Глава 9

Выгуляв Машу до упада, я отвез ее домой — к тете. Ну а сам вернулся к Телегиной. Вахтер в проходной встретил меня по стойке смирно, взяв под козырек. То-то. К моему удивлению, Оля оказалась дома. Ну в самом деле, не круглые же сутки ей нести службу! Правда, вид у нее был неважнецкий. Лицо осунувшееся, под глазами мешки. Я ей это, само собой, не сказал. Да и вообще — не лез с разговорами. Разделся и залез под душ, а когда вышел из него, «квартирная хозяйка» пригласила меня ужинать. После посещения «Праги» прошло уже несколько часов, к тому же, я нагулял аппетит, так что от вареных сосисок, яичницы и бутербродов отказываться не стал.

— Спасибо тебе, Саша, за помощь, — сказала Телегина.

— Да не за что! — отмахнулся я. — Как там наше величество?

— Названивала полдня некому Жорику.

— Кто такой?

— Жаренов, Георгий Степанович, тридцати шести лет, приемщик комиссионного магазина и один из крупнейших фарцовщиков столицы.

— И чего Королева от него хотела?

— Похоже, это связной Сутулого.

— Неужто деньги для меня добывала?

— Добывала, только не для тебя.

— Ага, понимаю, она хочет взять со своих забугорных хозяев бабосы, а меня ножичком почикать и Пакет забрать с бездыханного тела.

— Ты не очень-то веселись, — не приняла Оля моего тона. — Вскрылись новые факты биографии Кривошеиной. Она была осуждена за убийство по малолетке. Убила одноклассницу тем же самым способом, что и женщину в гостинице.

— Ничего, как-нибудь справлюсь, — заверил я.

— Проблема в том, что нам нужно, чтобы Королева осталась жива-здорова, получила Пакет и вышла на контакт с Сутулым.

— То есть, лучше позволить ей перерезать мне глотку?

— Не говори глупости, — пробурчала Телегина. — Воспользуйся своим мужским обаянием.

— Слушаюсь, товарищ майор.

— Вольно, — вздохнула она. — Конечно, ребята тебя прикроют. Если что-то пойдет не так, у меня есть приказ начальства прервать операцию. Никто не собирается жертвовать тобою ради задержания резидента.

— Так вот кто этот Сутулый!

— Да. Только держи язык за зубами.

— Не болтлив.

— Ну и ладно. Пора отдыхать. Я с ног валюсь.

— Иди, ложись, — великодушно сказал я. — Я сам все уберу и помою.

— Спасибо, Саша! — растрогано произнесла Оля.

Она ушла в ванную, а я принялся за дело. Благо, что и убирать-то было почти нечего, а мыть — две чашки, две ложки, два блюдца. Тем не менее, я чувствовал себя благородным героем, который не позволил падающей от усталости женщине взвалить на себя бремя домашних забот. Покидая кухню, я глянул на отрывной календарь и тут меня как по голове стукнуло! Сегодня девятое января, значит, завтра — десятое! Нам же с Машуней уезжать! А как я уеду, если завтра в полночь у меня рандеву с Эсмиркой? Майорша вышла из ванной в халатике, увидела, что я торчу посреди кухни, пялясь на календарь.

— Что с тобой? — спросила она.

— У меня же завтра поезд, — ответил я. — А двенадцатого — на работу…

— Билет придется сдать, — отозвалась Телегина. — По завершению операции мы отправим тебя самолетом, так что — на работу ты не опоздаешь.

— Спасибо и на этом, —отозвался я и отправился чистить зубы.

Утром я отправился в Строгино. Стесняться не стал, а зайдя в подъезд, сразу поднялся на третий этаж и позвонил в дверь Машиной тетки. Дверь открыла незнакомая женщина. Видать, как раз тетя Маша. Она злобно на меня посмотрела и осведомилось:

— Что надо?

— Я за Марией.

— А ты кто таков? Тоже — из КаГэБэ?

— Нет, я ее земляк. Хочу проводить.

— Ишь, провожатый выискался… А я все думаю, с кем это Машка таскается по ночам…

— По вечерам, — вежливо уточнил я, хотя мне хотелось послать ее в непечатном направлении. — Третьяковская галерея, музей изобразительных искусств имени Пушкина, Выставка Достижений Народного Хозяйства…

— Культурный, значить, — хмыкнула тетка. — Ма-аш, подь сюды!.. Хахаль твой приперся…

Вершкова выскочила в прихожую.

— Ой, это ты⁈ — пискнула она, воровато покосившись на родственницу, та фыркнула и убралась на кухню. — А я вот в дорогу укладываюсь… — продолжала моя «землячка». — Так время быстро пролетело… Словно и не приезжала в Москву… А ты уже собрался?.. А где твой чемодан?

— Маша, — сказал я. — Прости, но ты одна едешь.

— То есть, как это — одна? — опешила модельерша. — А — ты⁈

— Мне придется задержаться.

— А как же я одна поеду? — расстроилась она. — В двухместном купе… Подсадят еще кого-нибудь…

— Не подсадят, — ответил я. — Я не стану билет сдавать.

Утешение слабенькое. Когда проводница убедится, что второй пассажир не явился, она сообщит начальнику поезда, что место свободно и билет могут продать кому-нибудь на промежуточной станции. Разумеется, рассказывать об этом Машуне я не стал. У нее и так глаза были на мокром месте.

— Так ты заехал, чтобы сказать мне об этом?

— И проводить.

— Так ведь рано еще!

— Не, ну если ты хочешь провести оставшееся время с тетей, я не возражаю.

— Нет. Подожди, я сейчас.

И она метнулась в комнату. Я снял шапку и дубленку, чтобы не париться, и принялся ждать. Было слышно, как бубнит тетя, упрекая в чем-то племянницу. Наверное, недовольна, что та уезжает днем, а не вечером. Наконец, они обе появились в прихожей. Маша, пыхтя, тащила чемодан, да еще битком набитую авоську. Тетя, поджав губы, наблюдала за ней. Всем видом она показывала, что осуждает строптивую гостью и ее хахаля, который приперся незваным и похищает бедную девочку. Ведь, наверняка, с самыми гнусными намерениями. Интересно, что бы тут было, узнай она, что «хахаль» ночевал в ее квартире?

Похоже, Машуня и в самом деле была рада убраться, потому что быстро натянула сапожки, шапочку и шубку, поцеловала тетю, обещала ей писать. Я тоже оделся, подхватил пожитки своей спутницы, и нас выдуло на лестничную площадку. Оказавшись на улице, Вершкова помахала рукой — знала, что тетушка непременно пялится из окна — и с облегчением выдохнула. Я, не останавливаясь, тащил ее вещички к остановке и догнала меня Машуня только на углу. Отняла у меня авоську. Я возражать не стал. Пусть немного попотеет. Подошел автобус. Мы погрузились и поехали в сторону МКАД.

— Господи, наконец-то, это кончилось, — простонала Вершкова.

— Что, вредная у тебя оказалась тетка? — спросил я со смехом.

— Не то слово!.. Она меня воспитывала-воспитывала-воспитывала… Каждую минутку, когда я была дома… Спасибо, что ты меня вытаскивал на прогулки. Иначе вся эта поездка в Москву запомнилась бы мне только теткиным бубнежем.

— Сочувствую…

— Сочувствуешь, а со мною не едешь, — тут же упрекнула меня Машуня.

— Не могу — государственная необходимость.

— Ладно, — кивнула она. — Как-нибудь доеду одна…

— Сейчас мы заскочим на вокзал, сдадим твои шмотки в камеру хранения и погуляем где-нибудь.

— Хочу на Красную площадь! — тут же заявила она.

— Ну на Красную площадь, так на Красную площадь, — не стал спорить я.

Автобус высадил нас на «Тушинской», мы спустились в метро. В 1981 году не существовало никаких рамок металлоискателей, охраны и рентгеновских камер. Проезд оплачивался пятачком, а если монетки не было, можно было разменять в кассе более крупную сумму. Мы протащили поклажу через турникет, спустились на платформу, сели в поезд. На «Кузнецком мосту» перешли на станцию «Дзержинская» и уже по красной ветке добрались до «Комсомольской». Вершкова уже пообвыклась в столичном метрополитене, не шарахалась от эскалаторов и не цеплялась судорожно за поручни в вагоне.

На Казанском вокзале мы с ней запихнули чемодан и рюкзак в автоматическую камеру хранения и были теперь свободны, как майский ветерок. Правда, Машуня вдруг вспомнила, что сумка, которую нам всучил Арабов, все еще находится у меня, но я ее успокоил тем, что окажусь в Литейске раньше нее. Так что готов подвезти эту дополнительную ношу, куда она скажет. Вершкова обрадовалась. Не столько тому, что с «гостинцами для Антипыча» ничего не случится, сколько тому, что мы вскоре опять увидимся. Самое смешное, что и мне хочется ее увидеть в нашем городишке. Вот ведь черт.

Мы поехали на Красную площадь. Благо от «Комсомольской» и ехать-то всего ничего. Едва мы вступили на брусчатку, как Машуня тут же радостно кинулась к хвосту длинной очереди в Мавзолей. Пришлось и мне присоединиться. К счастью, очередь двигалась быстро. В усыпальнице вождя зевакам задерживаться не полагалось. Так что мы, примерно через час, уже входили в вестибюль, мимо двух солдат почетного караула, на лезвиях штыков которых серебрился иней. Как бы ни был заражен я перестроечным цинизмом, но и у меня что-то дрогнуло в душе, когда я переступил священный для граждан СССР, да и не только для них, порог.

Из вестибюля вниз ведут две лестницы. Входящие посетители спускаются по левой, которая шириной метра три, и попадают в Траурный зал. Когда-то я читал о том, как устроен Мавзолей и в память врезались звучные названия разновидностей камня, из которых тот сооружен. Я помнил, что стены, вдоль которых мы с Машуней сейчас спускались, выложены из серого лабрадорита и украшены уступчатой панелью из габронорита и черного лабрадора. Траурный зал выполнен в виде десятиметрового куба с уступчатым потолком. По всему залу тянется черная полоса лабрадорита, на которую поставлены пилястры из красного порфира.

Пилястры — это такие фальшивые колонны, которые ничего не поддерживают и служат лишь для украшения. Рядом с этими самыми фальш-колоннами из ярко-красной смальты выложены зигзагообразные полосы, а справа опять тянутся полосы из черного лабрадора. Получается такой эффект, что, то ли пламя бушует, то ли знамена реют на ветру. В центре зала стоит черный постамент с остекленным саркофагом. В нем-то и лежит мумия вождя мирового пролетариата. Ступенчатую крышку саркофага поддерживают четыре малозаметные металлические опоры, из-за чего создается ощущение, что плита висит в воздухе.

Нижняя плита облицована красноватой яшмой, добытой в окрестностях города Орска. Сам саркофаг состоит из наклонных конических стекол, вставленных в бронзовую раму. Видимо, в нее вмонтированы какие-то хитромудрые осветительные приборы, создающие ощущение живого лица мумии. Украшен саркофаг бронзовыми знаменами, которые из-за специальной подсветки выглядят атласными, а также — гербом СССР в изголовье и перевитыми лентами ветвями — в изножье.

Посмотрев сквозь стекло, я увидел Ленина в темном костюме, на фоне которого ярким пятном выделяется белоснежный воротничок. Виден также черный галстук со светлыми ромбиками. Голова Ленина покоится на покрытой прозрачно-черным крепом красной подушке. Одна рука его сжата в кулак, пальцы другой распрямлены. Вот, в общем и все.

Спутница моя начала всхлипывать, но я потащил ее к правой лестнице, которая ведет из Траурного зала обратно на Красную площадь. Я хорошо помнил байки, распространившиеся в конце восьмидесятых. Болтали разное — что вместо мумии в саркофаге лежит восковой муляж, а сами бренные останки вождя были утрачены во время эвакуации в Куйбышев, в годы войны, что мумия впитывает жизненные силы посетителей, особенно — детей, и якобы специально для этого в Мавзолей водили октябрят перед приемом в пионеры. Все это полная чушь. Бабские сплетни, которые распространяли, чтобы дискредитировать народную любовь к дедушке Ленину.

Как бы то ни было, после посещения усыпальницы, морозный воздух на главной площади страны показался восхитительно свежим. Вершковой захотелось посетить еще сам Кремль. В эти годы попасть за его стены можно было без проблем. Вход открыт через Троицкие и Боровицкие ворота. Входной платы не взимают, если только посетители не собираются поглазеть на сокровища кремлевских музеев, но и тогда билеты стоят всего тридцать копеек. К глубокому огорчению Машуни, времени на обход музеев уже не оставалось. Так что мы пробежали галопом, осмотрев снаружи — Успенский собор, колокольню Ивана Великого, Царь-колокол и Царь-пушку.

Сэкономив таким образом два часа времени, мы вернулись на Комсомольскую площадь. Подружке моей нужно было еще купить разные сувениры, и я предложил для этого универмаг «Московский», который расположен неподалеку от Казанского вокзала. Конечно, народу в нем было полно. Длинные очереди тянулись во всех, мало-мальски интересных массовому потребителю отделах. Скупали все — от детских горшков, до костюмов и штиблет. Потребности моей спутницы были скромнее, и потому нам удалось приобрести разные пустяки: платочки, носочки, бюстгальтеры внушительного размера.

Помахивая не слишком перегруженными фирменными пакетами универмага, мы вырвались из шумных, многолюдных залов и потопали на вокзал. Поезд, в котором должен был ехать и я, оказался уже поданным на посадку. Так что, забрав в камере хранения поклажу, я повел на глазах скучнеющую Машуню к ее вагону. Зеленая гусеница состава тянулась вдоль платформы, по которой катили свои тележки носильщики и мчались, боявшиеся опоздать, пассажиры. Когда мы подошли к шестому вагону, то увидели нашу старую знакомую — проводницу. Она сделала вид, что нас не узнала, однако, когда я приблизился к ней вплотную, ее крысиные глазки забегали.

— Добрый день! — нарочито вежливо обратился я к ней.

— Здрасьте! — откликнулась она.

— Надеюсь, вы сделаете все, чтобы эту девушку в пути никто не беспокоил? — сказал я, показывая на Вершкову и одновременно суя проводнице червонец. — Никто и не по какому поводу. Я обязательно проверю.

— Не извольте беспокоиться, — залебезила та и хрустящая бумажка исчезла из моих пальцев.

Я внес в вагон чемодан и рюкзак, открыл купе, пропустил туда Машу и только потом втащил поклажу.

— Ну давай прощаться, — сказал я ей.

Она тут же залилась слезами. Пришлось обнять и поцеловать.

— Ну почему ты не едешь, — прошептала она.

— Об этом мы уже говорили и не надо начинать заново, — строго произнес я и, смягчившись, добавил. — Не плачь, малышка. Через пару дней увидимся. Я тебе позвоню.

И чтобы предотвратить новый поток слез, решительно вышел из купе. Навстречу мне уже мчалась проводница с криком:

— Провожающие, выйдете из вагона! Через пять минут отправляемся.

Выбравшись на перрон, я отыскал окошко, за которым белело заплаканное личико Вершковой. Улыбнулся и помахал рукой. Она тоже попыталась улыбнуться и слабо шевельнула растопыренными пальчиками. Состав с лязгом дернулся и медленно пополз вдоль перрона. Я остался на месте. В отличие от других провожающих, которые кинулись поезду вдогонку. На душе у меня было смутно, словно я и впрямь проводил близкого человека. Наверное, сказался эффект совместно пережитых приключений. Ладно. Вскоре действительно увидимся.

Чтобы выбросить из головы все эти, совершенно неуместные переживания, я быстро зашагал к зданию вокзала. Мне пришло в голову позвонить дяде. А в самом деле, что-то он позабыл о своем племяннике, прозябающем в провинциальном городишке? Он кто — заместитель министра или вахтер?.. Пусть подкинет что-нибудь! Могу взять протекцией. Рыбное хозяйство — это во все времена золотое дно, так что не думаю, что Андрей Ростиславович ведет аскетический образ жизни и окромя похвальных грамот, ничего за душой не имеет. Иначе, с чего бы ему зазнаваться?

Войдя в зал ожидания, я отыскал в кармане двушку, сунул ее в прорезь ближайшего свободного телефона-автомата, набрал номер. В трубке послышались длинные гудки, затем — мужской голос:

— Слушаю!

— Здравствуйте! Могу я поговорить с Андреем Ростиславовичем Даниловым?

— У аппарата! Кто говорит?

— Племянник ваш Александр, сын Сергея Ростиславовича.

— Саша! — неожиданно обрадовался дядюшка. — Ты откуда звонишь?

Загрузка...