Филипп Орлеанский. Регент

Величие и нищета (март 1722 — август 1723)

Неожиданное возвращение молодости, вызванное радостью удач на дипломатическом поприще, длилось недолго. К концу зимы здоровье Филиппа снова ухудшается, он переносит небольшой апоплексический удар — опасности удалось избежать, но в борьбе с ней герцог Орлеанский потерял последние силы.

А между тем еще никогда он не нуждался так в силах и в осторожности. Его противники, разочаровавшиеся в Филиппе V, наметили дату своего триумфа, и она была близка — день, когда юный король достигнет совершеннолетия. До этого дня оставалось меньше года, и уж тогда герцог Орлеанский будет просто частным лицом, полностью зависящим от одного движения или взгляда тринадцатилетнего монарха. Вильруа, уверенный в своем умении руководить настроениями ребенка, уже готовился повелевать и властвовать.

Надо было начинать борьбу, и немедленно, а у Филиппа не было на это сил.

Силы нашлись у другого человека, несмотря на его болезни и преклонный возраст. Страдающий от жестоких болей Дюбуа старался вырвать у жизни последние милости и, почти теряя сознание от болей, видел себя то первым министром, то регентом, а то и самим папой.

И Филипп сдается перед этим неистовством, этой дерзостью и одержимостью, способными, как он полагал, поставить заслон на пути завистников. И он соглашается поменяться ролями, быть отныне орудием мести, а всю инициативу отдать кардиналу.

И Дюбуа тут же хватается за этот шанс, заставляет герцога Орлеанского освободить ему дорогу.

Неотвратимая дата неумолимо приближалась, страшная, как появление кометы. Министр вынашивал дерзкий и революционный план: он задумал отложить объявление совершеннолетия короля до семнадцати лет.

Для этого Дюбуа выбрал следующую тактику: завоевать доверие будущего монарха, убрать из его окружения своих врагов. И довольно неожиданно двор возвращается в Версаль: тут можно наблюдать за воспитанием и образованием короля, Вильруа будет изолирован от его парижских почитателей, парламент останется в Париже, нежелательные люди не станут разгуливать по дворцу, и, наконец, тут можно установить надежный контроль и за самим герцогом Орлеанским.

Монархия возвратилась в свой храм 15 июня 1722 года. Инфанта разместилась в покоях королевы, герцог Бурбонский, суперинтендант королевского образования, — в северном крыле дворца, Филипп — на первом этаже, прямо под королевскими апартаментами.

На следующий день, 16 июня, Дюбуа обнародовал распоряжение, согласно которому все слишком надменные аристократы, все те, кто из-за своего престижа, честолюбия, независимости или из-за занимаемой должности представлял известную опасность, были удалены. Ноай, Виллар, д’Юксель, Канийак, герцог де Грамон и еще пять именитых особ отправились в изгнание.

Кардиналу оставалось справиться только с герцогом Бурбонским и с Вильруа.

В конце июля разразился ужасный скандал: компания молодых людей, среди которых два внука маршала Вильруа, была застигнута в версальском парке за развлечениями, которым могли бы позавидовать и в Содоме. Париж, а с ним и вся Франция, были потрясены, узнав, какие люди окружают короля, какие зрелища ему приходится наблюдать!

Филипп 12 августа работал с королем, которому он обосновывал некоторые новые назначения. Когда с этим было покончено, регент попросил его величество пройти в потайной кабинет, где он хотел бы сказать ему несколько слов с глазу на глаз.

Вильруа тут же воспротивился, на что герцог Орлеанский заявил, что накануне своего совершеннолетия король должен быть поставлен в известность о некоторых вещах, которые, кроме него, никому знать не положено. Возмущенный маршал разразился целым потоком слов: «Я не потерплю, чтобы ваше высочество разговаривало с королем по секрету, и уж совсем недопустимо, чтобы это происходило не у меня на глазах, в потайном кабинете. Моя обязанность — ни на минуту не терять короля из виду и отвечать за него в любой момент».

«Вы забываетесь, месье, — ответил регент. — Но здесь не место для дискуссий. Я уступаю вам поле боя, но буду вынужден принять меры».

Регент и Дюбуа действовали хладнокровно и обдуманно. Арестовав маршала в приемной герцога Орлеанского, они дали ему возможность прийти в себя в замке Вильруа, а затем отправили доживать на покое в его губернаторство в Лионе.

Всех беспокоило, как поведет себя король. В первый вечер ребенок немного поплакал, почти не притронулся к ужину. Но утром он встал уже совершенно успокоенный. Теперь все должно было наладиться, и регент возблагодарил было небо, как разразилась непредвиденная гроза: пропал Флёри, верный своему обещанию покинуть двор одновременно с маршалом. Тут его величество разрыдался, и уже никто не мог его успокоить, министры растерялись, офицеры забегали… Куда запропастился этот Флёри? По счастью, он оказался близко, в Ламуаньоне. Одного слова его воспитанника оказалось достаточно, чтобы вернуть епископа обратно, и на небе снова засияло солнце.

Вильруа был заменен скромным и порядочным герцогом де Шаро. Политическим образованием короля занялся сам Дюбуа. Каждый день ученые мужи обучали юного монарха искусству управления государством, финансами, армией и дипломатии, после чего кардинал отвечал на вопросы венценосного ученика, а потом регент подводил итог дебатам, восхищая своего племянника блестящей и глубокой импровизацией.

Одолев Вильруа, державшего в своих руках воспитание короля, Дюбуа в значительной степени добился цели. Новая победа, свадьба мадемуазель де Божоле с инфантом доном Карлосом, будущим герцогом Пармским, должна была заставить регента удостоить кардинала высшей награды.

Уже давно король Англии убеждал регента, что лучший способ законным образом оградить свою власть — это назначить преданного первого министра. И наконец Филипп, все более и более неуверенный в своих силах, уступил. Его бывший наставник превратился в первого министра 22 августа, поднявшись таким образом на ту ступень, где ему оказывались почти королевские почести. Герцог Орлеанский оставил за собой только председательство в Советах и распоряжение общественными финансами.

Дюбуа чрезвычайно гордился своим всемогуществом, но бесконечные усилия подорвали его здоровье: старый механизм изнашивался с каждым днем. Костлявая была уже близко, готовилась отобрать у кардинала все блага, добытые такими трудами.

Одна мысль о том, что он может все потерять, доводила больного до полного безумия. Он стал похож на восточного тирана, готового обезглавить того, кто принесет ему дурную весть. Никто не осмеливался задавать кардиналу вопросы, и уж тем более принимать какие-либо решения без его ведома.

А чтобы доказать самому себе, что он по-прежнему — мозг королевства, единственный мотор, которым все приводится в движение, кардинал требовал все новых и новых должностей. Он стал вместо Дагессо хранителем печати, вместо Торси — суперинтендантом почты.

Вот в такой обстановке взошла заря 16 февраля 1723 года, когда король достиг совершенолетия. Заря эта должна была осветить начинающуюся революцию, а осветила комедию.

Регент в торжественной речи передал королю заботу о государстве, объявил его господином всему и всем и попросил подтвердить прерогативы первого министра и его собственные. Его величество не произносит ни звука, и это молчаливое согласие позволило правительственной машине продолжать свой курс. Зачитанное 22 февраля постановление учреждает якобы новый порядок вещей, но на самом деле в нем нет ничего нового.

Совет по регентству сменяется Королевским советом, в который вошли герцог Орлеанский, герцог Шартрский как первый принц крови, герцог Бурбонский, кардинал Дюбуа и Флёри.

Напрасно кардинал давал простор своему уму и воображению в надежде покорить Людовика XV. Доступ к королевскому сердцу, всегда открытый для Флёри и герцога Орлеанского, для Дюбуа оставался закрыт. Ребенок замыкался, несмотря на все красноречие кардинала, и в его молчании явственно ощущалась неприязнь. Ничего хорошего в будущем это не сулило!

Все ждали смерти кардинала. Дюбуа старался показать всем, что он прекрасно себя чувствует, садился на лошадь, объезжал окрестности, но развивавшаяся в его теле болезнь уже приговорила его к смерти.

Больной держался еще три месяца. Он избегал врачей, устраивал празднества. В начале августа герцог Орлеанский с великим огорчением узнал, что кардиналу была сделана срочная операция. Сначала все считали, что она прошла удачно, но скоро стали поступать совсем другие известия.

Кардиналу робко предложили принять последнее причастие. Но то ли в приступе последнего тщеславия, то ли не желая оскорблять святыню, в которую он не верил, кардинал ответил: «Церемония последнего причастия для кардиналов отличается особой пышностью. Пошлите кого-нибудь в Париж к кардиналу Бисси за инструкциями».

Через несколько минут его мечущаяся душа обрела наконец успокоение. Это случилось 10 августа 1723 года.

Все страны оплакивали Дюбуа, его ум, его стремление к миру, его терпеливое упорство, благодаря которому униженная Франция стала гарантом европейского равновесия. Париж же помнил только о пороках — подлинных или мнимых — этого выскочки.