Франц Иосиф. Любовь императора

Глава восьмая

Итак, после всех трудностей, выпавших на долю императорской четы во время коронации, супруги надеются насладиться в Ишле безмятежным покоем, но их ждёт жестокое разочарование. Июнь 1867 года приносит с собой суровые удары судьбы. 19 июня в Мексике был расстрелян брат Франца Иосифа Максимилиан, и тем самым была поставлена последняя точка в авантюре, приведшей к гибели этого идеалиста и его честолюбивой супруги. Впечатление было ошеломляющим. Больше всего это подействовало на эрцгерцогиню Софию, чьим любимцем слыл Макс. За одну ночь эрцгерцогиня сильно постарела. Обычно общительная, она замкнулась в безмолвной скорби, сломленная физически и морально. Елизавета сочувствует несчастью, однако даже этот удар судьбы не сблизил обеих женщин.

Через несколько дней приходит известие о смерти 26 июня наследного принца фон Турн унд Таксис, мужа сестры императрицы, с которым Элен была очень счастлива. Императорская чета отправляется в Регенсбург на похороны. Молодая вдова — воплощение горя, даже отчаяния. Полностью уничтоженная, она пытается искать утешение в чрезмерной набожности, что вызывает самое горячее одобрение эрцгерцогини Софии.

2 июля Елизавета возвращается в Ишль, где её застаёт письмо короля Баварии, который некоторое время сопровождал её на обратном пути из Мюнхена. «Ты не можешь представить себе, милая кузина, — пишет он в своей экзальтированной манере, — каким счастьем это меня наполнило. Часы, проведённые с тобой в вагоне, я считаю счастливейшими в своей жизни. Память о них никогда не изгладится. Ты разрешила мне навестить тебя в Ишле. Если действительно приближается столь счастливое для меня время, когда осуществляется надежда увидеть тебя там, то я счастливейший из смертных. Чувство самой искренней любви и уважения и безграничной преданности тебе, которое я ещё ребёнком носил в своём сердце, сулит мне земной рай и исчезнет только с моей смертью».

Елизавета не отвечает королю — в Поссенхофене она так много слышала о странном поведении своего будущего зятя со своей невестой — и заставляет Франца Иосифа написать ответ Людвигу II, ни словом не упомянув о намеченном визите. Императорская чета, когда Максимилиан ещё был жив, намеревалась принять приглашение Наполеона III и приехать в Париж. Тогда Елизавете очень этого не хотелось, а теперь вопрос решился сам собой. Ясно, что Франц Иосиф в Париж не поедет, поскольку именно Наполеон втянул его брата в авантюру, которая закончилась так трагично. Наполеон и Евгения собираются нанести как бы покаянный визит в Зальцбург, всеми силами стремящийся сблизить Австрию с Францией, весьма озабочен тем, чтобы и Елизавета поехала в Зальцбург, поскольку ему известно, что императрица Евгения страстно желает познакомиться наконец со своей прекрасной венценосной соперницей. Елизавета противится и этому, она себя неважно чувствует. «Может быть, — пишет она мужу, — я беременна... Ничто меня не радует, мне не хочется ездить верхом, гулять, всё на свете стало мне безразлично. Почему ты не приехал сегодня утром и не можешь приехать завтра? Какие у тебя сейчас дела в Вене? Или тебе так хорошо в Лаксенбурге (знать бы, с кем?), что ты не в силах вырваться оттуда?» В шутку Елизавета замечает, что у Франца Иосифа будут, вероятно, очень интересные аудиенции, поскольку он постоянно принимает красивых девушек. Император защищается, но затем всерьёз просит жену, если здоровье ей хоть сколько-нибудь позволяет, из государственных соображений поехать вместе с ним в Зальцбург. Елизавета со вздохом подчиняется.

И вот наконец происходит встреча, которую весь мир ждёт с нетерпением не только по политическим причинам, но и потому, что обе красавицы-императрицы впервые появятся на людях рядом. И все получат возможность решить, которая из двух достойна звания первой красавицы.

Население Зальцбурга встречает императрицу Франции очень холодно. И только категорический приказ заставляет совет общины приветствовать августейшую гостью. Обеих императриц рассматривают с нескрываемым любопытством и удивляются, что Евгению, хотя она не княжеского рода, роднит с Елизаветой врождённое, а не напускное достоинство, равно как и красота лица. Однако в целом Елизавета превзошла Евгению по всем статьям. Красоте австрийской императрицы присуще обаяние, каким не может похвастаться никто, в том числе и её соперница. Теперь видно, что Евгения на голову ниже Елизаветы и что её парижский туалет, кокетливо приподнятая юбка которого открывает взгляду маленькую ногу француженки, не совсем отвечает представлению австрийцев о том, как должна выглядеть императрица.

Оба, Франц Иосиф и Елизавета, счастливы, когда завершается череда празднеств, проходящих в разгар лета, в то время, когда даже в тени температура воздуха не опускается ниже двадцати четырёх градусов. Кроме того, императору не доставляло удовольствия вновь видеть «архиплута из Виллафранка», как он называет Наполеона. Елизавета довольно легко находит общий язык с Евгенией, однако о какой-либо близости, о которой жаждут узнать придворные и журналисты, не может быть и речи. Обе женщины слишком далеки друг от друга.

Когда визит императора Франции остаётся наконец позади, Елизавета отправляется в Цюрих, где встречается со своей сестрой Марией Неаполитанской и супружеской парой Трани. Вскоре вспышка холеры прогоняет сестёр в Шафхаузен, где они любуются Рейнским водопадом. От Шафхаузена Елизавета в таком восторге, что склоняет мужа приехать за ней туда, чтобы вместе возвращаться домой через Мюнхен.

В Мюнхене императорской чете пришлось услышать о короле Баварии довольно странные вещи. Временный поверенный в делах Австрии сообщает, что Людвиг II ведёт себя весьма необычно и его чрезвычайно возбуждённое состояние служит бесспорным доказательством душевной болезни. Монарх ищет уединения, большую часть времени проводит в горах, разъезжая верхом по ночам, при лунном свете, а постоянные переносы срока свадьбы приходится приписать тому, что король не в силах отказаться от мысли об одинокой жизни мечтателя. Герцогская семья возмущена поведением августейшего жениха. Невеста, для которой этот брачный союз никогда не был желанным, испытывает страх перед Людвигом и его странной натурой. Король навещает её лишь изредка, чаще всего без предупреждения, в ночную пору. Герцогиня-мать не находит ничего лучшего, чем заставить, если о таком ночном визите всё-таки становится известно заблаговременно, осветить весь Поссенхофен или Кройт как днём и поднять на ноги всю прислугу. Если же заходит разговор о дне свадьбы, король неизменно отмалчивается. В действительности дело — в отсутствии у жениха естественных чувств. В конце концов вмешивается герцог Макс и пишет королю, что бесконечные отсрочки и порождённые этим слухи оскорбительны для его дома и задевают честь его дочери. Если свадьба не состоится 28 ноября, София возвратит ему его слово. Четыре дня спустя невеста получает послание короля Людвига. «Милая Эльза, — гласит обращение, заимствованное, как обычно, из оперы Вагнера, — твои родители желают расторгнуть нашу помолвку, и я принимаю это предложение... Твой Генрих». В тот же день, 7 октября, Людвиг помечает в своём дневнике: «София отказала мне. Мрачная перспектива исчезла. Я жажду свободы, прекращения мучительного кошмара». А в тот самый день, когда должна была состояться свадьба, он добавляет к написанному ранее: «Слава богу, самое ужасное не произошло».

На Баварию, да и на весь остальной мир, это производит огромное впечатление. Ведь о странности Людвига II уже кое-что слышали, но подобного не ожидал никто. В особенности в Баварии, где будущей королеве уже был назначен придворный штат, ко дню свадьбы короля приурочено венчание тысячи бедных пар, которым было выделено приданое. Население разочаровано и с возмущением рассказывает о том, что король вышвырнул в окно мраморный бюст своей невесты. Между тем Людвиг II встречает каждый новый день в другом замке или в горах, во всяком случае ни один министр и ни один член его семейства не может его разыскать. Получив столь ошеломляющее известие, Елизавета пишет матери: «Можешь представить себе, как и я, и император возмущены королём! Для подобного поведения нет названия».

Между тем вновь возник вопрос о поездке в Париж с ответным визитом. Поскольку Елизавете категорически не хочется ехать, принимается решение сообщить мировой общественности, что согласно заключению врачей она находится на третьем месяце беременности. Император Франц Иосиф отправляется один и остаётся очень доволен своим пребыванием там. Он многого ждал от Парижа и от тамошней Всемирной выставки, однако увиденное превзошло его ожидания, ибо «о столь ошеломляющей красоте он не мог и подумать». В Париже Франц Иосиф гостит одновременно с Людвигом I Баварским, который, несмотря на свой восемьдесят первый год, по-прежнему интересуется всем на свете, особенно красивыми женщинами. «Императрица постоянно спрашивает про тебя, — сообщает Франц Иосиф жене. — Сейчас она занята главным образом тем, как бы отделаться от короля Людвига, который здесь уже три дня и всё ещё жаждет получить от неё поцелуй. Впрочем, он весельчак... Она договорилась сегодня с Людвигом полететь на воздушном шаре, который каждый день поднимается с территории выставочного парка. Никакой опасности при этом нет, поскольку воздушный шар удерживается канатом. Разумеется, император ничего не должен знать об этом полёте. Ты бы такого за моей спиной не сделала... Вообще я провожу время прекрасно. И всё же бесконечно тоскую о тебе, моё единственное счастье... Императрица и в самом деле поднималась с Людвигом на воздушном шаре... Не перестаёшь удивляться всему грандиозному, прекрасному и полезному, предстающему перед глазами. Это похоже на сон...» На другой день Франц Иосиф приписывает: «Маленький Наполеон — человек толковый, только ростом не вышел. Он весь засыпан веснушками и носит красные чулки, словно какой-нибудь кардинал. Мы можем показать кое-что получше. Я видел немало очень красивых дам. И всё же думаю только о тебе, мой ангел, можешь быть спокойна...»

Вернувшись из Парижа, император рад, что может немного отдохнуть. В Вене ему это не удаётся, потому что на него тут же наваливаются государственные дела, всякого рода аудиенции, празднества, посещения выставок и так далее. Теперь и Франц Иосиф начинает ценить Геделе, дар венгерского народа ко дню коронации, от которого Елизавета в полном восторге. Там так спокойно, и к тому же настоящий рай для любителей верховой езды. Император также видит в Геделе «убежище, где он может укрыться, если венцы начнут его слишком раздражать». Его чувства целиком совпадают с чувствами жены, и новый замок привязывает обоих супругов друг к другу как никогда ничто другое не привязывало.

Чем ближе срок разрешения от бремени, тем беспокойнее становится Елизавета. Франц Иосиф очень ждёт сына, но императрица убеждена, что родится девочка, и уже придумала ей имя. Она собирается назвать малютку Валерией. Её предчувствия оправдываются. 22 апреля на свет действительно появляется дочь. Франц Иосиф так описывает её маленькому Рудольфу: «Она довольно симпатичная, у неё большие тёмно-синие глаза, пока ещё несколько толстый нос, очень маленький рот, невероятно толстые щёки и настолько густые тёмные волосы, что их прямо хоть сейчас завивай. К тому же она очень пухленькая и очень бойко сучит ножками и размахивает ручками».

На этот раз Елизавета решает никому не отдавать ребёнка. Влияние эрцгерцогини Софии теперь преодолёно. Из-за того, что мать отдаёт новорождённой явное предпочтение перед двумя старшими детьми, на которых императрице так и не удалось до конца распространить своё влияние, девочка вскоре получает при дворе прозвище «единственной». Не прошло и трёх недель с момента её появления на свет, как Союз еврейских женщин в Вене просит разрешения принять новорождённую принцессу в члены своего союза в качестве почётного члена.

Императрица медленно оправляется после этих четвёртых по счёту родов. Всякий раз, когда жена переживает депрессию, Франц Иосиф советует ей съездить на родину, в Поссенхофен, ибо успел убедиться, что в кругу братьев и сестёр к Елизавете снова возвращается хорошее настроение. 9 августа 1868 года Елизавета приезжает в Гаратсхаузен на озере Штарнбергерзее. После расторжения помолвки там установились весьма натянутые отношения с королём, что крайне неприятно. У Людвига II появляются новые причуды. Главным его занятием в дневное время суток стало фотографирование, а в ночное — езда верхом в придворном манеже. Более всего развлекает Елизавету рассказ о том, как король однажды скакал в Инсбрук. Он появился в манеже, вооружённый картами, велел подготовить двух лошадей — для себя и для грума, и пока их седлали, присел к столу и рассчитал путь, который ему придётся преодолеть, применительно к протяжённости манежа. Затем он сел в седло и поскакал. Он скакал по кругу всю ночь, с восьми вечера до трёх утра, сопровождаемый несчастным грумом. Время, которое он затратил на эту поездку, приблизительно равнялось тому времени, которое потребовалось бы ему, чтобы преодолеть расстояние до Куфштейна. Затем он спешился, слегка перекусил и поскакал дальше. Он скакал весь день и ночь, пока не преодолел расстояние, которое по расчёту соответствовало конечной цели его путешествия. Затем, довольный, «вернулся домой».

Долгое время король не встречался с герцогским семейством. Впервые это случилось в мае 1868 года совершенно неожиданно и при комических обстоятельствах. Как-то во время объезда озера Штарнбергерзее он упал с лошади, лошадь ушла, король остался невредимым и ему ничего не оставалось, как добираться до дома пешком. Ему повстречалась одноконная крестьянская повозка, и он, устроившись на соломе, повелел отвезти себя домой. Случаю было угодно, чтобы по пути ему встретилась герцогская семья, ехавшая на прогулку в двух прекрасных экипажах. Крестьянин робко остановился на обочине дороги, и король, привыкший разъезжать в роскошной карете, предстал перед бывшей невестой в запачканном костюме для верховой езды, в простой крестьянской телеге, сидя в малопривлекательной позе.

В Мюнхене только и разговоров, что об опере Рихарда Вагнера «Мейстерзингер», впервые показанной 21 июня 1868 года. Все возмущены, что король, которого обычно не заманишь в Мюнхен, сейчас, в июньскую жару, спешит на каждое представление «Мейстерзингеров», а Рихард Вагнер при этом в своём «довольно небрежном костюме» сидит рядом с ним в большой придворной ложе. Герцогское семейство, которое в деле Вагнера прежде всегда держало сторону Людвига, с тех пор как расстроился брак с королём, изменило своё мнение. Тем не менее все рады, когда 13 августа король наносит визит Елизавете в Гаратсхаузене, встретив герцогское семейство в полном составе. С прошлой осени это первая настоящая встреча и первый шаг к устранению натянутости в отношениях. Приехавший в то же самое время император Франц Иосиф, который отовсюду слышит удивительные вещи о Людовике II, намеренно проводит вместе с ним много времени, чтобы составить себе о нём собственное представление. Чем больше он вникает во все обстоятельства дела, тем чаще качает головой. И он, и Елизавета спрашивают себя, чем же всё это кончится.

Тем временем для Софии нашли нового жениха, принца Фердинанда Бурбон-Орлеанского, герцога Алансонского, племянника короля Луи Филиппа, по-мужски красивого, который даже внешне выигрывает по сравнению со своим предшественником. На этот раз решают не тянуть дело и сыграть свадьбу уже в сентябре. Таким образом и жизнерадостная София, быстро оправившаяся после истории с несостоявшейся женитьбой Людовика II, приобретает собственный дом.

Франц Иосиф, вернувшись домой, в письмах подтрунивает над Елизаветой. Упомянув как-то своего генерал-адъютанта графа Беллегарде, он в скобках замечает: «Только не красней!» Дело в том, что на первых порах граф был заметно неравнодушен к красавице императрице, но не встретил взаимности. Когда по поручению императора он как-то приезжает в Поссенхофен, Елизавета пишет Францу Иосифу: «Приехал Беллегарде. Можешь не беспокоиться, я с ним не кокетничаю, равно как и с кем-нибудь другим».

После почти полуторамесячного пребывания в Поссенхофене Елизавета проездом через Вену опять возвращается в Венгрию, собираясь пробыть там до Рождества. К немалому раздражению немцев она много времени проводит в этой стране, охотнее всего в Геделе, где императорская семья действительно может вести спокойную жизнь. Когда порой заболевает Валерия, что неизбежно, Елизавета всякий раз теряет голову. «Если рассказать тебе, — пишет она 5 октября 1868 года матери по поводу одного такого случая, — сколько я пережила за эту неделю и какого страха натерпелась, ты, конечно же, поймёшь меня как никто другой». А ведь речь шла всего лишь о лёгком недомогании малышки, которое было вызвано прорезыванием у неё первого зуба.

Императрица бросается из одной крайности в другую. То она грустит по пустякам, впадает в меланхолию, даже приходит в отчаяние, то буйно веселится, становится лукавой и по самым торжественным поводам буквально корчится от смеха. Совершенно несчастной чувствует себя Елизавета, когда идиллия и спокойная жизнь в Геделе заканчивается и к началу декабря ей приходится переезжать в Офен, где в связи со встречей после провозглашённого равноправия делегаций Австрии и Венгрии для обсуждения общих дел она вынуждена видеть много посторонних людей и не успевает приходить в себя после непрерывных обедов, театральных зрелищ, приёмов и приглашений. Порой её страдания во время подобных мероприятий вознаграждаются тем, что среди имеющих доступ ко двору людей, чаще всего совершенно ей безразличных, она иногда получает возможность побеседовать с какой-нибудь интересной личностью. Одним из таких людей стал венгерский романист Йокаи.

— Давно мечтала лично познакомиться с вами, — говорит она ему. — Я давно знаю ваши произведения. Самым замечательным считаю «Золтана Карпати».

Это именно то произведение Йокаи, которое пробуждает дух национального идеализма. Продолжительная беседа с поэтом особенно бросается в глаза, потому что он — депутат от враждебных правительству левых и редактор так же настроенной газеты «Хон». Он просит у королевы разрешения преподнести ей очередное произведение. Имея в виду благополучное решение вопроса о равноправии, она говорит ему:

— Теперь, я думаю, у вас будет больше времени заниматься поэзией, поскольку политические вопросы улажены.

— Я должен благодарить и поэзию, — отвечает Йокаи, — поскольку именно ей обязан высокой милостью, которая дарована мне теперь и которой, возможно, я не дождался бы за свою политическую деятельность.

— Я ничего не смыслю в политике, — с улыбкой возражает ему Елизавета, на что Йокаи остроумно замечает:

— Высшая степень владения политикой — завоевать душу страны, а этим искусством Ваше величество владеет в совершенстве.

Поэт просто восхищен красотой своей королевы. Когда она говорит, лицо её становится чрезвычайно выразительным, особенно глаза, взгляд которых затмевает блеск бриллиантов, которые её украшают. «Мы видим в ней не королеву, — поясняет Йокан, — не женщину, а доброго гения своей страны». В Венгрии это повторяет каждый, это общее мнение, а потому здесь нет ни капли лести.

Императрица в этот период избавляется от последнего пережитка прошлого в своём окружении: дам и кавалеров, выбранных эрцгерцогиней Софией, а именно, от супружеской пары Кенигсэгг — Беллегарде. Обер-гофмейстером Елизавета назначает трансильванца барона Франца Нопчу. Он тоже венгр, и это обстоятельство вызывает при венском дворе, естественно, большое возмущение. Супружеская пара Кенигсэгг пользовалась всеобщей любовью, и там совершенно точно знают, что её уход не совсем доброволен.

Немецкие и славянские газеты уже сетуют, что мир Елизаветы скорее чисто венгерский, что она всегда говорит на этом языке, общается с дамами только из этой страны и даже для маленькой Валерии взяла кормилиц, которые умеют петь королевскому ребёнку венгерские народные песни. Так что когда Елизавета, проведя в Венгрии в этом году целых двести двадцать дней, под Рождество возвращается в Вену, её ждёт не слишком тёплый приём. Правда, эти чувства целиком взаимны. Поэтому, когда она в марте, после непродолжительной поездки в Аграм, вновь возвращается в Венгрию, она довольна и счастлива. Но и в Офене, если рядом нет императора, Елизавета не может полностью уединиться. Время от времени ей приходится принимать людей и выполнять обязанности, обусловленные её положением, хотя она ограничивается лишь совершенно необходимым. Елизавета старается залучить к себе обычно недоступного Деака. Приглашение Деака подготовлено усилиями Дьюлы Андраши, который, желая что-нибудь сообщить императрице, всё чаще обращается к услугам Иды Ференци. Отныне переписка между ними принимает регулярный характер и в результате Елизавета всё больше втягивается в сферу венгерских интересов. Она вышивает первое знамя для вновь воссозданных венгерских войск. Франц Иосиф тоже заметно втягивается в этот круг интересов.

Император, как только ему позволяет время, приезжает в Офен, чтобы навестить супругу, и она неизменно грустит, когда ему вновь приходится уезжать. «Мне очень тебя недостаёт, мой дорогой, — пишет она ему, — за последние дни я опять так хорошо воспитала тебя. Теперь, когда ты вернёшься, мне придётся начинать всё сначала...»

Скоро Елизавете уже подойдёт время возвращаться в Австрию, иначе она напрочь забудет, что является императрицей этой страны. В июле 1869 года Елизавета на шесть месяцев снимает замок Гаратсхаузен самого старшего своего брата Людвига. Ей явно нравится быть вдали от дома, и она пользуется любой возможностью, чтобы найти предлог для отъезда. Её сестра, Мария Неаполитанская, в Риме. С мужем она снова помирилась и просит Елизавету помочь ей при первых родах. Императрица обращается за разрешением на поездку к Францу Иосифу. В это время, светская власть папы в Риме с трудом обеспечивается французскими войсками, которые сдерживают натиск королевства Италии. Даже в политическом плане такая поездка — особенно деликатный вопрос. Францу Иосифу не по душе намерение жены, но он ни в чём не может отказать ей.

Дела не позволяют Францу Иосифу приехать в Гаратсхаузен, и он просит Елизавету скорее возвращаться в Ишль. Она даёт согласие, но прибавляет: «Как я сговорчива и готова идти на жертвы во имя тебя, так же, надеюсь, поведёшь себя и ты со мной». Франц Иосиф интересуется Людвигом II. «Короля Баварии, слава Богу, не видно и не слышно, — отвечает Елизавета, довольная, когда её оставляют в покое, — он вообще непоседа и никогда не сидит на одном месте». Скрепя сердце, она решает возвратиться в Австрию, в Ишль. «Там, куда я еду, меня ждут одни неприятности, если не считать тебя и моих лошадей», — жалуется она своей подруге Иде. Тем самым Елизавета намекает на то, что при дворе на неё обижаются за любовь к Венгрии. Правда, эрцгерцогиня София с возрастом, убедившись, что император и императрица прекрасно ладят друг с другом, ведёт себя весьма сдержанно и несомненно считается с Елизаветой. В своё время София перестаралась, проявляя враждебность к Венгрии, однако теперь Елизавета слишком часто забывает о том, что в конце концов она — императрица Австрии...

При дворе все разговоры вертятся вокруг предстоящей поездки императора на торжества по случаю открытия Суэцкого канала. Они намечены на 16 ноября 1869 года. Не вполне поначалу ясно, следует ли Елизавете сопровождать императора, неизбежные торжества по этому поводу пугают её, а кроме того, она недолюбливает императрицу Евгению, но поскольку и Франц Иосиф считает, что его половине лучше остаться дома с детьми, принимается окончательное решение: император поедет один. 26 октября они расстаются в Геделе. В последний момент Елизавете становится жаль отпускать мужа одного. Целый день она думает о нём и о замечательном путешествии, которое ему предстоит. Заботясь о муже, она убеждает Франца Иосифа захватить с собой врача.

Основываясь на таком мелком факте, эрцгерцогиня София заключает, что между супругами прекрасные отношения, и ставит это в заслугу Елизавете: «Да вознаградит за это Господь твою добрую маму!» — пишет она в письме к кронпринцу Рудольфу. Франц Иосиф отправляет письмо жене в тот же самый день 26 октября, когда он «расстался со всем, что ему дорого на этом свете».

Первую остановку император делает в Константинополе, где наносит визит султану Абдулу Азизу, «самому очаровательному, какого только можно себе представить, хозяину дома». Изо дня в день Елизавета отсылает пространные письма и отчёты. Она сгорает от зависти, читая описание султанских конюшен. «Ты тоже, наверное, начала бы с этого», — высказывает своё мнение Франц Иосиф, описывая великолепных арабских скакунов, любимую белую лошадь султана, восемь сотен прочих придворных лошадей и так далее. Она смеётся над маленьким принцем, сыном великого правителя, который, по словам Франца Иосифа, один владеет полутора сотнями лошадей, но при этом так зол и невоспитан, что «колотит хлыстом адъютантов султана». Читая эти описания и слыша о великолепной, тёплой погоде на юге теперь, когда в страну снова пришла зима, Елизавета испытывает «ужасную тоску» по мягкому климату. Она тоже почти ежедневно пишет Францу Иосифу пространные письма и надеется, что из них он поймёт, что она «довольно думает о нём, хотя и не умеет выразить это в занимательной форме». Андраши, сопровождающий императора, тоже исправно пишет Иде Ференци, а тем самым косвенно и Елизавете.

Из Константинополя император едет в Яффу, а оттуда — к святым местам. Великий правитель приготовил для Франца Иосифа блестящий эскорт. Император вместе с Андраши любуется живописными фигурами местных жителей, облачённых в цветные бурнусы. Андраши особенно поглядывает на женщин. В лагере сопровождающих их лиц раскинуты палатки, расшитые золотыми нитями и шёлком, там находятся сотни турецких солдат на одногорбых верблюдах и бедуинов на прекрасных лошадях. Весь караван направляется в Иерусалим. На берегах Иордана император велит наполнить речной водой многочисленные бутыли, чтобы привезти домой, ибо с незапамятных времён членов императорского дома крестят этой священной водой. Андраши даже купается в ней, поскольку слышал, будто бы каждый, кто искупался в водах Иордана, обретает способность творить чудеса. «Это может потребоваться моей родине», — уверяет он.

Из этой поездки Франц Иосиф отсылает жене всё, что будет напоминать о святых местах. Здесь и фляжка с водой из Иордана, набранной в том месте, где Иоанн крестил Христа, шкатулка из камня, из которого был изготовлен гроб Господень, и тому подобные реликвии.

Из Яффы император со свитой направляется в Суэц. По прибытии туда Франц Иосиф получает наконец первые письма жены. Она пишет ему о новой собаке по кличке Шедоу. «Я завидую султану из-за его диких зверей. Но ещё больше мне хотелось бы иметь мавра. Может быть, ты привезёшь мне одного в качестве подарка, за что я тебя уже заранее целую бесчисленное число раз... Теперь ты, наконец, вместе со своей любимой императрицей Евгенией. Я ревную при одной мысли, что ты сейчас поёшь ей дифирамбы, в то время как я сижу здесь одна и не могу даже отомстить... Я сейчас обленилась как никогда прежде, и одна мысль, что нужно чем-то заняться, вселяет в меня страх. Но в Константинополь мне бы очень хотелось...» Франц Иосиф спешит успокоить жену: Евгения Французская уже давно не так привлекательна, он нашёл её заметно потолстевшей.

Грандиозный бал во дворце вице-короля Египта объединил всех высоких и не очень высоких гостей, прибывших на церемонию открытия канала. Были приглашены несколько тысяч человек, так что общество оказалось весьма пёстрым. В залах царила невообразимая теснота, так что даже императору Францу Иосифу, явившемуся под руку с императрицей Евгенией, облачённой в роскошное ярко-красное платье и с диадемой на голове, с трудом удалось пробраться через толпу. Организация бала никак не отвечает масштабам торжества. Ужина приходится ждать бесконечно.

«Всеми нами, — жалуется Франц Иосиф жене, — владело одно-единственное желание — скорее приняться за еду. Императрица и я, мы оба прилагали все усилия, чтобы приблизить начало ужина, которому мы не могли не отдать должное, ибо он был задуман с завидным хлебосольством — в меню было свыше трёх десятков блюд». В этом Елизавета нисколько не завидует своему супругу. Поехать — да, этого бы ей хотелось, но если за такую поездку пришлось расплачиваться участием в подобных торжествах, то ехать лучше не стоит.

Вести от королевы Марии Неаполитанской дают основания предполагать, что ожидаемое радостное событие произойдёт в декабре. Елизавета так подгадывает свой отъезд, что в Мирамаре встречается с императором, возвращающимся с Востока, и лишь потом отправляется дальше, в Рим. Там как раз собрался Вселенский собор, участвовать в котором съехалось не меньше восьмисот иерархов церкви со всех концов света. Елизавета остановилась в палаццо Фарнезе как гостья короля Неаполя, который «рассыпается в любезностях», ничуть не смущая сестёр.

8 декабря императрица присутствует на открытии Вселенского собора, расположившись в ложе, отведённой для суверенов. «Целое море епископских митр», — делится она своим впечатлением с мужем. Удивление вызывают у неё длительные церковные обряды, например, обряд изъявления покорности, когда всё присутствующее духовенство приближалось к папе для целования руки. Всё это продолжалось почти семь часов. На следующий день императрица является в Ватикан к папе. Он говорит много и весьма дружелюбно, но она мало что понимает, поскольку папа говорит по-итальянски. Однако неоднократное «ползание на коленях» представляется ей «довольно забавным». 12 декабря папа Пий IX посещает палаццо Фарнезе. «Всё это, — сообщает Елизавета мужу, — опять сопровождалось ужасными церемониями. Весь дом был в сборе, и мы ожидали Его святейшество, стоя на коленях у подножия лестницы... Поскольку беседа велась по-итальянски, мне не было нужды напрягать внимание. Во время проводов повторился тот же церемониал. Затем папа надвинул на уши ярко-красную тиару и облачился в горностаевую мантию такого же цвета — в этот момент он напомнил мне императрицу Каролину Августу...»

24 декабря происходит наконец долгожданное событие: в день рождения Елизаветы и одновременно под Рождество Мария благополучно производит на свет дочь. Все опасения Франца Иосифа оказались беспочвенными. За весь период пребывания императрицы в Риме не произошло ни единого инцидента. Елизавета едет в Офен, вновь вызывая тем самым немалое раздражение у венского двора. В июне императрица снова в Ишле.

В тихую сельскую жизнь, нарушаемую лишь невинными развлечениями вроде показа наряженных собак, учёной лошади и тому подобных забав, неожиданно врывается весть о чрезвычайно напряжённых отношениях между Пруссией и Францией. Из-за этого император лишён возможности приехать в Ишль. «Если дело снова не дойдёт до войны, — сказала, узнав о необычной новости, Елизавета, — это будет особенно печально». Но Франц Иосиф подчёркивает, что обстановка складывается не столь неблагоприятно, как она думает. Хорошо, если Наполеон поставит на место эту заносчивую Пруссию. Теперь для этого предоставляется подходящий случай. Елизавета тоже пересматривает свои взгляды. Ещё до конца не избавившись от враждебности венского двора по отношению к Пруссии, которая возникла с 1866 года, императрица, подобно Францу Иосифу, ожидает победы Франции в уже вспыхнувшей войне. Елизавете хочется в Баварию к своей семье, но из этого, конечно, ничего не выходит. Оставаться в Ишле она ни за что не хочет, потому что это означало бы провести всё лето вместе со свекровью, и выбирает местечко Нойберг в снежных Альпах к северу от Мюрдцушлага, куда император может добраться за пять часов. Её братья, Людвиг и Карл Теодор, тоже втягиваются в борьбу. Любопытно, продолжают ли оба брата поддерживать Пруссию? Весть о сражении под Саарбрюкеном[50] Франц Иосиф сразу же по телеграфу присылает Елизавете, расценивая эту баталию как большую победу Наполеона.

«По крайней мере французы положили теперь неплохое начало, — отвечает она. — Велико ли значение этого города? Мне интересно, как пруссаки объясняют эту аферу?» В последующие дни Франц Иосиф передаёт жене благоприятные для французов новости и выражает надежду, что Франция дольше выдержит эту войну. «Если так пойдёт и впредь, — отвечает на это Елизавета, — пруссаки вскоре опять будут в своём Берлине». Однако обстоятельства меняются самым неожиданным образом.

Вайсенбург, Вёрт, Шпихерн, Марс ля Тур: сколько названий, столько и прусских побед... Разочарование венского двора, где вполне серьёзно обдумывали идею выступить при случае на стороне Наполеона, велико. Теперь, когда то и дело слышишь о победах пруссаков, опасаются, что вскоре те опять выступят против Австрии и окончательно разобьют её. «Может быть, нам ещё удастся продержаться несколько лет, пока до нас не дойдёт очередь? Как ты думаешь?» — спрашивает Елизавета мужа. Более всего потрясена эрцгерцогиня София, которой теперь, на склоне лет, приходится убеждаться в крушении всех своих надежд на объединение Германии под эгидой Австрии. Предстоит к тому же расторгнуть конкордат, который она некогда помогала заключить. В мрачном настроении она жалуется маленькому кронпринцу на тяжкую ношу, которую приходится нести. «Меня очень радует, что баварцы так отличились, но как родственнице мне остаётся только искренне пожалеть, что такого не было в шестьдесят шестом году, а теперь подобно простодушному немецкому Михелю они должны сражаться и проливать кровь за окончательную потерю своей независимости и за самостоятельное существование».

Чем дальше, тем хуже. 1 сентября капитулирует Седан, Наполеон вручает свою саблю королю Пруссии, 4 сентября в Париже провозглашается республика, а императрица Евгения вынуждена самым спешным образом покинуть Францию. Франц Иосиф считает разразившуюся катастрофу ужасной, а счастье короля Пруссии с «его высокомерием, его чванливостью и быстротой — постыдным». «Известие о провозглашении республики, — пишет Елизавета своему супругу, — не слишком меня обескуражило, я только поражаюсь, что они не сделали этого давно. Когда ты приедешь, то, надеюсь, посвятишь меня в подробности бегства императрицы — это меня чрезвычайно интересует...»

Эрцгерцогиня принимает эту ужасную войну и её печальные последствия близко к сердцу, она испытывает глубокое сочувствие к Луи Наполеону и его жене. В её памяти так живы итоги войны 1866 года, что она совершенно забывает, сколько зла причинил Наполеон Австрии в 1859 году и в особенности ей лично в трагедии, разыгравшейся с императором Мексики. Однако Кениггрец, помимо всего прочего, лишил её влияния на императора Франца Иосифа и на правительство Австрии и Венгрии, а такого честолюбивая женщина не в силах перенести даже на закате жизни.

Эти события получают продолжение, глубоко затрагивающее и баварское семейство. 8 сентября войска объединённой Италии вторгаются в Рим. Вследствие этого и августейшей чете Неаполя, пытавшейся оттуда организовывать заговоры против королевства, приходится спешно покидать Вечный город. С этих пор начинается кочевая жизнь супругов, согреваемая безумной надеждой, что когда-нибудь им всё же удастся вернуть себе неаполитанский престол.

Кажется, всё уже теперь решено, и императрица Елизавета полагает, что мир вскоре восстановится. Втайне она немного гордится успехами во Франции, тем более что её земляки проявили при этом такую доблесть. По крайней мере есть уверенность, что Австрия не будет больше играть никакой роли во франко-прусской войне.

Вся политика Австрии в отношении Пруссии в результате её победы над Францией претерпевает изменения. Даже втайне не приходится думать о реванше. Свидетельством того, что Франц Иосиф и его министр иностранных дел примирились с новым положением, служит визит кайзера Вильгельма 11 августа 1871 года.

Маленький кронпринц, который находится в Ишле, постепенно начинает всем интересоваться. Наибольший интерес он проявляет к естественным наукам, с особенным удовольствием наблюдает за животными и их повадками, но если мать бесконечно их любит, Рудольф в свои двенадцать лет палит во всё живое. Воспитатели ему этого не запрещают, полагая, что при страсти императора к охоте его сыну предстоит рано сделаться хорошим охотником. Однако следствием стрельбы по животным в раннем детстве является, несомненно, известное очерствение души. Сохранились рисунки 1867—1871 годов, на которых юный кронпринц изобразил, как он стреляет в птицу на дереве, в заячью семью, куропаток, причём он никогда не забывал нарисовать большое красное пятно вытекшей крови. Да и Елизавета не в силах воздействовать на это, потому что сына слишком надёжно ограждали от её влияния. В Меран, куда Елизавета в октябре и ноябре 1871 года ездила вдвоём с дочерью, маленький Рудольф опять не в состоянии приехать. Елизавета не знает меры в опасениях о здоровье Валерии. Самое незначительное носовое кровотечение у дочери совершенно выбивает её из равновесия. Когда в конце ноября в Вене наблюдается несколько случаев заболевания скарлатиной, а император собирается приехать в Меран, это приводит Елизавету в ужас. «Мы все живём здесь в столь тесном общении, — пишет она мужу, — представь себе, что будет, если в дом занесут какую-нибудь инфекцию... Мне ужасно тяжело просить тебя воздержаться от приезда, но это вовсе не излишняя предосторожность». Итак, свой приезд император откладывает и спрашивает супругу в письме, что бы она хотела получить в подарок ко дню именин, который всегда отмечается особо, ибо день рождения императрицы приходится на Рождество. На свой вопрос Франц Иосиф получает удивительный ответ: «Коль скоро ты интересуешься, что бы меня обрадовало в день ангела, я прошу у тебя или молодого королевского тигра (в Берлинском зоопарке содержится тройка маленьких тигрят) или же медальон. Охотнее всего я получила бы в подарок полностью оборудованный дом для умалишённых. Так что выбор у тебя достаточный...» Елизавета и не думает шутить, ибо уже давно интересуется всем, что так или иначе касается несчастных безумцев. В Вене о таких больных заботятся крайне недостаточно, и Елизавета постоянно старается как-то помочь. Всё это стоит массу денег, но Елизавета не отступается и пользуется благоприятным моментом, чтобы в столь необычной форме лишний раз напомнить об этом императору.

В отсутствие Елизаветы исполняется одно из её заветных желаний: 9 ноября Андраши назначают министром иностранных дел взамен Бойста. Это неизбежное следствие исхода войны 1870/71 года, ибо означает отказ от всякой мысли о мести за Кениггрец и примирение с новой Германией, что тем более необходимо, так как во взаимоотношениях с русским царём сохраняется напряжение. Аккредитованные в Вене дипломаты, например, пруссак Вертер, характеризуют Андраши как умного и энергичного человека, правда, не принимают всерьёз как государственного деятеля, если дело касается проблем, выходящих за пределы Венгрии. Естественно, это назначение представляет собой недружественный жест в отношении России. Ведь этой империи приходится иметь дело с венгерским мятежником, который в 1848 году проклинал вмешательство России, а теперь оказался во главе министерства иностранных дел монархии, всё это не вызывало к нему особого доверия русских.

Для Елизаветы назначение Андраши — личный триумф. Онауже не ограничивается набором своего ближайшего окружения неизменно среди венгерского дворянства, а теперь ещё и заставляет своего мужа назначать венгров на высшие посты в государстве, да ещё с таким прошлым, как у Андраши. Помимо графини Шафгоч, австриячка в ближайшем окружении императрицы всего лишь одна. Это вновь назначенная обер-гофмейстерина, овдовевшая графиня Мария фон Гёсс, урождённая графиня Вельсерхаймб — милая, умная, не слишком приметная немолодая дама с большим тактом и одинаково приветливая со всеми. Все остальные — венгерки. Помимо Нопчи и Иды Ференци в их числе теперь и самая высокоинтеллектуальная женщина этого круга, графиня Мария Фестетич.