Жемчужина короны

Глава XXVII

Андре не мог забыть двух дней, проведенных на островах. Он чувствовал себя пташкой, изведавшей свободу и снова попавшей в силки.

Будущее представлялось ему теперь, как брак с Гвеннет, несмотря на возражения ее родителей, скорое примирение с ними, поездка за границу... Но ему то и дело приходил на ум нелепый вопрос, действительно ли он влюблен в Гвеннет Осборн или просто в саму любовь. Однако как только он вспоминал купание в бухте, вечер на камнях и грудной голос Гвеннет, он думал: «Я не могу жить без нее».

Спустя месяц Андре вдруг понял, что потерял способность действовать и мыслить самостоятельно. Сильная личность Гвеннет окончательно подавила его. Как только он думал, что обстоятельства могут разлучить их, он приходил в отчаяние. «Что делать?» — спрашивал он себя, терзаясь постоянным страхом.

Андре не любил бывать у Осборнов. Их убийственная вежливость невольно заставляла его чувствовать себя канатоходцем, балансирующим на туго натянутом канате. Гвеннет тоже не настаивала, чтобы он бывал у них. Ее отец как-то снова завел разговор о семье де Кудре.

— У них в крови есть капля дегтя, ты знаешь это?

Но Гвеннет была упряма. Ежедневно, после пяти часов дня, она встречалась с Андре в Ботаническом саду...

Однако эти встречи больше не удовлетворяли обоих. Переполнявшее их чувство, не находя выхода, переливалось через край. Гвеннет согласилась видеться по вечерам. Однако в поздние часы они не могли встречаться так часто, как днем. Чтобы увидеться с Андре, Гвеннет вынуждена была лгать родителям. И все же эти встречи заставляли ее сердце замирать от сладкого восторга и страха.

Андре брал машину отца, останавливал ее в каком-нибудь тихом переулке и, положив тонкие, похолодевшие от волнения пальцы на руль, нервно барабаня ими, ждал Гвеннет. Он прислушивался к шагам — одни, другие, третьи, четвертые, но все не те. «Нет, она не придет, — думал он в отчаянии. — О, господи, зачем эти глупые мошки вьются около фонарей?..» Он смотрел на свои длинные нервные пальцы и вспоминал розовые, короткие пальцы инспектора Примроуза, покрытые золотистым пушком. Еще крепче сжимая руль, он думал о том, что его пальцы должны казаться Гвеннет слишком тонкими и длинными, как лапы паука. «Ах, вот почему она не идет!.. Прошло уже целых пятнадцать минут. Часы на колледже пробили девять.» И вдруг среди других шагов он различал знакомый дробный стук ее каблучков. Он открывал дверцу, она садилась рядом, и он гнал машину, стараясь наверстать упущенное время.

Иногда они ездили в Карнэйдж и сидели на низкой стене позади церквушки. Он долго помнил вечер, когда сдерживаемые чувства прорвались наружу и он целовал теплую обнаженную грудь Гвеннет. Глаза Гвеннет затуманились. Но она тут же решительно тряхнула головой и встала.

— Надо возвращаться домой, — тихо промолвила она.

Они, не переставая, говорили о будущем. Никакая мысль не казалась им абсурдной и недостойной того, чтобы полушутя, полусерьезно не обсудить ее. То они вместе нанимались на пароход, он — стюардом, она — стюардессой, доезжали до Нью-Йорка и оставались в этом городе; то он находил работу на нефтепромыслах в Венесуэле, она приезжала к нему и они вступали в брак по венесуэльским законам. Или уезжали в Аргентину, на ранчо какого-нибудь из его дядюшек...

Однажды они не виделись целую неделю. И когда наконец встретились и снова сидели на стене позади церквушки, Гвеннет почувствовала, что ее любовь созрела и, словно тяжелый плод, готова упасть. Но для Андре она была не только любимой женщиной; она стала для него почти божеством. Молясь на нее, он ждал их первой брачной ночи, чтобы собрать жатву своей любви... Такую он чувствовал уверенность в будущем...

И не раз в такие минуты Гвеннет брала его лицо в свои руки, жадно вглядывалась в него, а потом долго стояла и смотрела на далекий морской горизонт, крепко прижав руки к груди, борясь с переполнявшими ее чувствами. В загородном клубе, танцуя или разговаривая с кем-нибудь, она вдруг оборачивалась и испуганным взглядом искала Андре.

В один из таких вечеров смех ее вдруг стал резким и неестественным — так она смеялась только тогда, когда была чем-нибудь рассержена. Она избегала Андре и, по привычке крепко сжав руки, хмурилась и что-то напевала под нос.

— Что случилось, Гвеннет? — взяв ее за руку, спросил обескураженный Андре.

Она резко вырвала руку.

— Ничего.

— Но что-то произошло...

Не ответив, она отошла от него своими короткими, аккуратными шажками, гордо вскинув голову, словно строптивая лошадь, отказавшаяся от уздечки.

В эту ночь она пролила немало слез в подушку, а Андре, охваченный паническим страхом, не мог сомкнуть глаз и на рассвете написал ей в письме: «Без тебя — пусто и холодно...»

Они снова встретились в Ботаническом саду. И все оказалось пустяком, как он и предполагал: он дважды протанцевал с Эйлин или с какой-то другой девушкой и весь вечер улыбался ей. Он оправдывался, а Гвеннет только слушала его. А потом, взяв его лицо в свои руки, смягчившимся взором глядела ему в глаза. И теперь, когда между ними не было третьего, любовь с неудержимой силой снова захватила их.

«Как он любит меня!» — думала в такие минуты Гвеннет, чувствуя, насколько он лучше, благороднее ее самой. Ведь он не воспользовался тем, что она не раз теряла голову и готова была отдать ему всю себя целиком.

Но Гвеннет не всегда была такой. Что-то злое и нехорошее, поднимавшееся в ее душе, заставляло ее мучить Андре, быть к нему несправедливой. И хотя она потом упрекала себя, что она такая гадкая и сварливая, однако не могла удержаться от соблазна вновь и вновь пробовать свою власть над Андре. Танцуя с другими, она незаметно искала его взглядом, ждала, что он приревнует; сердилась, когда вместо этого он улыбался ей, и чувствовала себя униженной. Она уверяла себя, что он не любит ее, а просто играет в любовь, и с мрачным упорством терзала его, заставляя доискиваться причин ее плохого настроения. Ей нравились таинственность и уловки, тревожные ожидания, необходимость прятаться, нравилось мучиться угрызениями совести, в то время как Андре все это угнетало. Гвеннет была не из тех, что сидят сложа руки и ждут, когда счастье само придет к ним. Она могла, не видевшись с Андре целую неделю, весело напевать, смахивая пыль с книг, или беззаботно смеяться с гостями, сразу же без всяких усилий делаясь центром всеобщего внимания. Покой и бездеятельность были несвойственны ей, как несвойственны они шумному горному ручью. Возможность влиять на события, подчинять их своей воле увлекала ее. Тщеславие и умение владеть своими чувствами позволяли ей встречаться с Андре и вместе с тем принимать ухаживания «лучших» молодых людей тринидадского «света». Для Андре, не умевшего скрывать свои чувства, подобное поведение граничило с предательством.

Однако время шло и не сулило им ничего утешительного. Наоборот, чем дальше, тем больше Гвеннет убеждалась в том, что Андре де Кудре не будет принят в кругу ее друзей из местной и приезжей белой знати. Ее родители также не собирались оценить по достоинству прекрасные качества Андре. К тому же Гвеннет очень скоро поняла, что считается одной из самых завидных невест на острове, и это не только льстило ее самолюбию, но неизбежно должно было заставить ее сдержанней относиться к порывам Андре.

С мрачным раздражением отказывалась она теперь говорить о Венесуэле и считала, что им надо подождать... Она понимала, что ей будет трудно ради жалкого прозябания на каком-нибудь из венесуэльских нефтепромыслов отказаться от роли королевы пикников и балов, которую она играла в своем маленьком мирке. Рядом с романтиком Андре она казалась себе такой ничтожной... почти предательницей. Сознавать это было неприятно. Она стала раздражительной, капризной, ссорилась с Андре, упрекала его в том, что он витает в облаках, и втихомолку плакала. «Ах, если бы я была такой хорошей и благородной, какой он меня считает... Но разве можно нам пожениться здесь, ведь его не будут принимать в обществе. Я люблю Андре, люблю его, но, господи, почему мне так страшно, почему я боюсь за свое будущее?»

Однажды вечером, когда они были в загородном клубе, Гвеннет вдруг неожиданно объявила Андре, что уезжает на полтора месяца на остров Тобаго.

— На полтора месяца! — упавшим голосом воскликнул Андре.

— В последнее время отец неважно себя чувствует. Доктора советуют ему отдохнуть. Мы уезжаем всей семьей.

Он прислушивался к интонациям ее голоса, смотрел на ее обнаженные плечи, которые так любил, вдыхал запах ее духов. Чувство ужаса, сознание того, что все погибло, охватило его...

Андре давно уже подыскивал работу получше. Однажды, вскоре после отъезда Гвеннет, ему позвонил Арнольд Уокер и предложил место агента в той же конторе, где работал он сам, жалованье на десять долларов больше того, что Андре получал у Долларда, то есть около двадцати долларов в неделю. Андре согласился и стал откладывать деньги на свадьбу.

Он знал, что отец поможет ему встать на ноги, если он женится на Гвеннет. Но Андре был слишком самолюбив, чтобы зависеть от отца. Из гордости и самолюбия он никому из семьи не рассказал о Гвеннет. «Каким же дураком я буду выглядеть, если из этого ничего не выйдет», — думал он.