Габсбурги. Блеск и нищета одной королевской династии

I. Родоначальник Габсбургов

В 1273 году во Франкфурте собралась коллегия курфюрстов — князей, имевших право избирать императора, — чтобы положить конец ужасному времени без императора, этому кошмарному междуцарствию, погрузившему центральную Европу в анархию, жестокость и насилие. У курфюрстов была трудная задача: выбрать подходящего и, одновременно, незначительного человека — непременно такого, которому они, объединившись, могли бы нанести удар в спину. Прежде всего, они желали себе господина, который не объявил бы ценнейшую из всех корон, переходящей по наследству.

По этой причине они упустили очевидную возможность выбрать одного из своих — Отакара из Богемии[1] — и предложили сделать королем Священной Римской империи (Германской нации) провинциального дворянина скромной репутации, графа Рудольфа Габсбурга[2].

Мир был ошеломлен таким выбором, счастливый кандидат не меньше, по крайней мере, так утверждают летописцы. Графу Рудольфу эта новость была передана в сентябре, среди ночи в его палатке: он как раз впутался в военный конфликт с епископом из Базеля. Рудольф, наверняка, подумал в первый момент, что посланец, а это был бургграф города Нюрнберга, Фридрих фон Цоллерн[3], позволил себе пошутить. Но бургграф возразил: «У меня и в мыслях не было шутить над Вами, могущественнейшим из всех господ».

Рудольф тут же заключил мир, освободил пленных и поехал на север в Аахен, чтобы принять корону Карла Великого. Его бывший враг, епископ из Базеля, который знал его лучше, чем курфюрсты, пробормотал: «Ну, держись крепче, Бог Отец, или Рудольф потянется и к твоему трону».

Курфюрсты действительно недооценили своего избранника. У Рудольфа были все качества карьериста. Будучи опытным политиком, мастером интриг и уловок, азартным игроком и взвешенным дельцом, он превосходно умел из каждой ситуации извлечь пользу. Он, должно быть, уже тогда подкупил троих из семи курфюрстов тем, что и в будущем для его семьи оказалось ценнейшим вкладом — дочерьми на выданье.

Ступив одной ногой на порог истории, Рудольф оказался достаточно энергичным, чтобы распахнуть ее двери плечом. Он намеревался овладеть богатыми австрийскими герцогствами в среднем течении Дуная. Эти обширные земельные угодья были захвачены его соперником, королем Оттокаром, после смерти последнего законного наследника. Когда Рудольф приехал в Вену, перед ним закрыли ворота. Интуитивно он правильно оценил нрав жителей Вены и пригрозил уничтожить их виноградники и урожай винограда за год; они быстро открыли ворота. Оттокар был вынужден обручить пару своих детей с парой детей Рудольфа и, после этого, удалиться в Прагу.

Приблизительно через год, в 1278 году, оба короля столкнулись еще раз на равнине Мархфельд — Сухих Крут, чтобы навсегда решить свой спор. В битве при Мархфельде[4] под ним убили коня, но Рудольф в этот день одержал победу. Отакар, который за несколько лет до этого пренебрежительно назвал Рудольфа «бедным графишкой», проиграл битву и потерял жизнь.

Рудольф отдал австрийские герцогства в коренное владение своим сыновьям. Священная корона была привлекательней.

О том, как он выглядел, мы знаем по каменному изваянию на его надгробии в Шпейере: большой, выступающий, крючковатый нос, пронзительные глаза, изборожденные глубокими морщинами щеки — лицо жесткое и одновременно насмешливое. Нам известны легенды о нем, оставшиеся, как острые росчерки на полях истории. «Ради бога, допускайте ко мне каждого, кто захочет прийти ко мне! — говорят, воскликнул он. — Я не для того стал королем, чтобы жить, спрятавшись в шкафу…».

Он не был слишком гордым и мог подсесть в поле к своим солдатам и поесть с ними свеклу, а с деньгами он обращался настолько экономно, что сам штопал свою одежду.

У него хватало юмора, чтобы смеяться над своим собственным носом. Однажды, когда он скакал верхом по узкой горной дороге, он встретился с ворчливым наездником, который не хотел отступить ни на шаг. Бесстыдно уставившись на Рудольфа, он вызывающе спросил: «И куда же мне деваться, чтобы уступить место этому огромному носу?»

Рудольф дружелюбно улыбнулся, нажал пальцем на свой нос, отведя его в сторону, и сказал: «Не правда ли, теперь все в порядке?»

Когда гордый, твердый как камень, старый человек, почувствовал приближение конца своего земного существования, он оседлал коня в последнее путешествие со словами: «Я отправляюсь к другим туда, в Шпейер, где лежат многие мои предшественники, которые тоже были королями. И для того, чтобы меня не пришлось нести туда, я хочу сам прискакать к ним верхом».

Мир прародителей Габсбургов невозможно вообразить себе без атмосферы магии и чудес. Рассказывали, что однажды он, еще прежде, чем стал императором, поскакал на охоту и повстречал бедного священника, который пешком, со святыми дарами, направлялся к умирающему человеку. Рудольф решительно соскочил с седла и сказал: «Не годится, что я еду верхом, в то время как слуга моего Господа и Спасителя идет пешком».

Он не хотел забирать обратно коня, на которого священник сел по его настоянию: было бы несправедливо использовать его снова для повседневных нужд. Корону императора народ рассматривал, как вознаграждение за его богобоязненные деяния.

Рассказывали также, что в Аахене, когда он коленопреклоненно принял королевскую корону, он встал после этого полностью изменившимся. «Я не тот, кого вы знали раньше», — говорит он словами поэта Грильпарцера в исторической трагедии «Величие и падение короля Отакара».

Хотя Священная Римская империя во времена Рудольфа была уже нестабильным сообществом государств, над которыми император имел только призрачное господство, но Рудольф постарался сильнее воздействовать своей незаурядной личностью, чем подобало богоподобным королям. Золотой нимб окружал носителя этой блистающей архаической короны, между огромными, нешлифованными, драгоценными камнями которой, блистал бесценный камень «Мудрец», который воспел поэт Вальтер фон дер Фогельвейде[5]. Он возвышался над всеми остальными монархами. Король над королями, так восседал он на высочайшей вершине феодального мира. Он был Императором, Цезарем, наследником величия Рима. Только он в Европе мог назначить нового короля; к нему одному обращались «Ваше Величество».

Это была единственная наднациональная светская должность на Земле, и любой князь христианского вероисповедания мог стать кандидатом. Незадолго до Рудольфа, действительно, были избраны испанский и английский король, досадным образом, одновременно. Теоретически император избирался на высокую должность народом своей империи. И, хотя выбор выносили семь влиятельнейших князей Германии — мистическая семерка встречается в таинствах, небесных явлениях Апокалипсиса — тем не менее, голоса народа и голос церкви имели решающее влияние на голосование.

Кроме того, коронация короля, возводимого в звание Римско-Германского императора, не могла сравниться с коронацией обычного короля. Он надевал мантию, подобную одеянию епископа, и принимал причастие, как епископ «в обеих ипостасях» — хлебом и вином. В момент посвящения он приносил клятву верности на книге Евангелия, написанной серебряными и золотыми буквами, и на шкатулке, наполненной землей, пропитанной кровью великомученика Стефана, особо почитаемого церковью. Затем архиепископ Кельна обращался к собравшимся, спрашивая согласия, со словами: «Хотите вы провозгласить этого короля императором и королем Римской империи и будете вы служить ему по слову Апостолов?»

Масса выражала свое согласие, выкрикивая громко: «Фиат!» Пусть будет так!

Столетиями жили в сознании народа Священная Римская империя и ее император, как общее представление об объединенном мире, сплоченном в христианском согласии. Император был, в представлении европейцев, главным символом наднационального единства в сфере светской власти.

После смерти Альбрехта[6], сына Рудольфа, в приливах и отливах семейного счастья наступил застой, корона выскользнула из рук Габсбургов на целое столетие. Император из соперничающего Люксембургского рода, Карл IV[7], издал в 1356 году Золотую Буллу[8], которая исключила Габсбургов из членов избирательной коллегии. Но другой энергичный Габсбург, герцог Рудольф IV «Основатель»[9], имел наготове пару трюков. Он обнаружил в своей канцелярии ряд бумаг, которые поднимали его династию над всеми другими принцами и, вследствие этого, и над курфюрстами. Он провозгласил, что все Габсбурги являются эрцгерцогами и эрцгерцогинями от рождения. Документы (Privilegium majus[10]) были признаны недостоверными и охарактеризованы, как несомненная фальшивка. Больше всех пришел в ярость из-за мошенничества итальянский поэт Петрарка. Но Габсбурги выставляли напоказ свой новый титул с таким апломбом и с такой самоуверенностью, что никто не решился его оспаривать. В конце концов, снова один из них, Фридрих III[11], стал императором и подтвердил титул.

Габсбурги со времен Фридриха оставались тесно связанными с императорской короной. Они носили ее почти без перерыва, пока Священная империя сама не прекратила свое существование.