Жемчужина короны

Глава LII

Десять дней спустя в присутствии двух свидетелей Касси и Лемэтр обвенчались в мэрии поселка Сипария. Чтобы отпраздновать это событие, их друзья рабочие устроили небольшую вечеринку, а потом Касси с мужем отправилась в комнатку, которая отныне должна была стать для них домом.

Тетка Касси взяла маленькую Грейси к себе; она согласилась подержать девочку до тех пор, пока Лемэтру не удастся снять домик.

Лемэтр был страстно влюблен в Касси. Прежде он редко замечал женскую красоту, а если и видел ее, то считал обманом и ловушкой. Теперь же он не мог налюбоваться прекрасными глазами и улыбкой Касси, ее стройным красивым телом.

— Не шевелись, стой так! — говорил он. И в немом восторге глядел на ее обнаженное тело.

— Что случилось с человеком, стал сам не свой, — своим грудным голосом смущенно и радостно говорила Касси.

— Разве есть кто-нибудь прекраснее тебя? — мягко рокотал у нее над ухом его низкий бас, когда он обнимал ее.

В апреле им удалось снять крошечный домик. Давно не знавший побелки, он почернел от времени. В нем были две комнатки. Они взяли к себе маленькую Грейси. Касси тут же отвела девочку в школу. Впервые в своей жизни семилетняя Грейси переступила школьный порог. Касси пришлось бросить работу. Члены Рабочей лиги, узнав, что Касси и Лемэтр взяли на воспитание дочку Пейна и потому Касси вынуждена бросить работу, посовещавшись, решили собирать с каждого члена Лиги по четыре цента в неделю, чтобы увеличить жалованье своему руководителю.

Лемэтру удалось уговорить бездетную жену одного рабочего взять к себе на время старшую девочку Пейна. Бетси Соломон взяла самую младшую. Теперь Рози могла не бояться за своих детей. Но ей так не хватало их! По мере того как близилось время родов и ей становилось все труднее справляться с работой и домашними делами, она все больше нуждалась в их, хотя и маленькой, помощи. Она утешала себя лишь тем, что теперь они не голодают и ходят в школу.

Жизненные условия рабочих на острове не улучшались; они становились все хуже. Правительство оказалось неспособным дать работу всем, кто ее лишился. Лишь сравнительно небольшому числу безработных удалось попасть на дорожное строительство, а тысячи продолжали оставаться без работы и буквально голодали. Особенно напряженной была обстановка на индустриальном юге. Сотни голодных, лишенных работы людей угрожали спокойствию и благополучию своих товарищей, еще продолжавших работать. Многие из тех, кто вместе с Лемэтром участвовал в походе безработных, безуспешно походив из конторы в контору в поисках работы и совсем отчаявшись получить ее, занялись игрой, тайной продажей спиртных напитков, мелким воровством, а некоторые — даже грабежом на большой дороге.

На сахарных плантациях, где рабочие не имели пока своей организации, настроение было неспокойным. Выходя в тринадцать лет замуж, индийская женщина через семь лет имела уже шестерых детей — шесть пар рабочих рук. С восьми лет дети работали на прополке сахарных плантаций. В двадцать пять лет их мать выглядела сорокалетней женщиной, а в сорок могла умереть — ее уже считали старухой. Врачи часто устанавливали, что внутренности этих несчастных буквально кишели глистами. Свободно практикующие врачи считали, что причиной этого было постоянное недоедание и грязь, врачи, находившиеся на службе у компаний, утверждали, что истощение является следствием заражения глистами. Тощая корова крестьянина индийца оказывалась порой гораздо здоровей своего хозяина. За перевозку срезанного тростника индиец-возчик получал пятьдесят пять центов в день. Это был его максимальный заработок и все же он далеко не равнялся тому, что его хозяин тратил в день на своего любимого пса. А на эти деньги индиец-возчик должен был прокормить жену, детей и мула в придачу. В течение восьми месяцев в году компании предоставляли работу только на три дня в неделю. Дети зарабатывали всего шесть центов в день. По соседству с плантациями в ханжеском благочестии тянулись к небу и дымили кирпичные трубы заводов, принадлежащих сахарным компаниям.

— Как тяжко они дышат! Какое черное у них дыхание! Почему? — спрашивали дети.

Иногда кто-нибудь из взрослых нетерпеливо отвечал:

— Потому, что они пожирают всех, кто плохо работает, особенно маленьких детей.

Белые надсмотрщики утверждали, что индийцам-крестьянам нравится работать на плантациях не более полдня, а потом они норовят отдохнуть, поспать, половить рыбу или копаются у себя на огородах...

Рабочая лига росла и крепла. В округе Пойнт-Фортин, к юго-западу от Файзабада, и на большом нефтеперегонном заводе, в двадцати милях к северу от Пуэнт-а-Пьер, Пейну удалось создать организации Рабочей лиги. Водители грузовых машин, чью профессию Лемэтр всегда считал ключевой, стали вступать в Лигу.

Водители жаловались, что сверхурочные им засчитываются не после восьми часов работы, а только после девяти, и даже тогда оплачиваются менее чем в полуторном размере. Они требовали, чтобы в случае дежурства и ночевок в бараках компании платили им с того самого момента, как они переступают порог барака. Они требовали особой оплаты за работу в воскресные дни.

Буассон и другие лидеры Рабочей партии, почивая на лаврах побед десятилетней давности, не поспевали за размахом рабочего движения: сами события направляли людей на борьбу. Последней победой, которой могли похвастаться приспешники Буассона, была фотография, показывающая, как их лидер, обряженный в придворное платье, присутствует на коронации Георга VI. Рабочие начинали понимать, что многие из их лидеров окончательно обанкротились, и наиболее передовые из рабочих уже готовили им провал на очередных выборах. На уличных митингах, высмеивая Буассона, Лемэтр кричал:

— Маленький лорд Фаунтлерой! Штанишки до колен, чулочки и шпага. Целует зад королю, а что он делает для вас? И он, и король, и вся эта свора — разве они думают о том, что рабочие голодают? Они выбрасывают миллионы фунтов на коронацию, принимают у себя фашистов — тех самых зверей, что беспощадно истребляют абиссинцев, наших родных братьев! И Буассон участвует в этом грязном деле да еще гордится этим! Если бы он болел за рабочих, он все то время, что был в Англии, посвятил бы тому, чтобы добиться единства действий, поднял бы рабочий класс Англии на защиту наших интересов. Но он самый опасный враг рабочих, потому что он прячет свое истинное нутро за левыми фразами. Как класс мы достаточно сильны, чтобы расправиться и с хозяевами, и с такими вот продажными лидерами, что сидят у нас на шее. Пришло время нам сделать это!

Толпа отвечала Лемэтру криками и гулом одобрения. Люди не могли забыть о кровавой расправе над Абиссинией, единственным африканским государством, где власть принадлежала неграм. В Порт-оф-Спейне перед итальянским консульством состоялись демонстрации. Сотни людей выражали свою симпатию африканским братьям, устраивая митинги и направляя Муссолини телеграммы протеста. И в своем детски наивном желании быть похожими на абиссинцев многие отращивали себе бородки на манер той, что была у императора Хайле Селассие.

В конце мая Рабочая лига приняла решение объявить забастовку на промыслах Файзабада. Настроение у рабочих было воинственное. Ухудшающиеся условия жизни и дороговизна, понимание того, что Буассон их предал, сознание роста собственных сил и мощи своих рядов и даже война в Абиссинии — все это поднимало их боевой дух. Рабочие думали только о том, как им разорвать цепи рабства и рассчитаться с хозяевами. Резолюция о всеобщей забастовке была принята единогласно.

Но Пейн вдруг предложил подождать. Это было настолько неожиданно, что многие гневно накинулись на него. Весь дрожа от возбуждения, топая ногами, с силой произнося каждое слово, Пейн старался объяснить им, какой мощной поддержкой для них были бы забастовки на других промыслах. Это был бы единый удар по хозяевам, он сократил бы время забастовки, обеспечил бы им быструю победу... Чей-то голос радостно поддержал его. Пейн предложил отправиться на промыслы в Пойнт-Фортин и поговорить там с рабочими. Сразу же нашлось много добровольцев.

Забастовщики требовали увеличения заработной платы рабочим всех профессий. В памяти еще было свежо поражение, понесенное в ноябрьской забастовке, и поэтому многие высказались за «сидячую забастовку», при которой не пришлось бы уходить с территории промыслов. Кое-кто возражал: их все равно вышвырнут вон. Но Пейн и Француз горячо убеждали всех, что если их вздумают прогнать, то забастовка приведет к локауту. А такие действия предпринимателей только вызовут забастовки на других промыслах.

Был создан объединенный забастовочный комитет из представителей от рабочих Файзабада и Пойнт-Фортина. Лемэтр записал требования рабочих и одного за другим обошел всех управляющих. Но с высокомерием и презрением, свойственным всем белым, привыкшим понукать цветными, никто из них не захотел принять ни его, ни еще кого-нибудь из представителей Рабочей лиги. Эти люди так долго пользовались всеми благами жизни за счет туземного населения, что не могли, да и не хотели верить в приближение бури. Они не представляли, что их спокойствию и благополучию может наступить конец.

Лемэтр написал письмо губернатору. В нем он коротко рассказал о положении рабочих:

«...рабочие не считают нужным подробно рассказывать Вам о своей нищете и бедности. Они знают, что Вы много ездили по острову, проявили большой интерес к судьбе рабочего человека и поэтому не могли не видеть того отчаянного положения, в котором он находится. Они только хотели бы поставить Вас в известность, что администрация нефтепромыслов отказалась встретиться с рабочими. Если Ваше Превосходительство не убедит их в необходимости такой встречи, 18 июня будет объявлена забастовка. И кто знает, какими серьезными могут оказаться ее последствия...»

Губернатор сэр Ричард Кэрри не получил этого письма. В своих публичных выступлениях он выражал надежду, что предприниматели и рабочие будут помнить о взаимных обязательствах. И теперь, боясь, чтобы губернатор не уронил своего достоинства как представитель короля, не подорвал их престижа, пойдя на уступки красным, вместо того чтобы пресечь их деятельность в самом зародыше, местные воротилы перехватили письмо Лемэтра. Фраза: «И кто знает, какими серьезными могут оказаться ее последствия...» — особенно обеспокоила главного управляющего нефтяной компанией «Тринидад Лимитед» в Файзабаде. Он позвонил в полицию и принял все меры к тому, чтобы эта угроза не застала его врасплох.

Лемэтра не могла не заразить воинственность рабочих. Их боевое настроение, растущая мощь Рабочей лиги заставляли его иногда забывать об осторожности. Однажды его выступление слово в слово было записано одним из подручных Буассона. Это было в воскресенье вечером, 13 июня, когда Лемэтр выступал на митинге в Пойнт-Фортине. Он говорил:

— У рабочих есть только одно оружие — забастовка. Забастовки подготовят нас к решительным боям. Миссия рабочих — уничтожить капиталистов, освободиться от их гнета, отнять у них все богатства и распределить их между рабочими...

В среду эти слова были уже известны начальнику полиции, полковнику Кемриджу. Он тут же издал приказ об аресте Лемэтра за подстрекательство к бунту.

Но у Лемэтра были друзья и в полиции, среди плохо оплачиваемых нижних чинов, особенно в Сан-Фернандо и в южных районах острова. Тот самый полицейский, который должен был арестовать Лемэтра, предупредил его о грозящей опасности. Лемэтр вынужден был скрыться.

К его великому удивлению, консервативно настроенный отец Бетси Соломон спрятал его в своем доме.