Габсбурги. Блеск и нищета одной королевской династии

1. Новый король Испании

Хорошо, что смерть отменяла все придворные формальности, которых требовал строгий этикет, потому что она была в те годы частым гостем в императорском дворце Хофбург. Блеск придворной жизни вновь и вновь гас в глубоком трауре каждый раз, когда снова приходила смерть. Бороды оставались небритыми, оперы и комедии объявлялись вне закона, карликов и шутов отсылали в отпуск, а дамы императорской семьи одевали траурные одеяния испанских монахинь.

Новым врагом стала оспа.

Снова и снова, она изменяла ход европейской истории. От нее умерла королева Англии, оспа уже загребла к себе испанского наследника трона, Балтазара Карлоса, Леопольд благодаря этому взошел на трон. В противоположность чуме, от которой богатые могли спастись бегством, если удавалось, при оспе, казалось, не было никакого спасения. Дети заболевали и умирали в течение нескольких часов, женщины ложились спать с ангельскими лицами и просыпались словно ведьмы, покрытые гнойниками.

«На всех моих сыновей и дочерей, кроме Римского короля, — писал Леопольд в 1691 году своему исповеднику, — напала оспа, последней была моя младшая дочь, которая родилась в прошлом году. Этот ангел был здоров, пока совсем внезапно не пришла болезнь. Почти три дня она болела и, как раз сегодня утром, у нее начались судороги, которые были так сильны, что невинная душа вознеслась на небо.

Я, как человек, с одной стороны чувствую потерю, потому что малышка была моей дочерью, с другой стороны, я утешаю себя тем, что у меня есть кто-то, кто будет просить за меня Бога. И я принимаю, как высшую божью милость то, что он, если уж и хотел забрать у меня ребенка, взял его, когда он был еще таким маленьким».

Пару лет спустя, он снова обратился за утешением к своему другу и духовному отцу, патеру Марко д'Авиано:

«Я должен сообщить вам печальное известие, а именно, что моя дочь, Мария Терезия[282], заболела оспой неделю назад. Казалось, все не так уж плохо, когда вдруг все изменилось, и Бог призвал ее к себе. Ваше преподобие может судить, как сильно я, как человек, переживаю этот тяжелый удар, потому что моя дочь была такой доброй и умной.

С другой стороны, я утешаюсь надеждой, что Бог допустил это, чтобы освободить ее от опасностей этой жизни. И это тем более, что она сразу же после того, как узнала, что заболела оспой, захотела исповедоваться, а ей еще не было двенадцати лет».

Благодаря счастливой случайности сын и наследник Леопольда, позднее император Иосиф I, вначале избежал оспы, а его младший брат Карл заболел только легко, так что на протяжении всей жизни у него был иммунитет против оспы.

Из 16 детей Леопольда его пережили только пятеро.

И все-таки, он был счастливее в этом, чем его племянник Карл II, король Испании[283].

Карл, единственный оставшийся в живых ребенок от того внутрисемейного брака между сестрой Леопольда Марией Анной и престарелым Филиппом IV, был болезненным от рождения. Казалось, что этот последний, слабый импульс испанской линии зачахнет от бездетности.

Современники приписывали болезнь и импотенцию Карла злому колдовству, однако, историки XIX века относили это на счет инбридинга Габсбургов. Но, как бы ни повлиял этот инбридинг на телосложение Карла, описания разнообразных болезней, которые мучили его с самого рождения: нарывающие язвы, больные кости и зубы, жалобы на нервное расстройство — заставляют предположить врожденный сифилис, который, весьма вероятно, был результатом частых набегов его отца на мадридские бордели.

Почти четверть столетия, с момента первого брака Карла с французской принцессой, крупные державы Европы занимались шпионажем в его спальне, чтобы разузнать, когда появится на свет наследник трона и родится ли он вообще. Испанцы смирились, в конце концов, с королевской бездетностью и с ироническим фатализмом высмеяли его в популярном четверостишии:

В годы, предшествующие смерти Карла, крупные державы поделили Испанию, как яблоко, составив целый ряд тайных договоров. Притязания Франции основывались на женитьбе Людовика XIV на Марии Терезии, старшей дочери Филиппа IV, на той самой инфанте, которую австрийский двор хотел заполучить сначала для старшего брата Леопольда — Фердинанда, а потом и для самого Леопольда. Однако, Мария Терезия к моменту заключения брака, окончательно отказалась от всех притязаний на наследство на испанский престол. Французским экспертам по праву пришлось очень глубоко покопаться в своем мешке, полном юридических уловок, чтобы найти подходящую отговорку и аргументировать ее: отказ считался недействительным, потому что приданое инфанты не было выплачено полностью.

Притязания Леопольда основывались, конечно, на тесных семейных узах, которые связывали вместе обе линии, оба дома: его мать была дочерью Филиппа III, его первая супруга — дочерью Филиппа IV.

Был еще и третий, кто по праву притязал на трон Испании: семилетний сын[284] курфюрста Баварии, чья мать[285] была дочерью Леопольда от его первого брака с инфантой Маргаритой Терезией. Некоторое время казалось, что Карл и его министры отдадут предпочтение ребенку из Баварии в качестве компромиссного решения. Маленький принц ожидал в Нидерландах, чтобы оттуда отплыть в Испанию, но он заболел оспой и умер.

За спиной слабой фигуры короля, испанские министры, французские и австрийские дипломаты разыгрывали запутанную и отчаянную интригу за крупнейшие в мире козыри. Французы послали в Мадрид своего самого ослепительного посла, который устраивал роскошные званые вечера, чтобы пробудить надежду на новое замужество с дофином Франции у предполагаемой вдовы короля[286].

Состояние Карла постепенно становилось все более плачевным. У него выпали волосы, у него почти не оставалось зубов, и глаза отказывались служить ему. Его поражали «симптомы паралича». На процессии во время праздника Тела Господня в 1699 году он шел «нетвердыми шагами» и много раз падал.

В октябре 1700 года его министры составили новое завещание и принесли его на подпись к его смертному ложу. Первого ноября Карл расстался со своей несчастной жизнью. Почти в то же мгновение, собралась огромная толпа в вестибюле перед залом заседаний дворца, где должны были открыть и прочесть его завещание.

Согласно французскому сообщению, австрийский посол, граф Гаррах[287], стоял с «торжествующим видом» рядом с французским послом Блекортом, совершенно уверенный, что один из сыновей Леопольда будет назван наследником.

Толпа волновалась, давка в вестибюле была столь сильной, что некоторые буквально могли задохнуться. Но внутренняя дверь зала, где министры Карла проверяли завещание, все еще оставалась закрытой.

Внезапно дверь распахнулась и герцог Абранте[288], один из министров покойного короля, «чьи шутки были приятны, но очень опасны», проложил себе дорогу через толпу. В мгновение его окружили и торопили огласить содержание королевского завещания.

Французский посол в надежде ступил на шаг вперед. Герцог посмотрел на него, потом отвернулся и вдруг заметил в море лиц австрийского посла.

На его лице появилось выражение радости. Он обнял Гарраха за шею и громко воскликнул по-испански: «Месье, мне доставляет величайшее удовольствие, — он сделал паузу и снова обнял его, — да, месье, это доставляет мне величайшее удовольствие, — (снова пауза и объятья), — и удовлетворение, распрощаться с вами до конца моей жизни и сказать австрийскому императорскому дому: Прощай!»

После этого он отвернулся и поспешно удалился сквозь толпу, оставив онемевшего австрийского посла, в то время как другие помчались за ним, словно свора собак по следу, чтобы, наконец, узнать, что наследницей стала Франция.

Когда сообщение Блекорта достигло Парижа, оно было встречено с удивлением, а в Вене, оно вызвало неодобрение: Бурбон, а не Габсбург, должен был наследовать всю Испанию?

В Вене, в прекрасный сентябрьский день 1703 года император Леопольд поехал со своими обоими сыновьями, Иосифом и Карлом[289], в летний дворец Фаворита. Там, в присутствии придворного штата и прислуги, семнадцатилетний эрцгерцог Карл был объявлен совершеннолетним и провозглашен законным королем Испании. Все было просто: Леопольд и его старший брат Иосиф передали Карлу права на Испанию. В тайных пунктах был набросан целый план порядка наследования, включая наследование по женской линии.

Пару дней спустя, 19 сентября, Карл со слезами попрощался со своей семьей. Его мать, императрица Элеонора, очень неохотно расставалась с ним и назвала его «жертвой на службе народа». Старшая сестра Карла, Мария Анна[290], которая была особенно предана ему, отозвала в сторону своего любимого карлика, дала ему золотые часы с боем, отбивающие каждый час, и просила его каждый раз, когда он услышит их бой и будет рядом с братом, напоминать брату о ней.

Юный Карл отправился в путешествие по Европе с большой кавалькадой и внушительным поездом из роскошных новых карет, выкрашенных в цвета Испании — желтый и белый. Его сопровождали: камергер, секретари, врачи, аптекари, казначеи, изготовители париков, истопники, повара, помощники поваров, управляющие винным погребом, лакеи, охотники, исповедник и, конечно же, музыканты.

Почти три года прошло с того памятного оглашения завещания Карла. Людовик XIV, не колеблясь, немедленно послал в Испанию своего внука, Филиппа Анжуйского[291], со знаменитым, но, возможно, недостоверным замечанием: «Пиренеев больше нет!» И за эти три года у Филиппа было достаточно времени, чтобы глубоко окопаться в Мадриде.

Между тем, морские державы вступили в союз с Габсбургами, Леопольд добился поддержки бранденбургского курфюрста[292], возведя его в звание «Короля Пруссии» и подкупил герцога Ганновера[293], назначив его курфюрстом.

Два короля делили трон в Испании: Филипп Анжуйский в Мадриде и Карл Габсбург в Барселоне. В то же время, Евгений Савойский вместе с герцогом Мальборо[294] вел борьбу с Францией за владение Испанией. Положение Карла в Испании то улучшалось, то ухудшалось и снова улучшалось; тогда же при дворе в Вене ему начали искать жену.

Это было вдвойне важно, так как у его старшего брата Иосифа не было сыновей.

На пути в Испанию Карл сделал крюк и проехал через Вайсенфельс в Германии: его притягивала возможность внимательно присмотреться к Каролине Ансбах[295]. Красивая и умная Каролина полностью расположила к себе Карла, у нее был только один недостаток: она была протестанткой. Честолюбивая семья Каролины, которая придавала большое значение связи с Габсбургами, с радостью встретила иезуитов, которых прислали для обращения Каролины в католическую веру. Но Каролина сидела с раскрытой библией на коленях и сквозь горькие слезы обсуждала вопросы теологии. В конце концов, весь этот план пришлось забросить, Каролина вышла замуж за принца Георга[296] из Ганновера и стала позже королевой Англии.

Карл был глубоко разочарован. Он жаловался своему старому другу, графу Вратиславу, рассказывая о своем намерении вступить в брак: «Им удалось пролить самый лучший суп. Господи прости им, но это так и было».

Вскоре появилась новая возможность и снова это была немецкая принцесса: Елизавета Кристина фон Брауншвейг-Вольфенбюттель[297]. Но ах! Это снова была протестантка. Карл призвал на помощь своего исповедника из Испании, он должен был навестить ее и посмотреть, что можно сделать. Пастор Тоннеман вскоре вернулся с очаровательным портретом принцессы и с обещанием скорого обращения ее в другую веру. Враги предстоящего бракосочетания при дворе в Вене нашептывали, что невеста болезненна и едва ли сможет произвести на свет подходящее количество детей.

Поэтому в Вольфенбютель послали личного врача императора. Он должен был снять квартиру вблизи дворца, наблюдать за принцессой на ее прогулках и тайно подглядывать из-за ширмы, как она сидит за столом и обедает. Очевидно, ее здоровье и ее манеры за столом выдержали испытание, ее обращение было намного сложнее. Оно проходило не без слез и вздохов, прошли месяцы, прежде чем ее семья смогла дать письменное поручительство.

Весной 1708 Елизавета Кристина выехала в Вену для бракосочетания через представителя и оттуда, по наезженному пути невест, в Испанию.

Карл ожидал свою будущую супругу в порту Матаро. После первых совместно проведенных часов, флегматичный Карл пометил в своем дневнике: «Поскакал в Матаро. Королева очень красива. Очень доволен».

Через два дня произведена одна, еще более короткая запись: «Королева ночью очень мила».

Елизавета Кристина, стройная блондинка с волосами пепельного цвета, с сияющими голубыми глазами и молочно-белой кожей, определенно была самой красивой габсбургской невестой за последние годы. Карл нежно называл ее своей «белоснежной Лизль».

Леопольд не дожил до конца войны за наследство, он умер весной 1705 года от водянки, вскоре после победы при Хохштадте. Война затянулась, почти вся Европа была втянута в нее, на протяжении почти двенадцати лет военное счастье колебалось то туда, то сюда.

В конце концов, одно событие положило конец, как кровавому раздору, так и царствованию Карла в Испании. Однажды в 1711 году, когда его брат, ставший императором Иосифом I, сидел за столом в Хофбурге, он внезапно заболел. Это была оспа, ужасная болезнь, которую он избежал в детстве. Несмотря на все лечебные средства, которые пробовали его врачи, включая самые новые: заворачивать пациента в 20 метров английского шерстяного сукна, Иосиф умер.

Он оставил двух дочерей[298] и ни одного сына.

Его единственный отпрыск мужского рода умер грудным ребенком, предположительно потому, что его мать не давала забрать его у себя, гордо показывала его в любое время дня и ночи, при этом нежный мальчик задохнулся от дыма чадящих факелов, освещающих замок.

Карл был срочно вызван в Вену. Во Франкфурте он задержался только на то время, которое потребовалось, чтобы его короновали императором Карлом VI.

Сторонники Карла и его противники согласились в том, что для одного Габсбурга владеть двойной империей — слишком много. Поэтому, когда в 1713 году был подписан Утрехтский мир, Филипп Анжуйский сохранил за собой Испанию, Карл получил испанские Нидерланды и значительную часть Италии: Милан, Неаполь, Сардинию.

2. Заботы и радости Карла VI

Жизнь Карла в императорском дворце Хофбург, как и его отца, была примером регулярности и порядка. Он вставал каждое утро в одно и то же время, слушал мессу, заседал в королевском совете, давал аудиенции, публично обедал со своей красивой супругой и педантично соблюдал все требования придворного этикета. Он был методистом до мозга костей и стремился тщательно заносить события каждого дня в свой дневник.

Темперамент его флегматичных предков Габсбургов, казалось, снова обнаружился у Карла. В обществе он был величествен, подобно статуе. Несмотря на это, он обладал уютным, забавным, очень сухим юмором и с удовольствием говорил на широко распространенном венском диалекте, быть может, противопоставляя его формальным языкам двора: испанскому и латинскому.

Он охотно водил свою жену в Кернтнертор — театр, расположенный поблизости от Хофбурга, чтобы посмотреть Иосифа Страницкого[299] в его беззастенчиво комических, оригинальных, часто очень грубых комедиях про скомороха Гансвурста[300]. Случалось, иногда, что он неожиданно спешил обратно из своих путешествий по провинции, закутанный в большую накидку, так что даже крепостная стража не сразу узнавала его, совершенно внезапно устремлялся в покои своей жены, зацеловывал ее всю и это, как она честно отмечала, «чрезвычайно радовало ее».

Для того, чтобы приятно удивить ее после родов, он собственноручно в ее честь дирижировал оперой в придворном театре, и позвал на сцену маленькую шестилетнюю дочь Марию Терезию[301], чтобы пением девочки привести в восторг публику.

Музыка была его большой страстью, как и его отца. В Вене все звучало, и повсюду играла музыка: конструировали кресла, которые играли соло на флейте, когда на них садились, в часах с боем звучали длинные мелодии, когда они отбивали час. В придворном театре и в саду императорской летней резиденции исполнялись блестящие оперы. Музыкантам Карл платил больше, чем полковнику императорской армии.

До приезда Елизаветы Кристины в Испанию, Карл проводил иногда приятные часы с одной особенно красивой графиней итальянского происхождения, Марианной Пигнателли[302]. После своей свадьбы он позаботился о том, чтобы Марианна быстро была обручена с одним из его придворных, графом Михаэлем Алтаном. Это была одна из тех маленьких услуг, которые высочайший монарх мог потребовать от действительно верного придворного. Алтан был вознагражден за это одной из самых высоких должностей императорского двора, а именно должностью обершталмейстера. Семья Алтанов вернулись вместе с Карлом из Испании в Вену и жила в императорском дворце Хофбург.

Постоянный страх преследовал Карла в течение десятилетий. Он сидел рядом с ним, как привидение, за каждым столом переговоров, заглядывал ему через плечо, когда он председательствовал в тронном зале, бросал все большую и все более густую тень на все время его правления. Этот страх был вызван тем, что он, как и его испанский племянник Карлос, не мог произвести на свет наследника мужского пола. Он опасался, что род Габсбургов может вымереть, как он вымер в Испании, и что после его смерти в его землях начнется новая, чудовищная война за наследство.

Первые восемь лет их супружества у него вообще не было детей. Наконец, в 1716 году Елизавета Кристина родила сына, эрцгерцога Леопольда, к ликующей радости двора и всей страны. К несчастью, этот драгоценный отпрыск Габсбургов прожил только шесть месяцев и оставил безутешную родительскую пару. Он умер, если верить придворным сплетням, то ли от того, что его воспитательница обидным замечанием взбесила кормилицу, у которой испортилось молоко, или же, как тайно написала из Вены в Англию леди Мэри Ворслей Монтегю[303], потому, что его воспитательницы неразумно, посреди зимы, попытались отнять его от груди.

Даже рождение обеих маленьких дочерей, Марии Терезии и Марии Анны[304] в последующие годы не в состоянии было уменьшить печали императора и не разогнало его страхи.

Применяли все рецепты, как телесного, так и духовного свойства, в надежде получить еще одного наследника мужского пола. Консилиум врачей прописывал императрице крепкие вина и ликеры, после употребления которых, ее бледные щеки становились пунцовыми; предпринимали паломнические поездки в Марияцель для укрепления ее духа и в Карлсбад для подкрепления ее тела. Все было напрасно.

По богемскому суеверию, которое, возможно, дошло до ушей Карла, только король, прошедший помазание и коронацию, мог рассчитывать на наследника мужского пола. Карл, должно быть, в любом случае был бы коронован, но возможно, что легенда ускорила осуществление этих планов. Как бы то ни было, но в 1723 году вся императорская семья приготовилась к путешествию в Прагу.

Такое путешествие повлекло за собой громадные приготовления и на это потребовались месяцы. Когда Карл, его семья и придворные, наконец, покинули Вену 19 июня, то это была процессия, состоящая более чем из 400 экипажей и карет, включая маленькую, низенькую, специальную карету шестилетней эрцгерцогини и наследницы, Марии Терезии, которая была изготовлена для того, чтобы толпа могла видеть ее.

Коронация была назначена на 5 сентября. Все собирались остаться на лето в Праге, проведя ряд официальных презентаций, процессий, включая, приемы, охоту, балы и оперу. Король хотел подсластить Богемии горький привкус, который она все еще ощущала против Габсбургов после поражения в битве на Белой горе и последовавшее за этим жестокое обращение почти сто лет назад.

Все проходило гладко. Даже деликатный вопрос: кто из горожан должен нести «небо» балдахина над императором при его въезде в Прагу, — вопрос вокруг которого вспыхнула небольшая борьба, — разрешился счастливо, когда начался ливень, и Карлу пришлось въезжать в город в карете.

За месяц до коронации, 7 августа, Карл внес важную запись в свой дневник: его жена сообщила ему, что она уже четыре недели беременна.

Беглая заметка дает нам маленький ключ к чувствам Карла: в это мгновение ликование и замешательство, должно быть, уравновешивали друг друга. Это была ее первая беременность за последние пять лет и снова ожила радостная надежда на рождение наследника мужского пола. Проблема была как раз такой, чтобы послужить причиной длинной череды бессонных ночей для императора и его советников: как провести императрицу через длинную, утомительную череду коронационных церемоний и после этого доставить ее без происшествий обратно в Вену.

Коронация прошла без происшествий, но в последующие дни Карл доверил дневнику свои заботы.

Первым делом надо было решить, когда следовало уехать из Праги. Он призвал своих министров и спросил у них совета. Все торопили его, чтобы он поспешил обратно в Вену сразу же после окончания формальных церемоний. Но Карл не хотел рисковать и ехать в первые недели беременности жены, когда мог случиться выкидыш. Он принял решение поехать в начале ноября, когда супруга уже почувствует движения ребенка.

Кроме того, нужно было подумать о транспортном средстве, которому можно было бы доверить императрицу в ее щекотливом положении. Вена находилась в одиннадцати днях пути от Праги, и даже при самой хорошей погоде, дороги средней Европы были в то время невероятно плохими. Даже поездка длиной в семнадцать километров между дворцом Хофбург и императорской летней резиденцией Лаксенбург могла быть иногда чрезвычайно опасной: не раз оси ломались, кареты переворачивались, а члены императорского дома возвращались из мест летнего отдыха оцарапанные и разбитые, совсем «больные и хромые». Хотя проселочные дороги между Веной и Прагой были отремонтированы для путешествия, связанного с коронацией, но сотни тяжелых карет и груженых повозок, а также проливные осенние дожди снова привели их в первоначальное состояние.

Поразмыслили, что если лошаки повезли бы носилки, то это не было бы достаточно надежно, чтобы доверить им беременную императрицу. В конце концов, из Вены вытребовали особенный паланкин и к нему двенадцать опытнейших носильщиков, шесть из которых должны были все время нести, а шесть отдыхать в следующей за ними повозке.

Приближение зимы принесло еще другие неизбежные опасности путешествия. Световой день сократился; только в немногих постоялых дворах или замках были хорошо отапливаемые спальни; и даже лошадей нельзя было больше оставить на ночь на улице, как летом. Карл беспокоился больше всего о своих маленьких дочерях, чья «нежная юность», как он доверил своему дневнику, делала их особенно восприимчивыми к простудам, а он считал, что из таких простуд могла развиться оспа, которую так опасались.

Заранее были посланы распоряжения на постоялые дворы и в замки, где общество должно было провести ночь, чтобы комнаты для императрицы и для маленьких девочек были хорошо проветрены и протоплены, «чтобы устранить плохие запахи и сырость».

Наконец, 7 ноября огромное общество тронулось из Праги в путь. Каждый день вставали в три часа утра, в четыре выезжали, в девять утра останавливались, чтобы позавтракать, а в послеобеденные часы, рано, еще до наступления сумерек, цель этого дня должна была быть достигнута. Однако, и возвращение домой непрерывно сопровождалось и прерывалось официальными праздниками, серенадами, иллюминациями и утомительными церемониями. Карл записал однажды в свой дневник: «Жена не в духе. Жена очень сердита». На следующее утро, однако, Елизавета Кристина снова была в добром здравии и приняла участие в стрельбе по мишеням, в которой она так замечательно показала себя, что выиграла венок победителя.

В общем и целом, им повезло. Семнадцатидневная поездка благополучно подошла к концу, 23 ноября они приехали в Вену. Карл выразил свою радость и облегчение в тех двух занятиях, которые он любил больше всего: в охоте и в серенаде хора в часовне крепости.

Полный надежд, он украсил дворцовые покои Елизаветы Кристины коренастыми фигурами мужчин веря, что глядя на них, она сможет повлиять на пол ожидаемого ребенка.

Но в апреле 1724 года, после всех этих месяцев ожиданий и забот, императрица снова родила девочку. Младшая эрцгерцогиня, Мария Амалия[305], разделила со своими сестрами детскую. Но ненадолго: маленькая девочка умерла в возрасте пяти лет.

Карл, еще до рождения своих дочерей, начал улаживать вопрос о порядке наследования на тот случай, если у него не будет сыновей. В «Прагматической санкции» от 1713 года было закреплено, что в случае отсутствия наследников мужского пола, старшая из его живущих дочерей станет наследницей престола и будет владеть габсбургскими коренными землями. В том случае, если он скончается, не оставив живых сыновей и дочерей, на трон вступят дочери его покойного брата Иосифа I.

Однако, наследование престола женщиной не имело прецедента в габсбургских коренных владениях и, по закону о «Салической правде»[306], считалось в немецких землях недопустимым. Когда с течением времени стало ясно, что действительно не будет наследников мужского пола, Карл пытался добиться у самых значительных властителей Европы признания наследования престола для своей дочери. Несколько других монархов, через женитьбу или по древнейшему праву, сами имели сомнительные притязания на наследство Габсбургов в том случае, если престолонаследие дочери будет оспорено. Карл заплатил большую цену за признание «Прагматической санкции». Он отказался от своего большого плана участия Австрии в морской торговле — это была цена за признание Англией, и принял участие в двух неудачных войнах, в результате которых он потерял области на юге, западе и востоке.

Никто никогда не оставлял надежды на появление наследника. Еще в 1732 году императрица снова отправилась на лечение в Карлсбад и еще раз в Марияцель в надежде, что чудодейственная Пресвятая дева проявит особую благосклонность к Габсбургам, как она часто делала это в прошлом.

Между тем, обе эрцгерцогини подрастали в императорском дворце Хофбург и становились хорошо воспитанными маленькими девочками с прелестными манерами. Они красиво пели, играли на спинете, грациозно танцевали, охотно смеялись над шутками придворного шута их отца, барона Клейна, который играл колпаком с колокольчиками. Они хихикали над неслыханной дерзостью, когда их горничные обманом протаскивали в их комнату в одной сумке с молельными книгами запрещенный кофе. Их строгая, умная воспитательница, графиня Фукс[307], которую они непочтительно называли «Лисица», придавала гораздо большее значение манерам, чем знанию истории. Сама наследница трона, Мария Терезия, мало ломала свою хорошенькую головку над политикой и историей, до конца жизни писала с ужасными орфографическими ошибками и лишь изредка читала книги.

Во время блестящей коронации в Праге случилось небольшое событие, которое пропустили усердные и любопытные иностранные послы. Однажды, когда Карл предавался своему любимому занятию — охоте на зверя — к обществу охотников совершенно случайно присоединился красивый четырнадцатилетний юноша. Вскоре после этого, канцлер императора объявил о прибытии в Прагу Франца Стефана[308], наследника герцогства Лотарингия.

Семью герцога Лотарингии связывали с Габсбургами теснейшие узы родства и дружбы. Дед Франца Стефана, герцог Карл[309], женатый на сводной сестре[310] императора Леопольда, руководил императорским войском во время прославленной победы над турками в 1683 году. Отец[311] Франца Стефана был ближайшим другом Карла, когда тот был ребенком. Несмотря на это, или как раз поэтому, появление юноши в Праге не вызвало большого интереса.

Но и следующей весной не появился ожидаемый наследник трона. Пожалуй, вскоре после этого, в одном из корпусов императорского дворца Хофбург поместили молодого жизнерадостного принца Лотарингии, под присмотром тщательно отобранных воспитателей, и он почти ежедневно отправлялся с императором на охоту. Внезапно, от одной столицы Европы до другой, возникло предположение о том, что в венском императорском дворце Хофбург обучается жених для наследницы трона Габсбургов.

Обручение обоих не обошлось без политических фокусов, тянувшихся месяцы и даже годы. Другие претенденты состязались друг с другом за руку наследницы. Принц Евгений, который наблюдал за растущей военной мощью Пруссии, думал, что женитьба с прусским кронпринцем Фридрихом[312] была бы более надежной гарантией для будущего Австрии, другие настаивали на женитьбе с испанским принцем Бурбоном.

Что касается самой Марии Терезии, то она приняла твердое решение в пользу веселого, красивого парня, которого она впервые увидела в Праге. Когда ей исполнилось пятнадцать лет, каждый знал, что она влюблена во Франца. Английский посол, сэр Том Робинсон[313], писал домой: «несмотря на ее гордый характер, днем она вздыхает и тоскует всю ночь напролет о своем герцоге Лотарингии. Когда она засыпает, то ей снится только он и она просыпается только для того, чтобы говорить о нем со своей придворной дамой».

В то время как Карл и его министры все еще спорили о ее вступлении в брак, а Франц Стефан вел светские беседы при дворах Франции и Англии,

Мария Терезия непрерывно упрашивала своего отца уступить, а именно, согласиться на ее брак с герцогом.

Но тут был еще один опасный момент: король Франции требовал, чтобы Франц Стефан уступил Франции герцогство Лотарингия за признание Францией «Прагматической санкции». Правда, он должен был получить за это герцогство Тоскана, но все-таки, это было тяжелое решение, и оно напугало юного герцога. Когда, наконец, ему на подпись принесли документ, подписав который, он должен был отказаться от земель своего правящего дома в пользу Франции, он трижды брал в руки перо и трижды отбрасывал его от себя с отвращением. Пока один из министров Карла резко не напомнил ему: «Нет отречения, нет и эрцгерцогини» — Франц подписал.

Франц и Мария Терезия, замечательно красивая пара, были обвенчаны в феврале следующего 1736 года в церкви Августинцев, соседствующей с Хофбургом.

Но и тут, совсем под конец, случилась небольшая задержка. Папский нунций, который проводил церемонию, заявил, что у него есть право сидеть во время богослужения. В ответ на это Карл VI быстро издал постановление, которое разъясняло этот важный пункт протокола, и нунций стоял перед наследницей трона Габсбургов.

Последние годы жизни Карла были полны забот и разочарований.

Принц Евгений умер, не было способных генералов, которые могли бы занять его место. Карл был втянут в бессмысленную борьбу с турками, которая закончилась унизительным поражением и потерей Сербии и Белграда.

Были мучительные денежные заботы: войны сотрясли всю финансовую структуру государства, государственная казна была почти пуста.

Роковой призрак его жизни — отсутствие наследников мужского пола — преследовал его и дальше, до самого конца. В первые четыре года своего замужества его дочь, Мария Терезия, родила троих детей — одни только девочки. Карл, расстроенный заботами, спрашивал себя: «Никогда уже не будет мужчины в семье Габсбургов?»

Сам он был уже нездоров. Он очень растолстел, жаловался на желудок и ужасно страдал от подагры.

Он все еще мог наслаждаться музыкой и охотой. Осенью 1740 года он, как всегда, поскакал в свой охотничий домик на болотистых берегах озера Нойзидлер. Однажды, он возвращался с охоты под ледяным ливнем, был доставлен в Вену тяжело больным и пару дней спустя умер.

Юмор не оставлял его до последнего часа. В одном из анекдотов рассказывается, что он предложил врачам, которые озабоченно собрались на консилиум возле его кровати, чтобы после вскрытия его трупа, один из них сам отправился бы на тот свет и сказал ему на небесах, что собственно говоря, с ним произошло.