Физрук навсегда

Глава 12

Говорят, что война никогда не меняется.

Меняются цели и средства, техническое оснащение становится все более совершенным, но суть всегда остается прежней. Либо ты и твои товарищи перебьете вон тех парней, либо они перебьют вас, а потом будут топтать ногами все, что было вам дорого. Поэтому, если уж вы во все это ввязались, единственно верной стратегией является стратегия «убей их первым». И не особенно важно, как именно ты это сделаешь.

Ну, и как говорил мой старик-отец, если ты знаешь, что драки не избежать, подготовься к ней основательно. Возьми кастет, положи в карман нож, позови с собой пару надежных друзей. В кои-то веки я действительно последовал его совету. Друзей, конечно, не взял, друзей таким опасностям лучше не подвергать, но в остальном подготовился я основательно. Настолько основательно, что в ближнем бою игра получилась практически в одни ворота.

В очередной раз я убедился, что огнестрел тут не рулит. Точнее, в моих-то руках он все еще рулил, но поскольку я был быстрее пули, то смысла тратить дорогостоящий тримеритовый боеприпас я не видел и после пары-тройки удачных выстрелов переключился на биту. Для терминаторов ничего не изменилось, они как валились на землю, так и продолжали валиться, только мне это обходилось значительно дешевле.

Фактически, бесплатно.

Но война — это все равно дорого. Здесь сэкономишь, там потратишь…

После того, как я перемочил окрестных терминаторов бейсбольной битой, мне все равно пришлось лезть в инвентарь за стволом, чтобы вынести дверь, которая выглядела достаточно массивной, и настолько надежной, что возиться с ней мне не хотелось.

Надежности двери хватило на два гранатометных выстрела, а потом она сошла на нет вместе с массивностью, я проник внутрь дата-центра и игра превратилась в коридорный шутер на высоких графический настройках, но с закрученным в самые минуса уровнем сложности. Я двигался вниз, под землю, зачищая этаж за этажом. Я был залит боевой химией по самые брови, оббафан с ног до головы, и вместо крови по моих жилам тек адреналиновый коктейль, что делало меня быстрее и точнее, чем местный компьютер и управляемые им марионетки. Я шел по коридорам, расстреливая терминаторов, разбираясь с пулеметными турелями и проламываясь через силовые поля. Мой воображаемый счетчик фрагов наверняка крутился, как выставленный на максимальную скорость вентилятор, и не успел я спуститься на два этажа ниже, как мне прилетел целый новый уровень.

Мне было… ну, как-то по фигу, если честно.

Я не испытывал упоения боем, у меня не было ощущения, что дело мое правое и враг должен быть повержен и отбуцкан по почкам с особым цинизмом. Это было просто дело, которое надо было закончить, работа, которую следовало завершить. Я даже не могу сказать, что у меня ко всему этому было какое-то личное отношение. Может быть, сначала оно и было, конечно, но сейчас я не испытывал по отношению к управляющему компьютеру Альвиона даже легкой неприязни.

Типа, он на меня прыгнул, ну и сам виноват…

На минус третьем этаже меня встретило дикое количество задраенных намертво дверей, и я принялся выжигать их термитными шашками. Продвижение мое замедлилось, и это было не очень хорошо, потому что противник стопудово вызвал подкрепление, и оно в любой момент может ударить меня в спину.

И лучше бы оно этого не делало, потому что когда меня бьют в спину, я расстраиваюсь и могу натворить всяческих глупостей, о которых потом пожалею.

— А можно я не про войну? — спросил Федор.

— Нельзя, — сказал Виталик. — Когда ты имеешь дело с Чапаем, это всегда про войну.

— Спасибо, друг, — сказал я. — Как будто бы ты не такой.

— И я такой, — согласился Виталик. — Так чего ты там хотел спросить, Федор?

— Я просто не могу понять, почему так, — сказал Федор. — В смысле, вот Чапай и этот британец, как его…

— Гарри, — сказал я. — Гарри Борден.

— Хороший, сука, человек, — сказал Виталик. — Как-то раз мне руку сломал…

— Ты с такой гордостью об этом рассказываешь, как будто тебе за тот случай орден дали, — заметил я.

— Предлагали, — сказал Виталик. — Но я отказался, к хренам, и взял деньгами.

— Так чего ты там понять не можешь, Федор? — спросил я.

— Почему вы двое, так успешно встроившиеся в Систему, словно она специально под вас создавалась, столь упорно стремитесь все откатить и сделать, как было, — сказал Федор. — Для меня это загадка загадок. Топ номер один и топ номер два, вы забрались на вершину, так чего же вам на ней не сидится?

— Не знаю, как он, а я к такому точно не стремился, — сказал я. — И потом, дело же не только в нас.

— А в ком еще?

— Ну, посмотри, — сказал я. — Вот, допустим, ты встроился в Систему, пусть даже и случайно, и выяснил, что Система эта бесчеловечна, несправедлива и еще капельку немножечко людоедская, так что ты будешь делать? Спокойно пользоваться всеми ништяками, что она тебе предоставляет, или попробуешь хоть что-нибудь изменить?

— Конечно же, первое, — сказал Федор. — Потому что полностью справедливого мироустройства не бывает в принципе, и я уж точно не смогу этого изменить.

— Вот оно, вечное столкновение прагматиков с, сука, идеалистами, — отметил Виталик. — Проблема нашего мира, я имею в виду, нашего прошлого мира, хотя не исключено, что и в этом то же самое, заключалась в том, что в нем было слишком до хрена прагматиков, и идеалистам, для того, чтобы быть услышанными, приходилось совершать какие-то дикие вещи. С другой стороны, когда идеалистов до хрена, в этом тоже ничего хорошего нет, потому что идеал, сука, недостижим, а они все равно пытаются, чего бы это им ни стоило. И окружающим, кстати, тоже. Тут штука тонкая, нужно как-то баланс соблюсти, что в реальном мире получается далеко не всегда. Точнее, практически никогда не получается, к хренам.

— Я не идеалист, — сказал я.

— Может быть, — легко согласился Виталик. — Просто ты шестиугольник в мире, где все в большинстве своем квадратные. И жизнь или Система или как хотите, устроена так, чтобы отбить тебе лишние углы и сделать таким же квадратным, как все. Как Федор, например. А ты этому изо всех сил сопротивляешься.

— Я не квадратный, — сказал Федор.

— Это же, сука, образно.

— Я даже образно не квадратный, — сказал Федор.

Но что-то в этом сравнении было. Соломон Рейн тоже довольно долго пыжился, изображая из себя борца с Системой, а потом пару раз помер, пересмотрел свои жизненные приоритеты, нашел себе тепленькое местечко и сидит там ровно, более никакой угрозы никому, кроме прямых конкурентов, не представляя.

Но это-то как раз нормально, конкуренция в любом мире — штука суровая.

И как бы ни знакомство с землянами Соломону эти лишние углы отбило…

Но и Федор умудрился поднять немаловажный вопрос. Зачем я все-таки это делаю?

Мне нужно было забраться не так уж глубоко — на минус шестой этаж, где и располагалось железо, в котором обитал управляющий компьютер Альвиона. Никаких облачных сервисов, распределенного хранения данных и прочих азов компьютерной безопасности, о которых вам любой Виталик расскажет. Наверняка где-то мог храниться бэкап, но если разнести тут все достаточно основательно, на восстановление прежних порядков уйдут годы. Если это вообще получится.

Даже не знаю, почему этого раньше никто не сделал.

На минус четвертом этаже меня встретил отряд терминаторов и очередная порция нервнопаралитического газа. Конечно, местный компьютер к этому времени уже не мог не заметить, что на меня эти шутки не действуют, но все равно не прекращал их использовать, и в этом была определенная логика. Мои ресурсы не безграничны, и если долбить по каменной стене пусть даже миниатюрным ювелирным молоточком, но делать это достаточно долго, то рано или поздно стена все равно падет.

Я разметал терминаторов, как не удавалось еще ни одному Джону Коннору, нашел переход на минус пятый этаж и уперся в очередную закрытую дверь, которой мог бы позавидовать и Форт Нокс.

Швырнув в нее термитной шашкой, я открутил головы еще двоим случайно подвернувшимся мне под руку терминаторам, и тут на этаже ожили встроенные в потолок и стены динамики.

— Остановись, — сказал уже знакомый мне по процедуре моей несостоявшейся казни голос.

— Открой дверь, — сказал я.

— Не могу.

— Вот и у меня та же фигня, прикинь.

— Зачем ты это делаешь?

— Ну, это что-то вроде второй директивы, — сказал я. — Ты угрожаешь моей безопасности, я устраняю угрозу, все такое.

— А если я перестану? — похоже, управляющий компьютер Альвиона наконец-то чего-то понял и решил отработать по схеме «что ж ты, фраер, сдал назад». Но подходящий для этого момент уже был им упущен.

— А, переговоры, — сказал я. — Поздновато ты спохватился, приятель.

— Мы можем все урегулировать, — сказал он.

Дверь прогорела насквозь, я осторожно, чтобы расплавленное железо не накапало мне за шиворот, пролез в получившееся отверстие и пошел дальше, но голос из динамиков продолжал капать мне на мозги.

Это была обычная телега на тему «ты погорячился, я погорячился, но мы оба цивилизованные люди и можем остановить это безумие, пока оно не зашло слишком далеко, и все будет прощено и забыто, и к чему воевать, если можно просто спокойно жить дальше, нюхая цветочки и наблюдая за полетами бабочек». В общем, стандартный прогон неудачников, которые осознали, что проигрывают, но не готовы сделать это достойно.

Может, просто не умеют.

Но это безумие зашло уже слишком далеко, чтобы я остановился прямо сейчас.

Интересно, почему в чертовом бункере нет единой лестницы, как по всех нормальных зданиях, и проход на каждый следующий этаж всегда находится в другом месте? Это же противоречит всем нормам пожарной безопасности и изрядно затрудняет экстренную эвакуацию, если с этим дата-центром что-то, не дай бог, случится.

Например, пожар. Или, например, я.

И на минус пятом этаже, где не было закрытых дверей и вообще отсутствовали стены, где весь этаж был одним огромным залом, в котором мне пришлось схлестнуться я с трехметрового роста боевой машиной, летающей на антигравитационной платформе, я внезапно понял, почему оно так. И почему никто до сих пор не атакует меня в спину.

Это здание строили не люди. В местной архитектуре на самом деле была логика, если отринуть все, что ты знаешь о планировке промышленным объектов, потому что это была игровая логика.

Ведь на самом деле это не бункер и не дата-центр.

Это данж.

И как только я посмотрел на происходящее под этим углом, как все сразу же встало на свои места. Все эти коридоры, лабиринты и помещения, заполненные непонятно каким оборудованием. Несколько уровней, которые надо полностью зачистить, прежде чем перейти на следующий. И вот этот вот здоровенный летающий и обвешанный лазерами и пулеметами утюг в качестве последнего мини-босса, с которым надо разобраться для перехода на последний уровень.

Заодно стало понятно, почему все цифровые яйца тут хранились в единственной, пусть и хорошо защищенной, корзине.

Альвион так легко и практически без потерь встроился в Систему и стал одним из уникальных, не растерявших свою самобытность миров не потому, что его населяли белые и пушистые ребята, которых Системе не надо было укрощать и низводить к общему знаменателю, который, в целом, был довольно низок.

А потому что Система проводила здесь очередной эксперимент, поместив население целой планеты в относительно тепличные условия и наблюдая, что из этого выйдет.

Похоже, что управляющий компьютер Альвиона на самом деле ничем на планете не управлял, а был обычным мобом, который транслировал обитателям планеты волю местного Вычислителя. А мобу никакие распределенные хранилища данных и бэкапы попросту не нужны. Если Система посчитает нужным, то Вычислитель тут все заново отрисует.

А если не сочтет, то эксперимент можно будет считать законченным, а альвионцы пусть выкручиваются, как хотят. Как все остальные в свое время выкручивались.

Пот, слезы, прокачка. И никаких терминаторов, которые будут тебя непрестанно оберегать…

С парящим утюгом мне пришлось повозиться. Это была мега-ультра-суперпродвинутая боевая роботизированная хрень, и она обладала какой-то дикой огневой мощью, которая компенсировала ее недостаточную против нового меня маневренность и какое-то время не давала мне приблизиться к механизму.

И она была настолько живучая, что даже попадания тримеритовых пуль уменьшали полоску ее здоровья на какие-то десятые доли процента. А дорогие патроны у меня как раз начали заканчиваться, а дешевыми тут даже краску не поцарапаешь, так что опять придется лезть в ближний бой…

Сменив три комплекта пришедшей в негодность брони и наверняка потратив значительную часть своего ресурса наноботов Изначального мира, в конце концов мне удалось подобраться к нему поближе и запрыгнуть на летающую платформу. Утюг тут же принялся шарашить меня током, так что уменя по всему телу волосы дыбом вставали, но большого ущерба это не наносило и не помешало мне начал обламывать выступающие из его корпуса части одну за другой.

Конечно, можно было действовать проще и ударить по нему «призрачным клинком», закончив эти танцы всего за пару движений, но я не хотел, чтобы мое оружие последнего шанса ушло в откат в непонятной ситуации, когда необходимость пустить его в ход могла возникнуть практически в любой момент.

Так что я продолжил обрабатывать его легендарной битой.

Пот, слезы и прокачка…

В какой-то момент мне наконец-то удалось сломать ему что-то жизненно важное, отчего утюг начал искриться и откуда-то изнутри повалил дым. Платформа закончила свой полет, оставив глубокую вмятину в полу, и утюг, напоследок жалобно пожужжав сервоприводами, приказал долго жить.

А я смог беспрепятственно спуститься на последний этаж, чтобы закончить начатое вот это вот все.

От минус шестого этажа я ожидал всякого, и, как обычно, оказался в своих ожиданиях разочарован.

Здесь не было коридоров с пулеметными турелями, не было лабиринта, за каждым углом которого меня поджидал бы очередной отряд терминаторов, не было арены, где мне пришлось бы сразиться с превосходящими силами противника.

Был стол, стул, небольшой экран, терминал для ручного ввода и бесконечные негромко гудящие серверные шкафы, стройными рядами уходящие в темноту.

На экране было написано только одно слово.

Остановись.

Но, разумеется, я не остановился, и экран пал первой моей жертвой. Потом я разнес вдребезги клавиатуру вместе со столом, достал из инвентаря винтовку и принялся палить по гудящим шкафам.

Подход, конечно, варварский, но верный.

— Остановись, — повторил голос из пропущенного мной динамика. — Ты уже все доказал. Ты победил. Не надо доводить дело до конца.

— Таков уж мой стиль, — сказал я.

— Но ведь у тебя даже квеста нет…

— Квесты — это вторичное и наносное, — сказал я. — А ты нарушил первое правило физрука и теперь пожинаешь последствия.

— Первое правило? — механический голос не продемонстрировал никаких эмоций.

— Не связывайся, — сказал я. — Вообще никогда.

Когда половина помещения уже лежала в руинах, я проверил статусы. Запрет на телепортацию, ранее покрывавший эту область, здесь более не действовал, так что я мог убраться отсюда в любой момент.

Собственно, а больше меня тут ничего и не удерживало.

Я достал из инвентаря самый, наверное, дорогой предмет, который побывал там за всю игру. Миниатюрный ядерный заряд. Чтоб жахнуло, так жахнуло. Чтобы уже наверняка.

Чтобы огонь, дым и руины старого мира. Прямо как на той картинке, которую для меня когда-то Федор Сумкин нарисовал.

Держа в одной руке ядерную бомбу, а в другой — свиток для экстренной эвакуации, я настроил таймер на пять секунд.

Дальше все было еще проще.

Швырнул бомбу, сломал печать и был таков. Пусть все взрывается уже без меня.

На выходе из портала, то есть, ровно в тот самый момент, когда на Альвионе все рвануло и жизнь там уже никогда не станет прежней (впрочем, это не точно, может быть, еще станет) Система одарила меня сразу двумя уровнями и очередным своим поздравлением.

Я таки опять обошел Гарри Бордена и снова стал топом номер один.

Правда, думаю, что на этот раз еще более временно, чем в предыдущий раз.

Но больше всего мое внимание привлекло совсем другое обстоятельство.

Несмотря на то, что я вышел из боя с летающим утюгом уже достаточно давно, мои драные джинсы, самовосстанавливающиеся всякий раз после очередной неприятности, в которую я их втравливаю, так и остались драными.

Похоже, что я таки исчерпал до дня свой бонусный ресурс, и теперь игра снова стала честной.

Ну, в какой-то относительной степени…