Фрося. Часть 7 Вместо эпилога

Глава 9

Перелёт из Майами до Нью-Йорка, а оттуда в Тель-Авив вместе с пересадкой занял почти пятнадцать часов. Нельзя сказать, что тяжёлая многочасовая дорога оказалась для Фроси очень утомительной. Изредка она смотрела на экран телевизора или пыталась читать «Евгения Онегина». Впрочем, взятая с собою книга особо её не увлекла, всё в ней было чужим, далёким от современности, и отношения героев казались какими-то ненатуральными, надуманными, и только образ Татьяны Лариной несколько заинтересовал, но и то, возможно, лишь потому, что на него обратил её внимание Марк.

Да, у её московской невестки была некоторая схожесть с Пушкинской Татьяной не только в чертах характера, но и во внешнем виде, но совсем незначительная. Татьяна Семёна (Фрося вздохнула при этом сочетании имён) была гораздо резче и своенравней и мало напоминала своим поведением избалованную изнеженную дворянку.

Как не пыталась Фрося абстрагироваться от второй новоявленной жены сына, оставшейся в её доме в Майами, и от последнего между ними разговора, но в мыслях неуклонно возвращалась к реальной действительности.

Боже мой, какая сложная штука эта жизнь, как неожиданно и странно переплелись судьбы таких разных людей, а каким будет продолжение этой запутанной истории, догадаться было вовсе невозможно.

Когда до Израиля оставалось не больше трёх часов лёта, она откинула голову на спинку кресла, расслабилась и неожиданно для себя сладко уснула. Из тумана глубокого сна её вырвал голос стюардессы, сообщавшей о погоде за бортом и в Израиле. Следом девушка попросила пассажиров принять предписанное инструкцией сидячее положение и пристегнуть ремни.

И вот колёса шасси коснулись бетонного покрытия посадочной полосы аэропорта имени Бен-Гуриона. Люди, находящиеся в салоне самолёта, утомлённые долгим перелётом, дружно и с облегчением зааплодировали.

Получив свой чемодан в багажном отделении, Фрося вместе с другими пассажирами двинулась по длинному проходу к регистрационным окошкам.

Действительно, Марк был прав, ничего пока сложного в её путешествии не было. Её английского вполне хватало, чтобы успешно миновать не остающиеся в памяти бюрократические процедуры, и она незаметно для себя оказалась в многолюдном зале среди прибывших, провожающих и встречающих людей, говорящих на разных языках. К своему удовольствию, отметила в этом гомоне частую речь на русском языке.

Остановившись среди многоликой пёстрой толпы, Фрося стала оглядываться и сразу же обратила внимание на то, как к ней спешат пожилой высокий мужчина и молодая худенькая женщина, а следом за ними вышагивал с букетом цветов смуглолицый парнишка. Фрося тут же догадалась, что это Бени — муж Анютки и дети её дочери — Майя и Эфраим. Внучка опередила всех и с радостным криком бросилась в объятия к Фросе со слезами на глазах:

— Шалом, бабушка, здравствуй, моя милая, боже мой, как моя мамочка ждала этот радостный миг вашей встречи после долгой разлуки…

При последних словах Майи Фрося залилась слезами, крепко прижимая к себе плачущую внучку, которую не видела почти тридцать лет:

— Майечка, девочка моя, какая ты взрослая, ведь мы с тобой расстались, когда тебе шёл только четвёртый годик.

— Бабушка, а я помню, честное слово, помню, как ты мне читала сказки и кормила какой-то очень вкусной ягодой.

Фрося улыбнулась, слыша в русской речи внучки какой-то особый акцент:

— Майечка, эта ягода называется земляника, как ты хорошо говоришь на русском языке, я думала, что ты его совсем уже забыла, ведь Марк с тобой по телефону разговаривает на английском.

— Ай, бабушка, какой там хорошо, если бы ты знала, как мои русские коллеги в больнице смеются надо мной, но это ерунда, лучше познакомься с моим папой и братиком.

Фрося протянула руку статному пожилому мужчине, который, поздоровавшись, заговорил с ней на английском:

— Я очень рад встретиться с мамой моей жены. Аня так много хорошего про Вас рассказывала.

Фрося знала, что эти встречи в Израиле лягут на её душу тяжёлым бременем, потому что рядом всё время будет витать образ её милой дочурки, её необыкновенной Анютки.

— Я тоже очень рада познакомиться с человеком, ставшим для моей дочери надёжным и любимым спутником жизни… — Фрося проговаривала эти слова, непрестанно глотая слёзы.

— Пожалуйста, не надо плакать. В нашей стране и так мы не успеваем высушить слёзы, как появляется повод для новых… А вот это плод нашей с Ханой любви… — и мужчина подтолкнул к ней улыбающегося смуглолицего симпатичного парня.

— Бабушка, освободи меня, пожалуйста, от этих цветов… — и он, вручив Фросе букет, привлёк к себе пожилую женщину, которую никогда в жизни не видел, но в честь которой ему дали имя.

Фрося не могла позже толком восстановить в памяти, как они вышли из монументального здания аэропорта и уселись в припаркованную невдалеке машину, какая была в этот момент погода и о чём они все между собой оживлённо говорили. Безусловно, Фросю выручал английский язык, иначе ей бы пришлось пользоваться услугами Майи в качестве переводчика.

Время было обеденное, и Майя поинтересовалась, какую кухню предпочитает Фрося.

— Девочка моя, любую, я всеешка, но мы же в Израиле, здесь, по-видимому, едят только кошерную пищу. У нас с Марком есть друг, который соблюдает кашрут, так я уже давно привыкла к вашей еде.

— Бабушка, не смеши, у нас семья не религиозная, хотя папа и Эфраим свинину не употребляют.

— Ах, мне всё равно, что кушать и где, я хочу побыстрей встретиться с Ривой и навестить могилу моей дочери.

Майя затараторила на иврите, Фросе даже показалось, что они спорят с отцом. Затем она вновь перешла на русский язык:

— Бабушка, мы выясняем с папой насчёт того, у кого ты должна остановиться на временное проживание. Он утверждает, что у него в Тель-Авиве, а я хочу забрать тебя к себе в Иерусалим, где в доме престарелых содержится бабушка Рива. В этом же городе находится и место упокоения моей мамы…

В их разговор вмешался Бени:

— Гверет Фрося, прошу прощения, но Майя не сможет уделить тебе достаточно внимания, а я всё же человек свободный, уже пенсионер, и мне кажется, что тебе захочется побывать в квартире, где последние годы жила твоя дочь…

— Папа, но я же взяла в больнице три выходных дня.

— А потом? Ты выйдешь на работу, и что бабушка будет делать одна в твоём доме? Вы с мужем на работе, дети в школе, а ей что? — сидеть и целыми днями ждать вас?

Фрося решительно вмешалась в спор отца с дочерью:

— Не надо спорить, три дня я поживу у Майи, буду каждый день навещать Риву и могилу моей доченьки, надеюсь встретиться с Ритой, а потом перееду к вам и погощу в квартире, где жила моя Анютка… — Фрося улыбнулась доброжелательным людям. — Учтите господа, что я уже достаточно пожилая женщина, большие нагрузки мне уже тяжело будет выдержать, а мне ещё надо побывать в Москве, а в Америке меня ждёт больной муж, к которому мне необходимо как можно быстрей вернуться.

В машине на некоторое время повисла тишина:

— Бабушка, ты намерена так быстро от нас уехать, а мы запланировали тебе огромную программу, ведь у нас в стране столько много красивых и исторических мест.

— Не расстраивайся, девочка, неделю я побуду… что успею посмотреть, то успею, но, простите, больше срока я себе не отпускаю. Дай бог, в следующем году прилетим с Марком, тогда сможем погостить и подольше.

После обеда в ресторане они подъехали к дому, где находилась квартира, в своё время купленная её дочерью, но не стали подниматься, а пересели в машину Майи и уже вдвоём продолжили путь в Иерусалим. По просьбе Фроси не стали заезжать домой, а сразу поехали в дом престарелых, где находилась Рива.

— Бабушка, я не хотела тебя сразу расстраивать, но Рива несколько дней назад перенесла тяжёлый инсульт и сейчас находится далеко не в лучшем состоянии. Она, правда, уже пришла в себя, но у неё онемела половина лица и тела, в результате она плохо говорит и без помощи посторонних не может присесть.

В ответ Фрося тяжело вздохнула и зажала руками уши… Машина в этот момент стала подниматься по высокому склону, и этот резкий подъём сказался на пассажирке. У неё сдавило виски, закружилась голова, она замотала ею, стараясь прогнать возникшие неприятные ощущения:

— Майечка, что это?

— Бабушка, это мы поднимаемся в наш святой город, он ведь находится вверху, на плато в Иудейских горах. Потерпи, скоро обвыкнешься.

— Ого, мне так в самолёте не закладывало уши…

Через какое-то время Фрося во все глаза смотрела на утонувший в огнях великий город.

Вот она и в Иерусалиме, куда стремилась все неполных тридцать лет после того, как сюда приехала к Риве её Анютка. Очень скоро она встретится с женщиной, с которой её повязала немилосердная судьба, — они оказались двумя матерями одной дочери, а теперь встретятся две пожилые мамы, а дочь уже десять лет, как покоится в сырой земле.