Филипп Орлеанский. Регент

Первая Антанта (сентябрь 1715 — январь 1717)

Еще никогда обстановка в Европе не была такой неустойчивой, как теперь, когда после всех потрясений Европа совершенно преобразилась.

Скипетр, выпавший из ослабевших рук Франции, подхватила Британия. Она стала главной силой на континенте, владычицей морей: ей уже принадлежали опорные пункты ее империи — Гибралтар, Менорка, Новая Земля, Бомбей, Калькутта, Суматра. Утрехтский мир закрепил ее победу как над врагами, так и над друзьями. Португалия признала ее своим сюзереном, а Голландия, которая когда-то посылала править в Лондон своего Вильгельма Оранского, эта Голландия теперь была лишь лодчонкой, плывущей за огромным британским кораблем.

Страны, охваченные идеей мести Людовику XIV, одержали пиррову победу, которая уничтожила их собственную мощь. И в своем поместье среди цветущих тюльпанов император не помышлял более ни о чем, кроме мира.

Испания и Австрия, напротив, только и ждали удобного случая, чтобы возобновить военные действия. Одна и та же страсть к величию, одни и те же химеры владели умами Филиппа V и его двоюродного брата, императора Карла VI, хотя они не признавали один другого и не поддерживали никаких отношений.

Католический король и не думал отказываться от утерянных владений. Император ждал в Вене, пока соберется Государственный совет Испании. Устав от волнений и мятежей (Бельгия, Милан, Неаполь, Сардиния), он требовал всего наследства Карла II, протягивая щупальца и к Сицилии. И только непростая война против Турции мешала ему ввязаться в новый конфликт.

К несчастью, в Мадриде вели себя не столь осмотрительно. Испания, скорее освобожденная от многих своих владений, чем лишенная их, должна была бы заняться собой, обеспечить собственное процветание и могущество благодаря богатству своих колоний. Но такая простая идея не могла зародиться в пропитанной церковными запахами и сладострастием темной комнате, где Елизавета Фарнезе владычествовала над своим неврастеническим супругом.

Теперь вся власть принадлежала не министрам, а аббату Альберони, хотя у него не было никаких титулов: он был всего лишь представителем герцога Пармского. Но и ему приходилось идти на поводу у честолюбивых устремлений своих повелителей.

И если король Испании был загипнотизирован французской короной, то королева хотела большего. Итальянка, она требовала для своих детей возможности править по ту сторону Альп, и в первую очередь — герцогства Пармского и Тосканы, где у династий не было наследников. Но этого же хотел и сам император.

Понимая все это, регент осознавал своим первейшим долгом не дать состояться новому союзу между Англией, Голландией и Австрией и сохранить таким образом мир. Для достижения именно этой цели Людовик XIV пытался примирить императора и короля Испании, одновременно поддерживая притязания на престол представителя законной английской династии. Когда власть оказалась в руках герцога Орлеанского, он, несмотря на авансы Георга I, сделал все, чтобы продолжить во внешней политике линию, начатую Людовиком XIV; при этом он и не подозревал, что король Испании уже выстроил совершенно иную схему.

Филипп V одновременно узнал о смерти своего дедушки и о торжестве своего соперника 9 сентября 1715 года. А уже 18 сентября Альберони призывает английского посланника и, развернув перед ним блестящую перспективу взаимного сотрудничества и уступок, предлагает ему дружественный союз. Это был блестящий ход! Аббат пытался таким образом купить британскую поддержку, дабы отобрать у императора Италию и добыть для Филиппа V французский престол. Всего девяти дней достало внуку Людовика XIV, чтобы поломать политику, начатую его дедом.

Эта потрясающая новость стала известна в Лондоне в тот момент, когда в Шотландии вспыхнул мятеж, в течение нескольких месяцев тщательно подготавливаемый Торси. Французские порты были забиты сторонниками Стюартов, кораблями, груженными оружием и продовольствием, которые были готовы в любую минуту сняться с якоря.

Лорд Стерс тут же начал потрясать Утрехтским договором, а адмирал Бинг появился в Гавре во главе эскадры, требуя выдачи подозрительных кораблей. Регент распоряжается выгрузить с кораблей подозрительный груз и отдает приказания, суть которых сводится к тому, чтобы помешать Якову Стюарту, если тот решится покинуть свой замок в Лотарингии.

Сильно обеспокоенный, несмотря на эти меры, король Англии предложил своему кузену договор, по которому Ганноверский дом и Орлеанский обещали друг другу взаимную поддержку. Принц, озабоченный лишь своими личными интересами, ни минуты не колебался бы — Филипп колеблется.

Конечно, договор с Великобританией сильно укрепил бы его позиции и гарантировал Франции безопасность, но подобный дипломатический шаг был в известной мере авантюрой, прыжком в неизвестность. Вместе с тем добрые намерения Георга I и лорда Стенхоупа нисколько не мешали большинству вигов, начиная с премьер-министра, лорда Таунзенда, питать открытую неприязнь к Франции, и парламент мог в любой момент разрушить все здание. Напротив, восшествие на престол Якова III означало наступление счастливых времен для Франции, когда политика Сент-Джеймсского дворца была бы ориентирована на Версаль. Так были настроены министры Франции и ее общественное мнение; к этой точке зрения склоняется и регент, питающий к тому же надежды увидеть одну из своих дочерей на английском троне.

Поэтому Филипп убаюкивает нетерпеливого лорда Стерса своей обходительностью, ссылаясь на тысячу трудностей, а сам тем временем начинает тайно помогать Якову Стюарту.

И поздно вечером 18 октября один из руководителей партии Стюартов, герцог д’Ормон, закутанный в серый плащ, надвинув на глаза широкополую шляпу, переступает порог Пале-Рояль. Принц обещает ему полную, но тайную поддержку. Порты Нормандии и Пикардии будут закрыты, о чем громко оповестят весь мир, но Дюнкерк останется открытым для заговорщиков, и они в любой момент могут им воспользоваться. И дворянин, на которого можно положиться, получит разрешение купить в Гавре оружие.

А через несколько дней Яков Стюарт, переодевшись и загримировавшись, покидает Лотарингию, пересекает всю Францию, вовремя предупрежденный, ускользает от подготовленной лордом Стерсом засады и благополучно отплывает в Шотландию. Французский двор, полагая, что игра выиграна, оставляет свое притворство и не скрывает радости.

Пробуждение было жестоким: силам мятежников были нанесены одно за другим два крупных поражения еще до высадки претендента, и Яков Стюарт, превратившись в странствующего рыцаря, вынужден отплыть от берегов родины. Виги, опьяненные жаждой мести, с кровавой жестокостью расправляются с врагами; более тысячи их противников выслано. Сильно укрепивший свои позиции Георг I направляет регенту полный угроз протест.

И тут взрывается испанская мина. Филипп V 15 декабря подписал договор, по которому английским торговцам безоговорочно предоставлялись в Америке те же льготы, что и его собственным подданным. Таких огромных уступок не мог добиться от него и Людовик XIV. «Французы более не пользуются здесь никаким влиянием», — радостно сообщал британский министр в письме в Мадрид.

Застигнутая врасплох предательством Испании и злопамятностью Англии, Франция оказалась в изоляции, и добейся Георг I сближения императора с католическим королем, положение ее стало бы угрожающим.

Весна 1716 года принесла герцогу Орлеанскому много угроз, подозрений и унижений. Шесть месяцев его правления не принесли никаких чудес ни в области экономики, ни в области финансов. Внешнеполитическое положение страны, начиная с 1711 года, не было столь плачевным.

Но Филипп не позволял себе унывать. Удивительное безразличие, презрение к оскорблениям и великодушие по отношению к врагам делали его неуязвимым, но отнюдь не повышали авторитета.

И в самый неожиданный момент поднимает голову оппозиция: большинство министров и высших должностных лиц открыто выступает за то, чтобы предоставить регентство Филиппу V. Они находились под впечатлением возрождения Испании, которой Альберони, словно по мановению волшебной палочки, обеспечил сказочное богатство: города процветали, строились верфи, арсеналы и даже военный флот. В народе пробудилась былая симпатия к брату герцога Бургундского. И если герцог Орлеанский не добьется быстро успеха, дело его проиграно.

И принц пускается в погоню за победой. Разве не жил в Париже человек, обещавший превратить бумагу в золото? И регент, когда-то увлекавшийся алхимией, позволяет себя уговорить. Однако Ноай и парламент ни за что не соглашаются разрешить Лоу произвести финансовый эксперимент, суть которого им непонятна. Тогда шотландец предлагает учредить частный банк и с его помощью доказать действенность этого таинственного средства — кредита. Филипп разрешает и первым записывается в акционеры.

Лоу, открывший банк 12 мая, попросил своих пайщиков только четвертую часть суммы внести серебром, остальное — государственными билетами, которые тут же вновь обрели свою забытую стоимость. Лоу сам выпускает билеты, которые защищены от изменения курса монет и могут быть всегда обращены в деньги, и обязывает Ноайя их признать. Так родился банковский билет.

Регент начал надеяться на чудо. Ему было необходимо безотлагательно разрушить союзы, которые угрожали Франции. Мстительный Торси, а за ним и все правительство, требовали, чтобы Франция продолжала политику Людовика XIV. Но это было невозможно, пока Альберони рассыпался в любезностях перед Англией и угрожал Франции. Из этой ситуации было только два выхода: регент уступает свое место Филиппу V, что могло навлечь еще бол ьшие беды, или договаривается с Лондоном от своего имени.

Теперь уже герцог Орлеанский сам просит Георга I о подписании договора, отложенного несколько недель назад. То было рискованное предприятие, и ни один министр, ни один посол не взялись за выполнение подобного поручения. Вынужденный хранить в тайне этот дипломатический ход, последствия которого будут сказываться вплоть до эпохи Наполеона III, принц обращается к единственному человеку, на чью верность и преданность он может положиться — пробил час Дюбуа.

Никогда еще не велись столь странные переговоры. И пока глава государства и член Государственного совета с трудом продвигались вперед в переговорах, министр иностранных дел д’Юксель и посол Франции в Лондоне д’Ибервиль делали все возможное, чтобы сорвать их. Вот во что превратилась абсолютная монархия через полгода после смерти Людовика XIV!

Для такого благородного человека, как Филипп, самым неприятным в этой истории была необходимость изгнания из Франции претендента на английский престол, который нашел себе прибежище в Авиньоне, во владениях папского престола. Эта прискорбная уступка, тем не менее, вовсе не удовлетворила британского льва. Георг I не отказался от намерения подписать соглашение с регентом, но одолеваемый злобой и мстительными чувствами, хотел сначала насладиться его унижением.

Ультиматум, привезенный Стерсом, состоял из трех пунктов: французское правительство должно было заставить Стюарта искать прибежища за Альпами, начать охоту на его приверженцев и разрушить сооружения порта Мардик, возведенные, несмотря на Утрехтский договор, вместо укреплений Дюнкерка. После получения согласия по этим трем пунктам Георг I соглашался начать переговоры.

Регент возмутился: он был готов пойти навстречу королю Англии, но ему не казалось справедливым, что от него требуют конкретных действий еще до подписания договора, и Филипп сказал, что этого он делать не станет и что это его последнее слово. Георг I не пошел ни на какие уступки и начал форсировать заключение австро-голландского соглашения.

Загнанный в угол, Филипп обращает свои взоры к единственной стране, которая, как и он, искренне стремилась к миру. Посол Франции во Фландрии, аббат де Шатенеф, крестный отец Вольтера, так хорошо объяснил, сколь опасны и воинственны намерения императора, что Фландрия подтверждает Англии свое нежелание заключать какой-либо союз с Карлом VI без предварительного аналогичного договора с Францией.

Вестминстерский договор 5 июня, подписанный императором и королем Великобритании, гарантирует обоим монархам их нынешние владения и те земли, что будут ими получены по взаимному согласию.

Вооружившись этим договором, Стерс думает запугать регента и силой привести его к трону своего монарха, но Филипп, невозмутимый, как под Турином, отвечает, что он не выгонит Якова Стюарта из Авиньона, пока у него нет в кармане договора, и что «если король Англии хочет войны, Франция постоит за себя».

Неизбежное должно было свершиться. Дамоклов меч висел на тоненькой ниточке, и нить эта разматывалась вдоль берегов Балтики.

Немецкие области Швеции, оставленные Карлом XII, тут же стали добычей Дании, Саксонии, Пруссии и Ганновера. И когда появилась армия русского царя, ей уже ничего не досталось. Ярость Петра Великого, мечтавшего стать повелителем империи, обрушилась на союзников. Ничего не получив, царь неожиданно занимает Мекленбург и угрожает Ганноверу. Однако Георг I предпочитал родные места даже самой Великобритании. Он ненавидел русского царя и боялся его, как черта. Сильно обеспокоенный, Георг I решил отыграть себе вторую столицу и оттуда самому заботиться о собственных интересах.

Стенхоуп сопровождает своего монарха. В Лондоне остается принц Уэльский, который получает устаревший титул Хранителя королевства и поддержку Совета, возглавляемого лордом Таунзендом — из-за этого раздела власти в британской политике возникли те же противоречия, что раздирали французскую политику.

В Париже все, начиная с Сен-Симона и кончая Вильруа, настраивали регента против Англии, но Филипп не поддается на уговоры и, несмотря на противодействие министров, использует поездку английского короля для того, чтобы предпринять еще одну попытку сохранить мир.

Хозяин небольшой гостиницы в Гааге 5 июля 1716 года увидел у своих дверей скромного шестидесятилетнего человека. Аббат Дюбуа спросил комнату, назвавшись Сент-Альбеном, любителем книг, приехавшим во Фландрию, чтобы пополнить свою коллекцию. И в течение двух недель этот библиофил ходил по книжным лавочкам, писал письма, болтал с постояльцами гостиницы, не возбуждая ничьих подозрений.

Король Англии и его свита инкогнито появились в Гааге 20 июля. Когда лорд Стенхоуп оказался в своих покоях, ему принесли записку, в которой его старый друг Дюбуа настойчиво просил об аудиенции. Она состоялась 21 июля в дипломатической миссии Англии в восемь часов утра.

Аббат держал в своих руках судьбу герцога Орлеанского, свою собственную и будущее политики, дорогой его сердцу англофила. Легко предположить, что он не жалел ни своего ума, ни своего красноречия, ни своей хитрости. Стенхоуп, поначалу неистовствовавший из-за «ужасного впечатления», оставленного сговором между регентом и Яковом Стюартом, к полудню уже был настроен вполне благожелательно. На следующий вечер он пришел ужинать в гостиницу к Дюбуа.

Былая симпатия и взаимное уважение сближали этих двух людей. Стенхоуп чувствовал, как рассеивается его недоверие. Он даже сказал, что проблема Якова Стюарта не столь серьезна. Главное — развеять беспокойство короля Англии относительно укреплений в Мардике. Полный надежд Дюбуа направляет Филиппу отчет на ста семидесяти страницах!

Пока его былой наставник старался покорить грозный Альбион, сам регент безуспешно пытался справиться с Испанией. Он пошел на почти скандальную уступку мадридскому двору, запретив французским морякам заходить в южные моря — Альберони платил лишь дерзостью.

Чтобы отдалить этого отвратительного наглеца и открыть глаза Филиппу V, герцог Орлеанский направляет в Испанию его бывшего наставника Лувилля, того самого, который в 1701 году руководил первыми шагами юного монарха. Лувилль не был даже принят королем. Регент снова и снова убеждался, что единственный возможный выход — это заключение союза с Англией. И как можно скорее. Принц отказывается от официальных дипломатических путей, по совету лорда Стенхоупа письменно излагает более приемлемые для англичан предложения относительно Мардика и поручает Дюбуа доставить их в Ганновер.

Облеченный на сей раз законной властью, Дюбуа останавливается в доме своего английского друга и сразу же приступает к делу. Успех императора укрепил непреклонность британского кабинета. Переговоры заходят в тупик, и отчаявшийся Дюбуа уже собирается отправляться обратно в Париж, как, к его великому изумлению, несговорчивый партнер поспешно уступает, словно торопясь все закончить.

Аббат так никогда и не узнает, какова была причина этой неожиданной перемены. Разногласия между русским царем и его союзниками достигли такой степени, что новая война казалась неизбежной. В тайных донесениях Георгу I сообщали, что его враг мечтает о заключении пакта с регентом.

Франко-русский союз, план которого едва оформился в сознании Петра Великого, предстал перед глазами английского короля как кровавое видение, от которого надо было немедленноизбавиться. Ганноверским министрам уже слышался галоп царских казаков, и они нажимали на своего суверена. Теперь в Ганновере было уже два человека, страстно хотевшие заключить союз между Англией и Францией.

Все препятствия тут же были устранены. Его величество король Британии принял Дюбуа, пригласил его на ужин к своей дочери, королеве Пруссии, осыпал его милостями и почестями. Он дал понять, что Англия и Франция будут гарантами тех положений Утрехтского мира, которые отвечают интересам обеих стран, что Голландии будет предложено подписать этот договор, что Яков Стюарт должен покинуть Авиньон до ратификации настоящего договора.

К несчастью, технические трудности, связанные с проблемой Мардика, потребовали длительных переговоров в Лондоне между лордом Таунзендом и д’Ибервилем. Оба они являлись противниками соглашения, и не было конца их перепалке. Бедный Дюбуа, боявшийся, что его небывалая победа ускользнет из рук, забрасывал регента отчаянными письмами. Наконец герцог Орлеанский приказывает своему послу согласиться на все требования англичан, включая присутствие в Мардике британского инспектора, которому поручалось проверить, что укрепленные сооружения действительно снесены.

Торжествующий Дюбуа возвращается в Гаагу 16 октября, чтобы парафировать соглашение. Но увы! Теперь эта новость стала всем известна и вызвала настоящую бурю. В самом деле, Георг I и Стенхоуп, с одной стороны, и регент со своим бывшим наставником — с другой, только одни и желали разорвать старые союзы. Подозрительный император был решительно против, в Лондоне принц Уэльский, Таунзенд и их сторонники утверждали, что регент толкает их доверчивого короля в пропасть.

Парижане испугались, при дворе сторонники старой политики насторожились, самые чувствительные сочувствовали Якову Стюарту, самые рассудительные возмущались необходимости уничтожить прекрасный порт.

«Франция победила Англию без боя!» — восклицали лорды.

«Англия унизила Францию!» — негодовали герцоги.

Выведенный из себя посол Испании напомнил, несколько запоздало, о политике Людовика XIV.

Немногочисленные сторонники регента возражали: строительство укреплений в Мардике было прямым нарушением Утрехтского договора, к тому же в казне не было тридцати пяти миллионов, необходимых для окончания работ. В 1696, напоминали они, Людовик XIV пошел на то, чтобы снести крепость в Пиньероле под контролем герцога Савойского, что же до протокола, то он был точной копией последнего договора, над которым работал сам Торси. Но эти слабые голоса заглушались криками оппозиции.

Герцог Менский, Вильруа, Торси, д’Юксель, д’Ибервиль решили помешать затее аббата. Правительство Лондона, возмущенное не меньше, полностью было на их стороне. Поэтому Георг I и регент решают подписать договор тайно.

Но на этом все не закончилось. Георг I, узнав об отъезде Петра Великого, требует отставки лорда Таунзенда и назначает на его место Стенхоупа. Палата общин бурлит, среди вигов нет единодушия, сторонники Стюарта, которых все считали разбитыми, затевают новый заговор. События вокруг Пале-Рояль были не менее бурными. Сен-Симон, искренне преданный Филиппу, предсказывал серьезные потрясения.

Но ни король Англии, ни регент не сдаются. Они все поставили на карту, и их твердость придает, наконец, мужества робким нидерландцам: 4 января 1717 года в Гааге был подписан тройственный союз Франции, Великобритании и Голландии.

Франция прорвала кольцо окружения.

Надо сказать, что хотя Филипп и вывел своих противников из игры и впервые добился престижа на европейском уровне, личные интересы герцога Орлеанского никогда не могли бы заставить его решиться на такую дерзкую политику, если бы регент не полагал, что тем самым он служит родине и миру. Что же до Дюбуа, то его не стали считать спасителем, поскольку никто, кроме самых близких Георгу I людей, не знал об истинных причинах, толкнувших короля Англии на этот шаг.

Филипп, к великому неудовольствию двора, предоставляет счастливому Дюбуа аббатство Сен-Рике и назначает его членом Совета по внешней политике.

Так в муках родилась первая Антанта, союз, который в течение двадцати пяти лет будет спасать Европу от всеобщей войны, но у которого окажутся и свои негативные последствия: Франция не вернет себе былого могущества на море и ее колониальная экспансия будет задержана на целый век. Неблагодарные потомки будут упрекать за это герцога Орлеанского, забыв об истинном виновнике — Филиппе V. В самом деле, чудовищная неблагодарность короля Испании сделала для регента совершенно невозможной какую-либо другую политику.