Филипп Орлеанский. Регент

Туринское сражение (1706–1707)

Двадцать второго июня 1706 года придворные, удостоенные чести быть приглашенными в Марли, живо обсуждали беднягу Вильруа, который наконец был смещен с поста командующего во Фландрии и заменен герцогом Вандомским, ранее командовавшим армией в Италии. Таким образом, образовалось вакантное место, и было немало желающих его заполучить.

Ни для кого не было секретом, что у короля почти не осталось возможностей избежать вторжения. Были проиграны сражения в Германии, в Голландии; в Испании Филипп V отвоевал Мадрид, но Гибралтар, Арагон, Каталония оставались в руках противника. И только крупный военный успех по ту сторону Альп еще мог разомкнуть железное кольцо, смыкавшееся вокруг страны.

Несмотря на то что свою вторую дочь, Марию-Луизу, герцог Савойский выдал за Филиппа V, он давно предал Бурбонов. Французы сосредоточили все свои усилия на взятии его столицы — Турина. Вобан предложил провести осаду города. Но увы! Ему предпочли самоуверенного Шамильяра, зятя министра военных дел. Этот выбор ставил в щекотливое положение будущего главнокомандующего.

В роскошных салонах, при свечах, только о том и говорили. Честный, но бесталанный Шамильяр, удрученный выпавшим на его долю тяжелым бременем, хотел бы, как все считали, для поднятия боевого духа солдат поставить во главе армии принца крови. Однако король был совершенно не расположен к этому. Вот только если мадам де Ментенон…

И уж совсем понизив голос, почти шепотом добавляли, что у герцогини Бургундской заплаканные глаза, потому что она боится за жизнь своего отца, герцога Савойского, и что она смотрит с раздражением на приготовления к войне.

Как-то после обычного ужина король вернулся в кабинет в сопровождении своей блистательной свиты. Постепенно беседа угасла. Его величество пожелал всем спокойной ночи, выпроводил придворных, после чего неожиданно вызвал герцога Орлеанского и заперся с ним наедине.

Это было как гром среди ясного неба! Любители политических предсказаний могли вообразить самые невероятные варианты, взвесить все, и только одно не приходило им в головы — что Людовик XIV после десятилетнего сопротивления выполнит заветное желание своего зятя. Для этого ему пришлось преодолеть собственную неуверенность и возражения со стороны ближайших советников.

Друзья принца сияли. Мадам герцогиня, бледная как полотно, пыталась кокетничать с окружающими.

Через четверть часа Филипп вышел из королевского кабинета; все бросились к нему с поздравлениями и объятиями. И только мадам герцогиня не двинулась с места, издали посылая супругу приветствия, на которые тот не отвечал. Ошеломленный и усталый, он скрылся у Мадам, где наконец дал волю своей радости.

Главнокомандующий армией в Италии! Эти магические слова его завораживали, мешали ему полностью осознать свое счастье. Кроме того, Филипп обещал королю не предпринимать никаких шагов без одобрения Виллара, назначенного опекать герцога Орлеанского. Другими словами, он получал лишь видимость власти, но образ милых его сердцу полков — потерянных и вновь обретенных — восполнял все. Единственным предметом его беспокойства была судьба любимой женщины и их сына в случае, если шальная пуля…

Поборов свою робость, Филипп решается поговорить с королем и с такой горячностью настаивает на своем, что Людовик, превратившийся в нежнейшего из дядюшек, позволяет ему признать ребенка. Узаконенный, этот ребенок становится шевалье Орлеанским, будущим главным приором и главнокомандующим всеми галерами Франции.

Мадемуазель де Сери тут же заявляет, что привычное обращение «мадемуазель» звучит для нее насмешкой. Нежный любовник бросается в бой и вырывает у короля письменное разрешение для бывшей фрейлины именоваться впредь «мадам» и носить титул графини Аржантон. Это было неслыханно! Опасаясь, что парламент наложит вето на решение короля, Филипп откладывает приготовления к отъезду и сам умоляет президента парламента, генерального прокурора, советников. Он добивается своего и совершенно серьезно наслаждается этой победой и поздравлениями парижан.

В начале июля герцог Орлеанский прибывает под Турин, где Ла Фейад встречает его с подобающими почестями и с высокомерием уверенного в себе фаворита. Филипп, заранее решивший установить добрые отношения с зятем министра, которому он обязан своим назначением, тем не менее пришел в некоторое замешательство, видя самодовольство и никчемность этого человека. Он указывает на грубейшие ошибки, допущенные в группировке войск, но надменный дворянин не принимает их в расчет.

После осмотра войск принц возвращается в генеральный штаб к герцогу Вандомскому, где его ждет новое разочарование. Герцог, совершенно не желавший помогать своему преемнику, вставал в четыре часа пополудни, наедался до несварения желудка, изводил своих пажей и был абсолютно равнодушен к предстоящей операции — до такой степени, что даже не имел представления о том, где находится армия принца Эужена — в Австрии или на берегах По. Филипп хотел принять меры, чтобы враг не смог переправиться через реку, но герцог Вандомский, пожав плечами, объявил его предложение безумным. Несколькими днями позже, когда принц Эужен со своей армией перешел реку, странный генерал внезапно бросил своего юного коллегу и уехал во Фландрию.

А к Филиппу прибыл посланный королем ментор, но не Виллар, слишком дороживший своей независимостью, а маршал Марсан, о котором Сен-Симон писал: «Это был низенький человечек, искусный придворный и льстец, услужливый, более всего заботившийся о собственном преуспеянии, впрочем, вполне добропорядочный, рассыпавшийся в слащавых комплиментах и всецело поглощенный заботами лишь о том, что могло сулить выгоду; ничтожный, поверхностный, легкомысленный, недалекий и не отличавшийся никакими особыми талантами».

Искушенный в придворных интригах и близкий к мадам де Ментенон, Марсан овладел тайной секретных кабинетов, где царствовала скромная маркиза и где герцогиня Бургундская, дочь герцога Савойского, с легкостью вскрывала государственные депеши. С тысячами извинений и реверансов Марсан дал понять ее высочеству герцогине, что отныне он — ее верный союзник.

Как могло прийти в голову объединить человека, в чьих жилах текла королевская кровь, и этого болвана! Филипп намеревался встретить армию принца Эужена на берегу Танаро, где легко было заманить неприятеля в ловушку. Но последовал категорический запрет Марсана. Следовало, по его мнению, отступить к Турину и соединиться с войсками Ла Фейада. Этот самодовольный фанфарон, сильный властью своего свекра, военного министра, без труда подчиняет себе недалекого маршала и меняет все по своему усмотрению.

Первым делом он заставил обе армии расположиться вытянутой линией, отдаленно напоминающей очертания города. Герцог Орлеанский, понимая опасность такого решения и зная о том, насколько изнурена армия противника, у которого к тому же были трудности со снабжением продовольствием, предлагает внезапную атаку. Но, натолкнувшись снова на отказ Марсана, он выходит из себя и требует созыва военного совета.

Филипп говорит с пылом, страстью и со знанием дела, которое не могло не восхитить опытных генералов. Но, заботясь о собственной карьере, они не сводили глаз с двух любимцев Версаля — с Марсана и Ла Фейада. И почти единогласно — исключение составил лишь один генерал — отклонили план герцога Орлеанского.

Рассвирепев, Филипп резко говорит о несчастьях, которые повлечет за собой подобное решение, и заявляет, что раз он не является хозяином положения, то не считает справедливым отвечать за поражение, которое будет нанесено всей нации, не говоря уже о его собственном, и поэтому немедленно покидает армию. Все бросились к нему, начали умолять остаться. Наконец он согласился, но объявил, что отказывается от командования армией. Филипп написал королю письмо, где изложил свои соображения, и с присущим ему благородством вручил послание Марсану, после чего удалился в свою палатку.

Казалось, кто-то внушил генеральному штабу, что можно пребывать в полном спокойствии и безмятежности. Все насмехались над принцем, утверждая, что он никогда не осмелится сунуться под французские пушки.

В ночь с 6 на 7 сентября запыхавшийся офицер разбудил герцога Орлеанского сообщением, что войска императора приближаются к лагерю. Забыв о всех своих решениях, принц бросился к Марсану и стал доказывать, что победа возможна, если войска немедленно перегруппируются и первыми начнут бой. Маршал бесстрастно посоветовал его высочеству пойти отдохнуть и спокойно заснул. Охваченный возмущением, негодованием и отчаянием, Филипп клянется больше ни во что не вмешиваться.

С первыми лучами солнца показались передовые отряды противника. И тогда стали очевидны замешательство, растерянность и смятение людей, неожиданно увидевших последствия своих ошибок.

Герцог Орлеанский с деланно безразличным видом скакал чуть впереди полка солдат, шагавших с унылыми лицами.

«Ваше высочество, — неожиданно крикнул ему старый солдат, — правда ли, что вы отказываетесь идти с нами в бой?»

Эта фраза все изменила.

«Я не могу отказать тому, кто просит меня об этом таким образом», — ответил Филипп.

И он решает спасти Марсана и Ла Фейада вопреки им самим. Может быть, это ему бы и удалось, если бы за каждым его приказом не следовал прямо противоположный. Предательство зашло столь далеко, что он ударил офицера из полка герцога Анжуйского, упрямо не выполнявшего его приказаний.

А там, внизу, принц Эужен атакует, продвигается вперед. Филипп творит чудеса, находясь всегда в самой гуще боя, с хладнокровием, которого не могут не видеть и не ценить окружающие; его пример всех заражает… Он не покинул поле боя даже когда был ранен — сначала довольно легко в бедро, а затем уже тяжелее в руку чуть повыше запястья. Генрих IV в Иври был более удачлив, но и он не проявлял столько героизма и ловкости. Да и сам Генрих IV не сумел бы справиться со всеми ошибками, совершенными из угодничества.

Все отступают, все бегут. Тяжело раненный, Марсан попадает в руки противника. В палатке, куда он был перенесен, он просит передать герцогу Орлеанскому письмо, которое так и не отправил в Версаль, зовет священника и умирает, унося с собой тайну своего бездействия, оказавшегося фатальным.

Сначала его обвиняли только в том, что он пожертвовал всем из желания угодить Ла Фейаду, готовя этому деспотичному зятю министра лавры победителя. Позже возникнет вопрос, не повиновался ли он секретным инструкциям герцогини Бургундской. В настоящее время это подозрение с прекрасной принцессы снято, но загадка остается.

Понимая, что битва проиграна, герцог Орлеанский собирает свою артиллерию, обозы и готовит отступление. Отступить можно было прямо во Францию и в Ломбардию. В первом случае французская армия покидала Италию совсем, оставляя ее императору, поэтому Филипп решился на дерзкий шаг — двинулся в Ломбардию, втайне надеясь соединиться там с частью французской армии, только что одержавшей победу при Кастильоне, и окружить принца Эужена под Турином.

Узнав об этом плане, Ла Фейад и бол ьшая часть его генералов, немало награбившие в Италии и мечтавшие лишь о том, чтобы поскорее доставить свое добро в надежное место, подняли страшный крик. Раздраженно принц приказывает им замолчать и готовиться к отступлению, но предательство снова, во второй раз, путает ему карты. Пока солдаты выступали в сторону Милана, конвои с припасами направились в противоположную сторону. Пришлось дать приказ остановить отступление войск; тут же, одно за другим, стали поступать сообщения о якобы многочисленных засадах врага впереди. Что можно было противопоставить этому всеобщему заговору? Измученный, тяжело страдавший от раны, неудачливый герой сел в карету, сказав, что его могут везти куда угодно.

Отступление через Альпы происходило в ужасном беспорядке. Оно превратилось бы в настоящее бедствие, если бы не усилия принца, из-за которых его собственная жизнь оказалась в опасности.

У ворот Гренобля Филипп узнает, что нежная и неподражаемая графиня Аржантонская вместе со своей подругой остановилась в одной из тихих гостиниц города. Понимая, насколько это на руку его недругам, Филипп имел мужество просить передать графине, что она должна спешно покинуть город. Но она остается — и побеждает. В первый же вечер герцог Орлеанский, превозмогая боль, встает с постели и, выскользнув через заднюю дверь, скоро оказывается в объятиях своей любовницы.

Последовавшая неделя была самой прекрасной за все время их любви. На нежной груди своей возлюбленной он наслаждался отдыхом от полевой жизни, вполне довольный собой, своей судьбой, даже своей болезненной слабостью, и чувствовал опьянение Ромео, долгое время лишенного любовных утех. После шести лет верности он восхищался Марией-Луизой д’Аржантон так же, как в день их первого поцелуя, заново открывая для себя ее великолепное тело.

В Версале уже было известно об этом безрассудстве. Сен-Симон был недоволен, а мадам герцогиня, высоко подняв свою веселую головку, изощрялась в злословии. Ее злобная сестра, возможно, из ревности — разве не тронула она когда-то сердце Филиппа? — со своей стороны старалась изо всех сил. Герцог Орлеанский появился как победитель. Людовик XIV принял его лежа в постели — он был нездоров — и выказал ему самые теплые чувства, на что тут же откликнулись все придворные.

Таким образом, проигранная Туринская битва обернулась для Филиппа победой. Впервые его достоинства перевесили предубеждение, преследовавшее его с детства, впервые он почувствовал себя независимым — чары злой феи были преодолены.

И когда следующей весной он назначается — теперь уже без всякого ментора — верховным главнокомандующим армии, которая направлялась в Испанию на помощь Филиппу V, он больше не сомневается в своей звезде.