Гаврило Принцип. человек-детонатор

ВЫБОР ЦЕЛИ

В Хаджичах Принцип прожил до марта 1913 года, а затем всё же упросил брата снова отпустить его в Белград. Он пообещал, что окончит там гимназию и, может быть, даже поступит в университет. На суде Принцип говорил, что всё это время он тщательно готовился к сдаче экзаменов за пятый и шестой классы гимназии, так что Йово скрепя сердце согласился на его вторую поездку в Сербию.

Летом 1913 года Гаврило действительно сдал экзамены за пятый и шестой классы в 1-й мужской гимназии в Белграде, но окончить ее так и не успел или же не смог. Вероятно, этот факт был для него еще одним болезненным местом в биографии, и он не очень охотно говорил о нем. На суде Принцип утверждал, что сдал экзамены за все восемь классов гимназии. То же самое он повторял уже в тюрьме, незадолго до смерти.

Однако документальных подтверждений этого за все прошедшие годы так и не было найдено. Еще перед Второй мировой войной югославский историк Божидар Томич (на него потом ссылался и Владимир Дедиер) обнаружил в архивах 1-й мужской гимназии документы, согласно которым 3 сентября (21 августа) 1913 года Принцип сдал экзамен за шестой класс. На этом его гимназическое образование закончилось.

На суде Принципа спросили, занимался ли он в Сербии политикой или журналистикой. Он коротко ответил: «Нет» — и в общем-то не соврал.

Внешне жизнь Принципа в Белграде в 1913 году мало отличалась от его предыдущего пребывания в столице Сербии. Те же кафаны, книги, разговоры и мечтания о будущем. Но кое-кто из тех, кто общался с ним в это время, утверждает, что внутренне он постепенно менялся.

Однажды Принцип вбежал в комнату с газетой в руках и закричал, что убит русский царь. Его «сожители» повскакали с мест и начали вырывать у него газету из рук. А когда вырвали и стали лихорадочно читать заголовки, то новости об убийстве царя не нашли.

Принцип же смотрел на них очень иронично, а потом сказал, что нарочно придумал всю эту историю, чтобы посмотреть, какова будет реакция его друзей на новость об убийстве монарха. А затем раскритиковал их, потому что настоящие революционеры должны всегда оставаться сдержанными и не поддаваться эмоциям. Некоторые друзья очень обиделись за этот розыгрыш и обозвали его дураком.

Доброслав Евджевич вспоминал, что когда однажды они сидели на холме Калемегдан, где находится старинная крепость, и смотрели на текущие внизу Саву и Дунай, Принцип вдруг неожиданно разговорился. «Он больше не верит в движение масс, которые мертвы и несознательны, — передает Евджевич его слова. — Он не верит в способность и смелость ведущих политиков Сербии, которые не могут привести народ к освобождению… По его мнению, наше поколение не доживет до осуществления наших идеалов. Лучше всего спасти его честь, пожертвовав своей жизнью. Он уже решил убить австрийского императора. Только такой великий акт приведет к гонениям и репрессиям против нашего народа в Боснии, а только они разбудят спящую энергию масс и разожгут революцию».

Евджевич не возражал Принципу — он ему верил и сам придерживался похожих взглядов. Они даже начали обсуждать технические детали подготовки покушения, когда Принцип вдруг воскликнул: «Надо же, а ведь жизнь помазанника Божьего могли бы спасти несколько сотен крон, которых у нас нет!»

И ведь действительно, было бы у молодежи в то время больше возможностей заработать «несколько сотен крон» на достойную жизнь — вряд ли в стольких головах рождались бы планы кого-нибудь убить. «Нам гораздо легче было ковать заговоры, чем заработать деньги», — отмечал Евджевич. Тогда они втроем носили по очереди одну пару ботинок.

К намерению убить императора Принципа, безусловно, подтолкнули и покушения хорватских радикалов на бана Цувая. Ни к каким серьезным политическим реформам они не привели и революцию не разожгли. Странно, что Принцип этого не увидел. А может быть, увидел, но просто не говорил об этом вслух, чтобы не смущать товарищей? Или считал, что фигура бана Хорватии слишком мелка для того, чтобы ее «устранение» всколыхнуло спящие массы? Другое дело — сам император Франц Иосиф!

Допустим, что Принцип тогда понимал, что одним только террором вряд ли можно изменить существующие порядки. Но что же тогда делать? Если ты разочаровался в том, во что верил, значит, нужно начинать жизнь «добропорядочного гражданина», мещанина? Вряд ли для него подходил подобный выход из положения. Наоборот — нужно действовать «во что бы то ни стало». Показать пример и спасти «честь своего поколения». «Ах, как славно мы умрем!» — воскликнул почти за 90 лет до Принципа участник тайного общества Александр Одоевский, узнав о назначенном на 14 декабря 1825 года выступлении на Сенатской площади…

Принцип был не единственный, кому в голову пришла подобная мысль. Идеи ликвидировать австро-венгерских сановников различного калибра — вплоть до императора! — продолжали бередить умы молодых радикалов из самых различных уголков южнославянских окраин империи.

Иногда приходится читать, что план убийства Франца Фердинанда заговорщикам втемяшили в головы в Сербии, чуть ли не члены сербского правительства. Но совершенно точно можно сказать, что «призрак тираноубийства» бродил по Австро-Венгрии гораздо раньше и сам по себе. А после «боснийской» и «хорватской весны» 1912 года он начал приобретать более или менее конкретные очертания. Причем молодым и горячим радикалам было по большому счету всё равно, кого убивать, — главное, чтобы их цель имела отношение к государственному аппарату империи.

Спектр «мишеней» был весьма широким: от начальника полиции Сараева до самого верха имперской политической лестницы. 23 ноября 1912 года молодой парикмахер Анте Марьянович должен был стрелять в городе Задар в губернатора Далмации графа Марио Атемса. Но за день до покушения Марьяновича арестовали и обнаружили при нем заряженный револьвер. Впрочем, убедительных доказательств подготовки покушения суд не нашел, и Марьянович вместе с сообщниками был освобожден.

Другой далматинец, Лука Алимович, родившийся вблизи крупного города-порта Сплит, вынашивал планы покушения на эрцгерцога Франца Фердинанда. Причем происходило это примерно в то время, когда Принцип на Калемегдане делился с Евджевичем мыслями об убийстве императора.

Во время Второй Балканской войны Алимович поступил добровольцем в сербскую армию; но военные действия быстро закончились; и он вернулся в Хорватию. Позже австрийские власти многозначительно указывали на то обстоятельство, что деньгами на обратную дорогу ему помогли представители «Народной обороны».

Вернувшись в Загреб, он купил револьвер и начал направо и налево рассказывать, что собирается ехать в Вену, чтобы убить престолонаследника. Естественно, вскоре он очутился за решеткой. На следствии Алимович признал, что хотел устроить покушение на эрцгерцога, поскольку тот «плохо относится к славянам». Он утверждал, что никто не помогал ему в этой затее.

Вскоре Алимовича благодаря хлопотам его семьи выпустили из тюрьмы, и он уехал в Аргентину, где прожил до глубокой старости. Незадолго до смерти, в мае 1965 года, он написал одному из югославских профессоров письмо, в котором привел ряд очень интересных и ранее неизвестных деталей своего замысла. Это письмо полностью приведено в книге Владимира Дедиера «Сараево. 1914».

Алимович утверждал, что делился своей идеей покушения на Франца Фердинанда в Белграде. Сначала — с историком, профессором Белградского университета, академиком и видным сербским политиком Любо Йовановичем (в 1909–1911 годах он был министром внутренних дел Сербии, а позже, в 1914–1918 годах, — министром просвещения). Однако Йованович эту затею не одобрил: «Нет, молодой человек, не можем мы сейчас воевать. Мы истощены и измучены. Нам нужен мир — залечивать военные раны». В том, что покушение приведет к войне с Австро-Венгрией, ни он, ни сам Алимович не сомневались.

Йованович посоветовал Алимовичу возвращаться в Хорватию, учиться и работать «в интересах сближения сербского и хорватского народов». Но Алимовичу этот совет не понравился, и тогда, отмечал он, «я пошел к «Народной обороне». Далее он писал: «Здесь меня приняли очень хорошо, поблагодарили за мои патриотические чувства, но на предложение устроить в Австрии несколько покушений, начиная с Франца Фердинанда, которое я сам был готов совершить, я — должен это честно признать — не встретил одобрения… Мне сказали, что Сербии необходимы несколько лет мира… Хотя я не просил ни о какой помощи, «Народная оборона» предоставила мне 100 динаров, чтобы помочь возвращению домой».

Алимович возмущался мемуарами Леопольда фон Берхтольда, министра иностранных дел Австро-Венгрии с 1911 года. Тот утверждал, что Алимович получил эти 100 динаров как раз в награду за готовность организовать покушение. Алимович недипломатично назвал министра кретином, добавив, что сожалеет, что обстоятельства не свели их где-нибудь в Вене.

Кстати, Берхтольд тоже фигурировал в качестве потенциальной «мишени». Идею покушения на него во второй половине 1912 года вынашивал боснийский хорват Сречко Джамоня. Его план был прост: засесть в отеле напротив министерства и расстрелять министра из карабина. Почему Джамоня отказался от своей затеи, не очень понятно. По одной версии, он поехал в Сербию, чтобы раздобыть оружие (в этом смысле австрийцы были правы — оружие хорваты и боснийцы чаще всего доставали именно на другом берегу пограничной Дрины), а там какой-то мудрый человек отговорил его стрелять в Берхтольда, потому что после этого покушения у Сербии будут большие проблемы.

Предлагалась также кандидатура министра финансов Леона фон Билинского (как мы помним, Босния и Герцеговина формально находилась под управлением Министерства финансов Австро-Венгрии), но до покушения на него дело тоже не дошло.

Долго рассматривался в качестве «мишени» и сам Франц Иосиф, причем за право стрелять в него между потенциальными террористами разгорались ожесточенные споры. Спорили также, какой национальности должен быть террорист. Большинство считали, что дело нужно поручить либо мусульманину, либо хорвату. В этом случае после подавления выступлений сараевских и загребских студентов покушение на императора приобретало бы актуально-злободневный характер.

Возможно, все эти разговоры и вылились бы во что-то более серьезное, но тут начались Балканские войны, которые на время отвлекли внимание заговорщиков от «священной особы» императора. А потом у них появилась еще одна, гораздо более реальная цель.

В 1911 году военным губернатором Боснии и Герцеговины был назначен генерал Оскар Потиорек. Это был военный, что называется, до мозга костей. Он окончил Техническую военную академию и Академию Генерального штаба. С 1879 года служил в Генштабе, дослужился до заместителя его начальника. Затем был инспектором вооруженных сил в Боснии и Герцеговине и, наконец, стал наместником.

Потиорек происходил из германизированных словенцев. Он был жестким, негибким человеком и мало подходил для политической должности. После его назначения полномочия гражданской администрации в Боснии неуклонно сокращались и переходили к военным. Пожалуй, из всех ее военных губернаторов Потиорек сосредоточил в своих руках самую большую власть.

Новый наместник быстро вошел во вкус. Он ощущал себя независимой политической фигурой и вступал в споры даже с министром финансов Австро-Венгрии Билинским, который был «ответственным» за эту провинцию в имперском правительстве. Так, в 1911 году Билинский предложил провести некоторые шаги в направлении аграрной реформы (дело происходило после крестьянского восстания в Боснии 1910 года). Однако Потиорек высказывался против этих мер. Он писал, что «и в будущем сербское крестьянство необходимо оставить в состоянии летаргии». Билинский, который старался расположить к имперским порядкам по крайней мере имущие классы всех народов Боснии, в том числе и сербов, отмечал, что Потиорек «чувствовал ненависть к сербам не только по политическим, но и по личным мотивам».

Потиорек активно выступал за расширение в Боснии влияния Католической церкви. Он, например, предлагал, чтобы Военное министерство помогало католикам в строительстве пятидесяти новых храмов, поскольку сама Церковь не в состоянии этого сделать. Он разделял точку зрения, что всемерная помощь католикам автоматически означает укрепление монархии. Ее поддерживал и Франц Фердинанд. Известно его высказывание: «Прежде всего их всех (православных, мусульман и католиков. — Е. М.) нужно бросить в один котел, а затем сделать так, чтобы католики всплыли на поверхность».

Весной 1913 года Потиорек начал еще более решительное наступление против сербского населения Боснии.

Балканские войны и несколько покушений на австро-венгерских чиновников, за которыми, по мнению венских властей, стояли организации из Сербии, привели к обострению отношений между Веной и Белградом.

Ответом на это стали чрезвычайные меры, введенные Потиореком в Боснии и Герцеговине 2 мая 1913 года. Они касались не только сербского населения Боснии, но основной удар приходился именно на него. Даже видимость некоторого полудемократического самоуправления, которое существовало в провинции по конституции 1910 года, теперь должна была растаять, как утренний туман.

Действие самой конституции частично приостанавливалось, а полномочия военной власти увеличивались. Вместо гражданских судов вводились военные. К военным властям переходил также надзор за всеми школами и гимназиями. Гимназия в Мостаре — один из главных рассадников революционных и югославянских идей — закрывалась на год.

Запрещалось распространение в Боснии выходящих в Сербии журналов и газет. Серьезно ограничивалась (вплоть до полного прекращения) деятельность различных сербских организаций и обществ, в частности была прекращена работа общества «Просвета». Прошли аресты сербских активистов, которых обвиняли в нарушении общественного порядка и распространении запрещенных газет.

…На суде многие участники покушения на Франца Фердинанда будут говорить, что эти чрезвычайные меры стали для них еще одним доказательством того, что Австро-Венгрия проводит в Боснии «колониальную политику». Ну а генерал Потиорек не случайно оказался в числе их целей и, кстати, оставался среди них до самого убийства эрцгерцога — Принцип-то стрелял именно в него и только случайно попал в супругу престолонаследника.

Известно по крайней мере о нескольких планах покушения на Потиорека. Данило Илич еще в начале 1913 года начал собирать сведения о передвижениях наместника Боснии. Но тогда до покушения дело не дошло. По одной версии, помешала начавшаяся Балканская война, на которую Илич отправился в качестве добровольца, по другой — акция сорвалась из-за того, что один из приятелей Илича украл у него револьвер.

Потом Илич по чужому паспорту поехал в Швейцарию. На суде он утверждал, что хотел разузнать там об условиях поступления в университет, однако другие «младобосанцы» в мемуарах сомневались, что дело было именно в этом. Драго Любибратич, к примеру, считал, что в Швейцарии Илич встречался с Владимиром Гачиновичем и рассказывал ему о своих планах убить Потиорека.

Во всяком случае, идея покушения на наместника Боснии и Герцеговины продолжала жить еще долго. Уже в тюрьме Принцип рассказывал, что и сам «сначала думал о покушении на Потиорека», а когда осенью 1913 года вернулся из Белграда в Сараево, то много времени проводил вместе с Иличем, который тогда был болен и лежал в больнице. Если верить Принципу, они пришли к выводу, что сначала нужно создать в Боснии и Хорватии мощную революционную организацию, а уж потом приступить к покушениям.

Впрочем, прежде всего Принцип собирался получить некоторую «теоретическую подготовку», «позаниматься в какой-нибудь библиотеке Белграда», так как считал себя «недостаточно зрелым», чтобы рассуждать о создании организации. Однако всего через несколько месяцев «недостаточная зрелость» не помешала ему стрелять в эрцгерцога.

Наконец, известно еще об одной попытке организации покушения на Потиорека. Его должен был совершить Мухамед Мехмедбашич — 27-летний уроженец боснийского местечка Столац, по профессии плотник. В этой истории наиболее интересным является тот факт, что идея покушения не возникла у Мехмедбашича, а он получил задание совершить его. О том, как все происходило, сам Мехмедбашич рассказывал в 1937 году известному итальянскому историку и журналисту Луиджи Альбертини, автору монументального труда «Истоки войны 1914 года», завершенного только в 1957 году.

По словам Мехмедбашича, он планировать убить Потиорека в Сараеве 26 марта 1914 года. На этот день было намечено избрание духовного лидера боснийских мусульман. Покушение, по идее, должно было продемонстрировать недовольство установленными в Боснии порядками со стороны мусульманского населения — Мехмедбашич являлся боснийским мусульманином. В качестве орудия убийства решили выбрать нож, причем Мехмедбашич получил еще и ампулу с цианидом — перед покушением следовало нанести яд на лезвие.

В конце января 1914 года он направился в Сараево. Ехал из Франции. В Марселе он сел на пароход и добрался до Дубровника, там купил билет на поезд. Но тут он заметил полицейские патрули, которые ходили по вагонам и явно кого-то искали. Испугавшись, что полиция вышла на его след, Мехмедбашич заперся в туалете и выбросил нож и ампулу с ядом (по одной версии — «в нужник», по другой — в окно). Вскоре он, правда, осознал свою ошибку — полиция ловила в поезде каких-то мелких воришек, — но было уже поздно.

Однако этим дело не закончилось. Мехмедбашич решил всё-таки довести дело до конца и раздобыл револьвер. Однако в Сараеве он встретил Данило Илича, который отговорил его от покушения. Илич уже знал, что в Боснию собирается приехать Франц Фердинанд — несомненно, более крупная и важная «цель» для террористов. А убийство или неудачное покушение на наместника провинции могло привести к тому, что эрцгерцог отменил бы свою поездку. Так что генералу Потиореку тогда повезло.

А что же Принцип?

Осенью 1913 года он вернулся из Белграда в Боснию. Как и в прошлый приезд, жил у брата Йово в Хаджичах. Как уже говорилось, Принцип не раз встречался с Иличем и они решили отложить покушения и попытаться создать революционную организацию в Боснии и Хорватии. Сам Гаврило хотел продолжить обучение, возможно, даже поступить в университет.

В декабре 1913 года он ввязался в довольно неприятную историю. Собственно, ничего серьезного сначала не произошло. На вечеринке с танцами, на которую пришли Принцип и его брат Йово, полицейский начал приставать к девушке — скорее всего, из личного интереса. Принцип вмешался. «Тавро, как дикая кошка, прыгнул на жандарма и выбросил его вон», — вспоминал его брат.

Вскоре Принцип отправился в свое село повидаться с родителями и родственниками. И там он получил от брата известие, что из-за этого мелкого инцидента на танцах полиция его разыскивает. Жандарм-то был в форме, а оскорбление мундира, да еще действием, считалось весьма серьезным правонарушением, так что Принципу могла грозить тюрьма. Поэтому он решил не задерживаться в Боснии.

Много любопытных сведений об этом последнем пребывании Принципа дома собрал в тридцатых годах прошлого века русский эмигрант, эсер Владимир Иванович Лебедев. Он очень интересовался причинами возникновения Первой мировой войны, и в частности историей сараевского покушения и биографией Принципа, опубликовал на эти темы несколько статей. Ему удалось поговорить с матерью, братом и другими родственниками и знакомыми убийцы эрцгерцога[24].

Мать Принципа рассказывала, что последний раз он приезжал домой на праздник Святого Савы 27 (14) января 1914 года. Тогда зима была очень снежной — дома завалило почти по самые крыши. Принцип, по словам матери, в тот приезд выглядел очень задумчивым и озабоченным. Всё время смотрел куда-то и о чем-то думал. Она спросила: «Что с тобой? Ты заболел? Почему ты так похудел? Может быть, сильно простудился? Расскажи мне». Но он в ответ только рассмеялся и сказал, что такие люди, как он, «не болеют, они только толстеют». И снова о чем-то думал и много читал.

Впрочем, молчал Принцип не всегда. Он, например, рассказал матери о Богдане Жераиче — кем он был и за что погиб. Он говорил, что украшает его могилу цветами и когда нет денег, чтобы купить цветы, срывает их в каком-нибудь саду. Утром они исчезали с могилы — их убирали сторож кладбища либо полиция, а вечером Принцип с друзьями снова украшал могилу.

Еще он рассказывал о Сербии, короле Петре, о парламенте, о том, что земля в Сербии принадлежит крестьянам, о сербских победах. Однажды какой-то малыш спросил: «А какие они, сербы?» Принцип, смеясь, ответил: «На каждом плече у них по два рога, каждого могут забодать!»

Другие родственники вспомнили еще кое-какие детали. Тетка Принципа советовала ему бросить учение и найти какую-нибудь легкую работу, на что он ответил: «Только для народа живу!» Одной из своих родственниц, у которой был роман с немцем, он советовал: «Не выходи замуж за немца. Можешь за хорвата, но за немца — ни в коем случае».

Принцип пробыл дома восемь дней. Получив от брата известие, что из-за драки с жандармом на танцах его разыскивает полиция, он постарался поскорее уехать из Боснии. Вместе с Принципом в Сербию поехал его друг Владета Билбия — тоже участник молодежного движения, который еще в 1912 году подумывал о покушении на министра финансов Австро-Венгрии Леона фон Билинского. Уехали они по чужим документам — их дал местный доктор Любо Подградский, хорошо знавший его мать. Больше Гаврило не видел своих родителей и никогда не был в родном селе.

Билбия рассказал Владимиру Лебедеву, что до Сербии они добирались сложным путем: сначала доехали до далматинского порта Шибеник, там сели на пароход и добрались до города Сушак, а оттуда поездом до Загреба. В Загребе они жили под чужими именами. Билбия использовал паспорт доктора Подградского (хотя тот был старше его на десять лет), а Принцип раздобыл себе документы на имя Жики Йовановича.

Потом они по железной дороге поехали в Белград. Билбия остался в Земуне (ныне это район Белграда, расположенный на правом берегу Дуная, а тогда он был австро-венгерским пограничным городом на самой границе с Сербией — граница тогда проходила по Дунаю), а Принцип с чужим паспортом без проблем пересек границу. Из Белграда он послал в Земун Трифко Грабежа, чтобы тот помог Билбии перейти границу — тот опасался делать это легально, поскольку не особо надеялся на паспорт доктора. Но в итоге его переправили в Сербию тайными тропами.

В Белграде Принцип оказался в феврале 1914 года. Властям он заявил, что прибыл в Сербию для продолжения обучения и что был вынужден бежать из Австро-Венгрии, поскольку австрийцы не хотели давать ему паспорт. Так как Принцип уже учился в Сербии, ему позволили остаться и на этот раз.

Опять началась та же насыщенная, но полуголодная жизнь. Денег ему всегда не хватало, иногда даже на еду. Сохранилось несколько писем Принципа его другу из Сараева. В одном он пишет: «Те пять динаров, которые ты мне послал, я уже почти проел… Прошу тебя, пошли мне что-нибудь еще, пока я не получу из дома…»

Но деньги из дома, судя по всему, так и не пришли, и Принцип сообщил приятелю, что ему очень стыдно, но деньги вернуть он не может. «Ты знаешь, что из дома мне присылают 20–30 крон в месяц, чего мне не хватает на жилье, а за еду я остаюсь должен, — писал Принцип. — И я тебе так страшно задолжал и нахожусь в таком бедственном и ужасном положении, что даже не знаю, как буду дальше жить».

Принцип просил найти ему какую-нибудь работу. «Я никогда не забуду того, что ты для меня сделал, а особенно если ты вспомнишь обо мне и поможешь в этом критическом для меня моменте, — продолжал он. — Очень тебя прошу, ответь, что ты думаешь по этому поводу, так как я в отчаянном положении и, что еще хуже, жутко голодаю».

Впрочем, на этот раз в Белграде он задержался недолго. Ровно через четыре месяца Принцип вернулся в Сараево. В последний раз.

Были ли в начале 1914 года у Принципа мысли о покушении на Франца Фердинанда? Билбия в разговоре с Владимиром Лебедевым утверждал, что в то время они еще понятия не имели, что фигура эрцгерцога оказалась «в прицеле» заговорщиков. Но на самом деле это очень сложный и запутанный вопрос.

О том, когда члены «Молодой Боснии» начали подготовку теракта против престолонаследника и почему именно против него, историки спорят уже почти целый век. В мемуарах и исторических работах выдвигались и выдвигаются самые различные версии: то ли «цель» «младобосанцам» указала «Черная рука» при участии сербского правительства, то ли приказ об убийстве Франца Фердинанда поступил от масонов (на процессе по делу заговорщиков судьи и обвинители очень интересовались, состояли ли Принцип и его друзья в ложах «вольных каменщиков»), то ли Гачиновичу посоветовали устроить это покушение русские эсеры, с которыми он общался в Швейцарии, то ли русские революционеры, связанные с масонами, и т. п.

Общее в этих версиях то, что они фактически изображают членов «Молодой Боснии» простыми исполнителями приказа, орудием некоей чужой воли. Между тем сомнительно, чтобы они играли только такую исключительно «техническую» роль.

Выше уже говорилось, что идея «тираноубийства» была очень популярна среди радикально настроенной боснийской и хорватской молодежи. Именно в головах ее активистов, без всяких подсказок извне, рождались мысли о покушениях на самых различных представителей имперского истеблишмента — вплоть до самого императора, об убийстве которого подумывал и сам Принцип. Почему же тогда появление в ряду их потенциальных жертв наследника престола должно было быть обязательно инициировано какими-то «внешними силами»? Неужто сами «младобосанцы» не могли додуматься до этого?

Любопытно, что на следствии в ходе очной ставки между Принципом и Трифко Грабежем даже разгорелся довольно курьезный спор, кто из них первым пришел к выводу о необходимости убить Франца Фердинанда. Каждый приписывал приоритет себе. Принцип говорил, что «решил это, когда в последний раз был в Сараеве». Грабеж утверждал, что додумался до этой идеи самостоятельно и тоже в Боснии, когда был дома, а затем, вернувшись в Белград, поделился ею с Принципом.

В то же время подобные планы, так сказать, «автономно» появились у Гачиновича, Илича, Чабриновича и других «младобосанцев».

Одна из наиболее распространенных версий того, как «утверждалась кандидатура» эрцгерцога на роль объекта теракта, сводится к тому, что в январе 1914 года Владимир Гачинович устроил тайную встречу с соратниками во французском городе Тулуза и вот там-то и было принято решение о покушении на престолонаследника.

Сегодня уже вряд ли приходится сомневаться, что такая встреча была, — некоторые ее участники в написанных после войны воспоминаниях подтвердили этот факт. Но что именно обсуждалось на ней, какие были приняты решения, кто организовывал встречу и кто в ней участвовал — в этих вопросах их свидетельства сильно расходятся, а иногда и противоречат друг другу.

Одна из наиболее известных и, так сказать, популярных трактовок встречи в Тулузе принадлежит бывшему сербскому дипломату Милошу Богичевичу. После публикации она уже почти 90 лет кочует по различным работам.

Богичевич, безусловно, был весьма информированным человеком, много знал и даже одно время дружил с Аписом, но в Сербии он считается одним из самых крупных «предателей сербского народа». История самого Милоша Богичевича тесно связана с публикацией его работ по истории сараевского убийства и начала Первой мировой войны. Она к тому же настолько захватывающа, что стоит остановиться на ней подробнее.

Милош был сыном сербского министра иностранных дел и посла в Германии Милана Богичевича. Он окончил юридический факультет Венского университета, был профессором Белградского университета, а затем перешел на дипломатическую стезю, не без помощи самого короля Петра, благодаря которому Богичевича назначили на должность секретаря сербского посольства в Париже. Затем судьба дипломата занесла его в посольство Сербии в Берлине, где он познакомился и подружился с Аписом, который находился в Германии на стажировке при тамошнем Генеральном штабе. После возникновения «Черной руки» Богичевич вроде бы вступил в эту организацию; иногда даже говорят, что он был самым первым дипломатом, присоединившимся к ней. Позже в своих книгах он расскажет много интересных подробностей о жизни этого тайного общества. Правда, до сих пор идут споры о том, насколько ему можно верить.

После начала Первой мировой войны Богичевича перевели на работу в Каир. В марте (по другим данным — в июле) 1915 года он таинственно исчез из посольства и вообще из Египта и через некоторое время объявился сначала в Париже, а потом в Цюрихе. Там он пытался организовать… мирные переговоры между Францией и Германией. До сих пор не очень понятно, была ли это его личная инициатива или за ней стоял кто-то из официальных лиц воюющих стран. Во всяком случае, сербское правительство о такой странной деятельности своего действующего дипломата узнало гораздо позже.

По сербским правилам чиновник, более десяти дней отсутствовавший на рабочем месте без уважительной причины, увольнялся без права на пенсию и другие пособия. Однако Богичевича уволили с пенсией, которую он долго благополучно получал, даже не приезжая в Сербию, а потом и в Югославию.

Только в 1921 году оппозиция уже в югославском парламенте (официально с 1918 года страна называлась Королевство сербов, хорватов и словенцев) потребовала провести расследование в связи с делом Богичевича, однако его лично остановил тогдашний король Александр. По некоторым данным, причина состояла в том, что Богичевич слишком много знал: якобы во время работы в Берлине он скопировал многие конфиденциальные сербские документы, которые угрожал опубликовать в случае его преследования. Так или иначе, но перебежчика оставили в покое. А через несколько лет он произвел настоящую сенсацию.

Начиная с 1927 года в Париже, Лондоне и Берлине начали издаваться его книги, посвященные началу войны и анализу причин ее возникновения. Самый громкий скандал вызвал подготовленный им трехтомник документов «Внешняя политика Сербии 1903–1914», который выходил в Берлине на немецком языке с 1928 по 1931 год. Документы, опубликованные Богичевичем, вроде бы доказывали, что ответственность за развязывание войны лежит на правительствах Сербии и России, имевших прямое отношение к сараевскому убийству и сознательно провоцировавших Австро-Венгрию. Основой трехтомника стали архивы, захваченные немцами во время оккупации Белграда в 1915–1918 годах. Однако югославское правительство назвало публикацию недостоверной. В 1929 году сотрудники Королевского дипломатического архива провели экспертизу, которая выявила, что некоторые документы были неточно переведены на немецкий, некоторые неверно датированы, во многих сделаны купюры и авторские дополнения, существенно менявшие их смысл.

Между тем Богичевич выпустил еще несколько книг — о «Черной руке», о членах «Молодой Боснии» и т. д. В тридцатых годах они стали частью «новейших разоблачений», которые, по мнению некоторых весьма известных историков, в том числе и советских, меняли представление об обстоятельствах, предшествовавших началу войны, и о том, кто стоял за покушением на эрцгерцога. Отметим, что на работы Богичевича ссылаются до сих пор. В них, конечно, содержится немало интересных деталей, но надо помнить, при каких обстоятельствах они появились.

Судьба самого Богичевича трагична. И сегодня до конца непонятно, почему он решил переметнуться к врагам, с которыми тогда воевала его страна. Среди причин называли его ненависть к сербскому премьер-министру Николе Пашичу, неудовлетворенность своим положением, личные амбиции и даже манию величия — не случайно он старался устроить переговоры между Парижем и Берлином.

Весной 1938 года Богичевич пришел в югославское посольство в Берлине и попросил разрешения вернуться домой. Потом уже ходили слухи, что сделал он это чуть ли не по приказу Гитлера, который хотел инициировать его выдвижение на высокий правительственный пост, чтобы получить своего человека в югославском руководстве. Так это было или нет, осталось тайной.

Вскоре в туалете номера одного из берлинских отелей был обнаружен его труп. По официальной версии, Богичевич покончил жизнь самоубийством. Но, разумеется, имели место и другие мнения. Кое-кто считал, что убийство Богичевича было делом рук югославской разведки, другие подозревали германские спецслужбы. Вроде бы незадолго до смерти он начал опровергать то, что писал в своих книгах о вине Сербии за начало Первой мировой войны… Однако дальше слухов дело не пошло.

Покончив с этим историко-биографическим экскурсом, вернемся к версии Богичевича о том, как «в прицеле» «Молодой Боснии» возник эрцгерцог Франц Фердинанд.

Богичевич утверждал, что на встрече в Тулузе присутствовали Гачинович, Мухамед Мехмедбашич и Мустафа Голубич. А идею ее проведения подал Гачиновичу не кто иной, как Воислав Танкосич после консультаций с самим Аписом. Задача, якобы поставленная перед Гачиновичем деятелями «Черной руки», состояла как раз в том, чтобы обсудить возможность покушения на Франца Фердинанда, который должен был приехать в Сараево.

Таким образом, эта трактовка вполне укладывалась в схему Богичевича об ответственности Сербии. В самом деле, звучит логично: сербская разведка к этому времени уже могла знать о планах поездки эрцгерцога в Боснию на маневры (решение было принято еще в сентябре 1913 года, но в январе 1914-го еще не было предано огласке). По своим тайным каналам они передали информацию члену «Черной руки» Гачиновичу, который позвал на совещание Мехмедбашича и Голубича, тоже участников этого тайного общества. Таким образом, получалось, что нити заговора вели в Белград.

По версии Богичевича, Гачинович сразу после встречи в Тулузе написал письмо Принципу — просил его срочно приехать в Лозанну для обсуждения деталей заговора. Правда, осталось неизвестным, совершил ли Принцип эту заграничную поездку.

Версия Богичевича выглядит достаточно убедительно, тем более что Гачинович и Голубич, которые могли ее развенчать, не оставили воспоминаний об этой встрече (Гачинович умер в 1917 году). Зато Мехмедбашич довольно подробно рассказал о ней уже упоминавшемуся Луиджи Альбертини в 1937 году, и с его слов вырисовывается совсем другая картина.

Мехмедбашич утверждал, что в конце 1913 года он получил от Гачиновича письмо с просьбой как можно скорее приехать в Тулузу, чтобы обсудить крайне важный вопрос. В отеле «Сен-Жером» он встретил Голубича, который сказал ему, что вскоре должны приехать Гачинович и еще один член «Молодой Боснии» и «Черной руки» Павле Бастаич[25]. Но приехал один Гачинович.

На этой встрече Гачинович действительно выступал за покушение, поскольку, по его мнению, оно могло бы «разбудить Боснию» и подтолкнуть ее народ к восстанию. Однако о том, что необходимо совершить его именно на Франца Фердинанда, речь не шла, хотя он тоже упоминался в числе потенциальных «целей». Было решено прежде всего организовать убийство военного наместника Боснии генерала Потиорека. Эту задачу, как мы помним, возложили на Мехмедбашича, который тогда же получил орудия убийства. О том, почему сорвалась эта затея, говорилось выше.

Нет также подтверждений того, что Гачинович писал Принципу, приглашая его приехать в Лозанну. Сам Принцип на суде категорически отрицал, что к нему в январе 1914 года поступали какие-либо сведения о намерении Гачиновича и его товарищей убить престолонаследника. При этом он не отрицал, что у него самого рождались мысли о покушении на эрцгерцога.

Есть и еще одна версия тех событий. Ее изложил в разговоре с Владимиром Лебедевым Павле Бастаич.

В Тулузе было принято решение убить генерала Потиорека. Эта идея, по словам Бастаича, давно уже занимала умы «младобосанцев», и сам Гачинович выступал за этот акт. Людей, готовых осуществить покушение, можно было легко найти — желающих было с избытком. А вот денег и оружия не было. Просить оружие у Танкосича, утверждал Бастаич, им «не пришло в голову». Однако Гачинович отправился в Париж, где встретился с русскими эсерами и попросил их достать оружие. Среди тех, с кем встречался Гачинович, Бастаич называл Владимира Бурцева — известного революционера, знаменитого «охотника за провокаторами» в русском революционном движении и «Шерлока Холмса русской революции».

Просить оружие у Бурцева — шаг, конечно, странный. Тот никогда не был боевиком и террористом. Гачинович то ли не очень хорошо разбирался в специфике русского революционного движения, то ли хотел использовать Бурцева как посредника — чтобы он свел с теми, кто действительно может достать оружие. Но, похоже, тогда это сделать так и не удалось.

Владимир Дедиер в книге «Сараево. 1914» не исключает, что русские революционеры тоже могли подсказать Гачиновичу идею покушения именно на Франца Фердинанда. Но было ли это на самом деле и когда именно, вопрос открытый. Хотя, возможно, русские эмигранты что-то знали о подготовке покушения. В одном из писем уже после сараевского убийства Гачинович писал, что его русские друзья советовали ему поскорее покинуть Швейцарию, так как Австро-Венгрия может потребовать его выдачи.

Короче говоря, убедительных, «железобетонных» доказательств того, что в январе 1914 года по инициативе лидеров «Черной руки» активисты «Молодой Боснии» приняли в Тулузе решение о подготовке теракта против Франца Фердинанда, нет. Всё-таки создается впечатление, что такое решение было принято позже — под влиянием изменившихся обстоятельств, благодаря которым потенциальная жертва сама шла им в руки.

Сообщение, что наследник престола эрцгерцог Франц Фердинанд прибудет в Боснию и Герцеговину, было опубликовано в газетах в середине марта 1914 года. Теперь эта информация стала доступной для всех, в том числе и для потенциальных террористов.

Принцип, Чабринович и Грабеж в это время находились в Белграде. Принцип готовился сдавать экзамены за седьмой класс гимназии, а Чабринович работал в типографии. Принцип жил в доме 23 по Цареградской улице в одной комнате с Трифко Грабежем, а потом — со своим дальним родственником Билбией. В другой комнате жили Ратко Парежанин, Доброслав Евджевич и Ристо Миличевич, студент-юрист из Мостара. Вскоре новость о том, что эрцгерцог собирается в Боснию, дошла и до них.

Как это произошло?

Друг Принципа и участник «Молодой Боснии» Боривое Евтич в своих воспоминаниях «Сараевское покушение» так реконструировал события:

«В марте 1914 года загребская газета «Србобран» напечатала сообщение о том, что Австрия собирается проводить большие военные маневры… [в Боснии и Герцеговине] в непосредственной близости от сербской границы. Маневрами должен был командовать престолонаследник Франц Фердинанд…» Далее, по словам Евтича, события развивались следующим образом.

Эту заметку прочитал сараевский журналист Йован Ва-рагич, сотрудник газеты «Српска риеч». Сама газета была вполне лояльной к австрийским властям, но Варагич имел куда более радикальные взгляды. Вокруг него тоже собирался небольшой кружок молодых единомышленников. Обсудив новость о приезде эрцгерцога, члены кружка решили сообщить о ней боснийской «эмиграции» в Белград.

Заметку вырезали из газеты, наклеили на обычный лист бумаги без всяких комментариев, положили в конверт, на котором написали адрес: Белград, кафана «Златна моруна», Чабриновичу.

О том, что вырезанную заметку отослали в Белград, сообщили и Даниле Иличу, который тогда тоже находился в Сараеве. Илич, по словам Евтича, отнесся к этой новости спокойно и даже несколько равнодушно — тогда он был занят работой в газете «Звоно» и озабочен расширением революционной пропаганды. Однако, судя по всему, вскоре его отношение к визиту Франца Фердинанда резко изменилось — не зря же в конце марта он уже отговаривал Мехмедбашича от убийства наместника Боснии Потиорека, поскольку уже была намечена более важная жертва.

Хотя в письме с заметкой в Белград не послали больше никаких пояснений, оно несло в себе явный намек. Неудивительно, что его отправители приняли некоторые меры предосторожности. Чабринович рассказывал на следствии:

«…На этой вырезке из газеты о приезде престолонаследника было написано: «Привет!» И написано каллиграфическим почерком, чтобы не было понятно, кто именно это написал.

На почтовой марке был изображен Франц Иосиф, но я не знаю, была ли эта боснийская или австрийская марка… Почтовый штемпель казался неразборчивым, трудно было определить, откуда пришло письмо».

Чабринович утверждал, что сначала не понял, что означает это письмо. Потом, в кафане «Златна моруна», он показал его Принципу, который его прочитал, но ничего не сказал. Вечером они встретились снова, сели в небольшом скверике, и тут-то Принцип растолковал Чабриновичу «тайный смысл» этого послания. «Я предполагал, что письмо послали или шутки ради, или с какой-то целью, — давал показания Чабринович. — Эту цель в тот же вечер мне объяснил Принцип — чтобы мы могли совершить покушение». После недолгого размышления Чабринович согласился. Они пожали друг другу руки и разошлись.

Сам Принцип поведал об этом следователям более кратко и немного по-другому: «Я прочитал в газетах, что наследник приезжает в Боснию, и сказал Чабриновичу, что у нас появится возможность совершить покушение. Когда мне Чабринович, через десять дней после того как я прочитал эту новость в газетах, показал вырезку, которую он, вероятно, получил по почте, я уже точно узнал, что престолонаследник прибудет в Боснию, и тогда Чабринович и я решили совершить покушение…»

И на следствии, и на суде из всех обвиняемых, пожалуй, лишь Принцип держался наиболее мужественно и решительно. Фактически он всё брал на себя, в том числе и инициативу покушения. После прочтения протоколов его допросов остается впечатление, что для него это было чем-то вроде дела чести. «Мысль совершить покушение на престолонаследника родилась прежде всего в моей голове», «На меня никто не влиял… Идею покушения предложил Чабриновичу я», «Я точно знаю, что еще до того, как Чабринович получил вырезку, я сказал ему, что совершу это убийство» — подобные заявления Принципа встречаются в стенограммах судебного процесса.

Принцип также заявлял, что именно он привлек в заговор Трифко Грабежа, хотя сначала не хотел этого делать. Сам Грабеж рассказывал: «На Пасху я уехал в Пале (небольшой городок вблизи Сараева. — Е. М.), а когда около 1 мая вернулся в Белград, Принцип мне сказал, что он и Чабринович решили совершить покушение на престолонаследника… Пока я был в Сараеве, я прочитал… что приезжает престолонаследник. Но тогда я не помышлял о том, чтобы совершить на него покушение. Думаю, если бы я не уехал потом в Белград, то не участвовал бы в покушении. Решительность Принципа меня серьезно подтолкнула к этому».

Но Грабеж не отрицал, что мысль о покушении приходила и в его голову. Вернувшись в Белград, он показал Принципу вырезку из газеты о приезде эрцгерцога, которую захватил с собой, и услышал, что они с Чабриновичем уже приняли решение готовиться к акции. «И я тоже», — сказал Грабеж. С этого времени белградская троица заговорщиков объединила усилия.

Есть, впрочем, еще одна, гораздо более интересная трактовка событий, которые привели к покушению. Ее изложил Драгослав Любибратич — приятель и биограф Принципа.

Любибратич основывался на воспоминаниях некоего Душана Славича — в 1914 году тот держал в Белграде небольшой книжный магазин и входил в круг молодежи, к которому принадлежали Принцип, Чабринович, Грабеж, Любибратич и др.

Так вот, по словам Славича, первым идею покушения на Франца Фердинанда предложил их общий знакомый Джуро Шарац. Он тоже учился в сараевской гимназии, хотя был на четыре года старше Принципа. «Прославился» Шарац после аннексии Боснии в 1908 году, заявив, что она «похожа на кражу чужого имущества». За это его посадили в тюрьму на два месяца. После выхода из тюрьмы Шарац уехал в Сербию, где изучал богословие и даже успел окончить семинарию. Но тут началась Балканская война, и он ушел в комитаджи. Его очень ценил за храбрость Воислав Танкосич, который, как мы помним, не взял к себе Принципа. После войны Шарац не мог найти работу, ходил по белградским кафанам и часто проводил там вечера с более молодыми приятелями из Боснии.

Дальнейшие события в изложении Славича выглядели так. Чтобы осуществить план покушения, боснийские эмигранты в Белграде решили создать тайное общество «Смерть или жизнь». Проект устава и программу составил Джуро Шарац. Заявленные в них цели и описанные ритуалы были очень похожи на цели и ритуалы «Черной руки». Он же возглавил Верховную управу из семи человек, а всего в организации насчитывалось чуть более двадцати членов.

Одними из первых в общество вступили Принцип и Чабринович. Торжественную присягу на верность организации они принесли в полночь в подвале одного из зданий вблизи их любимой кафаны «Златна моруна». Сначала присягнул Чабринович, а потом Принцип. Интересно, что в целях конспирации участники общества именовались «духами» с прибавлением персонального номера — «дух номер 6», «дух номер 7» и т. д.

«Духи», если верить Славичу, крепко хранили свою тайну, и другие боснийцы, рядом с которыми они жили, ели и пили в кафанах, но которые не были приняты в общество, так ничего о нем и не узнали. Сам Любибратич узнал о его существовании гораздо позже, из воспоминаний Душана Славича.

Когда все «организационные мероприятия» были закончены, члены «Смерти или жизни» приступили ко второму этапу своего плана — поиску оружия. Но об этом немного позже.

Имя Шараца всплывало на процессе по делу сараевских заговорщиков, но как-то мельком. На следствии Чабринович говорил, что о покушении «знали еще богослов Джуро Шарац и юрист Ристо Миличевич». Между тем Миличевичу рассказали о покушении только в самый последний момент, когда заговорщики направились из Белграда в Сараево. Принцип на суде тоже подтвердил, что их провожали эти люди.

Но белградский «очаг» подготовки покушения был не единственным.

Второй находился в Сараеве. Данило Илич еще зимой 1914 года обсуждал с Мехмедбашичем идею о покушении на крупные фигуры австро-венгерского истеблишмента. Скорее всего, именно сообщения в газетах о грядущем приезде Франца Фердинанда в Боснию сыграли свою роль: Илич стал отговаривать приятеля от убийства генерала Потиорека — на горизонте замаячила более крупная цель.

О том, как Илич присоединился к заговору, тоже существует несколько версий. По одной из них, он независимо от Принципа и его друзей начал подготовку к покушению, привлек к осуществлению своего плана Цветко Поповича, Васо Чубриловича и др. К ним присоединился и Мехмедбашич. Идеологом акции был находившийся в Швейцарии Гачинович. И только позже «белградская» и «сараевская» группы объединились.

Вторая версия, которой придерживался и сам Илич на следствии и суде, звучит несколько иначе. По его словам, «в принципе» договорившись с Мехмедбашичем о покушении, они решили отправиться в Сербию за оружием, потому что достать его в Боснии было труднее, да к тому же в Сербии оно стоило гораздо дешевле.

Однако через некоторое время Илич узнал, что никуда ехать не требуется. «Однажды под Пасху… — рассказывал он, — я получил письмо от Принципа из Белграда, в котором тот сообщал, что намерен совершить убийство и достать оружие, и просил, чтобы я подобрал несколько человек… Когда я получил письмо от Принципа, я написал Мехмедбашичу… и сообщил ему, что оружие будет».

Принцип, в свою очередь, отмечал в показаниях: «Я написал ему в весьма неопределенных выражениях, что совершу убийство». Уже после прибытия в Сараево он попросил Илича подобрать нескольких людей, «на которых можно было бы положиться».

Третьей «географической точкой», в которой тоже было известно о предстоящем покушении, являлась Швейцария. Там в то время находился Гачинович — главный идеолог «Молодой Боснии». Однако в воспоминаниях, написанных для Троцкого в 1915 году, Гачинович утверждал, что не был в курсе всех деталей заговора, а в адресованных ему письмах из Сараева и Белграда о покушении говорилось слишком неопределенно и туманно.

«Это происходило как раз в дни большого сараевского заговора, за три недели до исторического дня 28 июня, — отмечал Гачинович. — В длинном письме он (Илич. — Е. М.) сообщал мне — я в это время находился уже за границей, — что он остался один в редакции «Колокола», и призывал меня на помощь. Он писал, что боснийская провинция пробуждается, сознание растет во всех слоях общества и журнал встречает неожиданно широкий отклик… Предпоследняя открытка была послана им из X. в Герцеговине, куда он отправился по делу «Колокола» и где, вероятно, было назначено свидание с конспираторами юга. Под его подписью были карандашом набросаны несколько слов другим нашим товарищем, одним из немногих, кому посчастливилось спастись после великой катастрофы…»

Выстрелы Принципа 28 июня 1914 года поставили точку в подготовке покушения на Франца Фердинанда. Она заняла примерно четыре месяца — не так уж много времени для организации теракта против такой высокопоставленной персоны. Теперь самое время узнать, что за человек был престолонаследник и что в нем вызывало такое неприятие, можно даже сказать, ненависть со стороны молодых боснийских радикалов.