Меня отпустили, а я опустила голову, краем взгляда отслеживая, как муж направляется к карете.
Быстрым шагом, я бросилась в сторону дома и влетела в него, словно пущенная стрела. Сердце все еще билось!
— Нужно будет поговорить с королем, — прошептала я, осторожно отодвигая занавеску. Карета отъезжала от дома, а я облокотилась на подоконник. Нельзя допустить свадьбу!
— Я видел твое бледное лицо, но не вижу инквизитора, целующего твой след, — заметил Вольпен. — Насколько я знаю, он должен был влюбиться в тебя до безумия и нежно тереться щетиной о нашу дверь. Не слышу скрежета щетины.
— Не говори глупостей, — отмахнулась я, устало бредя в комнату. Гномы где–то горланили песни, а я упала на кровать лицом в подушку.
— У нее глаза, — задушевно пели гномы нестройным хором. — Два брильянта в полкарата… Борода ее… Я схожу с ума, ребята. У нее усы, всех сокровищ мира стоят…
Я перевернулась на бок и накрылась покрывалом, из которого выпал платочек. Я просто отбросила его в сторону.
— Шумела мышь, и кирки гнулись, — затянули гномы песню. — И штольня темная была. Одна возлюбленная пара на счастье бороды сплела…
Я перевернулась на другой бок, накрываясь одеялом с головой.
— … принесла в подоле, а отец взял топор и ей по бороде хрясь! Сказал, что опозорила она его! — донеслось до меня икание.
Но веки тяжелели, а я медленно засыпала.
— … позор какой. Мать мне говорила. Если у девки борода расплетена, значит, гулящая она!
На этом я и уснула. Проснулась я от стука. Сначала я перепугалась и подскочила, но потом поняла. Стучали не в дверь, а где–то сверху и … сбоку… И снизу, и … везде?
Как говорила тетя, если рядом стучат, то нужно громко спросить:
— Туктушка, туктушка, как ты думаешь, сколько тебе жить осталось?
Дядя всегда смеялся, вспоминая, как они жили на съемных комнатах в столице.
Осторожно нашарив стоптанную туфельку, я пригладила волосы и осторожно направилась в коридор. Стоило мне выйти, как я ахнула. Коридор выглядел, как новенький. Я протерла глаза, будучи уверенной, что это сон. Не было дыр в стенах, сломанных рам, подсвечников. Только пыльная дорожка напоминала о том, что дом все–таки старинный и не новый.
— Тук–тук! — послышалось сверху, а я посмотрела на потолок. Не было ни трещин, ни паутины.
— А что они делают? — спросила я, выходя в холл. Старый стол, который валялся на боку в углу стоял как новенький. Холл выглядел намного лучше, чем у дяди и тети в их старинном поместье.
И тут я увидела красный колпачок и огромный молоток, который чинил пол. Молоток в маленьких руках прыгал так ловко, что я даже изумилась.
— Так, спокойствие, — послышался тихий голос Вольпентингера. — Сейчас я все объясню. Мне нужна будет твоя помощь.
Я обернулась, видя довольного кролика, который сидел на перилах.
— Так, закончил с полом? Переходи на фасад! — скомандовал он, пока я смотрела, подняв брови от изумления, как гном с молотком направляется на улицу.
— Я не поняла, — прошептала я, слыша удары молотка снаружи.
— Цыц, — заметил Вольпен. И сурово рявкнул. — Резче! Работаем! Не отлынивать! Как ломать значит, так вы первые. А как чинить…
Он спрыгнул и направился на улицу. Я бросилась за ним, как вдруг увидела гномов, которые чинили фасад. Не было больше пустых и заколоченных окон. Все окна выглядели красиво и одинаково. По подоконнику одного окна бегал гном в желтом, а остальные подавали ему стекло.
— Я дождался, когда они протрезвеют, сказал, что это они сломали весь дом. И теперь обязаны починить его. Гномы в упор не помнят, что вчера было, так как были в камень пьяные, — негромко пояснил Вольпен, пока я не уставала изумляться переменам. Теперь это было не мрачное поместье, которое вот–вот развалится. Это было вполне добротные дом!
— Но ведь это же неправда, — прошептала я.
— Радуйся, что они ничего не помнят, — усмехнулся Вольпен. Он почесался рогами об деревце. — Эх, слезать будут. Пора бы уже!
— А крышу тоже чинить? — спросил гном в синем, вылезая из старого слухового окна. — Крышу тоже мы?
— А кто? Я? — рявкнул Вольпен. — Или она? Нет, ну ты слышала? Как вчера по крыше бегать, так давайте, а как чинить, так нет, не я! Вы вчера на желтом… Вон на нем, кажется, с крыши съезжали! И в дымоход дышали перегаром!
Желтый осмотрелся, чуть не выронив молоток на нас.
— А тут кирпичи раскрошились, — донеслось обескураженное сверху.
— Так это ты ими на спор закусывал! Не помнишь? — усмехнулся Вольпен, пока ремонт вокруг шел полным ходом.
— Я? — спросил синий. И даже отсюда было видно, как он покраснел.
— Тебе еще вон те, сбоку понравились больше! Ты за всеми бегал и требовал, чтобы попробовали!
— Понятно, — вздохнул синий и принялся что–то чинить.
— Стекла вставили? — спросил Вольпен, поглядывая на ряд окон. — А то стекла им наши, видите ли, не понравились! Решили заколотить!
— А тут гвозди старые, — послышался голос гнома. Он внизу рассматривал ржавые гвозди.
— Так ты на них вчера перегаром дышал! — крикнул Вольпен, командуя работами.
— Но ведь это же неправда, — прошептала я.
— Ну должна же быть от гномов польза? — усмехнулся Вольпен, почесавшись. — Так, они что–то работают плохо… Давай, плачь!
— Зачем? — спросила я, поглядывая на кролика. А с виду безобидный.
— Затем, чтоб такой красивый домик был… Считай, ты от шока отошла, а теперь в слезы, — произнес Вольпен.
— Но они же обидятся, если узнают правду, — смутилась я, видя, как меняется фасад. Теперь дом напоминал не жуткого покойника, а выглядел вполне гостеприимно.
— Ха! Сразу видно, что ты жила у людей. У фэйри, если ты смогла их обмануть, сразу включается: «Ага! Уважаю!», — пояснил Вольпен. И тут же громко начал кричать. — Довели хозяйку до слез! Бессовестные! Она вас от инквизиции прятала, а вы… У! Куда только Горный Король смотрит!
При словах «Горный Король», я вздрогнула. Давненько я его не видела.
— А почему гномы не с ним? Они же горные? — спросила я, глядя на очертания гор в тумане. — Им бы по- хорошему в горах жить!
— Много будешь знать, больше запишет писарь инквизиции, — усмехнулся Вольпен. — Считай, что их выгнали.
Я делала вид, что плачу, а гномы начинали стучать молотками еще усердней.
— Вот! — усмехнулся Вольпен, прыгая в сторону открытой двери. — Гномы еще те мастера. Они такие украшения делают, что люди за них душу готовы отдать.
— А они что? Уходить собрались? — спросила я, понимая, что меня куда–то ведут. Но я не знала куда.
— Вряд ли. Гномам вообще тяжело под открытым небом. Вот они и трезвые там почти не ходят. От свежего воздуха голова кружится. Это они в шахтах у себя наглые и искусные. А под открытым небом они маленькие и трусливые. Бегают только ночью. Днем им вообще не выносимо. Им потолок нужен. Так что вряд ли они уйдут.
Мы поднялись на второй этаж, а я не уставала любоваться красотой дома. На самом деле поместье было очень красивым. Деревянная резьба, старинные портреты, много позолоты и…
Я увидела, как маленький гномик сидит верхом на подсвечнике и натирает его так, чтобы он блестел.
— Пошли, че покажу! — потянул меня кролик и боднул дверь. В этой комнате я еще не была. Но здесь было много вещей, сваленных и сложенных в стопочки.
— Комната была закрыта, пока гномы замок не сломали.
— Ой, — прошептала я, видя игрушечную лошадку, которая стояла возле стопки книг. Здесь вообще было много игрушек.
— Это была ее комната, — полушепотом произнес Вольпен.
— Девочки? — спросила я, удивляясь, что еще не видела ее с утра.
— Да, только тише… Слышишь, — одернул меня Вольпен. Я прислушалась и услышала тихий плач.
Прокравшись, я увидела призрака, которая сидит на полу. От нее шло холодное сияние, а рядом лежала круглая рамка портрета.
— Это ты? — спросила я, видя старинный портрет на который что–то плеснули. На меня смотрела милая девчушка с кукольными локонами, круглыми щечкам и вздернутым носиком. Ее муслиновое платье было отделано дорогим кружевом, а в волосах сверкали драгоценные заколки. Обычно художники подписывают такие портреты, но здесь кто–то старательно стер надпись.
— А что? Не похоже? — спросила призрак. Вид у нее был совсем другой.
Я посмотрела на открытку, которая лежала на полу. Там тоже не было имени.
— А что здесь делают все эти игрушки? — спросила я.
— Мачеха, которая была моей горничной, — послышался голос, пока я перебирала вещи. С одного портрета на нас смотрела семья. Солидный отец, высокий стульчик, на котором сидела девочка. Рядом стояла милая и красивая женщина. Она улыбалась и поддерживала девочку.
— Это мама? — спросила я, как вдруг призрак выхватила у меня портрет и посмотрела на него.
— Нет, это проклятая мачеха! — произнесла она с ненавистью. — Это она еще горничная! Это потом у нее появятся наряды, карета и балы… Я не знала маму, поэтому очень любила ее. И мне казалось, что она очень добрая…. Она рассказывала мне сказки про фэйри… Я любила их слушать перед сном… А потом она приказала собрать все мои вещи и принести сюда… Она говорила папе, что нужно уехать отсюда. Так доктор сказал. Потому что здесь все напоминает обо мне… И вещи мои не должны попадаться… Потому что папа очень переживает. И начинает плакать…
Я молчала, а у меня перед глазами стояла картина, где красивая женщина утешает безутешного мужчину: «Жизнь продолжается, нужно жить дальше!».
— Она сказала, что в доме завелся призрак. И она его видела. И именно он утащил меня, — произнесла девочка, гладя пальцами некогда красивую рамку с жемчужинками. — Отец хотел сообщить инквизиции, но мачеха убедила его просто уехать и продать поместье.
Девочка умолкла, глядя на пыльных кукол, сваленных в кучу.
— Я однажды застала няню за тем, что она скребет мой портрет. Я подошла и спросила ее, что она делает, а мачеха ответила, что пытается почисть его. Она тогда обняла меня и дала конфету, — пожала плечами девочка. Она подняла на нас глаза. — Когда вы спросили про имя, я вспомнила. Я искала его, но не нашла!
— Не переживай, — присела я рядом. Вольпен вздохнул и закатил глаза: «Я же говорил!». — Просто мачеха не хотела, чтобы тебя расколдовали… Ты не умерла. Ты просто заколдована…
— Да? — опомнилась девочка. Я смотрела на ее волосы и рубашку. — Я живая? Ты не шутишь?
— Скорее всего, мачеха тебя заколдовала. Возможно, она была фэйри, — заметил Вольпен. — А еще наша дорогая Амелия сходит в деревню и попробует выяснить, кто здесь жил. И спросит у мужа…
— Муж, — прошептала я. — Что же мы наделали!
Я подскочила, выбегая из комнаты.
— Дом, — прошептала я, глядя на красоту. Теперь она показалась мне ужасной. — А что будет, если муж приедет завтра и увидит красивый дом? Как мы его все это объясним? Он же заподозрит, что здесь вмешалась магия?!
— Вот об этом я и не подумал, — послышался голос Вольпена. — Ладно, будем надеяться, что он не приедет! А я пока смотаюсь в деревню. Гномы после работы жрут, как не в себя! Тем более с похмелья! У нас хоть шаром покати!
Кролик исчез, а вышла из комнаты, пытаясь придумать, как объяснить мужу внезапные перемены.
Внезапно перед глазами пролетел светлячок, а я отпрянула. В полумраке коридора было видно, как следом за ним промелькнул второй и третий.
— Что это? — прошептала я, прижавшись к стене.
— Феи! Настоящие феи!!! — послышался восторженный голос призрака. Огоньки вертелись перед глазами, как вдруг я увидела красивых маленьких девушек с веночками. Из–под нежных причудливых платьиц торчали птичьи ножки. Глаза у них были смешливые, а сами они казались беззаботными. Они облепили подсвечник, усевшись на него, как на ветке. Одна из них качала птичьей ножкой.
— Ты нас спасла! — тоненьким голоском пропела милая блондиночка, у которой на голове был венок из маленьких колокольчиков. От них пахло чем–то лесным и сладким.
— Без тебя мы бы погибли, — тоненьким голосом пропищала вторая, осматривая старинный узор. — Нас бы убили!
— Но нам некуда идти, — всхлипнула третья. Несколько огоньков летали по комнатам. — Можно, мы останемся здесь!
— Они красивые, как куколки! — задыхалась от восторга призрак. — А у меня есть домик и красивые кукольные платья! Мне папа их много надарил!
— Мы тут решили, — переглянулись феи. — Наградить тебя за твою доброту! И исполнить три желания!
— Я … я … — заметила я, но мне в глаза бросили сверкающую пыльцу.
— Ура! Мы все исполнили! — рассмеялись феи. — Правда, здорово!
— Погодите, я же не загадывала ничего! — крикнула я, пытаясь проморгаться. Пока за ослепительным сиянием ничего не было видно.
— А мы тут посмотрели и сами догадались, что тебе нужно! — рассмеялись феи.