Генрих V

Глава шестая. «Наш город Гарфлер»

В пять часов пополудни во вторник 13 августа английский флот вошел в дельту Сены. У мелового мыса Шеф де Ко, в трех милях от цели Генриха — порта Гарфлер, корабли встали на якорь. Под «страхом смерти» он запретил своему войску высаживаться на берег, пока он сам не сойдет. Сам Генрих сошел на берег в том месте, где сейчас стоит Гавр. Стоял чудный закат, было между 6 и 7 часами вечера. Сойдя на землю, король пал на колени и помолился Богу, чтобы тот даровал ему «справедливость». К субботе высадка войск была [125] завершена. Он издал указы, согласно которым снова «под страхом смерти» запрещалось устраивать поджоги, трогать храмы, женщин и священников. Шлюхам не разрешалось приближаться к лагерю ближе, чем на три мили; после первого предупреждения любая шлюха, которая посмеет нарушить приказ, поплатится сломанной рукой. Запрещено было также сквернословить. По словам покойного профессора Э. Ф. Джекоба, Генрих постановил, «что отличительной чертой хорошего английского полкового офицера должно стать сочетание твердости и гуманности».[81] Свой лагерь он разбил на холме, на расстоянии, примерно, одной мили к северо-западу от злосчастного маленького городка. «Когда были возведены все палатки, павильоны и шатры, он превратился в самый настоящий большой и могущественный город».

Второй лагерь под началом Кларенса был основан на холме по другую сторону города, к востоку в направлении Руана. Когда «на рассвете в ясных лучах солнца» он вместе со своими солдатами поднялся из-за кромки холма, вид этот вызвал у осажденных «подлинное чувство страха и ужаса». Вдобавок, английский флот блокировал гавань. К 19 августа англичане окружили Гарфлер, взяв его в кольцо. В город никто не мог проникнуть и никто не мог выйти из него.

Все же оборонные возможности населенного пункта были велики. Окружавшая его стена была необычайно мощной, в форме многоугольника с двадцатью шестью башнями она имела протяженность в две с половиной мили. К трем его воротам можно было подойти, только воспользовавшись подъемными мостами, которые спускались с барбаканов,[82] которые стояли по другую [126] сторону широкого, заполненного водой рва. Каждый из барбаканов вдобавок был укреплен окружавшей его со всех сторон круглой навесной башней, состоявшей из трех связанных между собой цепями частей. Для придания мощности они были отделаны бревенчатыми балками, покрытыми дерном, и имели амбразуры для орудий и арбалетов, чтобы вести обстрел. Кроме того, между стеной и рвом был возведен земляной вал. С северной стороны город защищала заполненная водой долина реки Лезард «шириной с четверть Темзы в Лондоне», на юге протекала сама река Лезард, на востоке лежали болота. Со стороны моря гавань была защищена двумя высокими башнями с заграждениями в виде исполинских столбов с цепями, которые вздымались со дна моря. В лице Жана д'Эстутвилля город имел профессионального командира. Следует признать, что гарнизоном города командовал Рауль де Гокур, стойкий боец, живший поблизости, которому удалось проникнуть в город с 300 полностью экипированными солдатами непосредственно перед тем, как осаждавшие отрезали его от внешнего мира.

Генрих был преисполнен решимости взять Гарфлер. «Ключ к морю всей Нормандии» (из «Первого описания жизни Тюдоров»), к тому же он был идеальным местом, откуда можно было готовиться к завоеванию Нормандии и угрожать Парижу. В нем король видел второй Кале, но имевший лучшее стратегическое расположение. Можно не сомневаться, что его лазутчики сообщили ему, что в городе имелись войска, и прибытие отряда Гокура могло сорвать планы Генриха. Очевидно, что прибытие новых сил вселило в сердца защитников надежду и укрепило их боевой дух. Когда Генрих предложил им сдать «его» город законному герцогу [127] Нормандскому, Эстутвилль ответил ему сардоническим отказом: «Ты ничего нам не оставил, за чем мы могли бы приглядывать, так что и отдавать нам нечего».

Сначала англичане попытались сделать подкоп подо рвом, чтобы можно было подорвать стены. Но французы разгадали их планы и начали копать навстречу, после чего под землей атаковали рудокопов. Из рва к стенам нельзя было подойти вплотную, чтобы воспользоваться стенобитным тараном. Тогда Генрих все свои надежды возложил на артиллерию. Среди привезенных им орудий были пушки, которые он использовал в Уэльсе, такие, как «Посланник» и «Дочь короля». В целом, англичане располагали двенадцатью тяжелыми орудиями, однако, чтобы доставить их под стены города, требовалось время, поскольку его защитники обстреливали их из собственных орудий, которые они установили на крепостных валах. Медленно англичане подкатили свои осадные пушки на исполинских деревянных платформах к тому месту, откуда можно было вести огонь и под прикрытием установленных деревянных щитов начали обстрел. Сами канониры скрывались в траншеях и за земляными сооружениями. Заградительный огонь продолжался и днем, и ночью. Пушка Генриха такого размера, какого французам видеть прежде не доводилось, внушала им ужас. Огромные ядра, размером с мельничные жернова, оставляли в городских стенах широкие бреши. Как информируют нас «Деяния», «действительно прекрасные здания, расположенные почти в центре города были либо полностью разрушены, либо грозили вот-вот развалиться».[83] Наблюдение за обстрелом король осуществлял сам, проводя все ночи напролет у орудий. Несмотря на то, что французы успевали заделывать бреши заборными досками и [128] землей, Генрих был настроен оптимистично. 3 сентября он написал в Бордо и заказал 600 бочонков вина, указывая, что в течение 8 дней он сломит оборону Гарфлера, после чего намерен дойти до Парижа, а потом, минуя Монвильер, Дьепп и Руан, направиться в Гийень. Но прошло 8 дней, а город по-прежнему стоял.

Английский лагерь поразила болезнь. «Во время этой осады много людей погибло от ночных холодов и от того, что ели фрукты; далеко разносилось зловоние падали», — записывает брат Капгрейв.[84] Они гибли от кровавых поносов, дизентерии, причиной которых были зеленые фрукты, кислое молодое вино и местные моллюски. К тому же, часть продуктов была подпорчена морем. По данным Монстреле, погибло не менее 2000 англичан, еще 2000 были настолько больны, что их пришлось погрузить на корабли и отправить домой. Среди погибших оказались графы Арундел и Суффолк, епископ Куртене из Нориджа, верный слуга и близкий друг короля, погибший у него на руках; среди больных, отправленных назад в Англию, были герцог Кларенс и граф Марч. В стане англичан находилось также немало дезертиров. И все же ничто не могло заставить Генриха поколебаться.

Английская пушка, не зная жалости, продолжала обстреливать юго-западную башню, которая была ключевой для взятия города. В то же время английские рудокопы вели подкоп под стены, намереваясь разрушить их путем поджога опор, заложенных под основание. К 16 сентября башня вместе с барбаканом, который защищал ее, лежала в развалинах. Ров по обе стороны был забросан землей. Гарнизон предпринял попытку вырваться из осады, подпалив английские баррикады. Вторая вылазка закончилась полнейшим [129] крахом. Англичане забросали башню пушечными ядрами, опутанными зажженной куделей, три части ее и деревянные балки загорелись, пожар продолжался на протяжении двух дней. Французы оставили башню и барбакан на милость осаждавших.

К этому времени в гарнизоне уже начался голод и не было ни малейшей надежды на облегчение нынешнего состояния. Как и осаждавшие, осажденные страдали от кровавых поносов. Тем не менее, несмотря на то, что англичане уже наводили через ров мосты, подкатывали к стенам города осадные башни и устанавливали лестницы, принять жестокие условия, навязываемые им Генрихом, они отказались. 17 сентября король отдал приказ приготовиться к генеральному штурму на следующий день, одновременно продолжив интенсивный обстрел городских стен, включая выстрелы горящими стрелами. 18 сентября совершенно измотанные, не знавшие сна защитники отправили к королю послов для проведения переговоров; они решили сдаться, если к 22 сентября не подоспеет помощь. Помощь не пришла. Соответственно в обусловленный день, в воскресенье, между рядами воруженных англичан к тому месту, где их ждал король Англии, прошли командиры гарнизона и 66 заложников. Согласно его приказу, на них были надеты только рубахи и на шеи были накинуты петли. Прежде, чем они были допущены пред королевские очи, их вынудили на протяжении нескольких часов простоять на коленях. Король находился в большом шелковом шатре, на нем был золотой наряд и сидел Генрих на троне. По его правую руку в шлеме с короной и бердышем в руке стоял сэр Джильберт Умфравилль. Но прошло еще какое-то время, прежде чем Генрих соизволил взглянуть на них. Потом он упрекнул их в том, [130] что они «против воли Бога и справедливости не сдавали его город Гарфлер, «добрую часть его наследства».[85] Затем над городскими воротами вместе с королевским штандартом, украшенным леопардами и лилиями, был воздвигнут крест Св. Георгия. На следующий день король босиком прошелся до полуразрушенной приходской церкви Гарфлера, где вознес благодарение Богу за то, что даровал ему победу. Король принял решение, согласно которому Гокур вместе с 60 рыцарями и 200 благородными гражданами гарнизона были освобождены под честное слово, чтобы в Мартынов день (11 ноября) явиться, как подобает «честным пленным», в Кале, где им до выплаты выкупа предстояло оставаться в заключении. Наиболее богатые граждане в ожидании выкупа были немедленно отправлены в Англию. Около 2000 человек из «наиболее бедных слоев населения» «в горе, со слезами и причитаниями, ввиду потери привычного, хотя и незаконного места обитания» были изгнаны из города. Как объяснил им Генрих, ни один из них, ни богатый, ни бедный, не имел права на свой дом, поскольку все дома «по праву» принадлежали ему. Только нескольким гражданам Гарфлера было разрешено остаться при условии, что они принесут ему клятву верности. Все добро и деньги, найденные в городе, были разделены между воинами. Некий Боуклонд за то, что доставил осаждавшим два корабля с провизией, получил в награду «постоялый двор под названием «Кочет». 5 октября король отдал приказ, чтобы в Лондоне и других крупных городах было объявлено о том, что в городе Гарфлер имеются дома для торговцев и ремесленников, которые в случае прибытия и обустройства на новом месте получат денежные субсидии. За несколько лет в Гарфлер прибыло свыше 10000 английских [131] колонистов. Документы, подтверждающие титулы прежних его граждан, были прилюдно сожжены на рыночной площади. Генрих преисполнился решимости превратить Гарфлер во второй Кале, сделав его еще одним английским городом на французском побережье. Тем не менее, в глазах ранних английских историков Генрих V заслужил всяческую похвалу за то, что не подверг город разорению, как того требовала буква закона, а снабдил изгнанных из него бедняков денежной компенсацией в сумме 5 су на душу для обустройства на новом месте.[86]

С присущим ему почти современным чувством необходимости создания паблисити, Генрих отправил послание лондонским олдерменам, объявив о капитуляции Гарфлера и попросив их сообщать ему время от времени новости о себе. Эту переписку он вел на протяжении всех кампаний во Франции.

Гарфлер, бесспорно, стал ценным приобретением, что особенно проявится в последующие годы. Все же осада была для Генриха катастрофическим началом кампании; за это время он потерял около 1/3 своего войска. В тщательно составленном письме мэру Лондона, несмотря на то, что советники молили его как можно быстрее возвращаться домой и не продолжать завоевания Франции, пока французы не заперли их, «как ягнят в загоне», он пишет, что одержал большую победу. Тем не менее, король, хотя и оставил теперь идею идти на Париж, все же настаивал на том, чтобы со своим сильно поредевшим войском, все еще страдавшим от дизентерии, отправиться в Кале.

Немало чернил было потрачено на то, чтобы объяснить смысл этого безрассудно храброго предприятия. Казалось, что этот поход мало что мог дать в смысле [132] рекогносцировки, трофеев или репутации. В силу того, что французы собирают сильное войско, этот марш представлялся довольно авантюрным. Зачем воину с холодным объективным умом понадобилось так рисковать? Намек на ответ звучит в его словах, обращенных к Совету: «Даже если наши враги соберут огромную армию, мы будем уповать на Бога, и они не принесут вреда ни моим войскам, ни мне. Я не позволю им, раздувшимся от гордости, ни возрадоваться в неправедных делах, ни владеть моим добром против воли Бога». Можно даже не говорить о том, что Генрих пользовался лучшей для своего времени военной технологией, но психология его была типичной для средневековья. Во время осады Гарфлера дофину Людовику он отправил вызов на поединок, который мог бы разрешить, кому из них наследовать трон Карла VI, — «отдать решение спора между Нашей персоной и Вашей на волю Божью». Людовик, толстый и неповоротливый девятнадцатилетний увалень, благоразумно отказался. Поход на Кале был задуман Генрихом как военный променад под защитой Бога, который должен был продемонстрировать не только то, что Бог признает его притязания на трон Франции, но, что было более важно, и его право на корону Англии. [133]