Жемчужина короны

Глава XVII

На следующий вечер Попито, боясь встретить сестру или племянницу, крадучись, как вор, проскользнул вслед за Касси в ее комнатку.

В комнате было так пусто, что при свече хорошо были видны голые, источенные червями стены. Это зрелище наполнило грустью сердце Попито. Ему захотелось прижать Касси к своей груди, защитить ее. Но он лишь выругал вслух судебного исполнителя.

— Я давно уже забыла о нем, — улыбнувшись, бросила через плечо Касси, быстрыми, ловкими движениями застилая постель, оставшуюся неубранной с утра, когда она так поспешно убежала на работу. — Если бы я всегда помнила о том, как поступают со мной люди и как поступают они друг с другом, я давно превратилась бы в старуху.

Присев на обитый жестью сундучок, Попито окинул взглядом скромную одежду, висевшую на стене, маленький сосновый столик, покрытый опрятной клеенкой, и единственный стул, пододвинутый к столу. Как зачарованный следил он за движениями красивых обнаженных рук Касси, за ее стройными ногами и огромной тенью, пляшущей на стене. Он вдруг понял, какую отчаянную борьбу ведет эта девушка, чтобы не опуститься на дно и не стать такой, какой стала ее соседка, проститутка Роза.

— Ты храбрая девушка, Касси, — промолвил он и, быстро встав, подошел и обнял ее. — Сколько тебе лет?

— В прошлом месяце исполнилось девятнадцать.

Он внезапно отпустил ее.

— Всего девятнадцать? Так молода? — и, взяв ее руки в свои, приглушенным голосом, в котором слышалась печаль, сказал: — Я старик рядом с тобой. Знаешь, сколько мне лет? Сорок один. Но я еще умею любить. Как ты думаешь, смогу я сделать тебя счастливой? Только говори правду.

Она обняла его, прижалась к нему.

— Я была счастлива вчера, я счастлива сегодня. Я буду счастлива, пока ты будешь любить меня и не уйдешь от меня к другой женщине...

Когда потом они лежали рядом и молча глядели в темноту, Попито сказал:

— Тебе надо переехать отсюда. Я сниму для тебя комнатку получше этой. Ты хочешь жить со мной? — И он покосился на нее, но она молчала.

— Если ты согласна, хорошо. Ты даешь мне счастье. Но долгим ли оно будет, один бог знает. Может быть, очень скоро ты покинешь меня ради кого-нибудь помоложе?

Она продолжала молчать. Может ли она верить этому человеку, которого уже сумела полюбить и у которого были такие друзья, как Джо Элиас и мистер Кудре?

— Попи, — наконец сказала она, поглаживая пальцами его руки, поросшие густыми черными волосами, — ты знаешь пословицу: «Новая метла чисто метет»? Сначала все идет хорошо, а потом начинают сыпаться неприятности и все они падают на меня, и у меня ничего нет, а у тебя все, и ты можешь, когда захочешь, выбросить меня на улицу. А я не хочу этого. Я приду к тебе и останусь с тобой, но, как только ты поднимешь руку, чтобы ударить меня, не жди меня больше. Я хочу согласия, а не ссор. — Она вздохнула. В этом вздохе была и вся неуверенность в завтрашнем дне, и жажда покоя и любви. — Если ты будешь добр ко мне и будешь меня любить, как любишь сейчас, тебе нечего бояться, что я уйду.

Он приподнялся на локте и осторожно и нежно погладил ее лицо своей грубой ладонью. Он почувствовал тяжелый груз ответственности: торговля опиумом и эта девушка, чье счастье он взял в свои руки. Лаской и любовью она могла бы облегчить ему бремя его новой жизни.

— Пусть поразит меня гнев божий, Касси, если я когда-нибудь подниму на тебя руку! — торжественно поклялся он. — Все, что я буду покупать, будет куплено не в рассрочку, а на наличные деньги, и все будет принадлежать тебе. Если ты увидишь, что мы не можем жить в согласии, бери все себе и уходи, все бери себе, девочка! Какой смысл жить с женщиной, которая не любит тебя или для которой нет места в твоем сердце? Бери тогда все и уходи!

Он приподнялся и, спустив ноги на пол, сел на постели.

«Женюсь на ней! — внезапно мелькнула у него мысль, но он тут же подумал: — Нет. Она молода, она любит развлечения, танцы. Может быть, ей понравится кто-нибудь помоложе. Нет, пусть уходит!.. Но может ли быть, что я не хочу жениться на ней только потому, что она негритянка? Ведь она сама не ждет от меня этого... Посмотрим, что будет дальше... Кто я такой сейчас, чтобы считать, что слишком хорош для чернокожей служанки?»

Она привстала на постели за его спиной и, сжав его уши в своих ладонях, легонько потрепала их и вдруг засмеялась.

— Они тебе мешают? — спросил он, и в голосе его уже не было прежней горечи.

Закинув руки за спину, он попытался схватить ее. Все еще не выпуская его ушей, она воскликнула с озорством:

— Смотри, вот что я сделаю с тобой, если ты вздумаешь меня ударить!

И, внезапно обмякнув, прижала его голову к своей груди и крепко поцеловала.

Через три недели Касси переселилась к Попито, в предместье Бельмонт.

Нежная заботливость Попито не переставала удивлять ее. Он поднимался в пять утра, когда она еще спала, разжигал печку и кипятил кофе, чтобы Касси не уходила на работу голодной. Когда к концу первой недели их совместной жизни он увидел, какой усталой возвращается она по вечерам, он рассердился и велел ей бросить работу.

— Зачем ты изматываешь себя за какие-то восемь долларов в месяц?

— Дай бог, чтобы у меня всегда был этот заработок, — испуганно промолвила Касси.

Она чувствовала, как растет ее любовь и привязанность к Попито. Он никогда не раздражался, если она плохо себя чувствовала и не могла отвечать на его ласки, а только спрашивал, где у нее болит, и предлагал лекарства. Она невольно сравнивала его со своим прежним возлюбленным, полицейским, который однажды, застав ее нездоровой, оскорбил и избил ее. Нет, Попито не приставал к ней, словно молодой петух. И поэтому Касси отдавала ему не только свое тело, но и всю нежность своей души.

Иногда он водил ее на танцы. Желающих потанцевать с ней всегда было вдоволь, и она получала удовольствие оттого, что могла дерзко ответить опоздавшим: «Ты опоздал, мальчик. Этот танец я танцую с Фредериком. Не зевай в следующий раз». И она так весело смеялась, что невозможно было обижаться на нее. Молодые люди так и липли к этой веселой девушке с мелодичным грудным голосом и глазами, которые то светились неудержимым весельем, то сверкали гневом, то затуманивались тревогой. Они никогда не знали, чего ждать от нее, терзались этим и надоедали ей, кружась около нее, словно мухи около меда.

Однажды, когда Попито протанцевал с какой-то женщиной четыре танца подряд, Касси подозвала его и сказала:

— Уведи меня домой. Мне надоело здесь.

— Но сейчас только двенадцать часов, — ответил Попито, недоумевая, что могло ее так расстроить.

— Ты отведешь меня домой или нет? — уже резко спросила она.

— Ну, конечно, конечно. Идем. Но чем ты так расстроена?

Всю дорогу она шла молча и только вздыхала, потом вдруг проворчала что-то о том, что завтра надо рано вставать, а ляжет она опять поздно.

— Дай тебе волю, ты танцевал бы с этой женщиной всю ночь.

— Неужели ты приревновала?

— Я? — Касси невесело рассмеялась. — Какое мне дело до нее и до тебя тоже? Скажешь еще! Пфи!

Он обнял ее.

— Ну вот еще! — сопротивлялась она. — Идем домой. Я устала.

Но он не отпускал ее. Он чувствовал, как она дрожит, а голос ее вдруг стал робким, почти умоляющим... Спустя некоторое время она снова трепала его за уши и, обнявшись, они медленно шли домой.

Однажды он ушел, пообещав вернуться к вечеру. Она пришла домой, как обычно, в девять, разделась, легла и сразу же крепко уснула. Ночью, внезапно проснувшись, она пошарила рукой около себя и вдруг с ужасом поняла, что Попито нет рядом. Вокруг все спало крепким сном. Тишина и темнота плотно окутали все своим покровом, и безмолвие ночи давило Касси, наполняя ее сердце страхом. Она лежала без сна, беспокойно ворочаясь, вздыхая, прислушиваясь к шагам случайных прохожих. Вдруг ее охватила ревность. «Другая женщина! А я-то, дура, думала, что он заботлив потому, что добрый и порядочный человек...» Потом, словно удар молнии, ее мозг пронзила мысль: «Несчастный случай! Может, он в больнице, может, его уже нет в живых!..» Она разрыдалась. Подушка стала мокрой от слез. Москиты тучами кружились над ней, и ей то и дело приходилось шлепать себя по обнаженным рукам и ногам. Когда она безжалостно расчесывала укусы, казалось, что где-то в деревянную стенку скребется мышь и звук этот эхом отдается в тишине. Наконец Касси встала, зажгла керосиновую лампу, которой они теперь пользовались вместо свечи, и стала рассеянно листать старый иллюстрированный журнал, принесенный от Осборнов.

Когда во дворе послышались шум и движение, она открыла ставни, и в комнату ворвался рассвет. Касси задула лампу.

В этот день она не пошла на работу.

Попито пришел в десять часов утра. Касси не слышала, как он вошел в комнату. Она сидела у стола и чинила его рубаху, низко склонившись над иглой.

«Все они одинаковы, — думала она. — Только такая дурочка, как я, может требовать от мужчин верности. Кто не бьет тебя, тот и не верен, а кто верен, тот обязательно колотит. Но есть и такие, что колотят тебя да еще обманывают со всякими потаскушками. Попито еще не дошел до этого, по...»

— Касси!

Она вздрогнула.

— Попи! Где ты был? — скомкав в руках рубаху и сердито подступая к нему, она готова была дать выход гневу и слезам облегчения. — Что случилось?

— Ничего. А что могло случиться? — с ласковой улыбкой ответил он. Ей показалось, что он хочет что-то скрыть от нее и вместе с тем просит прощения.

Глаза ее наполнились слезами; это были слезы обиды за все, что ей пришлось пережить, и слезы облегчения оттого, что он жив и невредим, и слезы ревности к неизвестной разлучнице.

— Что могло случиться, да? Ты еще спрашиваешь? Я всю ночь не сомкнула глаз! — гневно воскликнула она. — Если ничего не случилось, тогда где же ты пропадал? Если мужчина не ночует дома, значит он у женщины! Не считай меня идиоткой! Можешь отрицать сколько угодно. Пусть она чинит тебе твои рубахи, не рассчитывай на меня. Не думай, что только ты можешь заводить себе подружек, я тоже найду себе друга.

Удивление и испуг отразились на лице Попито. Он видел, что Касси сама не понимает, что говорит.

— Тише, тише, — приглушенным и строгим голосом сказал он. Я не хочу, чтобы весь двор знал о моих делах. — И он захлопнул дверь.

Но это еще больше рассердило Касси.

— Ты даже не считаешь нужным оправдываться! — кричала она, уже с ненавистью глядя на него.

И, бросившись на постель, она разрыдалась слезами уязвленной гордости, пряча искаженное рыданиями лицо в рубаху Попито, которую все еще сжимала в руках.

— Да что с тобой, Касси? Ни с какой женщиной я не был. О чем ты говоришь? — Он попытался обнять ее, но она оттолкнула его.

— Где ты провел ночь? — упорно требовала она ответа.

— Спал в кузове грузовика. У нас случилась поломка, прямо на шоссе. Помощи искать было негде, пришлось дожидаться утра, а утром нас взяли на буксир. Посмотри на меня, Касси. — Он взял ее за подбородок. — Ты думаешь, у меня есть время на женщин? Кроме тебя, у меня никого нет, да мне никого и не надо.

Схватив обеими руками его руку, она прижалась к ней губами и, держа ее в своих горячих ладонях, воскликнула:

— Прошлой ночью... о боже!.. я не сомкнула глаз. Я думала: если это не женщина, то не иначе, как его сшибла машина. Я уже видела тебя на шоссе, а кругом кровь!.. Я больше не хочу переживать такое, не хочу, не хочу, слышишь!..

Он лег на кровать и притянул ее к себе.

— Я знал, что ты будешь волноваться, но что я мог поделать? — оправдывался он виноватым голосом. — Прости меня, что я заставил тебя страдать.

Она молчала. Потом ласково затеребила его за ухо.

— Какая у тебя работа, что ты должен ездить в Файзабад?

В голосе ее слышалась мольба.

«Ты что-то скрываешь от меня. Если это не женщина, то почему ты не скажешь мне? Зачем ты хочешь, чтобы я потеряла веру в тебя, перестала гордиться тобой?» — казалось, говорили ее пальцы, нежно поглаживавшие его за ухом.

Вдруг он не выдержал:

— Касси, девочка, если бы ты знала, какая опасная у меня работа! — выпалил он и с ужасом понял, что, сказав так много, молчать уже бесполезно. — Послушай! — понизив голос быстро продолжал он. — Если полиция поймает меня, то засадит в тюрьму, меня будут бить. Поклянись, что ни одна душа не узнает о том, что я тебе скажу!

— Говори. Если полиция схватит тебя, разве это доставит мне радость?

— Мне кажется, что на таможне я получаю опиум. Он в тех ящиках, что приходят для этого типа из Файзабада. Вот как я зарабатываю свои деньги. Но это дает мне возможность помогать Пейну, помогать нашей организации печатать брошюры и листовки. Однако они и не подозревают, откуда у меня эти деньги... Теперь моя жизнь в твоих руках, Касси. Если я обижу тебя, тебе стоит только пойти и заявить в полицию...

А она-то думала, что он зарабатывает деньги честным, безопасным трудом! Теперь она знала, что любой неверный шаг, малейший поворот судьбы могут в один прекрасный день отнять у нее Попито, разрушить ее счастье!..

Удивленный ее молчанием, Попито поднял голову и увидел ее глаза, полные слез. Взяв у нее из рук рубаху, которую она все еще продолжала держать, он вытер ею слезы с глаз Касси, бормоча слова утешения. Она потянулась к нему всем телом и прижалась губами к его губам.

Попито чувствовал, как еще более тесные узы связывают его теперь с Касси — связывают так крепко и надежно, как железный обруч охватывает обод колеса.

Раньше, пока он не говорил ей про опиум, Касси была всегда веселой, по-девичьи беззаботной, подсмеивалась и шутила над ним, а однажды, когда он крепко заснул, ухитрилась даже ради забавы связать ему руки и ноги. Теперь она только улыбалась, и в улыбке этой была какая-то грустная ирония, словно она горько смеялась и над ним, и над собой. Ночью она тесно прижималась к нему и что-то бормотала во сне; часто, когда думала, что он уже спит, беспокойно ворочалась на постели и вздыхала. Он чувствовал, что она несет на себе груз непривычных мыслей и забот, словно тяжелую кладь, от которой сгибается шея. И эта перемена в ней беспокоила его.

Прошла неделя. В один из дней Касси после полудня была свободна. Он сидел на кровати, курил и смотрел, как, придя с работы и переодевшись, она бросила в корыто грязное белье для стирки и принесла со двора ведро воды, готовясь мыть пол.

— Почему ты не отдохнешь? — спросил он.

— Отдохнуть? А когда же я сделаю все это?

— Почему ты не бросишь работу? Подумай, ведь ты получаешь гроши. Брось работу, и у тебя будет достаточно времени для домашних дел.

— Бросить работу? А если с тобой что-нибудь случится, что тогда? Нет, это тебе надо бросить свою теперешнюю работу и найти что-нибудь поприличнее. Если поймают белого, они вышлют его в Англию, но если поймают тебя, ты сгниешь заживо, пока дождешься новой работы. Ты это знаешь не хуже меня, Попи.

— На что мы с тобой можем надеяться в этом мире? Ты еще, пожалуй, можешь, потому что молода. А я? У меня уже мало шансов. Стоит хозяину взглянуть на меня, как он тут же решает: «Он стар». Ты думаешь, я не понял это за те месяцы, когда ходил без работы? Мне ничего не остается, Касси, как бороться. И мне приятно знать, что я борюсь не только за себя, но и за весь рабочий люд.

Она сидела на стуле, упрямо скрестив руки на груди.

— Борешься нечестными путями. А Бен Лемэтр знает, чем ты занимаешься? Не думаю, чтобы ты ему об этом сказал.

— Ради бога, не говори Бену! Он и так уже подозревает! — Попито как ужаленный вскочил с кровати и погасил окурок о край стола.

— Не бросай здесь окурков! — недовольно прикрикнула на него Касси.

Попито снова сел, сжав руки в кулаки и не находя слов, чтобы сказать ей, как ему самому хочется жить спокойно, как страшно и стыдно ему сейчас.

Совершенно подавленный, он бросился на постель.

«Что она будет теперь делать? — думал он. — Я дурак, что рассказал ей все. Какой идиотский у меня характер, послушался сердца».

Краешком глаза он наблюдал, как она машинально рвет уголок старой газеты, рвет быстро, сама не замечая того, и хмурится. Вдруг она отбросила газету, тяжело вздохнула и энергичными движениями начала подметать пол. Впервые за много месяцев его снова охватило прежнее чувство беспомощности перед лицом какой-то неумолимой силы, с которой бесполезно бороться. Он поднялся, надел шляпу и, не сказав ни слова, вышел во двор. Он думал, что знает, куда идет, но, пройдя по улице ярдов двести, вдруг повернул обратно. Касси, подоткнув юбку, стоя на коленях, скребла пол.

«Черт возьми, она мешает мне, а я ей!» — подумал Попито, швырнув шляпу в угол.

Касси расстелила у порога мешок и велела Попито снять ботинки, чтобы не наследить. В эту минуту он готов был возненавидеть ее. Он молча лег на кровать и, придвинув газету близко к глазам, постарался углубиться в чтение, но не понимал ни слова из того, что читал. Шарканье щетки по полу раздражало его.

Вдруг он услышал, как на ломаном французском языке Касси напевает старинную колыбельную:

Пела она мягким задушевным голосом, словно вспоминала о чем-то далеком, безвозвратно ушедшем. Вытерев насухо только что вымытый кусок пола, она отжала тряпку над ведром.

— Касси!

Словно пробудившись, она подняла на него свои мягкие черные глаза.

— Я получил на таможне две партии груза для этого человека. Знаешь, сколько я заработал за один день? Сто восемьдесят пять долларов. Порошок прибывает не каждый раз, так что за другие партии я получу меньше. Сто восемьдесят пять долларов — это не кожура от апельсина, которую можно выбросить за окно.

— Может, оно и так, Попи. Но эта работа — не для честного человека. Если это опиум, то ведь твой хозяин получает его не для себя. Он губит жизнь китайских рабочих. Как ты можешь говорить, что борешься за рабочих, если участвуешь в этом деле? — Она вытирала пол. С плеча спустилась бретелька сорочки. — Найди другую работу, Попи, прошу тебя! Я хочу любить тебя, да, хочу! Сделай так, чтобы я считала тебя честным и правдивым, что бы с тобой ни случилось! И ты должен верить в бога, Попи!

От изумления Попито открыл рот.

— Я никогда не думал об этом, Касси. Честное слово, не думал, что если это опиум, то его могут курить рабочие.

— Если бы мне пришлось с утра до ночи мыть полы и гнуть спину, чтобы прокормить тебя, я и на это пошла бы, только бы ты бросил эту работу, — сказала Касси, подняв на него глаза, полные слез. Попито отвернулся. Ему было бесконечно стыдно. «А ведь когда-то я презирал черных», — подумал он.

На следующий день и в течение еще нескольких дней подряд Касси подташнивало по утрам. Она давно подозревала, что беременна, а теперь окончательно убедилась в этом.

Касси больше не смеялась. Физическое недомогание порождало неотступные и тяжелые мысли о ребенке и о будущем, которое теперь зависело от удачных операций с опиумом, ибо Касси видела, что Попито не намерен порывать с Янки. Он продолжал уверять ее, что каждая следующая партия груза не содержит опиума. Он и не подозревал, как огорчает ее своим малодушием. Она стала прятать от него вино. Хотя он не пил теперь, как прежде, но даже то небольшое количество вина, которое он выпивал, пугало ее. Танцы потеряли для нее интерес. В последнее время ей больше нравилось сидеть дома или изредка ходить с Попито в кино. Совсем иными глазами стала она смотреть на безработных, и ее интерес к Рабочей лиге борьбы за улучшение условий значительно возрос. Она пыталась читать брошюрки, которые приносил Попито, но очень часто статьи по экономике или о задачах рабочего класса, хотя и написанные довольно элементарно, оказывались для нее слишком отвлеченными и были полны непонятных и трудных слов. Попито тоже с трудом понимал их и, почитав минут двадцать, обычно откладывал в сторону. Но вдвоем с Касси и вместе с другими членами организации он пытался пробиться сквозь дремучий лес, преграждавший путь к жизни и товариществу, отдававший их в жертву страшному чудищу — невежеству и темноте.

Прошел месяц. Теперь Попито было гораздо труднее отказаться от работы, чем шесть недель назад. Между ним и таможенным чиновником установились такие отношения, что они теперь понимали друг друга без слов и чиновник не просто принимал подарки от Попито, а требовал свою долю в виде определенного количества бутылок своего любимого вина. Взамен он пускал ящики без таможенного досмотра. Работа в какой-то степени потеряла для Попито прежнюю опасность, и он чувствовал себя сравнительно спокойно. Те бутылки вина, что он отдавал чиновнику, он возмещал Янки деньгами, а сам заставил его повысить ему плату до двадцати пяти долларов за каждый полученный с таможни ящик и минимум сто пятьдесят долларов за каждую партию груза с запрещенным товаром. Теперь у него была твердая выручка.

И каждый раз Попито говорил себе, что получает с таможни последнюю партию груза. Эта работа стала для него привычным занятием, и ему оставалось лишь успокаивать свою совесть и убеждать себя, что он не совершает ничего дурного.

«Разве могут бедняки китайцы курить опиум? — говорил он себе. — Глупости! Курят опиум только богатые. А мы как раз хотим избавиться от всех тех, кто пьет нашу кровь».

Но вот однажды, когда он сказал Лемэтру, что собирается помочь организации напечатать одну брошюрку, тот внимательно посмотрел на него, а потом отвел его в сторону. Это было в Файзабаде перед началом митинга в Даймонд-холле, над лавкой китайца Янки.

— Откуда у тебя такие деньги, Попито? — спросил он.

— Я ведь работаю, — резко ответил Попито. Он только что получил с таможни четыре партии груза и заработал триста пятьдесят долларов.

Лицо Лемэтра стало суровым.

— Послушай, Попито, я знаю, что ты работаешь у Янки. Ты получаешь для него товары с таможни...

— Кто это сказал вам?

— Об этом говорят его приказчики. Сколько он платит тебе?

— Это уж мое дело!

— Нет, это и наше дело тоже, потому что мы все — товарищи, и то, что делаешь ты, касается всех нас. — Все это Лемэтр произнес самым решительным тоном. — Ты не один, у тебя Касси, она ждет ребенка. Даже таможенный чиновник, у которого больше денег, чем у тебя, и нет всех твоих забот и обязанностей, не может взять на себя расходы по изданию брошюр, а ты берешься сделать это. До меня дошли слухи о торговле опиумом и о том, что Янки замешан в ней. Ты помогаешь ему? Отвечай: да или нет?

— Я не знаю! Я получаю для него ящики с таможни, вот и все. Он никогда не говорил мне, что в них. — Попито старался не глядеть в глаза Лемэтру.

— Ну, конечно, он тебе не скажет этого, — ответил Лемэтр. — Но ты-то сам не дурак и прекрасно понимаешь, за что он платит тебе: за то, что ты держишь язык за зубами. Он уверен, что ты будешь молчать, ибо ты нищий и не можешь получить другую работу. Ты принизил себя до его уровня. А мы ведь ставим перед собой задачу поднять всех рабочих на более высокий уровень, научить их жертвовать даже своей работой ради борьбы с угнетателями, даже жизнью! Хорошо же ты поступаешь, если толкаешь их еще дальше в пасть самым хищным капиталистам, таким, что ни перед чем не остановятся, лишь бы вышибить лишний цент. Боже мой, Попи, одумайся! — Эти слова Лемэтр произнес громким шепотом и сжал руку Попито. Внезапно он отпустил ее. — Если бы у тебя была вера в нас, была сознательность, с тобой бы этого не случилось.

Насупившись, ничего не видя, засунув руки в карманы и нервно почесываясь, Попито уставился в окно.

«Прыгнуть — и конец», — мелькнуло в голове. Ему было больно, что он потерял уважение двух самых дорогих ему людей — Касси и Лемэтра.

Сердитым голосом, медленно выговаривая слова, Лемэтр сказал:

— Если бы не девушка, я сам бы донес на тебя в полицию.

— О, делайте, что хотите, мне все равно! — воскликнул Попито дрожащим голосом и, как слепой, никого и ничего не видя, не заметив даже Француза, который окликнул его, вышел из зала.

Он спустился в лавку Янки и потребовал виски и пива. Он старался вином погасить стыд, который жег его. Француз нашел его в комнатке за лавкой — Попито сидел совсем один. Он обнял его за плечи и, улыбаясь, заговорил тихим голосом:

— Не предавай нас, товарищ. Мы приняли тебя, как своего. Наша партия не для слабых людей, она для тех, кто силен разумом и сердцем.

— Пусть идет в полицию. Мне плевать, — твердил Попито.

Француз отодвинул от него бутылку.

— Бен не пойдет в полицию, он сказал это сгоряча. Он не всегда умеет разговаривать с людьми. Но, если ты будешь продолжать, Попито, мы не сможем держать тебя в организации. И знаешь, что сделает Касси? Она уйдет от тебя. Поверь мне. У этой девушки есть характер! Я вижу это! Она верит в нас, она хочет лучшей жизни. Она чертовски хорошая девушка! Если мы тебя исключим, кончится тем, что она останется с нами и уйдет от тебя.

— У нее будет ребенок, Перси. Я хочу дать ему образование, но без этой работы я не смогу даже пригласить врача, чтобы ребенок родился, как полагается.

— А много ли есть рабочих, которые когда-нибудь видели врача? Вот посмотри на меня: я живу и радуюсь этому, хотя не знаю, что буду есть завтра. Ты что же, намерен ждать, пока у тебя появятся деньги, чтобы наконец сказать: «Вот теперь я могу начать жить»? Все эти разговоры о том, что настоящая жизнь начинается лишь тогда, когда есть деньги, — мелкобуржуазная болтовня, товарищ.

Француз ласково улыбнулся Попито, наклонившись, заглянул в его мрачное лицо и хлопнул ладонью по столу, словно подкрепляя этим свои слова. Попито ощутил его теплое дыхание, запах табака и нездоровых зубов и понял, что неукротимая храбрость и фанатизм этого человека заставляют его забывать о своих личных невзгодах и страданиях.

— Ты думаешь, Касси не проживет без тебя? Возьмись за ум, парень! Ты нам нужен, Попи!

Француз поднялся, но рука его все еще по-отечески обнимала Попито за плечи. И когда он произнес слова: «Ты нам нужен, Попи», — прозвучавшие, как просьба, сердце Попито дрогнуло, словно пробуждаясь, и новые силы поднялись в нем.

— Чего вы хотите от меня? Что я должен сделать? — сказал он, поднимаясь, и, словно опьянев от каких-то новых чувств, с хвастливой решительностью и вызовом стукнул кулаком по столу. — Только скажите мне, что? — И вдруг крикнул: — Янки, поди-ка сюда!

— Пойдем наверх, митинг уже начался, — сказал Француз.

В комнату, чуя неладное, с бесстрастным лицом вошел Янки.

— Что случилось? Еще виски?

Попито положил обе руки ему на плечи.

— К черту виски! Я больше не работаю у тебя. Понимаешь? Все! Никаких уговоров. Ты свидетель, Перси, слышишь? Все. А теперь идем.

И прежде чем Янки успел что-либо ответить, Попито вышел из комнаты, раскачиваясь на своих кривых ногах. Француз последовал за ним, гордо и немного иронически улыбаясь, словно не верил в серьезность его решения.

Поднимаясь по лестнице, Попито вдруг остановился и сказал:

— Когда люди разговаривают со мной так, как говорил сегодня Бен, меня это очень расстраивает, Перси.

— Забудь об этом. Пойдем. Бен ничего плохого не думал.

На митинге Лемэтр предложил выделить человека для работы с пекарями в Порт-оф-Спейне; пекари совсем готовы к объединению в профсоюз.

Поднялся Француз:

— Я предлагаю товарища Попито Луну. Он мог бы работать там вместе с Винчестером.

Попито вопросительно посмотрел на Лемэтра. Тот опустил глаза.

— Нам нужен человек с опытом, — сказал он.

— Товарищу Луне не хватает опыта. Но как раз здесь у него будет возможность приобрести его, — настаивал Француз.

— Товарищ Луна, вы готовы выполнить это задание? — спросил Лемэтр и крепко сжал губы.

— Я готов, но вы-то, кажется, не очень готовы дать человеку такую возможность,— ответил Попито.

— Товарищи, я согласен, — сказал Лемэтр. — Я очень рад, что ты будешь выполнять эту работу, Луна. Если возникнут какие трудности, немедленно приходи ко мне. Раз или два в неделю я буду приезжать в город. Все согласны, чтобы работу поручить товарищу Луне?

Все закивали головами. Кто-то шутливо заметил:

— Поддай им жару, товарищ Луна. И нам нужна иногда палка, парень, чтобы подгонять нас.

После собрания Лемэтр пожал Попито руку.

— Я знаю, что ты справишься, — сказал он. — Француз сказал мне, что ты ушел от Янки. Хорошо, хорошо! Пусть тебя не мучают сомнения, Попи, у нас все впереди! — И на губах Лемэтра заиграла хитрая, торжествующая улыбка, какой Попито никогда еще не видел на его лице.