Где распростерся мрак…

Глава двадцать третья

Инкилейф молчала, с головой уйдя в работу, и только ее глаза перебегали с рождавшегося рисунка на кусок выложенной рыбьей кожи. На сей раз речь шла о нильском окуне — его чешуйки намного превосходили лососевые, а текстура была грубее. Изумительный светло-голубой, прозрачный цвет. Девушка создавала модель для портмоне; такие вещицы всегда популярны.

Она редко когда оставалась сидеть в магазине после обеда по вторникам: сейчас за салоном должна приглядывать ее партнерша Сонна, художница. Хотя причин для волнений имелось вдоволь, приятно хотя бы на пару часов занять себя творчеством. После окончания университета Инкилейф год провела во Флоренции, обучаясь там работе с кожей, а по возвращении в Исландию стала заниматься в Академии изящных искусств, где экспериментировала с рыбьей кожей. Этот материал на удивление разнообразен. Чем больше девушка с ним работала, тем больше открывала для себя новые возможности.

Задребезжал звонок. Инкилейф жила в двухкомнатной квартирке на верхнем этаже небольшого дома в центральном квартале Рейкьявика, неподалеку от салона. Спальня, несмотря на свое название, служила ей одновременно мастерской и — довольно редко — гостиной, так что спать приходилось в соседней комнате. Обстановка спартанская, минималистичный исландский стиль: белые стены, изобилие дерева и почти полное отсутствие ненужного барахла, хотя при всем при этом свободного места почти не оставалось. Впрочем, в таком престижном квартале, возле центрального почтамта, на лучшее рассчитывать не приходится. А обитать в унылом и пресном микрорайоне новостроек где-нибудь в Коупавогуре или Гардабайре ей не хотелось.

Она спустилась, открыла дверь. На пороге стоял Петур.

— Песи! — Ее вдруг страшно потянуло броситься к брату в объятия. Он на пару секунд крепко прижал ее к груди и погладил по голове.

Наконец она отпрянула. Петур смущенно улыбался, явно удивившись столь бурному проявлению родственных чувств.

— Давай заходи, — потянула его Инкилейф.

— Извини, что я тогда не позвонил…

— Ты имеешь в виду, после убийства Агнара? — Она уселась на стеганое покрывало, которым была застлана ее кровать, и откинулась спиной на стену. Петур подвинул себе один из стульев с хромированными ножками.

Он кивнул.

— А ты знаешь, меня это даже порадовало, — заметила Инкилейф. — Представляю, до какой степени ты бы на меня разозлился!

— Я же тебе говорил: не надо продавать сагу.

Девушка бросила взгляд на брата. В его глазах поровну читались любовь и досада.

— Да я помню… Ты уж не ругай меня, я и сама теперь локти кусаю. А что мне было делать? Где взять денег?

— Ну сейчас-то, наверное, у тебя все получится, — пожал плечами Петур. — Я так полагаю, ты же можешь ее продать?

— Вот уж не знаю, — ответила Инкилейф. — Я еще не уточняла… Деньги меня больше не интересуют. Вся эта затея была колоссальным идиотизмом.

— Полиция тебя уже навещала?

— И не раз. А тебя?

— Да заглядывали на днях… Можно подумать, я много чего знаю.

— Они считают, что Агнара убил какой-то англичанин. Тот самый дядька, который выступал от имени американского покупателя.

— В новостях почему-то вообще не упоминают сагу, — заметил Петур.

— Так это понятно: полиция не хочет никакого шума, пока не завершится расследование. А сагу они забрали в лабораторию. Тот детектив, с которым я разговаривала, всерьез считает, что это фальшивка. Ну не болван ли, а?

— Фальшивка… Эх, если бы, — вздохнул Петур. — Но ведь они рано или поздно ее обнародуют, правда? И тогда со всех сторон навалится мировая пресса. Нам придется давать интервью, пускаться в воспоминания, видеть сагу на обложках всех исландских журналов…

— Понимаю. Если хочешь, все это могу взять на себя. Я же знаю, что ты терпеть не можешь любые темы, связанные с сагой. И в конце-то концов, виновата я…

— Спасибо за предложение, — ответил Петур. — Я его обдумаю.

— Мне надо тебе кое-что показать, — сказала Инкилейф. Она сходила за сумочкой и передала брату письмо от Толкина — второе, датированное 1948 годом.

Он развернул его и, нахмурившись, принялся читать.

Инкилейф ожидала более живой реакции.

— Ну? Видишь, здесь написано, будто дедушка нашел кольцо?

Петур вскинул глаза на сестру.

— Я и так это знал.

— Знал?! Каким образом? И с каких пор?

— Дед мне сам рассказал, но при этом хотел, чтобы кольцо навсегда осталось спрятанным. Он боялся, что после его смерти отец возьмется за поиски. Вот он и попросил меня, чтобы я помешал.

— А почему же дедушка мне ничего не сказал?

Петур пожал плечами:

— Еще один секрет нашего семейства. А после гибели отца я вообще решил обходить эту тему. За километр.

— Жаль, что ты его не остановил… — сказала Инкилейф.

У Петура гневно вспыхнули глаза.

— Ты что думаешь, я об этом не жалею?! Да я себе который год локти кусаю! Но что я мог поделать? Я же в то время учился в интернате, в Рейкьявике… А потом, как мог я противиться воде родного отца?

— Да нет же, я не в том смысле, — поспешила оговориться Инкилейф. — Ты не сердись…

Раздражение Петура понемногу улеглось.

— Ты знаешь, с тех пор как я обнаружила это письмо, — медленно произнесла девушка, — у меня из головы не выходит одна мысль… Я насчет гибели отца…

— Ну?

— Ты помнишь, он ведь не в одиночку разыскивал кольцо, а с пастором. Что, если они его все-таки нашли?

— Сомневаюсь. С чего ты взяла?

— Мне кажется, его надо прямо спросить…

— Кого? Пастора? Ты что, думаешь, он сам бы ничего не рассказал?

— Всякое бывает…

Петур зажмурился. Когда он наконец поднял веки, глаза его влажно блестели.

— Инга, я и сам не понимаю, отчего мысли о гибели отца так на меня действуют, но я очень хочу навсегда позабыть об этой истории. Столько лет пытаюсь от нее отвязаться… И все равно каждый раз мне кажется, что в случившемся виноват я один.

— Ну что ты, Песи, что ты! Ты здесь совсем ни причем!

— Это я знаю. Знаю. — Петур смахнул слезу из краешка глаза. Инкилейф с удивлением подумала, что никогда не видела брата — обычно столь сдержанного и отстраненного — в таком эмоциональном состоянии. Он шмыгнул носом и покачал головой. — Но порой мне кажется, что виновато как раз проклятое кольцо. Меня еще в детстве заворожила эта история… или, скорее, загипнотизировала, словно удав кролика. А после смерти отца я решил, что нет в ней ничего, кроме кучи дерьма. Так что с тех пор стараюсь держаться подальше. — Он сердито воззрился на сестру. — И что получилось? Сейчас я не могу отделаться от подозрения, что кольцо разрушило нашу семью. Оно дотянулось до нас через тысячу лет, с того дня, когда Гекур забрал его у Исилдура на вершине Геклы… И вот теперь оно настигло нас, чтобы уничтожить: и отца, и мать, и Бирну, и нас с тобой. — Петур подался вперед, сверкая глазами, в которых еще не высохли слезы. — Но ты знаешь, ему вообще достаточно существовать только у нас в голове. — Он постучал пальнем по виску. — Вот где оно застряло, у всей нашей семейки. Вот где оно ведет свою подрывную работу.

Вигдис припаркована машину на узкой улочке, что спускалась к заливу со стороны Хверфисгата, и вместе с Балдуром вышла из автомобиля. Повторный опрос в университете принес свои плоды. Днем раньше полицейский, разговаривая с одной двадцатилетней и несколько заторможенной студенткой, узнал от нее, что та, дескать, помнит, как в день смерти Агнара к ним в университет приходил некий мужчина, разыскивавший профессора Харальдссона. Девушка сказала ему, что у Агнара есть дача возле озера Тингвадлаватн, где он порой проводит время. Вопрос, отчего она не сообщила об этом раньше, поставил студентку в тупик. Полицейский решил пока не напирать на это обстоятельство.

Нет, своего имени мужчина не называл. Однако внешность его была хорошо знакомой — по телепередачам.

Томас Хаконарссон.

Он жил на восьмом этаже элитной новостройки в фешенебельном районе Скуггахверфи, или «Тенистый квартал», который тянулся вдоль набережной. Дверь открыл сам хозяин квартиры; взгляд оказался мутным, словно мужчину подняли с постели.

Балдур назвал себя, представил Вигдис, после чего решительно шагнул в квартиру.

— В чем дело? — заморгал Томас.

— В убийстве Агнара Харальдссона.

— A-а… Ну тогда присаживайтесь.

Обстановка была представлена дорогой мебелью с кожаной обивкой кремового цвета. Вид на залив потрясающий, хотя в данную минуту темная облачность низко висела над еще более темным морем. Взгляду открывалась сотня футов у подножия горы Эсья, и никаких шансов увидеть ледник Снайфельснесса. В левой части панорамы маячили застывшие скелеты башенных кранов и недостроенная коробка национального концерт-холла, еще одной жертвы kreppa.

— Что вам об этом известно? — спросил Томас.

— Это я у вас хотел узнать, — возразил Балдур. — Перечислите-ка все ваши перемещения начиная с двадцать третьего числа. С прошлого вторника, другими словами.

Томас собрался с мыслями.

— Встал я в тот день поздно. Сходил на улицу за сандвичем и кофе. Потом поехал в университет.

— Дальше.

— Поискал там Агнара Харальдссона. Одна из студенток сказала мне, что он может быть на своей даче у озера Тингвадлаватн. Я туда съездил.

— Во сколько? — спросила Вигдис, держа наготове ручку и раскрытый блокнот.

— Кажется, добрался к четырем часам… Вроде бы. Не знаю. Не помню точно. Но никак не раньше половины четвертого. А может, и чуть позже.

— Вы застали Агнара на месте?

— Да. Он предложил мне кофе. Мы поболтали. А потом я уехал.

— Понятно. И во сколько?

— Во сколько я уехал? Не помню. На часы я не смотрел. Да и пробыл там минут сорок пять, не больше.

— Получается, вы уехали без пятнадцати пять?

— Ну, где-то так.

Балдур замолчал. Томас тоже не делал попыток нарушить тишину. Что же касается Вигдис, она отлично знала свою роль: сидеть надо неподвижно, всем своим видом демонстрируя готовность записывать. Однако записывать было нечего: Томас не открывал рта.

— Так и о чем вы «болтали»? — наконец спросил Балдур.

— Хотел обсудить с ним возможность организовать телепроект о сагах.

— А конкретней?

— Так в том-то и дело. Я же не специалист. Вот и надеялся, что Агнар мне поможет. Увы, ничего путного не вышло.

— И поэтому вы уехали?

— Ну конечно.

— И чем вы занялись после этого?

— Вернулся домой. Посмотрел кино. На DVD. Выпил стаканчик. Ну… может, и парочку стаканчиков…

— В одиночку?

— Да, — буркнул Томас.

— Вы часто пьете в одиночку?

Мужчина горестно вздохнул.

— Да, — вновь последовал ответ.

Вигдис пошла на кухню. Точно: в помойном ведре лежала пустая бутылка. Из-под виски.

— Эта было ваше первое знакомство с Агнаром? — спросил Балдур.

— Нет. Мы и раньше иногда общались. Пожалуй, он служил для меня как бы информатором по сагам.

На угрюмой физиономии инспектора ничего не отражалось, однако Вигдис чувствовала, что в нем прямо-таки кипит возбуждение. Томас отчаянно врал, и Балдур прекрасно это видел.

— Ну и отчего же вы не пришли к нам сами? — негромко и спокойно спросил инспектор.

— Кхм… ну-у… понимаете, я далеко не сразу узнал об этом, да и в газетах сейчас ничего не упоминается…

— Бросьте, Томас! Не принимайте меня за полного идиота. Вы же профессиональный охотник за новостями. А газеты в те дни только об этом и писали.

— Так ведь… В общем, я не хотел высовываться. Потому что это не казалось очень уж важным.

При этой сентенции Балдур не выдержал и рассмеялся.

— Ну вот что, Томас. Собирайтесь, поедете с нами в управление. А по дороге хорошенько обдумайте, есть ли смысл и дальше пичкать нас баснями. От себя лично я бы посоветовал говорить только правду: это лучше всего помогает… Кстати, покажите-ка мне ту одежду, в которой вы ездили к профессору. И заодно обувь.