То, что произошло дальше, никто не ожидал. Из-за широкой директорской спины вышла… Серафима Терентьевна Егорова, собственной персоной. Вся такая скромная, в черной юбочке, чуть ниже колен, в белой блузке, волосы собраны в скромнячий хвостик.
Я переглянулся с военруком. Он скривился, слово разжевал ломтик лимона, а я мысленно присвистнул.
А вот Эвелина Ардалионовна наоборот, торжествующе озирала коллектив, чтобы подчеркнуть — возвращение Симочки в школу — это исключительно ее заслуга. А Пал Палыч тем временем продолжал:
— Серафима Терентьевна направлена к нам райкомом комсомола для усиления в нашем коллективе общественной работы, в самом широком смысле — от организации художественной самодеятельности, до спортивных соревнований. Так что у вас, Александр Сергеевич, теперь будет надежный помощник. С чем вас и поздравляю!
Теперь и я «сжевал ломтик лимона». Не было печали. Впрочем, если она возьмет на себя разную бумажную волокиту, связанную с приближающейся городской спартакиадой, то — черт с ней. Лишь бы не совала свой курносый нос, куда не следует.
Зазвенел звонок, я взял в ячейке классный журнал седьмого «Б», и на время урока выбросил из головы директорский «приятный сюрприз». Однако тот сам о себе напомнил на перемене. Я, как обычно, находился в тренерской, как вдруг в дверь робко постучали.
— Входи! — крикнул я, думая, что это кто-то из пацанов.
Створка скрипнула, и в щель между нею и косяком просунулась мордочка Егоровой.
— Не помешаю?
— Уже! — откликнулся я и тут же добавил: — Да входи ты!
Симочка протиснулась целиком. Я поневоле вспомнил ее появление здесь в первый раз. Тогда она была куда как наглее.
— Саша, — начала она. — Теперь нам придется много работать вместе, я не хотела бы, чтобы между нами сохранялись прежние недоразумения.
— Правильно! — кивнул я. — Начнем накапливать новые…
— Прости? — не поняла Егорова.
— Забей! — отмахнулся я. — Ты мне лучше скажи, кто ты теперь по должности? Раньше была старшая пионервожатая и комсорг, если не ошибаюсь. А сейчас кто?
— Теперь я специальный представитель районного комитета ВЛКСМ по усилению общественной работы в школе.
— Звучит угрожающе, — усмехнулся я. — Ну что ж, товарищ спецпред райкома, с чего начнем?
— Я планирую организовать собрание всех сотрудников и учеников, которые занимаются в нашей школе общественной работой, особенно — в части художественной самодеятельности и спорта, так как в мои обязанности не входит курировать деятельность местного комитета и уж тем более — партийной организации. Определим слабые места, круг проблем, наметим меры по исправлению ситуации и так далее…
— А как у тебя дела на внеслужебном фронте? — осведомился я. — Как там твой дружок С-славик?..
— Какой там дружок, — смутилась она. — Это было так…
— Ладно, проехали!.. Как назначишь собрание, свистни.
— Хорошо, Саша, — кивнула она и немного помедлив, добавила: — Саша, а я тебе совсем-совсем противна?
Ну вот что ты с ней будешь делать? Она что, совсем дурочка или все же прикидывается?.. А с другой стороны, девочка-то она ладненькая.
— Если ты к тому, чтобы возобновить наши рабочие отношения, то я еще посмотрю на твое поведение.
— Я буду очень хорошо себя вести! — неожиданно пообещала она и выскочила за дверь.
А я остался озадаченным. То ли ее действительно припекло, то ли опять мутит-вертит? Или ее на меня снова натравил неугомонный Эдвин. Что ж, так даже интереснее. Если это медовая ловушка, то я готов в нее попасть. Ведь мне даже аморалку не пришьешь — я холостяк, а она уже совершеннолетняя. Так что доиграем эту игру до конца. Не люблю, когда какие-то дела не доделаны. А разрыв с Симочкой оставил у меня ощущение именно незавершенности. В конце концов, не все же ей безнаказанно мужикам мозги пудрить и невинностью прикрываться.
До конца перемены оставалось немного времени, и я отправился в учительскую, чтобы сдать один журнал и взять другой — восьмого «А». Рабочий вторник пошел своим чередом. Сегодня вечером секция, но между уроками и занятиями с пацанами будет время заскочить в мебельный, чтобы присмотреть что-нибудь из обстановки. У меня должна быть нормальная советская квартира — кухонный, спальный гарнитуры, мебельная стенка, в которую можно встроить телевизор и видеомагнитофон. Еще бы купить магнитолу и проигрыватель.
И после окончания уроков я помчался в местный ЦУМ, где среди прочих, был еще и мебельный отдел. Выяснилось, что приличную стенку можно было купить только отстояв очередь длинною в полгода. Ну или по блату. Сунулся было с прежде безотказным паролем «Я от Корнея Митрофаныча» — не сработало. Мне посоветовали записаться на покупку мебельного гарнитура, как это делают все граждане, и не забывать отмечаться в этой, как будут говорить лет через тридцать, «виртуальной» очереди. Естественно, я плюнул на это дело, купил кухонный стол, четыре табуретки и заказал доставку от магазина. Обещали завтра к вечеру привезти.
Даже в те времена, когда был относительно честным предпринимателем, жаждой приобретательства я не страдал — покупал только то, что действительно нужно. После центрального универмага я отправился в кафе, чтобы перекусить. И здесь меня ждала неожиданная встреча. Столики в забегаловке были предназначены для быстрого перекуса стоя, так что нагрузив на поднос тарелку с пирожками, начиненными ливером, и стаканом с какао, я оглядел обеденный зал в поисках свободного места. И увидел столик в дальнем углу, за которым притулился всего один посетитель.
Он стоял ко мне спиной, поэтому я его не узнал. И только когда подошел поближе и водрузил на столешницу поднос, понял, что этот мужик с одутловатым лицом и набрякшими под глазами мешками мне знаком. Это был ни кто иной, как классик литейской литературы романист и драматург Миня Третьяковский. Выглядел он неважно. Рожа багровая, хоть прикуривай, глаза мутные. На меня он поначалу внимания не обратил. Перед ним стоял стакан с какой-то полупрозрачной жидкостью. Я не сразу сообразил, что это водка, налитая после выпитого какао. Наконец, взгляд литератора сфокусировался на мне.
— Где-то я тебя видел, — сообщил он мне.
— У Митрофаныча дома познакомились, — напомнил я. — А потом я у тебя ночевал… И после тоже виделись.
— Да что-то такое смутно… — пробормотал он и добавил: — Выпьешь?
И Третьяковский вынул из кармана некогда дорогого, а сейчас изрядно обтрепанного пальто, чекушку.
— Нет, — покачал я головой, отхватывая полпирожка. — У меня занятия в школе…
— А-а, — кивнул он. — Ты же этот… спортсмен… А я — писатель… «Сермяжная правда»… Роман о восстании Разина… «Проныра — река трудовая». Пьеса о речниках… «Тайна утонувших сокровищ»… Приключенческая повесть для подростков. Читал?
— Да, — признался я. — Первый абзац в «Сермяжной правде», у тебя дома.
— Издеваешься? — со слезой в голосе спросил Третьяковский. — Художника обидеть может каждый…
— Брось, Миний Евграфович! — сказал я. — Еще прочитаю. Сразу после собрания сочинений Диккенса…
— Диккенс… — хмыкнул он, выливая остаток содержимого чекушки в свой захватанный стакан. — Его бы сейчас в Союз… Хрен бы он чего тут написал… Сказали бы, что партийности в его опусах недостаточно… Не отражена роль трудящихся в борьбе за мир… — выглотав водку, Третьяковский продолжал: — Представляешь, физрук, они мне говорят, что казак Сермяга неправильно понимает задачи народно-освободительной борьбы… А как он может их понимать, если он неграмотный⁈
— Дался тебе этот Сермяга, — усмехнулся я. — Напиши детектив!.. Шпионский… Хочешь, сюжет подкину?
— Н-не могу, — помотал он башкой. — С утра руки трясутся так, что пальцы по клавишам не попадают… А как опохмелюсь, не могу остановиться, покуда не нажрусь в зюзю… Слушай, парень, ты мне червонец не одолжишь?.. В понедельник должны гонорар на книжку перечислить… Отдам, кровь из носу! А?..
Понимая, что скорее всего гонорар этот он уже пропил, я все же вынул из кармана туго набитый кошелек, вынул две пятеры и положил перед ним. Миня сгреб их замызганными пальцами и сунул в карман. Я доел свои пирожки, допил какао, потрепал спивающегося литератора по плечу и покинул забегаловку.
Времени до начала занятий было еще навалом и я решил прогуляться до школы пешком. Жаль Третьяковского. Уж не знаю, какой он там писатель, но мужик, вроде неплохой. Взять бы его за шкирку и к наркологу, чтобы прочистили кишки и мозги. Они же обязаны заботиться о процветании советской литературы!
Его бы к делу пристроить, да вытащить из этой компании. Тем более, что если все эти Митрофанычи и Панкратычи завязаны с бандой Рогоносца, то скоро их всех пересажают. Не при Брежневе, который осенью помрет, так при Андропове — точно. Вот и надо бы вытащить Миню, покуда его с ними заодно не потянули на цугундер. А что если ему литературный кружок возглавить для пацанов? Наверняка в городе не только Толик Кривцов сочинительством балуется. Вот только при какой организации такой кружок создать? При школе — не факт, что дирекция захочет собирать в своих стенах начинающих литераторов со всего города… При Доме Пионеров?.. Так тамошнее начальство фактически выперло нашу киностудию под благовидным предлогом.
А что если послать к черту и Дом Пионеров и школу, и создать свой собственный клуб для пацанов и девчонок? Насколько я знаю, такие сейчас существуют. Со спортивной секцией, киностудией и литкружком. Для девчонок что-нибудь по кройке и шитью можно замутить. Поговорю с Машей, пусть делится опытом… Вот же блин! Надо же Вершковой позвонить! Я кинулся к ближайшему телефону-автомату. Хорошо, что тот работал. Я сунул двушку в прорезь аппарата, набрал номер рабочего телефона моей модельерши. Буквально через пару гудков в наушнике трубки щелкнуло, и я услышал тревожно-радостный голос Машуни.
— Модельер-конструктор Вершкова слушает!
— Э-ка ты официально, — пробормотал я.
— Ой, Саша, привет! — откликнулась она. — Я же не знала, что это ты!.. Ну как ты сегодня?..
— У меня в восемь часов секция в школе, — ответил я. — Так как после каникул это первое занятие, я больше часа парней гонять не стану. Так что к девяти освобожусь.
— К девяти — ладно, — не слишком весело проговорила Вершкова. — Мы погуляем?
— Знаешь, гулять холодно, — сказал я. — Давай лучше у меня посидим, чайку попьем. Кино посмотрим.
— Ну это, наверное, поздно для визитов…
— Тебе же не двенадцать лет, — проговорил я, — чтобы в девять домой, как штык…
— Не двенадцать, конечно, — сказала она, — но мама с бабушкой, они как тетя Маша, такие консервативные…
— Ну тогда давай отложим до следующего раза, — предложил я.
— Не могу, — вздохнула Машуня. — Я обещала Антипычу, что завтра отдам ему гостинцы, которые передал Арабов.
— Тогда потерпят твои бабушка с мамой, — продолжал заманивать я в силок этого великовозрастного птенчика. — Обещаю, к одиннадцати часам будешь дома.
— Хорошо! — откликнулась моя собеседница. — К девяти часам я подъеду к вашей школе.
— Ну вот и договорились. До встречи!
Повесив трубку, я покинул стеклянную будку автомата и потопал дальше. Мысль о собственном клубе не давала мне покоя. Надо понять, как это оформить организационно, ведь частные лавочки в ближайшие семь-восемь лет будут вне закона. Второй вопрос — помещение. Оно должно быть достаточно просторным, чтобы ребятня не сидела друг у дружке на головах и в то же время пригодным по санитарно-эпидемиологическим нормам. Третий вопрос — финансирование. А вот это как раз не проблема. Деньги у меня есть. Что касается всего остального, надо поднять свои связи — милиция, КГБ — пусть помогают воспитанию будущих поколений.
Когда я вошел в раздевалку школьного спортзала, то, к своему удовольствию, обнаружил всю секцию в полном составе. Мы, конечно, виделись с пацанами на уроках, но все равно обрадовались друг дружке так, словно встретились после каникул впервые. Я велел им переодеваться и строиться в зале, а сам пошел в тренерскую. Через пять минут, уже снова стоял перед своими бойцами, которые вытянулись по стойке смирно. Я скомандовал им: «Вольно!» и только тогда заговорил:
— Сегодня мы будем заниматься по укороченному графику. Хочу посмотреть, как вы поддерживали форму во время каникул. И еще у меня для вас новость. В воскресенье жду вас у себя на квартире, будем смотреть фильм с участием знаменитого каратиста и актера Брюса Ли.
Пацаны заорали так, что, казалось, потолок рухнет. Пришлось их окоротить, напомнив, что даже одна двойка, полученная в оставшиеся на неделе учебные дни, может помешать тому, кто ее получит, принять участие в просмотре. Радостные вопли стихли. И некоторые из пацанов даже приуныли. Мне было жалко этих приунывших, но дисциплина есть дисциплина. Ни в классе, ни в секции я двоечников не потерплю. В будущем клубе тоже. Очертив таким образом перспективы, к которым они должны стремиться, я скомандовал разминку. Надо сказать, парни хорошо работали на занятиях, не отлынивали. Старались показать, на что способны. Молодцы. Когда мы закончили, ко мне подошел Вадик Красильников.
— Александр Сергеевич, — сказал он, — а можно Алька и Толик придут к вам воскресенье?
— Нельзя! — отрезал я.
— Почему?
— А ты подумай?.. Ты приведешь друзей, другим обидно станет. А я не могу же всю окрестную пацанву у себя собрать.
— Я понял, — понурился будущий актер.
— Да ты не расстраивайся, Вадик, уж кто-кто, а наша съемочная группа всегда посмотреть мои видеокассеты сможет. И не примитивные боевики, а кино посерьезнее.
— Ага, хорошо, Сан Сеич! — повеселел паренек. — До свидания!
— Пока! — кивнул я и поспешил в тренерскую переодеваться.
Меня ждала Маша. Когда я вышел из школы, она уже топталась на крылечке, в знакомой шубке и шапочке. Пацаны, пробегая мимо, исподтишка на нее поглядывали и показывали мне большие пальцы. Пришлось цыкнуть на них. Рука об руку сошли мы с Вершковой с крыльца и направились к моей холостяцкой берлоге. Я не собирался применить к Машуне тот примитивный трюк, который вчера использовал, когда пришла Наташа. Медсестричка намекала на интим, еще когда щупала мои бицепсы в больничке, а вот модельер-конструктор — это все-таки иной коленкор.
Говоря попросту, не хотелось мне тащить ее в койку, как обычную искательницу сексуальных приключений. Иная деваха встала, отряхнулась и пошла, а с такой, как Машуня, такие номера не пройдут. Если она почувствует себя обманутой, то еще, чего доброго, в петлю полезет. Так что с Вершковой надо быть предельно честным. Зачем, походя, ломать девчонке жизнь? Я даже невольно гордился своей готовностью пожертвовать минутным удовольствием, ради нашей с ней дружбы.
Сторож, увидев нас с Машей, удовлетворенно крякнул. Видать решил, что я, едва жена за порог, сразу же пустился во все тяжкие. Ну в общем, так оно и было с виду. В квартире я помог гостье раздеться. В смысле — снять верхнюю одежду. Проводил ее в большую комнату, а сам пошел чайник на плиту ставить. К счастью, вчера с медсестрой мы к торту даже не притронулись. Пока водичка закипала, я поставил кассету, не эротику, а серьезное кино «Вся президентская рать». Пусть посмотрит на заграничную моду. Все-таки действие происходит в современной Америке.
Гостья моя и впрямь смотрела, не отрываясь, прихлебывая чаек и закусывая «Ленинградским». А я, как и вчера за Наташей, наблюдал за нею. Не, ни с целью, уловить момент, когда можно потащить ее в койку. Мне было интересно наблюдать за Вершковой, как личностью. Вот до чего я, Владимир Юрьевич Данилов, докатился. Сидит у меня на хате красивая девчонка, торт лопает, кино смотрит, а у меня мысли не о том, что я с нее сначала сниму, а что — после, а о чем-то возвышенном. Хах! Сказал бы кто раньше — не поверил…