Фурманов

ЭПИЛОГ

Много лет назад Мате Залка вспоминал, как Фурманов, рассказывая ему об Иванове — городе ткачей, однажды мечтательно заметил:

— Написать бы «Ткачей», только не по Гауптману, а по Ленину. Ивановские ткачи народ хороший, ворчливый, бедный, но пролетарский дух у них вышибешь только с жизнью. Много сделали ивановские ткачи для революции, и сделали это от всего сердца…

…Как любил он город своей юности! Прощаясь с ним, уезжая осенью 1918 года на фронт с полком ивановских ткачей, он записывал в дневник: «Прощай же, мой черный город, город труда и суровой борьбы. Не ударим мы в грязь лицом, не опозорим мы на фронте твое славное имя, твое геройское прошлое…»

…И вот прошло больше тридцати лет, и мы опять на родине Фурманова. С братом его Аркадием и дочерью Анной.

Как же вырос он и похорошел, старый город ткачей! Но мы не задерживаемся в нем. Мы еще вернемся. Первая встреча с ткачами, отмечающими 70-летие со дня рождения своего легендарного земляка, в бывшем селе Середа, где он родился.

Мы мчимся по шоссе. И вдруг, точно на триумфальной арке, расположенные полукружьем, вырастают перед нами огромные буквы: «Город Фурманов». Нет больше старого села Середы. Мы въезжаем в новый город, носящий имя Митяя.

Трудно описать ту минуту, когда на взгорье перед корпусами ткацких и прядильных фабрик вырастает перед нами огромный памятник. Во весь рост стоит, с непокрытой головой, питомец ивановских ткачей, ученик и друг Фрунзе, комиссар Чапаева и Ковтюха, писатель-воин-большевик. И кажется, глаза его дружески улыбаются нам, а волнистые волосы развеваются на ветру.

…А у подножья памятника уже трубят горны, бьют барабаны… Маленькие люди в красных галстуках, хорошо знающие книги Фурманова, десятки раз с волнением смотревшие фильм «Чапаев», собираются на торжественную общегородскую пионерскую линейку, посвященную 70-летию со дня рождения своего земляка.

Развеваются отрядные знамена и шелестят ленты венков. Уже отдана команда, и высокая стройная девочка, Таня Александрова из дружины имени Фурманова, отдает рапорт.

И как клятва звучат в морозном воздухе торжественные слова:

— Будем похожи на Фурманова!..

…На торжественном вечере в фабричном клубе была показана инсценировка: фрагменты жизни Фурманова. 1917 год… Октябрь. На сцене заседает Ивановский Совет. Старые ткачи, отцы, матери… и совсем юные работницы.

Через весь переполненный, замерший зал бежит юноша… Гимнастерка. Буйная шапка вьющихся волос… Фурманов. Он только что говорил по телефону с центром.

— Товарищи! Временное правительство свергнуто!..

Минута молчания. И — «Интернационал».

Это было тогда, сорок четыре года тому назад… В 1917-м. Это было сегодня. В 1961-м.

Старая седая прядильщица сидела рядом со мной. Она, как девочка, взбежала на сцену. И там запела со всеми. И весь зал уже пел «Интернационал». И неизвестно было, где кончается инсценировка и где начинается жизнь. И у многих на глазах были слезы…

…А сцены уже неудержимо следовали одна за другой. И Феоктиста Егоровна Пыжова, та самая седая прядильщица, наша соседка, провожала ткачей на фронт… И юноша-токарь — Женя Ледов, сегодняшний Фурманов, встречался с Чапаевым.

Много лет назад Митяй искренне и задушевно говорил мне:

— Я, конечно, не ханжа и не лицемер, и мне очень хочется, чтоб книга моя понравилась. Но как бы хотел я знать, сколько лет она будет жить и не умрет ли как однодневка, не выдержав испытания нашего сурового, грозного и прекрасного времени…

Как бы хотел я, чтобы он сидел сейчас в этом зале, наш Митяй, чтобы он видел себя — Женю Ледова и старую ткачиху Феоктисту Пыжову, чтобы ему повязывала красный галстук маленькая курносая Таня Смирнова…

Как бы я хотел, чтобы он вместе с нами пел «Интернационал» и ходил по широким улицам города, который с гордостью носит его имя.

…Десятки собраний на ивановских фабриках, в институтах, в школах… Выступления соратников, друзей, учеников…

А потом мы покинули край ткачей и отправились в необычайную поездку по всем тем местам, где Дмитрий Андреевич Фурманов боролся за Советскую Родину, чтобы откупорить, как говорил Фрунзе, «оренбургскую пробку», чтобы дать сырье ивановским фабрикам.

Из города Фурманова самолет унес нас к предгорьям Тянь-Шаня, в край белоснежного хлопка, в город, носящий имя Фрунзе.

…Поздним вечером мы бродили по аллеям парка у подножья хребта Ала-Тау. И киргизский писатель Чингиз Айтматов, автор лирической «Джамили», переведенной на многие языки мира, рассказывал нам о том, как дороги имена Фрунзе и Фурманова для киргизского народа. Маленький захолустный город Пишпек, где семьдесят шесть лет тому назад родился Фрунзе, стал оживленным столичным городом, утопающим в садах. Маленькие киргизские школьники читают книги Фурманова, и играют в Чапаева, и заучивают наизусть главы из «Мятежа». Ученые пишут исследования о государственной деятельности Фурманова в Семиречье.

Над снежными вершинами Ала-Тау мерцали звезды. Внизу горели огни киргизской столицы.

В ярко освещенном новом кинотеатре (в который раз!) шел неумирающий фильм. Василий Иванович Чапаев задумчиво стоял на мосту, и к нему приближался стройный человек в туго перехваченной ремнем солдатской гимнастерке.

«…Здравствуйте, я Фурманов…»

В перерывах между многолюдными собраниями, посвященными Фурманову, мы осматривали город, пересеченный широкими аллеями-проспектами, выходящими прямо к подножью гор.

Памятник генералу Панфилову, герою Отечественной войны, бывшему солдату Чапаевской дивизии.

Домик, где родился Фрунзе. Музей… Вся история замечательного человека. Арсения. Трифоныча. Михайлова. Первые подпольные кружки. Верный. Тюрьма. Кандалы. Камера смертников. Стокгольмский съезд. Иваново. 1905 год. Митинги ткачей. 1917 год. Революция на Талке.

Учитель и друг Фурманова.

Картины и фотографии, запечатлевшие борьбу против Колчака. Фрунзе — Фурманов — Чапаев. Фрунзе — Куйбышев — Чапаев — Фурманов. Река Белая. Знаменитый штурм Уфы.

Особую роль сыграли в том бою артиллеристы молодого командира Николая Хлебникова (изображенного в «Чапаеве» под именем Хребтова).

А сейчас генерал-полковник Хлебников стоит перед картиной, и дымка воспоминаний застилает его глаза.

…А через час Хлебников на многолюдном собрании увлеченно рассказывает жителям киргизской столицы о жизни их замечательного земляка Михаила Фрунзе и о своем закадычном друге Дмитрии Фурманове.

…Мы едем средь гор по Чуйской долине из Фрунзе в Алма-Ату. Река Чу. Граница Киргизии и Казахстана.

На окраине селения Жана-Турлык неожиданно возникает перед нами большая мемориальная доска. В середине барельеф. Знакомое, родное лицо. Митяй.

«Продолжая свой путь из Пишпека в Верный, здесь осенью 20-го года останавливался комиссар Чапаевской дивизии Дмитрий Андреевич Фурманов».

Неподалеку от доски старый дом, где помещался пикет. У дома огромный развесистый карагач Здесь, под этим карагачем, он сидел на камнях сорок один год тому назад и заносил путевые заметки в неразлучный свой дневник. Здесь…

Со всех сторон к нам бегут люди. Взрослые. Школьники. Малыши.

Учитель семилетней школы Мурзакул Абдрасимов приводит своих учеников.

Вспыхивает митинг. Перед ребятами, раскрасневшимися, взволнованными, оживает тот человек, облик которого врос в их сознание с первых лет жизни, книги которого они читали, герой полюбившейся им картины.

А теперь перед ними выступали дочь и брат Фурманова.

Маленькая уморительная девчушка в красном платьице давно уже потрясала огромным звонком на крыльце школы. Перемена окончилась. А ребятам все еще не хотелось расставаться с нами. Да и мы прощались с неохотой, долго еще выведывая всякие подробности у седобородого аксакала, который утверждал, что видел Фурманова с книжкой в руке под раскидистым этим карагачем.

…И вот мы уже в Алма-Ате. Восхищаемся прекрасным памятником Абаю… Проезжаем по широкой и просторной улице Фурманова. Останавливаемся у бывших Белоусовских номеров, где жил Фурманов.

Доска: «В 1920 году в этом доме жил герой гражданской войны, комиссар легендарной Чапаевской дивизии, писатель-большевик Дмитрий Фурманов, вписавший героические страницы в историю нашего города, в историю борьбы за советский Казахстан».

…Въезжаем на территорию старой крепости, так хорошо знакомой нам по «Мятежу». Памятная доска:

«Здесь в бывшей военной крепости 11–18 июня 1920 года бесстрашными героями-коммунистами во главе с видным политработником Советской Армии писателем Фурмановым был подавлен контрреволюционный мятеж».

Здесь, в этом старом каземате, сидел Фурманов в ожидании расстрела. Здесь заносил он в свой дневник последние, казалось, записи.

Здесь писал он о том, каким должен быть большевик и в жизни и в смерти. Эти страницы дневников — замечательный моральный кодекс Фурманова, воина-большевика.

…Мы выступаем в Высшей партийной школе. Здесь собраны партработники всех республик Средней Азии.

Мы проводим вечер в доме партийного просвещения. Выступаем перед студентами университета. Беседуем с бойцами алма-атинского гарнизона. Передаем привет от ивановских и фурмановских ткачих работницам швейной фабрики коммунистического труда. Она носит имя Гагарина и помещается на улице Фурманова.

И опять и опять страницы истории оживают перед тысячами наших слушателей. И это не только история. Это не только легенда. Это проникновенный разговор о подвигах, о героизме, о людях, воплощающих фурмановские традиции.

…А потом мы опять поднимаемся высоко в горы. Солнце золотит снеговые шапки.

Точно в почетном карауле, стоят по обочинам дороги тянь-шаньские голубые ели, тополя, березы, дубы, карагачи…

И вот открывается средь гор широкая долина. Поселок Медео. Знаменитый международный высокогорный каток.

А в поселке… дом, где когда-то Фурманов создал первый красноармейский госпиталь. Он приезжал сюда. Он бродил по этим дорогам, любовался величественным хребтом Тянь-Шаньских гор и думал о людях, о тех, кто не щадил ни здоровья, ни жизни в борьбе за народное счастье…

…Из Алма-Аты воздушный прыжок в Ташкент.

И опять воскресает история. И Фурманов, начальник Политуправления Туркестанского фронта, шагает с нами по старым ташкентским улицам.

На встречах в Доме офицера, в университете немало ветеранов, помнящих еще старые, боевые годы, соратников Фрунзе и Фурманова. И нельзя слышать без волнения, как читает студент четвертого курса Хозрабкулов отрывок из «Чапаева» на узбекском языке. А речь в этом отрывке идет о Николае Хребтове. А Николай Хребтов — генерал Хлебников сидит тут же в зале и подозрительно часто моргает совсем еще молодыми ястребиными глазами.

Последний вечер в солнечном гостеприимном Самарканде. И самолет уносит нас в Москву. Мы совершили только часть пути по местам, связанным с жизнью и борьбой Фурманова.

Впереди еще Урал… И Башкирия… И река Белая. И Красный Яр. И Старая Сломихинская станица, носящая сейчас имя Фурманова.

Впереди еще Кубань и места, связанные с красным десантом, с разгромом Улагая. Впереди еще города Закавказья…

Он умер совсем молодым. Но как богата и насыщена была его жизнь.

Он написал, в сущности, только четыре книги. Но жизненного материала накопил еще на двадцать.

Путешествие по фурмановским местам для нас было поездкой не в историю, не в далекое «вчера», а в сегодня и в завтра.

Писатель-воин-большевик заслужил ту народную любовь, горячее проявление которой видели мы и в Иванове, и во Фрунзе, и в Алма-Ате, и в Ташкенте…

О такой любви можно только мечтать.