Жемчужина короны

Глава XXXII

В первое время своего пребывания на острове Тобаго Гвеннет писала Андре два раза в неделю. Но затем она стала писать реже, объясняя это тем, что путешествует по острову. В письмах она теперь меньше говорила о своей любви к нему, а больше — о пикниках, в которых принимала участие. Когда Гвеннет сообщала ему о «великолепно проведенном конце недели», вместо того чтобы писать о своей тоске, когда он видел затем в газетах, в разделе светской хроники, ее имя рядом с именами англичан, самой судьбой предназначенных занимать высокие посты в колониях, — с именами, которые она не упоминала в своих письмах, — в душе Андре зрело горькое чувство безнадежности.

Вернувшись, она выполнила его просьбу и сразу позвонила. Они условились встретиться в тот же вечер в загородном клубе.

Она приехала в десять. Андре видел, как, игриво подпрыгивая и высоко подбрасывая ноги в лаковых туфлях, бросился к ней навстречу Артур Саймонс, сын секретаря по делам колоний. Он вместе с Гвеннет был на Тобаго. Девушка со смехом протянула ему обе руки.

Чутье влюбленного подсказало Андре, что этих двух связывают приятные воспоминания о веселых эскападах, и в этих воспоминаниях ему, Андре, не было места.

Чувство ревности, ранее неведомое и ужасное, заставило его тотчас же подойти к Гвеннет. Он еще не знал, что скажет ей, но чувствовал, что должен оградить эту самую дорогую для него частицу его жизни, источник всей его радости, от кощунственных поползновений молодого англичанина, который глядел на Гвеннет так, словно не сомневался, что и дальше сможет делить с ней светские удовольствия. Ненависть Андре к молодому Саймонсу усиливалась еще и оттого, что он не был знаком с ним. С радостью и с каким-то страхом он заметил, что Гвеннет загорела, пополнела и что она весела и уверена в себе, как никогда.

— Не сейчас, Артур, спасибо, — ответила она молодому англичанину. — Но как-нибудь обязательно.

И по тому, как многозначительно были произнесены эти последние слова, было ясно, что речь шла о каком-то событии, о котором ей приятно было вспомнить.

Заиграла музыка, и Гвеннет пошла танцевать с Андре. Она торжествующе улыбалась ему.

— Ну, как?

— Ты прелестна, — услышал он собственный голос. Он сказал ей то, чего она ждала от него. «Комплименты. Да, вот чем я сейчас должен заниматься», — подумал он про себя.

Она глубоко вздохнула, гордая и счастливая.

— С кем ты встречался в мое отсутствие?

Этот беспечный тон шутливого упрека показался Андре таким новым и незнакомым, что он даже сбился в танце.

— Ни с кем.

Она улыбнулась.

— А ты? — спросил он.

— Тоже.

— Газеты говорят другое.

— Неужели?

— Да.

— Газеты часто врут, ты это знаешь.

— Гвен! — начал он. Но ревность к какому-то новому, счастливому выражению, появившемуся на ее лице, замкнула его уста. — Пойдем посидим в машине, — предложил он немного погодя.

Она нахмурилась.

— Не сейчас.

И только после шестого танца — с ним она протанцевала лишь два — она согласилась выйти. Они незаметно выскользнули из зала; Андре заметил, как хмурилась Гвеннет, опасаясь, что их кто-нибудь увидит.

Прошел дождь, и небо было чистым. В прохладном благоухающем воздухе, сверкающих каплях дождя на траве и бездонном темно-синем небе было столько прелести, что из груди Гвеннет вырвался глубокий вздох и, подняв глаза, она поглядела на луну.

Она вдыхала острый запах земли, травы и влажных листьев. Андре показалось, что в ее словах и особенно в тоне, каким они были произнесены, звучали отголоски приятных воспоминаний о Тобаго, в которых он не участвовал.

Они забрались в машину. Андре предложил покататься.

— Нет, Андре! Отцу стало известно о наших встречах. Мы не должны.

— Откуда он узнал об этом?

— Кто-то видел нас и сказал ему. Он спрашивал меня, но я все отрицала.

— Что же он сказал тебе?

Она умоляюще посмотрела на него и сжала его руку.

— А! — приглушенно вырвалось у него, когда, вспыхнув, он понял, что они, должно быть, говорили о «капле дегтя» в его крови. Он высвободил руку. Андре понял, что Гвеннет много думала о нем в эти последние два месяца и не хотела, да и не могла открыть ему эти важные и сокровенные мысли.

Он слышал музыку, веселые голоса и сознавал ужасный контраст между всем этим и тем, что творится у него в душе.

— Поедем... куда-нибудь, все равно куда.

— Андре, отец запретил мне встречаться с тобой, и вдруг он узнает, что мы снова видимся...

— Он больше не захочет говорить об этом, — перебил он ее.

— И я тоже не хочу, Андре, — ответила она, откинув назад волосы и поправляя их.

«Что случилось? Почему? Как получилось, что мы ссоримся?» — думал он, испуганно и растерянно.

— Вернемся, — сказала она, открывая дверцу машины.

Он удержал ее и вдруг стал осыпать ее лицо поцелуями.

— Что скажут люди, если увидят, Андре... — шептала она, отвечая на его поцелуи, а затем, словно поняв, как невозможно ей теперь поддаваться чувствам, оттолкнула его.

— Когда мы снова увидимся? — шепнул он настойчиво и больно сжал ее руку.

Гвеннет немного подумала.

— Во вторник вечером я поеду на прогулку верхом, — сказала она. — Приходи к половине седьмого в Саванны. Знаешь большое дерево у кладбища?

— Да... — Он отпустил ее руку.

До них донеслись аплодисменты. Снова заиграла музыка. Какая-то парочка, тесно прижавшись друг к другу, медленно прошла через теннисный корт.

Быстрыми шагами, подняв подол платья, чтобы не замочить его о влажную траву, Гвеннет молча вернулась в зал.

Во вторник Гвеннет одна отправилась верхом на прогулку. В бриджах для верховой езды и в желтой шелковой блузке она выглядела очень элегантно. Несмотря на то что она прожила в тропиках уже целый год, щеки ее не утратили свежего румянца. Волосы были повязаны ярким шарфом, стянутым узлом под подбородком. Ее холодные глаза казались от этого теплее, и вся она была сейчас необыкновенно хороша. Сознавая, как она красива, Гвеннет направила лошадь легким галопом к большому дереву, стоявшему неподалеку от кладбища. Гвеннет была прекрасной наездницей, она и лошадь составляли сейчас единое целое; чувствуя это, она внутренне еще больше гордилась собой.

Часы на здании колледжа уже пробили половину седьмого. Солнце только что село, а ночь уже вступила в свои права, окутав все темнотой и сделав все предметы едва различимыми на расстоянии ста ярдов.

К ее удивлению и недовольству, Андре еще не пришел. Она остановила лошадь под деревом и стала ждать, нетерпеливо похлопывая хлыстом по голенищу сапога. Норовистая кобыла фыркала, мотала головой и проявляла все признаки нежелания стоять на одном месте. Гвеннет похлопывала животное по влажной, шелковистой шее. Лошадь легонько вздрагивала при каждом прикосновении. Гвеннет посмотрела на часы. Без двадцати семь. Она решила подождать еще пять минут. Она вспомнила, каким печальным был Андре в тот вечер в клубе, и подумала: «Он до смешного влюблен в меня... Мне так никто еще не целовал руки... Такой непрактичный, такой мечтатель!..» «Андре, из этого ничего хорошего не выйдет, — представляла она, как скажет ему. — У тебя свои друзья, у меня свои...» «Нет, я не смогу сказать ему это... Я такая гадкая по сравнению с ним. Если бы только он вел себя разумнее, мы могли бы по-прежнему встречаться. Я тоже люблю его, но...»

Внезапно из темноты вынырнула тень, темнокожий юноша схватил лошадь за уздечку. В какое-то мгновение перед Гвеннет промелькнуло решительное, злое и в то же время испуганное лицо. Она узнала молодого негра, который работал у них помощником садовника и которого ее мать уволила несколько дней назад, обвинив в краже.

Юноша был невиновен. Он негодовал на несправедливость, на тон, каким миссис Осборн заявила: «Убирайся с моих глаз, пока я не позвала полицию! Бесстыжий воришка!» Она сказала это при дочерях, в присутствии всей прислуги. Он был вне себя от обиды еще и потому, что у него не было никакой возможности оправдаться, восстановить свое честное имя и, поступая на работу, он не мог теперь ссылаться на прежнее место. Увидев Гвеннет одну, он вдруг почувствовал желание сбросить ее с лошади, сбросить с пьедестала самодовольства и недосягаемости, ударить по лицу. Кругом ни души. Он действовал, не задумываясь. Нервная кобыла замотала головой и попятилась назад. Юноша схватил Гвеннет за лодыжку.

— Не смей! — крикнула она. Подняв хлыст, она в то же мгновение изо всех сил пришпорила лошадь свободной ногой. Животное еще сильнее подалось назад. Юноша выпустил уздечку. И тут же хлыст Гвеннет с силой полоснул его по лицу. С проклятием он отпустил ногу Гвеннет, лошадь рванулась и галопом поскакала прочь.

Не отъехав и ста ярдов и даже не оглянувшись назад, Гвеннет перевела лошадь на рысь, ритмично опускаясь и поднимаясь в седле в такт цоканью лошадиных копыт. Чувство вины перед Андре сменилось справедливым, как ей казалось, гневом против него.

На следующий день Андре прислал ей записку, прося прощения за то, что не смог прийти: его неожиданно задержали в конторе. Он так хочет видеть ее, всю ночь не сомкнул глаз...

Гвеннет подождала два дня, прежде чем ответить. Ответ был кратким и указывал новое место свидания.

Когда Андре пришел, она была холодна и замкнута.

— Почему ты не позвонил, что не придешь? Я была дома до половины шестого.

— Я все надеялся, что вырвусь...

— На меня напали, — прервала она его. — Какой-то мужчина пытался стащить меня с лошади.

— Какой мужчина?! — воскликнул он в отчаянии.

— О, черномазый, конечно.

Слова ее обожгли, словно удар хлыста.

— Что же ты сделала?

— Я ударила его хлыстом. Что еще мне оставалось?..

Он стал целовать ее губы, глаза.

И вопреки голосу рассудка она отвечала на его поцелуи, а потом отвернула лицо. Но вдруг, обхватив его руками, она сама прильнула к нему в страстном порыве.