Филарет Московский

Глава четвертая ИЕРОДИАКОН ФИЛАРЕТ 1808–1809

«Батюшка! Василья скоро не будет…»

Принятие монашеского подвига — шаг головокружительно страшный. Это как только что оперившемуся птенцу прыгнуть из гнезда и полететь. А вдруг не полетишь?..

Это в определенном смысле — смерть. Прежнего тебя более не будет на свете. Прежний ты умрешь для мира. Появится другой человек. Его и звать будут по-другому. А того тебя, который мог позволить себе быть таким же, как все другие люди, не станет.

Учитель Дроздов осознавал это особенно остро. Скоро не станет ни Василия, ни Михайловича, они исчезнут, останутся в прошлом, а фамилия «Дроздов» хотя и сохранится, но будет отныне писаться в скобках. В скобках мира. А вне скобок мира будет новое имя. Какое — еще неизвестно.

И вот 1 ноября 1808 года он пишет отцу: «Не знаю точно, понравится ли Вам новость, которую скажу теперь; впрочем, если в Ваших письмах говорит Ваше сердце, надеюсь, что я не оскорбил Вас и не поступил против Вашего произволения, сделав один важный шаг по своей воле, по довольном, смею сказать, размышлении. Батюшка! Василья скоро не будет, но Вы не лишитесь сына — сына, который понимает, что Вам обязан более, нежели жизнью, чувствует важность воспитания и знает цену Вашего сердца. Простите меня, я не думал осмелиться хвалить Вас и не знаю, как это вырвалось. Без нетерпения, но с охотою, без радости, но с удовольствием я занимаюсь теперь некоторыми приготовлениями к преобразованию, а высокий благодетель мой отнимает у меня часть сих попечений. Дано приказание изготовить рясу и полукафтанье на его счет… Я прошу Вашего благословения и молитв и надеюсь, что Вы в том и в другом не откажете. Простите…»

Борение юноши Дроздова с молодой и полной соков плотью сказывается и в его проповедях, сочиненных накануне принятия монашества. Он доказывает всем и, вероятно, прежде всего самому себе, как пагубно жить одними устремлениями плоти.

— Насытишися: говорит плотоугодие, только не простирай взоров твоих далее видимости; умственное блаженство есть блаженство вымышленное, существенное принадлежит чувствам. Если мы сотворены для счастия, то должны искать его близ себя. Почивай, яждь, пий, веселися: в сем заключается наука быть довольным. Как опасно слушать таковые уроки! — восклицал лаврский проповедник в «Слове надень преподобного Сергия», доказывая далее, что истинное насыщение душе приносит только безоглядное служение Богу.

Решение принять монашеский постриг окончательно созрело в нем летом 1808 года. Он восстал и произнес приговор Василию Дроздову: «Да! Решено. Тебя более не будет!»

На имя митрополита Платона поступило прошение: «Обучаясь, а затем обучая под архипастырским Вашего Высокопреосвященства покровительством, я научился, по крайней мере, находить в учении удовольствие и пользу в уединении. Сие расположило меня к званию монашескому. Я тщательно испытал себя в сем расположении в течение почти пяти лет, проведенных мною в должности учительской. И ныне Ваше Высокопреосвященство, милостивейшего архипастыря и отца, всепокорнейше прошу Вашим архипастырским благословением совершить мое желание, удостоив меня монашеского звания. Июля 7 дня 1808 года. К сему прошению риторики учитель Василий Дроздов руку приложил».

Радости митрополита не было предела. К тому времени уже начались послабления и в возрастном ограничении, но, волнуясь, как бы не возникло препятствий, Платон пошел на лукавство — направляя бумаги в Святейший синод, он взял да и приписал Дроздову лет, мол, тому уже исполняется тридцать. Кто-то сочтет возможным осудить Платона за этакую приписку, но нужно учесть, что здоровье владыки становилось все хуже и хуже, пройдет всего три года, и Платон будет разбит жестоким параличом, от которого уже не оправится. Чувствуя и предвидя близкий свой уход, он торопился оставить себе замену и видел ее именно в Дроздове. В чем-то ведь он ставил лаврского проповедника выше самого себя, когда говорил: «Я пишу по-человечески, а он пишет по-ангельски».

Ответ от Синода пришел положительный, и 16 ноября 1808 года в жизни Дроздова произошло важнейшее событие — Василия Михайловича не стало. Вместо него отныне появился Филарет.

16 ноября православная церковь вспоминает апостола и евангелиста Матфея, но постриженный в сей день монах получил почему-то другое имя, не Матфей, а Филарет, в честь Филарета Милостивого, чья память совершается на полмесяца позже — 1 декабря. Так почему же?..

Святой праведный Филарет Милостивый жил в VIII веке в Византии. Был он богат, имел семью, детей, но в некоторой степени даже стыдился своего благополучия и старался как можно больше угождать людям. В его доме постоянно кормились нищие, он много жертвовал в пользу обездоленных. Тогда Господь наслал на него испытание: будет ли он столь же милостив, когда богатства его уменьшатся? Благополучие Филарета пошатнулось, но он продолжал свои благодеяния. Нашествие арабов полностью разорило Филарета, но он роздал и то, что у него оставалось, поскольку у соседей и того не было. Теперь он сам возделывал поле, имея для этого двух волов. Потом и вола одного отдал соседу, у которого пал единственный вол. Жена укоряла его, как некогда библейского Иова, но вскоре он и последнего своего вола отдал и все имущество роздал, поскольку душа его уже пребывала в блаженном состоянии. Но Господь не оставил семью Филарета — император Константин Багрянородный влюбился в его старшую внучку, высокую и статную красавицу Марию, и взял ее в жены. Семья, за исключением самого Филарета, переселилась в Константинополь, в царские хоромы. Отныне он мог не беспокоиться о благополучии жены и детей. Получая дорогие царские подарки, дедушка императрицы Марии продолжал все раздавать нищим, и Бог послал ему долгую и счастливую жизнь, девяноста лет от роду блаженный Филарет скончался и был причислен к лику святых. «Отдал бо еси дольная и кратковременная, взыскуя горних и вечных», — поется о Филарете Милостивом в посвященном ему кондаке. Тема, излюбленная Дроздовым, о чем свидетельствуют его проповеди, предшествовавшие принятию монашеского пострига. Здесь и нужно искать ответ на вопрос, почему он стал отныне Филаретом.

Пострижение происходило во время литургии в Трапезной церкви Троице-Сергиевой лавры, в которой он доселе постоянно прислуживал. Перед началом пострига он снял все свое одеяние и предстал перед постригающим в одной длинной рубашке — власянице. Состоялся опрос, призванный получить ответ о том, что постригаемый намерен стать монахом по своей воле и твердому намерению. Зазвучали молитвы о даровании новому иноку благодатной силы для успешного несения его подвига. Начался постриг.

— Брат наш Филарет постригает волосы головы своей в знак отречения от мира и всего, что в мире, и во отвержение своей воли и всех плотских похотей, во имя Отца и Сына и Святого Духа; скажем все о нем: Господи помилуй.

Постригал Василия в Филарета молодой тридцатилетний наместник Троице-Сергиевой лавры, архимандрит Спасо-Вифанского монастыря Симеон, другой птенец гнезда Платона, тоже носивший через черточку прозвище «Платонов» (Крылов-Платонов). В семинарии он преподавал Дроздову французский язык и поэзию.

А через пять дней, когда праздновалось Введение во храм Пресвятой Богородицы, митрополит Платон рукоположил нового монаха Филарета в первый священный сан иеродиакона.

«Вы желаете ведать обстоятельства моего нового состояния. Но я почти не вижу около себя нового, — писал Филарет отцу 14 декабря 1808 года. — Тот же образ жизни; те же упражнения; та же должность; то же спокойствие, кроме того, что прежде, с некоторого времени, я иногда думал: что-то будет? Что-то выйдет? А теперь и этого не думаю. Его высокопреосвященство удостаивает меня такого благоволения, какого не смел и желать… Я редко видел начальника, чаще отца, наставника». Это — о митрополите Платоне.

Дальнейшая судьба виделась только здесь, в Сергиевом Посаде. Так хотели и Платон, и его любимец, который с восторгом всегда писал о лавре: «Кто покажет мне малый деревянный храм, на котором в первый раз наречено здесь имя Пресвятыя Троицы? Вошел бы я в него на всенощное бдение, когда в нем с треском и дымом горящая лучина светит чтению и пению, но сердца молящихся горят тише и яснее свечи, и пламень их достигает до неба, и ангелы восходят и нисходят в пламени их жертвы духовной. Отворите мне дверь тесной келии, чтобы я мог вздохнуть ее воздухом, который трепетал от гласа молитв и воздыханий преподобного Сергия, который орошен дождем слез его… Дайте мне облобызать порог ее сеней, который истерт ногами святых и через который однажды переступили стопы Царицы Небесной… Ведь это все здесь: только закрыто временем или заключено в сих величественных зданиях, как высокой цены сокровище в великолепном ковчеге. Откройте мне ковчег, покажите сокровище: оно непохитимо и неистощимо; из него, без ущерба его, можно заимствовать благопотребное — безмолвие молитвы, простоту жизни, смирение мудрования»…

А суждено было совсем иное — жизнь в суетной столице государства Российского, жизнь отнюдь не простая, связанная с великим множеством испытаний и искушений, коими чреват дольний мир.

Получилось, как если бы один рыболов прикармливал рыбку, а другой с противоположного берега взял да и поймал ее. В Петербурге с недавних пор подвизался бывший ректор Лаврской семинарии архимандрит Евграф. Вместе с митрополитом Амвросием он занимался учреждением Петербургской духовной академии, позарез нужны были дельные преподаватели. Тут Евграф и вспомнил про таланты Дроздова. И вот, в декабре 1808 года в Троицу пришло требование от Комиссии духовных училищ: иеродиакона Филарета и еще двух лучших лаврских учителей Платонова и Александрова прислать в Северную столицу империи.

Платон сильно огорчился. Он потребовал, чтобы Филарет подал прошение не забирать его из лавры. Неожиданно тот отказался:

— Я уже подал одно прошение — о пострижении меня в монашество. Произнеся тогда обет послушания, я отрекся от своей воли и теперь другого прошения подать не могу.

Что это было? Желание отведать петербургской жизни? Возможно. Но скорее, мне кажется, надо говорить о том, что ему могла быть и в тягость излишняя забота о нем со стороны Платона.

Как бы то ни было, а встретив в обители преподобного Сергия Рождество Христово и свой день рождения, иеродиакон Филарет 29 декабря покинул лавру. Через пять дней он прибыл в город на Неве. Та зима была лютая, и на морозе в 30 градусов Филарет столь сильно застудил ноги, что потом всю жизнь его преследовали боли в ногах.

3 января 1809 года он впервые увидел Санкт-Петербург. Город поразил его своим имперским размахом, стремительно убегающими вдаль перспективами проспектов и улиц, множеством каналов. И — совсем другая лавра, Александро-Невская, с иной, почти европейской архитектурой зданий, иначе спланированная. Здесь их встречали. Иеродиакона Филарета архимандрит Евграф поселил в собственных апартаментах. И на другой день Дроздов отправился представляться Амвросию.

Санкт-Петербургскому митрополиту Амвросию (Подобедову) было тогда шестьдесят шесть лет. Образование он тоже получил в Свято-Троицкой семинарии, там же некоторое время был учителем. В 1768 году принял постриг, его перевели в Славяно-греко-латинскую академию, где он вскоре стал известен в широких кругах просвещенного общества своим словом «О пагубных действиях суеверия», произнесенным при погребении убитого московской чернью московского архиепископа Амвросия, а также учебного «Руководства к чтению Священного Писания Ветхого и Нового Завета». Этот учебник в 1779 году был издан Святейшим синодом и долгое время оставался единственным руководством в семинариях.

Амвросий являлся епископом Севским, викарием Московской митрополии, затем стал архиепископом Казанским. Всю свою жизнь заботился об улучшении духовного образования в России, обновлял библиотеки, расширяя их фонды. На рубеже двух столетий Амвросий возглавил столичную кафедру. 10 марта 1801 года одним из последних высочайших указов государя императора Павла I он был возведен в сан митрополита. По его указаниям в 1805 году составили и преподнесли Александру I проект преобразования духовных училищ. Преосвященный Амвросий являлся членом Комитета об усовершенствовании духовных училищ, учрежденного в 1807 году и преобразованного затем в Комиссию духовных училищ, и от новоучрежденной Санкт-Петербургской духовной академии получил honoris causa — почетную ученую степень доктора богословия.

Более всего Амвросия тревожило стремительное распространение в России всевозможных мистических течений и откровенного сектантства. Увы, обер-прокурор Святейшего синода князь Александр Николаевич Голицын, напротив, закрывал на это глаза, если не сказать покровительствовал. В обществе родилась и развивалась идея внеконфессиального христианства и адогматической религиозности. Чтобы бороться с этими тревожными новшествами, необходимо было воспитать армию высокообразованных православных священников и монахов. Вот почему такое значение Амвросий придавал созидаемой в Петербурге духовной академии.

В 1721 году при Александро-Невском монастыре появилась Славянская школа для обучения азбуке, письму, псалтири, арифметике, грамматике и толкованию евангельских блаженств. Через четыре года ее переименовали в Славяно-греко-латинскую семинарию с преподаванием богословия, философии, риторики, красноречия, истории, географии, древних и новых языков. Ученики набирались из разных сословий. Количество их составляло до ста человек. Славяно-греко-латинская семинария в 1736 году объединилась с семинарией, действовавшей в доме епископа Феофана (Прокоповича) на Карповке. В 1761 году Святейший синод предоставил разрешение выпускникам семинарии на обучение медицине за границей с выплатой им двойного жалованья. Они направлялись в Англию — в Кембриджский и Оксфордский университеты, в немецкий Геттинген. В 1788 году учебное заведение было преобразовано в Главную семинарию, куда посылали учиться лучших воспитанников из многих епархиальных семинарий России. Новгородская семинария была также переведена в Александро-Невский монастырь, и число воспитанников в Главной семинарии достигло двухсот человек. В Главной семинарии были введены церковная история, механика, естественная история, а также открыт класс математики и опытной физики. Лучшие из старшеклассников, коих уже называли студентами, назначались лекторами в низших классах.

В 1797 году одновременно с переименованием Свято-Троицкого Александро-Невского монастыря в Александро-Невскую лавру и семинарию преобразовали в Александро-Невскую академию. В высочайшем указе императора Павла I от 18 (29) декабря 1797 года было отмечено:

«Признали Мы за благо следующее распоряжение: как просвещение и благонравие духовного чина способствует просвещению и утверждению добрых нравов и в мирских, повелеваем кроме бывших доныне духовных академий в Москве и Киеве, учредить такие духовные академии в Санкт-Петербурге при Александро-Невском монастыре, и в Казани, вместо находящихся там семинарий, снабдя их всем, соответствующим званию и для преподавания потребным».

В духовных академиях, кроме общих семинарских курсов, постановили преподавать полную систему философии и богословия, высшее красноречие, физику и языки: латинский, древнееврейский, греческий, немецкий и французский.

Выпускники духовной академии распределялись наставниками в духовные семинарии и училища, на церковно-приходское служение, священниками при русских иностранных миссиях и посольствах. Многие продолжали свое обучение в светских учебных заведениях. Лучшие студенты оставались преподавателями академии низших классов. На 1808 год в академии числилось 277 воспитанников.

Согласно всеобщей реформе духовного образования в начале 1809 года Александро-Невская академия была разделена натри учебных заведения, которые продолжали размещаться в Александро-Невской лавре. Высшая школа — Санкт-Петербургская духовная академия; средняя школа — Санкт-Петербургская духовная семинария; низшая школа — Александро-Невское духовное училище.

Вот к каким событиям подоспел в Санкт-Петербург иеродиакон Филарет. После представления его митрополиту Амвросию архимандрит Евграф повез Филарета к одному из знаменитых деятелей Церкви того времени архиепископу Калужскому Феофилакту (Русанову), которого благодаря изысканным светским манерам и превосходному владению французским языком привечали и при дворе. Приятелем Феофилакта был его однокашник по семинарии Михаил Михайлович Сперанский, занимающий пост статс-секретаря. Именно Феофилакт при поддержке Сперанского как фаворита императора Александра создал комиссию по духовному образованию.

Принимая у себя молодого иеродиакона, Феофилакт спросил, чему он, собственно говоря, учился до этого.

— Философии, — ответил Филарет.

— Любопытно было бы тебя проэкзаменовать, — загорелся архиепископ. — Скажи, брат, что есть истина?

— Истина логическая или истина метафизическая? — уточнил Филарет.

— Не логическая и не метафизическая, а истина вообще.

Тут гость задумался и молчал, не зная, что отвечать. На выручку пришел архимандрит Евграф:

— Помилуйте, ваше высокопреосвященство! На сей вопрос не дал ответа даже и Христос Спаситель!

— Это верно, — засмеялся Феофилакт. — А каким языкам обучался наш иеродиакон?

— Древним. Еврейскому, греческому, латинскому.

— Надобно и новые знать. Французский, к примеру, очень советую. На нем пишут или на него переводят все примечательное, что есть в науке. Сейчас нужны образованные монахи, открытые новым идеям. Возможно, митрополит Платон не одобрил бы таковых моих слов, но тем не менее это так. Учи французский!

Филарет послушал совета и сразу бросился осваивать французскую речь, живя у архимандрита Евграфа и пользуясь его библиотекой.

17 февраля 1809 года состоялось торжественное открытие Санкт-Петербургской духовной академии. В ней были введены ученые степени доктора, магистра и кандидата богословия. Время обучения определялось пятью годами. Ректором назначили архимандрита Евграфа.

Филарет ожидал получения в академии места учителя высшей риторики, но внезапно оно досталось другому троицкому иноку — иеромонаху Леониду (Зарецкому). Все-таки Феофилакт остался не вполне доволен знакомством с Дроздовым. Во многом, наверное, благодаря и тому, что митрополит Платон в последнее время выступал с критикой в адрес Феофилакта. Вместо должности в академии Филарет получил должность учителя риторики в Санкт-Петербургской духовной семинарии. Впрочем, одновременно он был назначен инспектором семинарии. Еще через пять месяцев иеродиакон Филарет вдобавок получит должность ректора Александро-Невского уездного училища, учрежденного при той же семинарии, с оставлением в прежних должностях в семинарии. Словом, поначалу его малость обидели, а затем забросали должностями!

Он получил отдельную комнату и мог более не обременять архимандрита Евграфа. Но, как ни странно, жалованье его оказалось меньше, чем прежнее троицкое. «Стола еще не имею, ем по-христиански — хлеб и воду с вином… Хлеба ржаного и пшеничного в день мне надобно копеек на двадцать. Вот мое изобилие!» — писал он отцу в Коломну.

Весной состоялось знакомство Филарета с обер-прокурором Святейшего синода Голицыным, человеком, о котором он уже доселе успел наслушаться много чего нелестного. На вершину служебной карьеры этого легкомысленного вертопраха вознесло то обстоятельство, что в детстве он разделял игры с будущим императором Александром и его братом Константином. Сашка Голицын слыл не просто повесой, а изряднейшим шалуном и безобразником. О его выходках знала вся Россия. То он, переодевшись монахиней, принялся отплясывать при большом стечении знатных особ и духовенства. То совершил пиратское нападение на прогулочное судно графа Салтыкова и перепугал всех так, что был сослан на юг, где несколько месяцев подряд пьянствовал и резался в карты.

А картежник какой, прости господи!.. С картами связан самый безобразный анекдот жизни Александра Николаевича. Однажды он играл по большой ставке с сыном последнего гетмана Украины Львом Кирилловичем Разумовским. Спустил все, что имел в наличии, и, не зная, что бы еще поставить, поставил на кон свою супругу Марию Гавриловну, урожденную Вяземскую. И снова проиграл. Уговор дороже денег, Машенька, насмерть разругавшись с опротивевшим муженьком, переехала к красавцу Разумовскому, полюбила его, а он — ее. Она развелась с Голицыным и вышла замуж за Разумовского, сделав Александра Николаевича всеобщим посмешищем.

И вот, в возрасте всего-то тридцати лет, сей прохвост, над коим потешались все русские люди, стал царским надзирателем над всей Русской православной церковью! Подобное назначение воспринималось тогда с огромным недоумением, ибо Александр Николаевич к религии относился крайне легкомысленно, открыто заявляя, что человек рожден для чувственных наслаждений. Узнав о своем назначении, он простодушно воскликнул:

— Господи! Какой же я обер-прокурор? Ведь я ни во что не верю!

Однако, став обер-прокурором, Голицын вынужден был изображать из себя человека, не чуждого религии, но эта псевдорелигиозность выразилась в покровительстве всевозможным модным мистическим течениям, хлынувшим на Русь после смерти Павла I.

И вот однажды представители петербургского духовенства оказались приглашенными на праздник в Таврический дворец. Митрополит Амвросий позвал с собой иеродиакона Филарета. Тот впервые в жизни видел суету, блеск и мишуру петербургского света. Все эти люди казались ему вертлявыми, пустыми, напыщенными, глупыми. И среди всех особенно выделялся обер-прокурор Синода, сущий вертопрах. Митрополит представил Филарета Голицыну, тот насмешливо спросил иеродиакона о чем-то по-французски, молодой монах стушевался и молча отошел прочь, подумав о Голицыне: «Какое странное существо!» Позднее он вспоминал: «Каким же неуклюжим дикарем показался тогда я ему! Что он должен был подумать обо мне? И теперь смешно, как придет на память мое неведение светских условий… Смешон был я тогда в глазах членов Синода. Так я и остался чудаком».

Однако ко всему этому нужно было привыкать. Точно так же как приходилось привыкать к климату Северной столицы. Филарета преследовали простуды, с коими он стойко боролся.

Плохо обстояло дело с архимандритом Евграфом. В Петербурге он заболел чахоткой, чувствовал себя все хуже и хуже. Все сердечно переживали за сорокалетнего ректора академии, особенно иеродиакон Филарет, коему вскоре предстояло стать иеромонахом.