззаботной и доброй девушкой. Убедившись, что никто не сможет сравниться с Ли, Пак решил навсегда остаться холостяком.

Чан был прав, намекая на то, что из-за постоянного сидения за компьютером зрение Пака стремительно ухудшалось. Для лечения недуга Партия даже снабжала его очень дорогим маслом из печени миноги. Но почему же Чан, который, несомненно, знал об этом, спрашивал о причинах трудового энтузиазма?

— Я живу один, — сказал Пак, делано улыбаясь. — И кроме службы, у меня нет никаких дел.

В дверь постучали, и в кабинет вошел охранник с чаем. Увидев захламленный стол Пака, он замялся, не зная куда поставить чашки. И все-таки, следуя инструкции, запрещающей рассматривать кабинет, мебель, посетителей и компьютер, не сфокусировал взгляд ни на чем. Пак смахнул несколько бумаг, охранник поставил чашки на стол и бесшумно, словно тень, удалился.

Пак отпил чая и произнес:

— Недавно пришлось прочитать и проанализировать огромный объем документов.

Это было правдой. После президентских выборов в Соединенных Штатах ситуация в Восточной Азии кардинально изменилась.

Чан отвернулся от окна, и его лицо сделалось серьезным.

— Мне хотелось бы узнать о ваших исследованиях. Что нам делать с ситуацией в Японии?

Пак хорошо понимал озабоченность Чана этой темой, но для чего нужно было затевать этот разговор так поздно вечером? К тому же японский кризис подробнейшим образом освещался в северокорейской прессе. «Возможно, — подумалось Паку, — это просто наводящий вопрос».

— Я просматривал сайт японского кабмина. На этой неделе их правительство приняло решение повысить ставку потребительского налога на два с половиной процента. Таким образом, ставка достигнет семнадцати с половиной процентов. Кроме того, они намереваются принять закон об увеличении численности Сил самообороны без внесения изменений в Конституцию. Оппозиция выдвинула лозунг с требованием сменить проамериканский патриотизм патриотизмом антиамериканским. Такие настроения распространяются не только в среде бедняков, но также и среди среднего класса и даже истэблишмента. Правительство, судя по всему, понимает, что начинает припекать, и отчаянно ищет компромисса с оппозицией и ее сторонниками. Как пишет «Асахи симбун», правые члены Либерально-демократической партии, которые составляют оппозиционное ядро, призывают реализовать резервы, размещенные за рубежом, для финансирования дальнейшей милитаризации, и этот призыв также находит широкий отклик. Но другое влиятельное издание, «Майнити симбун», придерживается мнения, что японский иностранный капитал, в том числе и облигации, был полностью исчерпан попытками укрепить курс иены. Наиболее пессимистически настроенные экономисты считают, что правительство бессильно предотвратить крах экономики. И это, вполне возможно, не преувеличение. — Пак говорил сдержанно, стараясь касаться только того, что уже было известно всем. — На мой взгляд, Япония со своей разрушенной экономикой стоит на перепутье. Оппозиция требует наращивать мощь Сил самообороны, а стоящая сейчас у власти либеральная администрация позволяет этой власти ускользнуть. И если государственные посты займут сторонники «жесткой линии», то Япония откажется от конституционного пути и сразу же станет ядерной державой. Но даже если у японцев имеется технология создания атомного оружия, у них все равно нет средств доставки. Средства массовой информации на этот факт закрывают глаза. Япония серьезно отстала в ракетной отрасли, и у нее нет стратегических бомбардировщиков. Как следствие, не может быть и речи о рисках, связанных с наличием даже сдерживающего оружия, не говоря уже о возможности превентивного удара.

Он сделал короткую паузу и продолжил:

— В любом случае последствия инфляции оказались крайне тяжелыми. Как государственные, так и частные финансовые ресурсы исчерпаны. После падения иены были повышены пошлины на импорт не только нефти, но и кормового зерна. Общественность обеспокоена тем, что импорт как продуктов питания, так и нефти прекратится совсем. Эта обеспокоенность играет на руку сторонникам милитаризации. В плане калорийности японские продукты дотягивают только до сорока процентов. Но для зерновых, включая корма для домашнего скота, показатель падает до тридцати пяти процентов, что ниже, чем у нас в Республике. По мере того как иена продолжает падать, Япония непременно столкнется с продовольственным и энергетическим кризисами. Стоило появиться слухам о подобном исходе, как США немедленно подняли цену на кормовое зерно на треть. Это привело к тому, что все главные печатные органы страны выступили с единодушным протестом против таких действий Америки. «Йомиури симбун» утверждает, что уже сейчас может умереть от голода и замерзнуть огромное количество бездомных.

Чан Чин Мэн сосредоточенно слушал. Он еще не объяснил Паку цели своего визита, и тот склонялся к тому, что главный разговор еще впереди.

— Мне хотелось бы узнать от вас, в каком направлении развиваются отношения Японии и Китая, — сказал Чан.

«Может быть, теперь он наконец подойдет к делу?» — внутренне подобравшись, подумал Пак.

Отношения Республики с Поднебесной были довольно сложными, и японо-китайский вопрос стоял весьма остро. Если демократическая администрация Вашингтона продолжит курс на сближение — например, предложив поставки продовольствия и топлива в обмен на ядерное разоружение КНДР, — воссоединение Севера и Юга было бы решенным вопросом. Но Китай, конечно, будет делать все возможное, чтобы противодействовать исполнению этой долгожданной мечты. Ведь объединение обеих Корей означало бы исчезновение буферной зоны между Китаем и США, в результате чего обе страны окажутся лицом клицу. Кроме того, ясное дело, что Вооруженные силы единой Кореи получат значительную помощь от американцев оружием, и помешать этому китайцам будет трудно. Таким образом, дружба с Китаем являлась для Республики своего рода ахиллесовой пятой.

В ведомстве Пака распространялись слухи, что в части плана создания более или менее удобного марионеточного режима китайское правительство готовилось перевезти Великого Руководителя в Пекин, как только тот откажется от власти. Но даже если такое и было бы возможно, в Республике все равно не прекратятся борьба за власть, доносы и политический сыск. Никогда еще Великий Руководитель не присматривался столь пристально к настроениям в Народной армии, ища верные признаки измены и мятежа… Однако у сторонников «жесткой линии» наблюдалась прямо-таки аллергическая реакция даже на малейший намек на попытку мирного воссоединения. Отказ от идеи вторжения в Южную Корею автоматически означал для них полное подчинение американской военной машине.

— Товарищ Чан, — произнес Пак, — обсуждение китайского вопроса требует особой осторожности. Полагаю, вы понимаете, о чем я говорю. В моих исследованиях много такой информации, о которой я не могу свободно говорить даже со своим старым другом, приближенным к власти.

Чан, видимо удовлетворенный таким ответом, кивнул. Он выпрямил спину, принимая официальный вид, и наконец заговорил о цели своего визита. В его голосе слышалось некоторое напряжение, слова звучали отчетливо и с возвышенными нотками:

— У меня есть поручение информировать вас о том, что завтра в десять часов утра вам надлежит явиться в Корпус три для отчета. О том, кто отдал такой приказ, вам будет сообщено по прибытии. Вас будет ждать автомобиль от Отдела управления и организации. Более мне ничего не известно.

Утром в небе звенели жаворонки, хотя все еще было прохладно. Высаженные у входа в здание, где работал Пак, саговники были сплошь покрыты инеем. Спустившись по ступенькам, Пак обвел взглядом территорию. Окруженный шестиметровой стеной, Военно-политический университет имени Ким Чен Ира совсем не напоминал обычный вуз. Здесь не было спортивных площадок, а весь комплекс зданий напоминал скорее штаб-квартиру какой-нибудь крупной корпорации. Внутренняя жизнь университета была закрыта от широкой публики. Изначально университет был создан как учебный центр для агентов служб, работавших против Юга, однако в последние годы в учебный план внесли такие дисциплины, как иностранные языки, компьютерные технологии, современные экономические теории и прочее.

По настоянию секретаря Пак взял с собой стеганое пальто. Небо хмурилось по-зимнему, прогнозы предупреждали о понижении температуры.

Это шерстяное пальто подарила ему мать в тот год, когда Пак вступил в члены Политбюро. С тех пор он так и носил его, отдавая в ремонт через каждые три-четыре года.

Всякий раз, продевая руки в рукава, Пак вспоминал маму. Она жила тем, что обрабатывала клочок земли в родной деревне. Что до отца — тот погиб во время Войны за объединение. Хотя члены семьи павшего за Родину классифицировались как «революционные кадры» и имели преимущество при вступлении в Партию, мать Пака сама, без посторонней помощи, несмотря на лишения и страдания, поставила на ноги и его, и двух его сестер. Во время голода в девяностые Пак несколько раз в год оправлял ей талоны на питание — рис и свинину, но мать, судя по всему, неизменно жертвовала их местному штабу Трудовой партии. Питаясь клецками, состоявшими преимущественно из сосновой коры, мать говорила, что она — просто корень великого и сострадательного древа, взращенного Вождем, и все, что может, отдаст для его процветания. Она презирала тех, кто продавал ворованную медную проволоку на черном рынке, чтобы спастись от голода. Короче, его мать была чище, чем самая изысканная шелковая ткань, и, если бы Пака уличили сегодня в каком-либо государственном преступлении, для нее это стало бы последним ударом.

У ворот стоял охранник, недавний выпускник университета. Несмотря на холод, на нем была тонкая, без теплой подкладки униформа. Увидев Пака, охранник поприветствовал его, взяв винтовку на караул.

Машина, что должна была отвезти Пака в Корпус 3, прибыла на тридцать минут раньше и ждала перед крытым въездом, так как гражданским автомобилям строго запрещено находиться на территории кампуса. Это был немецкий автомобиль с номером «216», в честь даты рождения Товарища Генерала. Это подразумевало, что машина является подарком какого-нибудь высокопоставленного чиновника. С пассажирского сиденья поднялся человек и распахнул заднюю дверь со словами:

— Профессор Пак, я буду сопровождать вас!

На вид мужчине было под сорок. Пак видел его впервые. Мужчина устроился рядом с водителем, а Пак сел на мягкое заднее сиденье, обитое кожей, скрестил руки и прикрыл глаза. «В свете потепления отношений Республики с американцами и Югом не совсем понятно, какое дело может быть у Бюро народного воссоединения к японоведу?» — думал он.

Машина тронулась, и Пака охватило предчувствие беды.

Широкая набережная Тэндогана была совершенно пуста. Впереди виднелся остров Янкак. Машина набрала скорость и двинулась в сторону Чан Кван авеню. Скоро из станций подземки хлынут потоки служащих, спешащих на свои рабочие места. А еще через два часа появятся туристические автобусы, которые плотно забьют всю стоянку у Башни Чучхе. Пак испытывал почти что нежные чувства, когда ему случалось бывать здесь. Между бетонными коробками зданий (хотя Пак жил в Пхеньяне более тридцати лет, он никак не мог привыкнуть к их виду) открывался умиротворяющий вид на реку. Легкий ветерок шевелил недавно проклюнувшиеся листья ив, росших по сторонам пешеходной дорожки. Пак любил посидеть здесь на скамейке, рассеянно глядя на берег, а если позволяло время, то и немного прогуляться в одиночестве.

Весной над рекой стелился туман; летом, после неожиданных кратковременных ливней, в воздухе повисали радуги. Осенью деревья одевались в багрянец, а зимой прозрачность воздуха давала ощущение полного слияния с духом самой реки. Пак и Ли Соль Со, когда им было по двадцать лет, часто прогуливались здесь вместе. Тогда, в начале семидесятых, вдоль прогулочной дорожки стояли лотки со всякой снедью: засахаренными яблоками и сладкими рулетиками «каракжипанг». Они покупали чего-нибудь перекусить и присаживались на скамеечку, рассуждая о будущем или о своей родной деревушке. Им никогда не приходило в голову подержать друг друга за руку, не говоря о том, чтобы поцеловаться.

Показалась бронзовая статуя Ким Ир Сена. Увидев ее, Пак немного воспрянул духом. По сравнению с недавно возведенным гигантским монументом на холме Манъёндае, она, казалось, более точно отражала образ Великого Вождя. Глядя на выступающую из тумана фигуру, Пак напомнил себе, что сейчас не время для воспоминаний и сантиментов. Он направлялся в Корпус 3, и нужно было собраться и приготовиться к тому, что его там ожидало.

В центре города машина сбавила скорость. На пересечениях главных дорог ей салютовали патрульные инспекторы и часовые. В салоне царило молчание. С того момента, как они отъехали от университета, сопровождающий не проронил больше ни слова, а Пак, не зная, для чего его вызвали, тоже не был склонен к разговорам. Но когда машина остановилась на красный свет у самого большого и знаменитого в Республике ресторана «Окрюкван», сопровождающий внезапно повернулся к Паку и робко осведомился, может ли он задать профессору вопрос. В его тоне было что-то, вызывающее доверие, и Пак почувствовал некоторую симпатию к этому человеку.

— Да, конечно.

Дальше произошло неожиданное.

— Вы когда-нибудь пробовали пиво «Кирин»?

— Да, — улыбнулся Пак. — Изредка пробовал. А почему вы спрашиваете?

— Я понимаю, что это упадничество, но все же надеюсь, что моя приверженность делу Партии даст мне возможность попасть в «Окрюкван» и заказать там себе кружечку.

Он застенчиво рассмеялся, и вместе с ним улыбнулся и водитель. Простой рабочий или служащий после таких слов имел бы все шансы направиться в лагерь для перевоспитания. Но у секретаря высокопоставленного чиновника из Корпуса 3 все же была более высокая степень свободы. Пак уверил мужчину, что если он останется непоколебимым в своих убеждениях и сделает все, что только потребует от него Партия, то, вероятно, у него появится такая возможность.

Пак взглянул в сторону ресторана. У входа уже собралась очередь, хотя до обеда оставалось еще четыре часа. Помимо партийцев, военных и представителей высших эшелонов власти, в ресторан мог попасть и обычный гражданин. Но для этого он должен был получить на своем рабочем месте талон на питание. В столичных организациях и на фабриках ежедневно среди служащих распределялось двести таких талонов, да и то дававших право на холодную лапшу. Шанс получить его равнялся приблизительно одному к тысяче. Те, кому не повезло, приходили сюда в надежде приобрести талончик у спекулянтов. Спекулянты были сплошь инвалидами. Они покупали талоны на черном рынке и продавали их по сильно завышенным ценам. Полицейские агенты закрывали на это глаза, так как сами имели прибыль с бизнеса.

По прибытии в Корпус 3 сопровождающий препроводил Пака до стойки приема. Оттуда вместе с подтянутым офицером Народной армии Пак дошел до лифта и спустился на уровень № 2. Затем они прошли по темному и узкому коридору и остановились у невзрачной металлической двери, окрашенной в серый цвет. Дверь отворилась, и на пороге Пака приветствовал Ким Квон Чоль — заместитель директора Четвертой секции Отдела руководства и организации.

— Благодарю вас, профессор Пак, что вы посетили нас. Полагаю, можно обойтись без формальностей. Пожалуйста, проходите и садитесь.

Ким Квон Чоль был фигурой легендарной. На свой нынешний пост он был назначен в возрасте всего тридцати восьми лет, будучи доверенным помощником Чан Сон Тхэка, зятя Вождя. Даже после расстрела покровителя[3], Киму удалось остаться на плаву. Ким обладал острым умом и имел репутацию хладнокровного человека. Он ловко вел свою игру, успешно управляя Специальной экономической зоной Кэсон.

Ким провел Пака в помещение с табличкой «Проекционная № 1». Помещение несколько отличалось от проекционных в других правительственных зданиях, развлекательных учреждениях и гостиницах. Площадь — около пятидесяти квадратных метров; три ряда кресел, расставленных веером и обращенных к небольшому экрану.

Пак сел в третьем ряду на дальнее правое кресло. Стены и пол зала были покрыты толстым серым линолеумом; темно-красные кожаные сиденья с широкими спинками снабжены подлокотниками, в которые были вмонтированы алюминиевые пепельницы. В зале находилось около десяти человек в военной форме. Все курили сигареты с фильтром. По запаху Пак догадался, что это были японские «Севен Старз». От сильного напряжения ему тоже захотелось курить, и он уже потянулся к карману, как вспомнил, что у него всего-навсего китайский аналог с дымом вырви глаз, а собравшиеся здесь, судя по всему, курили «Севен Старз» постоянно.

Кроме стола перед экраном, больше не было никакой мебели. Пол сверкал чистотой. Но что самое странное, на стенах не было ни одной фотографии Вождя и его сына. Впервые Пак находился в помещении без фотографий Великих. В инструкции по эвакуации в случае вторжения войск Южной Кореи четко предписывалось спасать в первую очередь именно фотографии Отцов нации. Следовательно, в этом помещении наличие столь священных вещей не считалось обязательным.

— Мы хотели бы показать вам довольно-таки необычный фильм.

Застрекотал проектор, и показ начался. Сидевший слева от Пака плотный мужчина кашлянул, прочищая горло, и погасил окурок. Случайно скользнув взглядом по его лицу, Пак узнал Чхве То Чола. Чхве также был одет в военную форму. Однако три года назад, когда Пак встретил его на банкете в избирательном округе Трудовой партии Тэзон, Чхве щеголял в превосходном дорогом двубортном костюме, каких Пак никогда доселе не видел. Людей, что могли безнаказанно позволить себе носить такую одежду, в КНДР было мало. Чхве долгое время занимался операциями против Южной Кореи, служа в секретариате Министерства внешних связей. Кроме того, он управлял компанией «Моран Трейдинг», которая находилась под крылом Отдела по специальным операциям Генерального штаба Народной армии.

Едва только на экране показались первые кадры, Пак ощутил, что у него потеют ладони. Сюжет фильма относился ко временам Второй мировой. В ленте рассказывалось о специальной операции, разработанной нацистами. Фильм шел на английском без корейских субтитров и без дубляжа. В самом начале показали комический ролик с длиннолицым американцем и собакой, смысл которого заключался в том, что воспитывать женщину суть то же, что и дрессировать собаку. Все присутствующие громко заржали. Пак отметил про себя, что собравшиеся понимают разговорный английский, а для Республики это большая редкость. Но он не стал ломать голову над этим вопросом, тем более что скоро его внимание полностью захватил сюжет фильма. Действительно, история оказалась весьма интересной.

Все началось с того, что одному из младших штабных офицеров приходит в голову одна дикая идея. Генштаб отвергает ее, но получается так, что о предложении офицера узнает сам Гитлер. Фюрер загорается этой идеей и приказывает незамедлительно готовить спецоперацию. Рота коммандос смешивается с группой еврейских беженцев на пассажирском лайнере, который следует в Нью-Йорк. Прибыв на место назначения, нацисты высаживаются и занимают Манхэттен. Они носят военную форму, но при этом объявляют себя антифашистскими активистами, ускользнувшими от Гитлера, и говорят, что намерены установить в Нью-Йорке новый политический режим. Гитлер подтверждает, что это действительно так, и уведомляет противника, что его совсем не волнует, если американцы перестреляют высадившихся, как шпионов. Однако американская армия ничего не предпринимает против «повстанцев», так как множество гражданских в таком случае могут оказаться в заложниках. Тем временем, согласно плану Гитлера, группа бойцов, готовых пожертвовать собой, направляется в Вашингтон с целью убийства президента Рузвельта и иных высокопоставленных политиков. Но один из коммандос влюбляется в какую-то официантку и переходит на сторону американцев. Боевая группа «повстанцев» раскрыта и уничтожена. В конце фильма Гитлер в кругу своих приближенных, смеясь, рассказывает эту историю и сожалеет лишь о том, что такая изящно задуманная операция провалилась.

После заключительных титров в зале зажегся свет, и аппарат загудел, перематывая пленку назад.

Ким Квон Чоль вышел к экрану.

— Товарищ Ли Тон Хо, что вы думаете о просмотренном фильме? — спросил он худого человека, что сидел посередине первого ряда.

Ли занимал ведущий пост в Оперативном управлении Секретариата партии и держал под контролем инвестиционные банки и торговые компании в Раджине, Сонбонге и Синыйджу. Поглаживая подбородок, он сказал, что кино показалось ему довольно занимательным.

— Но могу ли я спросить, почему именно эта группа товарищей была выбрана для просмотра?

С этими словами Ли повернулся в кресле и указал на Пака. Только в этот момент тот понял, что является объектом пристального внимания всех собравшихся. Все лица были ему знакомы: с кем-то он учился в университете, с кем-то работал в Политбюро. Между ними было одно общее: все, включая Ли и Чхве, участвовали в тех или иных диверсионных спецоперациях за пределами Республики. В первом ряду сидели бывший директор Иностранного отдела Института политических исследований Квон Чан Су, занимавшийся печатанием фальшивых долларов и отмыванием денег; Ким Су Квон, некогда служивший в Политбюро и разработавший план бомбардировки мавзолея в Рангуне; Хван Пен Ку, офицер командного центра Сил ПВО и директор тренировочной школы для подготовки операций против Японии. Во втором ряду расположился Ли Хён Су, глава Центра коммуникаций при Академии наук и главный администратор всех интернет-серверов КНДР. Справа от Ли сидел Ким Чан По, занимавшийся сбором и обработкой информации об американском военном присутствии в Японии и о японских Силах самообороны. Он был офицером Четвертого отдела Главного управления разведки и контрразведки Народной армии. Слева от Ли устроился Лим Кан Са, прикомандированный к Командному центру флота Японского моря, где он руководил контрабандой судостроительных материалов через китайскую и российскую мафию. Рядом с собой Пак увидел Чхве Хо Квёна — тот служил в команде, которая занималась переговорами по ядерной программе с Госдепартаментом США в девяностых. В то же время он тайно передавал информацию о происходившем в Министерстве внешних связей, где сам и работал. Дальше был Син Тон Вон из Командования обороны Народной армии, который отвечал главным образом за расквартирование и перемещения войск.

Таково было собравшееся в зале общество. Сливки сливок, элита из элит — мужчины от сорока до пятидесяти, представители реформистской фракции, которым удалось устоять под давлением антиамериканского лобби. Взглянув на них, Пак почувствовал, как по его рукам вверх и вниз волной пробежали мурашки. Но эти мурашки сильно отличались от тех, что он ощущал до этого, — он как будто собственной кожей понял, для чего здесь собрались все эти люди. Пак Ёнсу, вероятно, лучше всех в Республике владел японским языком, и об этом знали все, кто был сейчас в зале. Паку показалось, что на него смотрят с одной только мыслью: «Япония!»

— Повстанческая группировка, не являющаяся повстанческой группировкой! — изрек Ким Квон Чоль со своего места подле экрана. — Отделом организации и управления одобрен план об отправке такой боевой группы в… некий отдаленный город.

Где-то послышалось чирканье спички. «Отдаленный город»… Это могло означать только Японию. Пак понял, что присутствует при начале планирования важной спецоперации. Это было несомненным. Его охватило волнение, какое испытывают отцы в ожидании рождения своего ребенка. Как сотрудник Пятого отдела Управления специальными операциями он участвовал в стольких спецоперациях, что вряд ли уже мог сосчитать их. Но те миссии планировались Народной армией, а не Комитетом по национальной консолидации.

«Повстанческая группировка, не являющаяся повстанческой группировкой». Эти слова глубоко взволновали присутствовавших — отовсюду слышались отрывистые реплики. Двенадцать собравшихся в этом помещении человек были теперь творцами великого замысла, одного из тех, что меняют установившийся миропорядок. Как мужчины, солдаты, члены Партии, которым выпала великая честь родиться в Республике, — все они сейчас чувствовали величайшее возбуждение.

Любая диверсионная операция, в теории, должна была согласовываться с ЦК Партии, но на практике всегда обходились без формальностей. Дело в том, что все службы, привлекавшиеся к участию к той или иной спецоперации, имели в своем распоряжении свои собственные вооруженные формирования и средства финансирования. Более того, формальные процедуры были даже вредны: ни в одной стране парламент или Кабинет министров никогда не обсуждают целесообразность спецопераций и никогда не подтверждают факт их проведения. Спецслужбы любят всё скрывать и терпеть не могут огласки. Их дела не являются делами государства как такового. Операция никогда не строится по принципу четкой и единой цепи, ибо постоянный риск провала требует отсутствия видимых причинно-следственных связей, отсутствия сложных структур. И в то же время здесь никак не обойтись без взаимодействия различных организаций, выполняющих боевую задачу.

Можно привести такой пример, как убийство Кеннеди. В его подготовке принимали участие, как полагалось некоторыми исследователями, праворадикальные группировки, консерваторы из правительства, Министерство обороны, ветераны, ЦРУ, ФБР, а также мафия, кубинские иммигранты, полиция и даже иностранные наемники. Таким образом, здесь не было единой организации, не было единой цепи. Все действовали порознь, каждая группа играла свою строго определенную роль и не знала, кто руководит другими группами и чем конкретно они занимаются. То же самое характерно и для исламских и иных экстремистских и террористических группировок. Одна группа занимается подготовительной работой, другая собирает информацию, третья конструирует адские машины, четвертая доставляет взрыватели, пятая «репетирует» теракт, шестая укрывает исполнителей до срока начала операции, седьмая изыскивает нужный транспорт, восьмая устанавливает на машину взрывчатку, и так далее… При этом задачи каждой из групп формулируются подробнейшим образом. Каждая группа делает только то, что изложено в ее задании, и ни в коем случае не контактирует с другими. В назначенный день на месте остаются лишь непосредственные исполнители, все же остальные участники операции должны покинуть страну.

— Итак, профессор, — произнес Ким Квон Чоль, — скажите, сколько людей из Сил специального назначения в совершенстве владеют японским языком?

На мгновение Пак задумался, что имеет в виду Ким, говоря о совершенном знании языка.

— Если вы говорите о том, чтобы сойти за натурального японца, то боюсь, что таких не найдется. Ну, разве что мы начнем обучать людей из Чхонрёна… Вы намереваетесь внедрить агента под прикрытием?

Чхонрён являлся ассоциацией корейцев, постоянно проживавших в Японии, и фактически являлся посольством КНДР. Ким объяснил, что требуется не способность бегло говорить, а способность нормально понимать. Речь идет не о внедрении агента, сказал он, коммандос будут действовать тайно до приземления, а далее должны полагаться на силу своего оружия. Иными словами, для выполнения миссии им не нужно маскироваться под японцев, а только лишь в достаточной степени говорить и понимать по-японски.

Первой кандидатурой, по мысли Пака, мог бы стать Хан Сон Чин. Хан был исключительно талантливым, причем не только относительно владения японским. Это был отличный солдат и, что самое главное, — превосходный лидер… Затем он припомнил еще восьмерых — все его бывшие студенты, неплохо знающие язык.

— Девять человек найдутся, — ответил Пак на первоначальный вопрос.

— Только девять? — криво улыбнулся Ким. — Ну, делать нечего. Придется обходиться тем, что имеем.

Офицер безопасности принес Киму карту в масштабе миллион к одному. Тот развернул ее и положил перед собой. На карте были изображены северная часть острова Кюсю и Корейский полуостров.

— Операция состоит из трех фаз, — начал объяснять Ким. — В первой девять коммандос проникают в Японию и занимают некоторые объекты. Спустя два часа начнется вторая фаза: силами четырех рот спецназа мы занимаем береговой плацдарм. Обойдемся без окопов и мешков с песком. Наша цель — кровь и жизнь японцев!

— Какой город должен оказаться под ударом? — спросил Ли Тон Хо.

Хван Пен Ку указал на краешек острова:

— Вероятно, Фукуока. Спецназ должен закрепиться в жилом районе и удерживать его до подхода основных сил. После этого начнется третья фаза операции: наши войска в количестве ста двадцати тысяч человек высаживаются с моря в заливе Хаката.

В зале вновь послышался гул возбужденных голосов. Почти все разминали в пальцах сигареты.

— Повстанческая группировка, не являющаяся таковой, — повторял сидящий рядом с Паком Ким Чан По, неспешно выдыхая сигаретный дым.

— Если это повстанцы, то ни Америка, ни Юг не смогут атаковать Республику, не нарушив норм международного права, — сказал он, кивая. — Республика объявит, что атака на Японию — дело рук террористов, а не Народной армии. Южанам и США придется воздержаться от применения силы. А поскольку Конституция Японии прямо говорит об отказе от всяких военных действий, то их Силы самообороны не смогут напасть на Республику. А если Пхеньян так или иначе окажется под ударом, то тогда начнется полноценная война, и Сеул через тридцать минут будет стерт с лица земли. Никто — ни Юг, ни США, ни Китай с Россией — не желают такого исхода.

Да, план был действительно хорош, и Пак Ёнсу не смог сдержать волнения. Их южный сосед не пострадает, Республике ничего не угрожает! Война будет вестись на чужой земле. Прольется кровь, и города будут обращены в руины, но в той стране, которая когда-то правила Кореей и насильно перемещала огромные массы людей, создав предпосылку к разделению Отечества, — на земле ненавистной Японии!

— Не потребуется ли нам помощь от тамошних соотечественников? — поинтересовался Квон Чан Су, который имел контакты с Ассоциацией японских корейцев.

Ким Квон Чоль мотнул головой:

— Даже если Чхонрён предложит свое содействие после того, как спецназ займет Фукуоку, мы им откажем. После этого всякая попытка выйти с нами на связь будет решительно пресекаться. Позвольте вам напомнить, что план уже одобрен Отделом организации и управления. Существует опасность утечки информации. Чхонрён находится под постоянным наблюдением японских спецслужб и буквально кишит их агентами. К тому же корейцы первого поколения почти все уже вымерли, и характер организации полностью изменился. У большей части молодого поколения уже сложился японский образ мышления. Вследствие общественного возмущения из-за похищения граждан Японии, а особенно после Пхеньянской декларации[4], они потеряли всякую лояльность по отношению к нашему Отечеству. Вождь всегда говорил: «Воспитанный собаками волк становится собакой». Следовательно, Чхонрён не будет иметь никаких преференций. Мы будем относиться к ним так же, как к японцам! Позже я переговорю об этом со всеми по отдельности. — Он обвел собравшихся взглядом. — Операция будет отличаться в каждой своей фазе. Будут назначены командиры, а также создана временная система управления войсками. С того момента, как наши войска высадятся в заливе Хаката, задачу можно считать выполненной. Важно запомнить одно: в Японию вторгается не Корея.

Энергично кивая, Син Тон Вон прошептал на ухо Чхве Хо Квёну: — Интересно знать, кого пошлют на Фукуоку в третьей фазе операции?

Чхве некоторое время размышлял, а потом, многозначительно улыбнувшись, сказал:

— Возможно, Четвертый дивизион или Восьмой корпус спецназа.

Оба подразделения находились под командованием офицеров, принадлежавших к сторонникам «жесткой линии» и рассматривались как потенциальная угроза для грядущего воссоединения. В среде военных ползли бесконечные слухи о готовящемся государственном перевороте, решающую роль в котором должен был сыграть именно Восьмой корпус. Поэтому партийное руководство хотело держать эти подразделения под особым контролем. Командир корпуса, посланный в Фукуоку, должен был быть уверен, что, командуя «повстанцами», применяет военную хитрость, и если Республика сочтет его предателем, то это будет сделано только лишь для дезинформации противника. Офицеры, опасавшиеся, что воссоединение обеих Корей оставит их ни с чем, должны были гордиться порученным им важным и благородным делом.

Лим Кан Са поинтересовался, какова же конечная цель запланированной миссии, на что Ли Хён Су заметил, что, возможно, не имеет смысла принимать решения по одному, и с этим согласились и Ким Квон Чоль, и Чхве Хо Квён.

Пак подумал, что если бы «повстанцы» и американцы схлестнулись в сражении, то это было бы уже само по себе достижение. Этого будет достаточно, чтобы успешно перенести буферную зону между США и Китаем на Кюсю. Правда, существовала вероятность столкновения с американскими вооруженными силами, дислоцированными в Японии. У японского правительства нет ни расчетов, ни смелости, чтобы начать войну, втянув в нее жителей Фукуоки. Япония может даже и вовсе отказаться от Фукуоки.

— Если бы Япония получше управляла своей экономикой, такая операция вряд ли была бы возможна, — молвил Ли Тон Хо.

— Дело не в этом, — возразил ему Чхве Хо Квён, демонстрируя свою проницательность, которую он развил на службе в Вашингтоне. — В любой стране, где попираются законные интересы, очень трудно оживить и восстановить экономику. В случае с Японией крайне необходимо было закрыть финансово убыточные псевдо-правительственные корпорации. Но этого не сделали, а просто решили изменить Конституцию. Представьте, к примеру, корпорацию, которая, будучи не в состоянии получать прибыль, прекращает все попытки в данном направлении и начинает заниматься пустяками, вроде совершенствования корпоративной философии. Так что Япония — это умирающий слон, которому не хватило воли вылечить себя.

Хван Пен Ку поднял руку и спросил, выбрано ли для операции название. Ким Квон Чоль вскинул руки и призвал всех к молчанию.

— Выбрано, — сказал он, улыбаясь. — В Республике есть только один человек, который мог дать название такой операции.

Ким набрал в легкие воздуха, оглядел весь зал и громко провозгласил:

— Из Отчизны с любовью!