Филарет Московский

Глава десятая АРХИЕПИСКОП ФИЛАРЕТ МОСКОВСКИЙ 1821–1823

— Благодать вам и мир от Бога Отца нашего и Господа Иисуса Христа! — так словами апостола Павла из послания к римлянам приветствовал архиепископ Филарет свою московскую паству.

Москва! Как ни избито повторять пушкинские строки, а лучше Александра Сергеевича не скажешь: «Сколь много в этом звуке для сердца русского сплелось!»

В начале XIV века святитель Петр, митрополит Киевский и всея Руси, обосновался здесь и первым среди русских архипастырей получил наименование «Московский». Святитель Алексей, воспитатель Дмитрия Донского и друг преподобного Сергия Радонежского, вдохновитель борьбы за независимость от Орды, закончил дело переноса митрополии в богохранимый град Москву и стал последним главой Русской православной церкви, носившим титул митрополита Киевского, а потомки также прозвали его Московским. Хотя официально только через столетие епархия совершенно отделилась от Киевской митрополии, стала именоваться Московской и всея Руси и была поставлена первою в числе епархий Константинопольского престола. Ее митрополиты до учреждения патриаршества избирались и поставлялись независимо от патриарха Константинопольского.

При святителе Ионе Русь отвергла Флорентийскую унию, а Московская церковь стала автокефальной. Под своей епитрахилью Иона спасал юного князя Ивана Васильевича, будущего Ивана III Державного, создавшего мощное государство, в семь раз больше того, которое ему досталось от отца. А святитель Симон во времена правления этого государя многажды созывал церковные соборы, один из которых покончил с так называемой ересью жидовствующих.

Святитель Макарий создал свод «всех чтимых книг на Руси» — Великие Четьи минеи, которые так и вошли в историю под названием Макариевских. При нем началось на Руси книгопечатание, он открыл на Москве типографию Ивана Федорова для печатания священных и богослужебных книг. Входя в Избранную раду, Макарий имел огромное влияние на молодого Ивана Грозного, в 1547 году он венчал его на царство, способствовал его браку с Анастасией Захарьиной, вдохновлял на завоевание Поволжья и взятие Казани. На Макарьевских соборах канонизированы многие русские святые, включая благоверного князя Александра Невского.

После смерти Макария продолжатель всех его дел митрополит Филипп (Колычев) старался смягчить ожесточившийся нрав государя Грозного: «Повинуюся твоей воле; но умири же совесть мою: да не будет опричнины! да будет только единая Россия! ибо всякое разделенное Царство, по глаголу Всевышнего, запустеет. Не могу благословлять тебя искренно, видя скорбь отечества». И царь смягчался, но, видя измену, вновь начал казни. Филипп не хотел благословить новое ожесточение, подвергся суду, низложению, ссылке и скончался в Успенском Тверском монастыре. В «Житиях святых» Димитрия Ростовского указано на то, что его убил Малюта Скуратов, но нет точных доказательств ни у сторонников версии убийства, ни у тех, кто стремится оградить Ивана Грозного отложных обвинений.

Во времена патриаршества Москва стала стольным градом патриарха, а Московская епархия обращена в патриаршую область, которая после кончины патриарха Адриана по 1742 год управлялась иноепархиальными архиереями. В 1742 году Московская епархия (митрополия) восстановлена. В 1799 году к ней присоединена упраздненная Коломенская епархия в качестве викариатства. Большой Успенский собор был по-прежнему оставлен первопрестольным, верховным собором Московским и Всероссийским.

Митрополит Платон (Левшин) являлся одним из великих московских архипастырей, а ведь Филарет начинал под его омофором. Став митрополитом Московским, Платон первым делом высоко поставил Московскую духовную академию, построил при ней общежитие, называвшееся бурсой, и довел число учеников с трехсот человек до тысячи. Он завел малые школы при монастырях, заботился о развитии в питомцах подлинной веры и церковности, зорко отмечал и выдвигал самых даровитых. Сколько их были даже отмечены прибавлением прозвания «Платонов» к собственной фамилии. Мог бы называться Дроздовым-Платоновым и Филарет, но почему-то не стал.

Будучи почитателем преподобного Сергия, Платон написал ему акафист, а его ученик Филарет вскоре напишет новое житие. Много делал Платон для украшения Троице-Сергиевой лавры. Много было у него и врагов, поскольку он решительно боролся с пороками, коих немало наблюдалось в среде священников. Яростно ополчался он против атеизма, сквозняком ходившего по России из Европы. Но столь же яростно восставал против церковного ханжества, во все века сильно способствующего распространению атеизма. Боролся он и против излишне витийственного, изощренного слога церковных писаний, провозглашая его неприличным. «Проповедник должен беседовать с людьми различного состояния и понятия, а потому необходимость требует, дабы духовная беседа была всякому удобопонятна», — говорил он. «Витийство полезно, чтобы истину, всеми признаваемую, в краснейшем и лестнейшем представить виде, но где надобно оную, ложью пожираемую, защитить и доказать, там оно не только есть излишне, но и вредно; излишне: ибо правды лицо само по себе прекрасно; вредно: ибо дает подозрение, что защитник побеждает не тем, что истина на его стороне… но тоном слов своих и чародейством красноречия».

Больше всего Платон любил произведения Иоанна Златоуста, и самого его нередко именовали Московским Златоустом. Точно так же вскоре станут называть и его ученика — Филарета.

В 1805 или 1806 году у Платона был первый удар, после которого он стал передавать дела своему викарию епископу Августину. В 1811 году его окончательно парализовало, и он был освобожден от исполнения должности до полного выздоровления, коего так и не дождались. Перед Бородинским сражением он порывался ехать на поле брани, дабы воодушевлять воинство русское, но так и не смог преодолеть телесную слабость. Накануне вступления французов в Москву митрополита Платона привезли из Вифании, чтобы он мог навсегда попрощаться с любимой столицей. Он предчувствовал, что уже никогда не увидит ее. 28 августа 1812 года Платон сидел на главном крыльце Чудова монастыря и горько плакал. 1 сентября он вернулся в Троицу. 11 ноября его не стало.

Когда летом 1811 года митрополита Платона разбил паралич, его сменил викарий Московской епархии епископ Дмитровский Августин (Виноградский). Он так и не успел стать митрополитом. В 1818 году его возвели в сан архиепископа Московского и Коломенского, а спустя год он скончался от чахотки.

Новым московским архипастырем стал Серафим (Глаголевский). Выпускник Московской духовной академии и Московского университета, преподавал в Троицкой семинарии латинский язык, историю и риторику, потом философию и богословие в академии, с начала нового столетия стал епископом, долгое время возглавлял Смоленскую кафедру. После войны с Наполеоном владыка Серафим был тверским архиепископом. Филарет дважды последовал ему: сначала сменил Серафима в Твери, затем — в Москве.

Серафим был московским архипастырем с 1819 по 1821 год. Нравом он отличался суровым, боролся с разнообразными вольностями, особенно в среде лиц духовного звания. Среди священников проводил строгие экзамены.

Тем временем из Петербурга приходили слухи о том, как все яростнее разгорается вражда между митрополитом Михаилом (Десницким) и князем Голицыным, который с 1817 года возглавил Министерство духовных дел и народного просвещения, но был освобожден от должности обер-прокурора. Владыка не мог более терпеть распространения протестантских ересей, уводивших православную паству из храмов Божьих. Несметные мистики-шарлатаны внушали пагубную мысль о некоем «внутреннем христианстве», мол, вера должна быть в душе у каждого, а в церковь ходить вовсе и не обязательно. 23 декабря 1820 года Михаил вернулся с заседания Синода до того расстроенный, что его вынуждены были вынести из кареты.

— Какой же я святитель… когда не имею власти разрешать служение самых обыкновенных молебствий? — возмущался он. — Если уж Голицын хочет лишить меня власти… он мог бы предупредить меня об этом келейно, тогда бы мы двое только знали, что я митрополит лишь по имени, а не по власти; теперь же последний монастырский служка знает об уничижении моего сана.

Всю зиму он тяжело болел, служил только в домовой церкви. 10 марта 1821 года вновь отправился на заседание Синода и вновь сцепился с ненавистным Голицыным. Вернувшись, вскоре принял таинство елеосвящения. Незадолго до кончины владыка Михаил написал письмо государю, начинавшееся словами: «Когда вы его получите, меня уже не будет». Ему более незачем было сохранять дипломатию, и он смело писал об опасностях, которым Голицын подвергает русское православие, умолял Александра «оградить Церковь от слепотствующего министра». 24 марта на шестидесятом году жизни владыка Михаил скончался в покоях Александро-Невской лавры, где был с большими почестями погребен перед самым алтарем Духовой церкви, построенной по его инициативе, но освящения которой так и не дождался.

Филарет видел в митрополите Михаиле своего духовного единомышленника. Впоследствии, вспоминая его, он писал: «За несколько дней до его кончины некто видел во сне, что высокий столп с венцами на верху разрушился с громом. Сон, по моему мнению, очень справедливый… Впрочем, твердое основание Божие, конечно, не людьми поддерживается».

19 июня 1821 года новым митрополитом Санкт-Петербургским и Новгородским стал Серафим (Глаголевский), переведенный в Северную столицу из Первопрестольной. Надежд Голицына на то, что он будет вести себя не так, как его предшественник, Серафим не оправдал, он сразу же вступил в яростную схватку со всем, что было чуждо православной церкви — с явным и скрытым протестантизмом, с ересями всех разновидностей, с масонством и мистицизмом, с заморскими проповедниками, коих популярность внезапно выросла чрезвычайно. Таковых и мы видели во множестве еще совсем недавно, когда в девяностые годы прошлого столетия им подарили телевидение, их можно было слушать и лицезреть во всех клубах, домах и дворцах культуры рухнувшего СССР, на стадионах и в концертных залах. А в начале XIX века в одной из своих проповедей в Троице-Сергиевой лавре святитель Иннокентий (Смирнов) незадолго до кончины произнес о таких артистах-проповедниках убийственные слова:

— Любодей действует не ради деторождения, но для насыщения нечистой своей похоти. Так и проповедник слова Божия, когда проповедует не ради рождения духовных чад по закону, но чтобы, сказав слово, токмо движением рук, эхом голоса и произношения слыть за проповедника или почесать сердце свое щекотанием, слухом чести и отличия, то же он деет, что и любодей. Сей любодействует телесно, а той духовно… Видит Бог, коль во многих настоящих витиях-проповедниках бывает нечисть, нерадиво и суетно проповедуемое слово!.. Возможно ли брать в руки книги литературные, книги нового духа — сии яко гадины ядовиты, слышны гнусным кваканьем, яко жаб, духов злых!

А на Москве встречали нового владыку, коему суждено было надолго стать здешним архипастырем. В воскресенье 3 июля 1821 года, вдень перенесения мощей святителя Филиппа Московского, архиепископ Филарет взошел на московскую кафедру.

Еще не прошло десятилетия после великого пожара столицы. Восстановление Первопрестольной в самом разгаре. Пока в божеский вид приведены только Кремль и Красная площадь. Архитектор Осип Иванович Бове, сам участник изгнания Наполеона, вернувшись с войны, возглавил возрождение города. Красную площадь расчистили, засыпали ров, проходивший вдоль Кремлевской стены, на его месте разбили бульвар, вдоль которого прошла дорога к набережной. Многочисленные лавки и ветхие строения, захламлявшие площадь, убрали вон, и отныне открывался величественный вид на Покровский собор Василия Блаженного, а кроме того, в 1818 году площадь украсилась памятником Минину и Пожарскому. За спиной у них, стоящих лицом к Кремлю, вознеслись новые здания Торговых рядов.

Теперь, в 1821 году, когда на Москву приехал Филарет, огромное пространство к северо-востоку от Кремля расчищалось под новую площадь, на которой закладывался фундамент будущего Большого театра, а речку Неглинку спрятали в подземную трубу. К северо-западу, прямо под стенами Кремля шло строительство Александровского сада, также спроектированного Осипом Ивановичем. Продолжались благоустройство и застройка Бульварного кольца, были срыты укрепления Земляного вала и засыпан ров, а на их месте образовалось Садовое кольцо. Деревянное строительство внутри него настрого запретили. На местах пересечения этого кольца с радиальными улицами появились площади-заставы с кордегардиями для караула. Долгое время тут сохранялись сады и палисадники. Они и по сей день шелестят в названиях улиц — Большая Садовая, Садовая — Каретная, Садовая-Кудринская, Садовая-Самотечная, Садовая-Сухаревская, Садовая-Триумфальная…

В год прибытия Филарета Москва только начала расцветать после пожара. Дайте еще годик-другой, чтобы грибоедовский Скалозуб мог остроумно подметить: «По моему сужденью, пожар способствовал ей много к украшенью». Особенное лицо, которое потом будут именовать московским, столица получит благодаря продуманной разработке послепожарной комиссии восстановления новых фасадов зданий и улиц. Родился новый тип московского особняка — не очень большого, но и не маленького, красивого, но при этом довольно скромного, с колоннами, но без помпезности. А главное, необычайно милого и уютного. Комиссия выпускала целые альбомы «образцовых фасадов», по которым строились московские улицы. Оговаривалось все, начиная с этажности и вида отделки и кончая цветом окраски. Некогда застроенная в известной степени беспорядочно, Москва обретала стройность и ладность.

Трудно удержаться от одной весьма примечательной детали восстановления Москвы. Именно в годы воскрешения Первопрестольной был изобретен цемент — тот самый скрепляющий материал, которым человечество пользуется и по сей день. Нужно было быстро возродить сильно разрушенный французами Кремль. Водовзводная башня была уничтожена до основания, Никольская наполовину, остальные в разной степени. Приглашенный из Саратова талантливый инженер Егор Герасимович Челиев напряженно экспериментировал с различного рода материалами, стремясь найти состав, способный надежно скреплять кирпичи и камни. И им было совершено важное открытие: если смешать известь с глиной и при температуре 1100–1200° Цельсия обжигать эту смесь в горне на сухих дровах до «белого жару», то получится спекшийся продукт, который затем при тщательном измельчении до состояния пыли обладает высокими механическими свойствами и способностью твердеть в воде. Свое изобретение Челиев обобщил в «Трактате об искусстве приготовлять хорошие строительные растворы», вышедшем в 1822 году в Петербурге, а затем еще и в книге «Полное наставление, как приготовлять дешевый и лучший мертель или цемент, весьма прочный для подводных строений». Слово «цемент» (саетепtum) по-латыни означает «измельченный камень».

Нового московского архипастыря, конечно, прежде всего заботило состояние храмов и монастырей Москвы. К его приезду они в основном уже были восстановлены. Он поселился на подворье Троице-Сергиевой лавры, еще не зная, что здесь отныне ему суждено прожить до самой смерти — целых сорок шесть лет, почти полвека!

Троицкое подворье возникло на севере Москвы в 1609 году при царе Василии Шуйском как своего рода гостиница для монахов Сергиевой лавры, приезжающих в Москву. После строительства в 1695 году Сухаревой башни оно стало называться Троице-Сухаревским. В превосходную загородную резиденцию московских архиереев место превратилось стараниями незабвенного Платона (Левшина), он выпросил у императрицы Екатерины деньги и благоустроил подворье. С конца 60-х годов XVIII века оно выглядело как обширная сельская усадьба с хорошей церковью. Сам Платон жил тут мало, в основном обретался либо в своих кремлевских покоях, либо в Петербурге, либо в Сергиевой обители.

О том, что произошло в 1812 году, красноречиво свидетельствует письмо лаврского казначея иеромонаха Арсения: «Троицкое Сухаревское подворье в Москве, неприятелем выжжено все, и потому теперь остается без крыш». Воскрешал подворье второй после Бове по значению руководитель восстановительных работ в Москве итальянец Доменико Жилярди. Петропавловскую церковь, отремонтировав, переосвятили в честь преподобного Сергия Радонежского. В 1815 году московских архиереев выселили из Кремля и подворье из загородной резиденции превратилось в основную. Первым постоянным жильцом здесь стал архиепископ Августин, вторым — Серафим (Глаголевский), третьим — Филарет.

Когда он прибыл сюда 13 августа 1821 года, подворье по-прежнему имело вид усадьбы, раскинувшейся на левом берегу реки Неглинной и питаемых ею Самотечных прудов. «Близ западной ограды подворья, над крутым берегом пруда возвышалась богато изукрашенная резным узором белокаменная Троицкая церковь. За восточной, в нескольких сотнях метров, над верхушками деревьев и крышами домов видна была увенчанная двуглавым орлом граненая вертикаль Сухаревой башни. Возобновленный после учиненного французскими войсками разорения сад с прудом, убогонькие бревенчатые флигели, арендованные окрестными жителями огороды… Тихий, укромный и очень, очень далекий от шума «большой жизни» уголок».

Филарет поселился на втором этаже архиерейских палат, его личные покои заняли восточное крыло здания. Обстановка скромная. Такою она и оставалась на протяжении всех лет его здесь обитания. Пять комнат — гардероб, спальня, кабинет, столовая и молельня. «Простота и убожество его жилищ удивляли своим несоответствием с высотою его положения. Голые деревянные стены с простыми народными седалищами в Гефсимании, старинные, простые, не обширные и не во вкусе нынешнего века убранные келлии в Лавре и в Москве, сохранившие один неизменный вид едва ли не со времен митрополита Платона и вся прочая обстановка, в высшей степени простая, все это представлялось загадочным и труднообъяснимым для многих, знавших, что кафедра Московская и Лавра Троицкая имели полную возможность без малейших затруднений уготовать своему предстоятелю и настоятелю жилище, вполне соответствующее требованиям времени и его великому положению»[7]. Рядом с покоями святителя располагались канцелярия, две комнаты секретаря и комната келейника, то бишь личного слуги и помощника. В западном крыле находилась домовая церковь. Обширные помещения, а именно: передняя, гостиная и зала предназначались для приема посетителей. Первый этаж занимали кельи насельников подворья, коих никогда не бывало более восьми человек, и кельи для монахов, приезжающих в Москву из лавры. Здесь же — служебные помещения и канцелярия эконома.

Вселившись, владыка завел распорядок, который не изменялся до конца его земного существования. Рано утром он совершал богослужение в домовой церкви, затем пил чай. Этот напиток всю жизнь помогал ему наполняться бодростью. Он любил его в самых разных видах. В гостях ему обычно подавали три чашки — первую с лимоном, во вторую добавляли вино, третью владыка пил с вареньем. В конце жизни он полюбит пить чай «с миндалем», то бишь с соком миндального ореха, который назывался миндальным молоком.

На Троицком подворье после чая до двух часов пополудни владыка занимался делами — тщательно знакомился с приходившими на его имя бумагами и давал им дальнейший ход. В два часа подавали обед — немного рыбы, немного хлеба, немного овощей и фруктов, чай. После обеда — отдых, но так Филарет называл час-два спокойного книжного чтения. А затем — снова дела, доклады, переписка. По вторникам и пятницам он работал с двумя викариями. Кроме всего перечисленного в круг его занятий входили освящение храмов, совершение служб вне дома, подготовка к чтению проповедей, встречи с людьми, экзаменовка воспитанников академий и семинарий, посещение светских училищ. «Являясь на Троицкое подворье с недельным рапортом, — вспоминал архиепископ Амвросий, — обыкновенно в пятницу в четвертом часу, я не каждый раз видел владыку, а когда видел, всегда заставал его в тихом одиночестве и за делом: лежа на диване в черном подряснике и скуфейке, опоясанный кушаком из белого крепа, он просматривал духовные журналы или епархиальные ведомости, делая в них разные отметки карандашом; иногда писал письмо».

Так началась его московская жизнь…

На следующий день после прибытия в Москву, в воскресенье 14 августа, в канун праздника Успения Богородицы, архиепископ Филарет произнес в Успенском соборе Кремля «Слово при вступлении в управление Московскою паствою». Что же он выбрал в качестве темы для своей первой московской проповеди? Воздав должное граду Москве и Московской церкви, он стал говорить о желаниях человеческих, о том, что мы прежде всего желаем себе телесного здравия и долгой жизни, а не спасения души. Мы все временные гости в мире, но при этом почему-то хотим как можно дольше задержаться в гостях.

— Желание долгоденствия, если не получает высшего значения в соединении с другими благороднейшими желаниями, не может принести нам ничего более, как только продолжение нашего земного изгнанничества и странствования… Кто более или менее усиливался возникнуть из сего рабства в свободу чад Божиих, тот, без сомнения, испытал и уразумел, как зло мира нападает на нас с оружием скорбей и страданий, дабы низложить нас унынием и отчаянием; как блага мира окружают нас, дабы взять в плен коварством похоти; как неудержанные желания плоти простираются, по-видимому, дабы покорить нам весь мир, но в самом деле покоряют нас всему, к чему они прилепляются… Благодать Бога Отца нашего и Господа Иисуса Христа есть единственный для нас источник истинного и совершенного духовного мира.

С этого началось многолетнее звучание проповедей нового московского Златоуста в храмах и монастырях Первопрестольной столицы Отечества нашего.

Вскоре у него появился помощник, коему суждено было тридцать пять лет верой и правдой служить владыке, — Александр Петрович Святославский, который сначала занял должность писца, а затем и секретаря Филарета. Его отец протоиерей московской церкви Сорока мучеников Севастийских священник Петр Вельяминов-Святославский погиб в 1812 году. Французы требовали от него ключей от храма, чтобы можно было там спрятаться вместе с лошадьми, то есть осквернить храм. Он отказался. Его стали пытать и замучили до смерти. Этот герой войны с Наполеоном похоронен с южной стороны Екатерининского храма в Новоспасском монастыре. Его сын Александр Петрович в 1821 году закончил Московскую духовную семинарию, и консистория определила его к святителю Филарету. И он будет верой и правдой служить владыке целых тридцать пять лет.

Осенью отмечалась важная дата — ровно двадцать лет назад незабвенный митрополит Платон в Успенском соборе Кремля венчал на царство императора Александра Павловича. В юбилейный четверг 15 сентября здесь же Филарет произнес посвященное этому слово. Он начал с заповеди из Псалтири «Не прикасайтеся помазанным Моим» и напомнил о том, как европейцы, возглавляемые Наполеоном, нарушили сию заповедь:

— Не удивительно, что громовым гласом нужно было возвещать сию заповедь народам языческим, глухим для кроткого слова Божия. Кто бы подумал, что для христианских народов нужно будет вновь написать ее кровию и огнем на жесткой скрижали Европы; и в просвещенном веке есть мудрецы, которые доныне еще не умеют прочитать сих грозных и вместе спасительных письмен!

Это было самое что ни на есть, как бы мы теперь сказали, проправительственное выступление верховного иерарха.

— Правительство, не огражденное свято почитаемою от всего народа неприкосновенностью, не может действовать ни всею полнотою силы, ни всею свободою ревности, потребной для устроения и охранения общественного блага и безопасности.

Никакой демократии! На народ, чья власть не в руках помазанников Божьих, но избрана по мимолетной прихоти народа, Филарет указывал как на «скопища беглецов или разбойников».

— Если, например, уподобим общество зданию, а власть сравним с основанием, которым все поддерживается, или со сводом, который все покрывает: здание ли полагает свои основания или возносит над собою свод?

«Не прикасайтеся помазанным Моим» — сквозным звуком летело через всю проповедь Филарета, гремевшую под сводами древнего храма Фиораванти. Всего четыре года оставалось до восстания на Сенатской площади, до того события, коим доказано будет, что не все «умеют прочитать сих грозных и вместе спасительных письмен». Уже разрабатывались планы умерщвления царственных особ и разделения России на множество самостоятельных государств со своими столицами.

В сентябре Филарет посетил Сергиеву обитель и прочитал здесь «Слово о нетлении святых мощей, на память преподобного Сергия». В нем он высказался о том, что воскрешение людей будет происходить в их земных телах, таинственно обновленных, а первое воскресение «состоит в чудесном на земли нетлении освященных телес» праведников.

— Сие нетление, сия целебная и живоносная сила, от них исходящая, внятнее и убедительнее слова поучают нас благочестию и побуждают подражать вере их.

В ноябре в Архангельском соборе Кремля Филарет читал проповедь в день собора архистратига Михаила.

— Удивительно, — говорил он, — что забвение о небесных Силах в некоторых из христиан простирается до того, что сомневаются даже в существовании невидимого мира… На всем видимом написано свидетельство и невидимом… Оглянитесь на самих себя: то, что в вас чувствует, желает, мыслит, не есть ли невидимое?.. Презрим земное и приближимся к небесному. Очистим чувствия и узрим сверхчувственное. Изгоним из души нашей плотские желания и суетные помыслы, и тогда посетят ее бесплотные Силы и поведут нас за собою от силы в силу, доколе наконец и Сам явится Господь Бог в Сионе духа нашего и сотворит в нем Себе обитель. Аминь.

Много вдов оставила война 1812 года. В Москве на Кудринской площади стояло большое здание. До войны в нем размещался дом инвалидов для доживающих свой век солдат. При отступлении русской армии от Бородина здесь разместили госпиталь на три тысячи коек. Ужасной оказалась судьба помещенных здесь раненых. Во время отступления из Москвы их не успели вывезти. Кутузов взывал к милосердию победителей, но о каком христианском милосердии он мечтал, если в Россию пришел враг безбожный и бессердечный! Французы развлекались тем, что ежедневно приходили в госпиталь убивать раненых, а когда несчастных осталось семьсот человек, пожар охватил здание и все они сгорели заживо. После войны здание подремонтировали, и отныне здесь разместился Императорский вдовий дом для вдов воинов, погибших в 1812 году.

В день святителя Спиридона Тримифунтского архиепископ Филарет служил здесь в Мариинской церкви обедню и прочитал проповедь. Затем он ознакомился с условиями жизни вдов и ужаснулся тому, в каком плачевном состоянии находятся их жилища. Он стал хлопотать, и вскоре архитектору Жилярди было поручено заняться капитальным ремонтом здания, которое, кстати, он же и построил в 1775 году.

Так начиналось не просто пастырское служение Филарета в столице, но и его неустанное попечительство о Москве и ее жителях. С самого первого года его пребывания здесь многое, если не сказать почти всё, возрождалось, восстанавливалось, расцветало под его благословением, благодаря его неустанным хлопотам.

В конце года Филарет побывал в родной Коломне. Повод для поездки был скорбный — скончался его дорогой дедушка Никита Афанасьевич Филиппов.

Рождество Христово владыка встречал в Кремле, в основанном святителем Алексеем Чудовом монастыре. Чудов монастырь в 1812 году подвергся осквернению. В нем располагался штаб Наполеона, а маршал Даву устроил себе спальню в алтаре соборной церкви, сюда ему приводили девок, здесь он справлял нужду… В 1814 году Чудов монастырь, как одна из главнейших кремлевских святынь, был восстановлен одним из первых. Здесь хранилось переведенное Алексеем с греческого Евангелие. И вот новый переводчик Священного Писания, Филарет, читал тут рождественскую проповедь, а затем и всю весну следующего года совершал богослужения и читал проповеди. На Масленице взывал к памяти святителя Алексея:

— Сохрани нас молитвами твоими от опасного небрежения и пагубной неверности пред Пастыреначальником!

Зимой надобно было отправляться в Петербург на зимнюю сессию Синода, участвовать в заседаниях, спорить по поводу необходимости лучшего просвещения и паствы и самих пастырей, подчас не вполне грамотных. В феврале 1822 года Филарет выдвинул предложение ввести в обязательном порядке произнесение проповедей в духовных школах ради научения будущих священников. Он также предложил, чтобы ректоры и преподаватели по воскресеньям произносили речи с толкованием Священного Писания в виде беседы, языком простым и вразумительным. И вновь он говорил о переводах, на сей раз — о переводах творений Отцов Церкви с греческого и латинского языков на современный русский.

Вернувшись в Москву, 5 марта, Великим постом в крестопоклонную неделю, Филарет в Чудовом монастыре говорил о христианской свободе:

— Как вождь и царь свободных, Иисус Христос не приневоливает никого к пути, который Он указует, но приглашает желающих вступить в оный: иже хощет по Мне ити… Страшен путь Христов! Самые апостолы, которые, будучи непосредственно Им руководимы, за Ним следовали, не могли спокойно проходить путем сим… Но не напрасно ли открываю я весь ужас пути Христова, которого и без того страшатся многие? — Нет, христиане… Ибо куда наконец приводит путь сей? Он приводит на небеса, к самому Богу Отцу…

Почти каждую неделю звучали в Кремле проповеди Филарета, которые он старательно всякий раз подготавливал. Каждая из них — подлинное литературное произведение.

Москва продолжала отстраиваться, и архиепископа Филарета звали на освящение новых храмов, больниц, общежитий. Весь день его был расписан сверху донизу. Он рано вставал и поздно ложился. И все успевал!

В 1822 году с предисловием архиепископа Филарета был издан русский перевод Псалтири, выполненный протоиереем Герасимом Павским в сотрудничестве с Филаретом. Изданы «Исторические чтения из книг Ветхого Завета». Издано «Житие преп. и богоносного отца нашего Сергия», которое 4 июля он читал в Троице-Сергиевой лавре на всенощном бдении.

Радостно было ему, что от Москвы до Коломны гораздо ближе, нежели от Северной столицы, и можно иногда побывать в родном городе, повидаться с родной матушкой и прочей родней.

— Боголюбезный граде! Ради святыя Церкви, которая есть дом Божий, ради православных чад ея, которые суть присные Богу, желаю я тебе благ! — говорил он в Успенском соборе Коломны в Неделю Всех Святых.

А из Коломны ехал в Серпухов. Из Серпухова — в Сергиев Посад. И далее по другим подмосковным местам, дабы всюду слышали его слово и знали, что есть архипастырь не только для самой Москвы, но и для всего Подмосковья.

И одновременно он продолжал работу над новым, своим вариантом православного катехизиса. В 1823 году с предисловием Филарета вышло издание полного русского Нового Завета. И в том же году издан его «Христианский катехизис Православный кафолическия восточныя греко-российския церкви», составленный в виде вопросов и ответов. Вот его начало: «Предварительные Понятия.

1. Что такое православный катехизис?

Православный катехизис есть наставление в православной христианской вере, преподаваемое всякому христианину для благоугождения Богу и спасения души.

2. Что означает слово «катехизис»?

Катехизис в переводе с греческого языка значит оглашение, устное наставление. С апостольских времен этим словом по традиции обозначается первоначальное учение о православной вере, необходимое каждому христианину (см. Лк. 1:4, Деян. 18:25).

3. Что нужно для благоугождения Богу и спасения души?

Для благоугождения Богу и для спасения души нужно: познание истинного Бога и правильная вера в Него; жизнь по вере и соответствующие ей добрые дела.

4. Почему вначале нужна вера?

Вера нужна потому, что, как свидетельствует слово Божие, без веры угодить Богу невозможно (Евр. 11:6).

5. Почему кроме веры нужны жизнь по вере и добрые дела?

С верой должны быть нераздельны жизнь по вере и добрые дела потому, что, как свидетельствует слово Божие, вера без дел мертва (Иак. 2:20).

6. Что мы называем верой?

По объяснению апостола Павла: вера есть… осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом (Евр. 11:1). То есть: уверенность в невидимом, как бы в видимом, и уверенность в желаемом и ожидаемом, как в настоящем.

7. В чем различие между верой и знанием?

Различие между знанием и верой заключается в том, что знание имеет предметом ощутимое и познаваемое, а вера — невидимое и даже непостижимое. Знание основывается на опыте и исследовании предмета, а вера — на доверии к свидетельству истины. Знание принадлежит уму, хотя может действовать и на сердце; вера принадлежит преимущественно сердцу, хотя начинается в мыслях.

8. Почему в учении благочестия нужны не только знания, но и вера?

В учении благочестия требуется не только знание, но и вера потому, что главным объектом изучения является Бог, невидимый и непостижимый, и премудрость Божия, окруженная тайной. Поэтому многое в этом учении не может быть охвачено знанием, а может быть воспринято только верой. «Вера, — говорит святой Кирилл Иерусалимский, — есть зрение, освящающее совесть; она дает человеку ведение. Если вы не верите, то потому, что вы не удостоверены» (Ис.7:9; Огласительное поучение, 5).

Святой Кирилл объясняет необходимость веры таким образом: «Не только у нас, носящих имя Христово, за великое почитается вера, но и все совершаемое в мире даже людьми, чуждыми Церкви, совершается верой. На вере утверждено земледелие: не верящий в то, что соберет урожай, не станет трудиться в поле. Верой руководствуются мореплаватели, вверяя свою судьбу малому судну и волнующееся море предпочитая твердой земле, предаваясь неизвестным надеждам и имея при себе только веру, которая для них надежнее всякого якоря» (Огласительное поучение, 5:3)».

Выход катехизиса не остался незамеченным. 2 июня 1823 года архиепископ Филарет в награду за него получил орден Святого благоверного князя Александра Невского.