Женщина на грани...

1

Я была в полном отчаянии. Вот уже четыре месяца, как я безрезультатно пыталась найти себе работу. Каждое воскресенье я скрупулезно, почти благоговейно выполняла один и тот же ритуал: выходила за хлебом, покупала свежие газеты и садилась завтракать в соседнем баре. Из «АБЦ» и «Эль Паис» я вынимала только розовые страницы, остальное после беглого просмотра отправлялось в помойку. Потом вечером я составляла несколько резюме и весь следующий день ходила по собеседованиям, но пока все оставалось по-прежнему: результаты — обескураживающими, а на душе — тяжелый осадок. Везде со мной возникала одна и та же проблема: у меня как секретарши не было опыта. Из основной части фирм после неудачного собеседования мне больше никогда не перезванивали. На некоторых предприятиях при прощании мне выдавали визитную карточку с вежливой надписью: «Мы сохраним ваше резюме в нашей базе данных. Мы свяжемся с вами при первом же удобном случае. До будущих вакансий!» Я прекрасно умела читать между строк и понимала, что это значит: «Мы сохраним ваше резюме в нашей корзине для бумаг до первой загрузки мусора!» В других компаниях мне предлагали поработать стажером, почти бесплатно. Спасибо большое, но пособие по безработице и то больше. Этой крайности я себе позволить не могла, потому что содержала себя сама.

Мои родители только-только свыклись с мыслью, что у меня может быть своя собственная жизнь, и теперь, два года спустя, дать задний ход и вернуться домой, чтобы опять сесть к ним на шею, было последним из моих желаний. Пока что, пока у меня не было другого выхода, мой самый страшный из ночных кошмаров — работать продавщицей продолжался. Каждое утро мне все труднее становилось подниматься с постели, приводить себя в порядок и целый день быть любезной с тысячами, десятками тысяч, миллионами пропащих, набитых дураков-неудачников, которые не могли выдумать ничего лучше в своей жизни, чем в очередной раз пойти за покупками. Когда терпение покидало меня окончательно и бесповоротно, я закрывала глаза, паковала чемоданы, прощалась с Эстрельей и мысленно переезжала в квартиру своего детства. Когда я снова открывала глаза, работа уже не казалась мне ни такой бессмысленной, ни такой отвратительной, ни такой гнусной.

Каждую субботу, включая и эту, я скрупулезно выполняла еще один ритуал: ужинала дома у родителей. Я специально перенесла эту процедуру на субботу, чтобы сразу выйти из игры и иметь возможность нормально провести выходной. Так мне удавалось избежать в воскресенье очередного девятого вала маминых нотаций и жалоб. На этот раз моя матушка не поленилась поэкспериментировать с рецептурой, предложенной в очередном бульварном талмуде для домохозяек. В результате мясное филе оказалось покрытым какой-то подозрительной зеленоватой жижей, видимо соусом, с омерзительным запахом, кажется мятным, и таким же неаппетитным цветом. Мы молча жевали. При этом и я и отец пытались старательно отделить мясо от незнакомой жижи, а мать периодически тайком поглядывала на нас, и ее лицо принимало страдальческое выражение.

— Пилар… а ты уверена, что это… этот соус предназначен для мяса? — наконец не выдержал отец.

— Если бы ты умел читать или больше ездил по миру, то знал бы, что этот соус идеально подходит именно для мяса.

— Нет, женщина! Так дело не пойдет. Этот вкус меня совершенно не устраивает. Он же сладкий, как десерт…

— Маноло, вечно у тебя одно и то же! Да тебя в этой жизни вообще ничего не интересует, мужчина. Между прочим, это английский соус, и, чтобы ты знал, его подают только к мясу. Естественно, откуда тебе это знать! Ты же никогда не высовывал своего носа из этой дыры, что уж говорить о том, чтобы своим родным мир показать! На будущее запомни: «это» называется «мятный соус».

— Нет уж, увольте, по мне так нет ничего лучше, чем хорошая паэлья или просто кусок прожаренного мяса… Этого вполне довольно… — стушевавшись, робко попытался возразить отец.

— Паэлья-паэлья! — передразнила его мать в уничижительном тоне. — Только и знаешь, что свою паэлью. Мама родная, где же ты была, почему ты не пришла мне на помощь, почему не спасла свою дочь, когда она выходила замуж за этого мужлана! Деревенщина!

Наш домашний цирк был в разгаре. У меня не было никакого желания выслушивать очередную серию этого бесконечного спора, и я неожиданно сменила тему:

— Пап, ты случайно не знаешь какую-нибудь фирму, где требуется секретарь?

— Так сразу, навскидку, в голову ничего не приходит. А как у тебя дела с твоими собеседованиями?

— Никак. Все отказывают, потому что у меня нет опыта.

Мать тут же воспользовалась случаем, чтобы вцепиться в отца по новой:

— Нет, я не понимаю этих людей решительно. Ну как же так можно! И откуда у девочки может взяться опыт, если у нее не было возможности даже начать. Маноло, хоть раз в жизни сделай что-нибудь для своей дочери! Возьми ее к себе в офис, устрой на свою фирму, пусть поучится там всему, чему надо!

— Никогда! — почти закричали мы с отцом в один голос с разных сторон.

Не знаю, как у моего отца, а у меня по коже мурашки пробежали от ужаса, стоило только представить, что мы с ним с утра до вечера толчемся в одной конторе, где все тычут в меня пальцем за спиной, мол, это дочка нашего главного пошла. Нет уж, увольте, безработица лучше. Но мать не сдавалась:

— Ну устрой ее еще куда-нибудь в приличное место. Как будто у тебя связей мало! Покажи наконец, на что ты способен. А то все начальник непонятно где и непонятно для кого. У тебя столько друзей, столько знакомых, — и на тебе: твоя дочь оказалась на улице, и ты не можешь ее никуда пристроить! Курам на смех! Нет, конечно, если бы тебя попросил об этом какой-нибудь из твоих друзей-проходимцев, ты бы рвал сейчас подметки, чтобы устроить этому бездельнику протекцию.

— Я уже думаю об этом, успокойся, женщина, — примирительно сказал отец, потому что хрупкое согласие, которое чуть не воцарилось в нашей семье, оказалось снова под угрозой.

— Что значит, думаю! Что тут думать, тут делать надо, просто брать и делать, и все. У тебя есть резюме девочки?

— Нет! — снова ответили мы с отцом в один голос.

— Так чего же вы ждете! Как два цветка на окошке! Честное слово, если бы не мои организаторские способности, вы бы так и умерли от нерешительности, пропащие вы мои, не зная, куда ногу поставить от страха. Вы и шагу без меня ступить не можете, — завершила мать выигранную битву и с видом победителя триумфально вонзила нож в зеленое мясо.

А у меня просто истерика началась: такой смех меня разобрал, когда я представила себя и папу в виде двух трупов с гримасами ужаса на лицах, с искореженными ртами и табличками на шее: «пропащий», «пропащая». Родители переглянулись, не понимая, почему я вдруг без причины зашлась от смеха. Но, слава богу, так ничего и не сказали по этому поводу.

Блат сработал, чудо произошло: через пару недель отец дал мне номер телефона и адрес компании и сказал, что меня там ждут на следующий день. Я не знала, как его и благодарить. Я не могла найти никакой информации, убивалась месяц за месяцем в бесполезных поисках, а сеньор снял трубочку — и дело в шляпе, все готово. Вот тебе раз.

Это собеседование кардинально отличалось от всех предыдущих. Оно прошло как нельзя успешнее. Никто даже не заикнулся о нехватке опыта. Компания оказалась мультинациональной. Испанское отделение. Офис был огромным, как в последних американских фильмах. Они взяли мое резюме, едва взглянули на него и сразу стали знакомить меня с обязанностям: объяснять, что я должна буду делать. Я буду девочкой на побегушках: буду отвечать на телефонные звонки, варить кофе, перепечатывать деловые письма и внутренние распоряжения, подшивать все документы в разные папочки для архива и отправлять факсы нашим иностранным партнерам. Короче, всякая ерунда, которой никому не хотелось заниматься. Я буду делать то, что никто не хочет делать. Мне сказали, какие документы я должна принести, чтобы меня оформили на работу. И что через пару недель я уже могу приступать.

Обязанности в офисе оказались несложными, я быстро вошла в курс дела и адаптировалась безо всяких проблем. Соображала я и работала быстро, и если что-то делала, то делала хорошо. Со всем, что мне поручали, я справлялась раньше поставленного срока и постоянно докучала старшим, чтобы меня загрузили еще какой-нибудь работой.

Надо сказать, что реакция на такое мое поведение оказалась неоднозначной. Руководители были довольны, а сторонники Каталины — готовы сожрать меня живьем от переполнявшей их зависти. Каталина — это моя коллега, секретарша, еще одна девочка «на все руки». Она уже два года работала в фирме, но так и оставалась совершенно бесполезной, как лодырь непонятного назначения, который сам не знает, зачем он сюда пришел. Она постоянно жаловалась на всех, а сама не могла даже кофе сварить как следует. Естественно, что народ предпочитал мои услуги. Мне охотнее помогали, мне уделяли больше внимания, меня чаще благодарили и ко мне чаще обращались. Понятно, что Каталину все это приводило в бешенство, она готова была лопнуть от злости. Вот только вместо того, чтобы выполнять свои обязанности лучше и вообще почаще вспоминать о том, что она все-таки на работе, Каталина объявила мне бойкот и стала ходить и рассказывать всем, во всех отделах, обо мне гадости. Поэтому полкомпании считало меня деревней, а остальные — блатной.

У меня тоже случались перепады настроения, но этому, в отличие от случая с Каталиной, была уважительная причина. Во-первых, из-за этой неумехи у меня оказалось в два раза больше работы; во-вторых, мне платили в два раза меньше, потому что я только пришла. Но, поскольку я сама понимала, что на фирме я еще никто, я справлялась. Зато были у меня и свои маленькие радости. Ненависть Каталины достигла предела, когда сам Хавьер Медина, руководитель коммерческого отдела, послал меня от компании на курсы английского языка вместе с несколькими нашими инженерами. А поскольку я зубрила от природы и впитываю все как губка, окончить курсы с отличием мне не составило труда.

Сеньор Медина взялся за меня. Сначала мы пересекались нечасто, потому что он обитал в высших сферах компании, но, когда я приносила ему кофе, он неизменно был со мной очень любезен. Вообще, он был интересный мужчина, лет сорока. Никто не назвал бы его красавцем, с его маленьким ростом и плотным телосложением, но энергия из него так и лилась. Это был человек, добившийся успеха, из разряда профессионалов, а что касается деловых переговоров, то у него на них оказалось просто звериное чутье. Он терпеть не мог Каталину, тем лучше было для меня, тем больше я ему пришлась по душе.

2

Прошел год, а я нисколько не продвинулась по служебной лестнице. Наша вечная война с Каталиной продолжалась, но уже в открытую. Мы больше не скрывали взаимных чувств. Эта профурсетка неотесанная еще смела со мной не здороваться, она не в состоянии была даже просто сказать «Привет!» по утрам. Если и было что-то, что выводило меня из себя, так это когда со мной не здоровались. Но я терпела. Я только не уставала задавать себе один и тот же вопрос: за что ее еще держат здесь до сих пор, если она не работает, а только мешает?..

Я думала обо всем этом, смакуя праздничный бокал темно-красного вина. Бессмысленная болтовня и пьяные улыбки вокруг вызывали во мне только одно желание: разогнать всех пинками подальше отсюда. У нас был корпоративный рождественский ужин, на котором я умирала со скуки. Справа от меня сидел Хосэ Мануэль, один из наших новых техников, он открывал рот только для того, чтобы засунуть туда очередной кусок мяса. Слева сидел сеньор Медина, у которого в этот момент было отвратительное настроение, просто разлитие желчи, и все потому, что нам пришлось отменить заказ, на который наша компания очень рассчитывала. Напротив меня Хуан Мануэль и Хосэ Мигель заигрывали с девочками из бухгалтерии. Бесполезная Каталина, хоть это меня радовало, сидела на другом конце стола, подальше от моих глаз. Я потягивала винцо, покуривала сигаретку и периодически незаметно поглядывала на часы, не прошло ли уже достаточно времени, чтобы мой уход не показался невежливым, не пора ли уже встать и уйти, но чтобы никто при этом не счел меня невоспитанной.

— Не надо так откровенно поглядывать на часы, не тебе одной не хватает терпения выносить всю эту честную компанию, — вдруг донесся шепот слева.

— Значит, сегодня я не одна. Здравствуйте, сеньор Медина! — заговорщически улыбнулась я.

— Оставь это: «сеньор Медина», зови меня просто Хавьер, а то у меня такое ощущение, будто я на деловых переговорах.

— Сегодня у вас не лучший день, правда?

— Хуже не бывает. Тоска собачья.

— Не расстраивайтесь так, сеньо… Хавьер. Голову даю на отсечение, что к январю немцы снова проявятся и заключат с нами договора на завершающую часть проекта.

Хавьер посмотрел на меня, не скрывая удивления:

— А ты-то откуда знаешь? Мы же только сегодня получили факс, что никакого расширения партнерских отношений не предвидится: ни размещения активов, ни монтажа нашего оборудования. А это значит, что сделка не прошла.

— Дело в том, что я перезванивала секретарше, чтобы она еще раз отправила факс — он не читался, — и мы, ну знаете, как это бывает между нами, девочками, немножко поболтали… Она проговорилась, что они ждут предложения от англичан. Но, в любом случае, англичане отвечают только за начальную стадию проекта, а кто будет доводить работы до конца, они еще и сами не знают. Так что большая доля вероятности, что скоро мы снова им понадобимся.

— Да что ты говоришь, быть такого не может. Вот это новость! А ты уверена?

— Да, сеньор.

— Точно-точно, на сто процентов?

— На двести. По крайней мере, это точно то, что мне сказала немецкая секретарша. Я думаю, что нужно просто расписать их заказ по этапам и на последнем сделать небольшую скидку. Уверена, что эта сделка пройдет нормально.

Лицо Хавьера заметно расслабилось, он повеселел. Моя нога под столом случайно коснулась его ноги, но я решила ее не убирать. Он также не предпринимал никаких попыток отодвинуться, так мы и сидели оба, делая вид, что ничего не заметили.

В полдвенадцатого я еле слышно сказала ему, стараясь не привлечь ничьего внимания:

— Я собираюсь потихоньку.

— Подожди меня на улице, я сейчас тоже ухожу, — процедил он, почти не разжимая губ.

Через пять минут он вышел в назначенное место, туда, где я тайком его поджидала.

— Уф! Наконец-то хоть одна гора с плеч долой. Поедем, угощу тебя стаканчиком чего-нибудь получше?

— Идет. Немного горяченького мне сейчас совсем не помешает, я тут чуть дуба не дала.

— Куда ты хочешь? Паб? Дискотека?

— Нет, мужчина, дискотека — это сейчас не для меня. Меня уже разморило немного. Паб — это идея получше, но они все далеко, надо ехать. Давай сделаем так: поедем в мою сторону и зайдем в первый приличный бар, который нам попадется.

— А где ты живешь?

— В Делисьас, это сразу за Легаспи.

— Хорошо, тогда мы поедем в Хуэртас, а потом я отвезу тебя домой.

В Хуэртасе мы выбрали полупустой ирландский паб. Мы пили ирландский кофе и болтали о всякой ерунде, которая случается на работе каждый день. По дороге ко мне домой мы не сказали друг другу почти ни слова. Салон БМВ был очень комфортабельным, с обогревом. Меня сморило, еще чуть-чуть, и я бы задремала. Хавьер остановил машину напротив моего дома и заглушил мотор. Не знаю, как это вышло, как-то само собой, но мы наклонились друг к другу и поцеловались. Его язык был горячим, мягким и нежным. Мы целовались долго, раз за разом, и все шло как по маслу. Потом Хавьер посмотрел на меня, провел рукой по моей челке и сказал:

— Счастливого Рождества!

— И тебе хорошо провести Рождество. Спасибо, что угостил, — ответила я.

Я вышла из машины и вошла в подъезд, не оглядываясь. Стоя у лифта, я услышала, как завелся мотор, и БМВ поехала своей дорогой…

Все утро я бездумно перекладывала бумаги с места на место, из одного лотка в другой, — в голове у меня гулял ветер. И в то же время я даже подумать боялась о том, что произошло вчера в машине. Я не знала, как мне теперь себя вести. Меня дрожь пробирала при мысли, что я должна буду, как обычно, войти в кабинет Хавьера и взглянуть ему в глаза.

Сегодня я тщательно выбирала, что надеть, поэтому на мне была белая шелковая блузка, немного прозрачная, но с застежками до самого горла. Узкая черная юбка эффектно подчеркивала мой силуэт. На кожаном поясе блестела золотая металлическая пряжка — единственное украшение, которое я себе позволила. Я так нервничала, что через каждые две-три минуты мне хотелось писать. И вот в очередной раз я пошла в туалет. Затем, положив еще один слой помады на губы, чтобы сделать их поярче, и вдохнув как можно глубже, я взяла со стола папку с документами и вошла в его кабинет.

Хавьер разговаривал по телефону и, похоже, был не в духе. Увидев меня, он, не переставая говорить, рукой показал на стул, прямо перед своим столом. Мне понадобилось на удивление мало времени, чтобы взять себя в руки, — всего пара минут. Я открыла папку, чтобы выбрать более важные бумаги и положить их сверху, и села свободнее, закинув ногу на ногу. Я полностью отдавала себе отчет в том, что Хавьер искоса бросает на меня взгляды, и какие. Но я знала отлично, и тут меня не проведешь, что сидя вот так, нога на ногу, я не представляла собой ничего особо привлекательного. Я наклонила голову в направлении его взгляда и увидела, что одна из пуговиц на груди расстегнулась и виден лифчик. Я с самым невинным видом оставила все так, как есть, во-первых, потому, что уже неловко было застегивать пуговицу, а во-вторых, Хавьер не сводил глаз с этого места. Он положил трубку и, как обычно, комментируя мне текущие нерешенные дела, попутно спросил:

— Хочешь, посидим где-нибудь после работы?

— Давай. Где?

— Да как вчера. Тебе там понравилось?

Я сидела на том же месте, что и в Рождество. Хавьер приехал почти сразу. И в знак приветствия быстро поцеловал меня в губы, устраняя все сомнения относительно вчерашнего. Мы снова стали болтать о всяких пустяках, но в его голосе я неожиданно уловила неуверенные нотки. Мы оба чувствовали себя словно виноватыми. Наконец Хавьер первым решился расставить все точки над «и» в этом деликатном вопросе:

— Послушай, по поводу того, что произошло вчера, я ни в коем случае не хочу, чтобы ты считала, что я обыкновенный мышиный жеребчик, который думает только об одном: как лучше пристроить своего скакуна. Правда в том, что ты совсем не такая, как девчонки твоего возраста. У тебя там, внутри, так много настоящего женского, и ты умеешь с этим обращаться. Ты очень привлекательна, ты мне нравишься, не буду этого отрицать, но я не хочу, чтобы ты считала себя обязанной. Если ты чувствуешь, что тебе это не надо, никаких проблем, не беспокойся. Забудем, как будто ничего и не было.

От его слов я вся просто утекла, у меня даже трусы промокли. Вот это речь настоящего мужика. Наконец-то он мне встретился. Неожиданно я поймала себя на мысли, что невольно сравниваю его с отцом. Я ответила ему в самом искреннем и спокойном тоне, хотя мне стоило неимоверных усилий забыть, что передо мной сидит один из руководителей интернациональной компании.

— Хавьер, я бы не осмелилась даже подумать о том, что могу тебе понравиться. Для меня ты великолепный и недостижимый. И будешь таким всегда. Я к этому привыкла. Привыкла к такому раскладу. Сейчас я говорю как на духу, мне льстит уже одно то, что мы с тобой могли бы стать друзьями.

Я говорила, а сама чувствовала, как краснею. Чтобы скрыть смущение и одновременно выгодно подчеркнуть его, я кокетливо опустила взгляд, низко-низко, на свои каблуки. Хавьер таял и млел от этого зрелища. Я чувствовала, как он влюбляется в меня прямо на глазах. Он взял мою руку и по-отечески поцеловал меня в лоб:

— Ты — солнце. Ты такая чистая, такая невинная.

Лед был сломан. Теперь он рассказывал мне о своей личной жизни. О жене, о том, что ему давно уже нечего с ней делить, кроме общей жилплощади. О дочери моего возраста, которая стала хиппи. Он говорил о ней с трудом и горечью в голосе. О пустоте, которая давно поселилась в его сердце, и о том, как многого ему не хватает. Мне хотелось расцеловать его, целовать его долго-долго, хотелось отдать ему всю ту ласку, все тепло сердца, которые дочь может подарить отцу. В свою очередь я рассказала ему о своих родителях, о том, как жила в общежитии, как училась. Когда он спросил, есть ли у меня парень или жених, я почти безотчетно закрыла рот на замок и не промолвила ни словечка ни об Антонио, ни о Карлосе.

Мы, как и в прошлый раз, остановились у подъезда моего дома и так же, как и в прошлый раз, целовались, но на этот раз гораздо дольше. На миг отстранившись, мы посмотрели друг другу в глаза. В воздухе повисла одна из тех пауз, что случаются от немного тягостной неопределенности и минутной нерешительности. Я лихорадочно пыталась вспомнить и подсчитать, когда у меня должны начаться месячные. Получалось, что вот-вот. Искушение затащить его сегодня к себе в постель было просто огромным, но я резко осадила себя.

— Ты не пригласишь меня выпить чего-нибудь?

Его слова все решили за меня.

— Ах да, прости, пожалуйста. Я так туго соображаю! Заходи, конечно, идем.

Мы поднялись, зашли в квартиру, но свет зажигать не стали. Я взяла его за руку и потащила к себе в комнату. К счастью, Эстрелья не появилась на горизонте — спала, наверное. Путь был свободен. Смущаясь, я сняла с него галстук. Он стал покрывать мое лицо поцелуями и раздевать меня. Затем сам аккуратно разделся и уже под простыней начал гладить меня по шее и щекам, а потом целовать. Мы не произнесли ни слова. Без лишних движений он раздвинул мне ноги и вошел в меня. Член у него был короткий, но толстый. Я оказалась немного узкой для него, к тому же у меня так давно ничего не было. Я вздохнула. Мне попался не самый лучший в мире любовник, но сейчас для меня это было неважно. Кончил он очень быстро. Все вместе заняло у нас минут десять, включая время на раздевание и надевание презерватива. Страстей никаких. Чувств никаких. Градус ноль. Он завязал узел на презервативе, чем живо напомнил мне Антонио, и спросил:

— Где ванная?

— Вторая дверь по коридору налево.

— А твоя подружка по квартире меня не застукает?

— Не-ет, — улыбнулась я, — скорее всего, ее нет дома.

Хавьер на цыпочках прокрался в ванную. Я решила воспользоваться его отсутствием, чтобы накинуть на себя что-нибудь, и зажгла свет. У меня по ляжкам текла кровь. Началось.

— А-ах!

Я так переволновалась, что чуть не умерла с перепугу. Мне вдруг стало невыносимо стыдно, и я снова выключила свет. Хавьер вернулся. Он сел на кровать рядом со мной и поцеловал меня. Потом поднял мое лицо за подбородок и пристально посмотрел мне в глаза:

— Ты должна была мне об этом сказать.

— О чем?

— О том, что девственница.

От удивления у меня глаза полезли на лоб. К счастью, в темноте он ничего не заметил. Я подобрала слова и приспособила тон к сложившейся ситуации:

— Ничего страшного не произошло. Всему свое время, тебе не кажется?

— Прошу тебя не надо, — вздохнул он. — Я должен был быть нежнее и ласковее с тобой, должен был позаботиться о тебе. Прости меня! Я должен был подумать об этом.

Да нет, это я должна была подумать об этом. Поскольку за все это недолгое время я не успела продемонстрировать ему ровным счетом ничего из своих постельных возможностей, да еще прибавить сюда мои несчастные месячные как дополнительный фактор, вмешавшийся извне, — в общем, его вывод был вполне логично обоснован. Если сейчас сказать ему правду, то шутка получится слишком злой и глупой. Все равно что он увидел бы свою дочь, хиппи, просящей милостыню. Так что пусть лучше думает, что думает. Я закурила. В квартире воцарилась полная тишина. Он был сконфужен. Чувствовалась его растерянность. И неподдельный испуг. Должно быть, он спрашивал себя, как умудрился оказаться в постели со старой девственницей, ровесницей своей дочери…

3

Хавьер был полностью моим. Он был моим рабом. Я думала об этом не с чувством глубокого внутреннего удовлетворения и женского триумфа, нет, просто констатировала факт. Он подчинялся мне так, словно утратил собственную волю. Все началось в ту самую ночь, когда он вообразил себе, что как-то не так лишил меня девственности. Иногда мне казалось, что у него в душе гремучий коктейль из чувства вины и стыда по отношению ко мне: за то, что стал «первым», и за то, что я ему в дочери годилась, и за то, что продвигал меня по службе, и за то, что превратился со мной в сексуального раба, и за разврат, которым мы занимались. Мы экспериментировали смело, дерзко и нагло. Вся эта порнография сводила его с ума, наполняла адреналином его кровь, напоминала его гормонам, что он еще живой и кое на что способный мужчина. Он снова ощущал себя молодым, как в двадцать лет. Теперь его глаза блестели совсем по-другому, кожа стала более гладкой, натянутой, он излучал бешеную энергию. В офисе мы вели себя сдержанно, как и полагается на работе, думаю, мало кто что-нибудь подозревал. Никаких влюбленных взглядов, никаких уединенных посиделок в его кабинете, никаких звонков по рабочему телефону.

Больше всего ему нравилась любовь «по-французски», в рот. Мне это не составляло никакого труда: во-первых, потому, что член у него был маленький, а во-вторых, потому, что он кончал почти сразу. После этого он часто говорил:

— Я кончен, я больше не мужик. Прости, я ни на что не годен.

— Опять угрызения совести! Да нормальный ты мужик, классный. Ты еще хоть куда! А что тебе надо, бодаться, как бык, всю ночь до утра? А в жизни что, больше делать нечего? Или ты думаешь, что на свете нет более интересных вещей?

Когда я это говорила, он обнимал меня с такой силой, что у меня трещали кости.

— Ты самая лучшая, клянусь тебе. Самая лучшая из всех подруг, которые у меня когда-либо были. И самая лучшая любовница.

Мы с ним говорили, говорили, и казалось, конца и края не будет нашим разговорам. Признаться, у меня никогда прежде не было такого интересного собеседника. Хавьер был и первым мужчиной в моей жизни, к советам которого я стала прислушиваться. Чтобы не потерять его расположения, а также и себе лишний раз доказать, чего я стою, я старалась еще больше выкладываться на работе, по максимуму. А Хавьер не уставал раскрывать мне маленькие секреты руководства и периодически выдавать профессиональные штучки и слабости наших старших. Мои позиции на работе укреплялись день ото дня, они росли, как щупальца у спрута, незаметно для остальных…

Так продолжалось больше полугода, месяцев девять. В очередную пятницу, когда мы ужинали с ним за городом, в одной из деревушек на Сьерре, Хави сказал:

— Да, кстати, чуть не забыл, понедельник — твой последний день в качестве девочки на побегушках. Теперь ты официально работаешь в моем отделе.

Я чуть не подпрыгнула от радости:

— Это правда, Хави? Ты — солнце, я тебя обожаю! А как тебе удалось этого добиться?

— Я здесь ни при чем. Ты добилась всего сама. А в мой отдел ты переходишь потому, что я старый эгоист и собираюсь повесить на тебя гору работы. Надо же кому-то ее разгребать.

В понедельник у меня едва хватило терпения выслушать официальный приказ о моем переводе. Я решила отомстить фукалке Каталине. Час расплаты настал. Когда Каталина узнала о моем повышении, она позеленела от зависти и злобы. Я сварила два кофе и как можно элегантнее плюнула в одну из чашек. Потом подошла к ее столу с чашками в руках и ту, что с плевком, поставила прямо перед ней. При этом самым примирительным тоном сказала:

— Каталина, кто старое помянет, тому глаз вон. Почему бы нам не забыть все эти глупые войны, ведь в них нет никакого смысла. Давай будем хотя бы просто вежливы друг с другом — любезность ни к чему не обязывает.

Каталина потеряла дар речи. Я села на свое место и стала с неподдельным умилением наблюдать за тем, как она, и глазом не моргнув, попивает плеванный кофеек маленькими глоточками. Господи, надо же быть такой невнимательной! Я подумала, что никогда в жизни больше не буду пить кофе, приготовленный Каталиной. Вечером я перебралась на новое место и перетащила все свои рабочие принадлежности в новый уголок. В полшестого Хави вызвал меня к себе в кабинет и стал посвящать в новые обязанности. Когда мы наконец оторвали головы от документов, на часах было девять.

Я была возбуждена, как никогда. Моя новая должность только способствовала этому. Я хотела заняться любовью немедленно. Потянув Хави за галстук, я затащила его в свой бывший кабинет, села на стол Каталины, притянула его к себе вплотную и прошептала ему на ухо:

— Я хочу сделать это прямо здесь и сейчас!

Хави как с цепи сорвался. Он с такой силой вцепился мне в грудь, что чуть лифчик не порвал. Я обхватила его ногами за бедра. Он запустил руку мне под юбку.

— Я их порву, — просипел он, имея в виду колготки.

Это завело меня еще больше.

— Давай же рви! Только быстро! Быстро!

Все произошло молниеносно, и через пару минут с блаженными улыбками на лицах мы уже смотрели друг на друга, как два нашкодивших ребенка. Я легла на стол и подняла сначала одну, потом другую ногу, чтобы оценить объем ущерба, причиненного рабочему месту Каталины.

Хавьер застегивал и поправлял ремень:

— В следующий раз, когда захочешь устроить мне такой вечер, предупреди заранее, я успею хотя бы завещание составить. Если так дальше будет продолжаться, то мне недалеко и до могилы! Завтра я куплю тебе новые колготки.

Затем он помог мне подняться, и пока мы приводили друг друга в порядок, между очередными взрывами хохота я рассказала ему про свой плевок в кофе Каталины. Хави, еле сдерживаясь, чтобы не прыснуть со смеху, сделал вид, что устраивает мне нагоняй:

— Какая же ты все-таки стерва! Ну-ка признавайся — сколько раз ты плевала в мой кофе?!

— Ни разу, клянусь. Я только яд тебе подсыпала, иногда…

Через пару дней в ящике своего стола я нашла пакет из «Английского двора» с черными чулками и поясом такого же цвета. Не трудно было догадаться, кто сделал мне этот царский подарок, потому что Дед Мороз никогда не приходит раньше условленного срока. Обеденный перерыв я посвятила примерке новых атрибутов своей неотразимости. Не забыла и снять трусы. Сегодня мы обедали всем отделом. Я вся горела от желания, сейчас бы я и айсберг растопила. Волосики у меня на лобке встали дыбом и приятно щекотали ляжки. Я просто утекала. В конце дня я, как всегда, осталась наедине с Хави привести в порядок документы и закончить срочные дела, но цифры и буквы плыли у меня перед глазами, все сливалось, я ничего не видела, кроме поз из нашей с Хави камасутры.

— Что с тобой сегодня?

Не говоря ни слова, я взяла его руку, положила к себе на колени и начала поднимать все выше и выше, одновременно раздвигая ноги. Хави включился в игру. Я заметила, что его дыхание стало учащенным. Сделав открытие, он воскликнул:

— О, нет! Это невозможно, как ты хороша!

Мы снова закончили свои дела на рабочем столе Каталины. Только на этот раз благодаря необычайному возбуждению Хави превзошел все мои ожидания, он был просто зверь. Первый раз за все время нашего знакомства я тоже кончила.

Мы ужинали в роскошном дорогущем ресторане, в утонченной обстановке с цветами и свечами. Мы чувствовали себя по-настоящему влюбленными в этот романтический вечер, и официанты не переставали осыпать нас любезностями.

4

Как все меняется в жизни! Всего пару лет назад со мной всерьез никто и разговаривать не хотел, а теперь они, эти фирмы, сами присылали мне предложения поработать у них. Раз в месяц приличная вакансия приходила обязательно. И от наших клиентов, и от конкурентов. Не буду врать: это льстило моему самолюбию.

Наши отношения с Хави продолжались, но эта связь начинала меня тяготить. Она требовала от меня все новых и новых вложений, а я, устала. С каждым разом Хави привязывался ко мне все больше, и я чувствовала, что мне уже не хватает воздуха и личного пространства. Но я по-прежнему слишком восхищалась им, чтобы причинить вред. Иногда доходило до того, что я начинала жалеть, что поставила себя в такую безвыходную ситуацию. Это напоминало мне мои отношения с Антонио. Только с Антонио, по крайней мере, мы были на равных. А Хави сделал для меня немало хорошего, и к тому же мы продолжали работать вместе. Поэтому в конце концов я пришла к самому здравому решению: поменять работу, а заодно и самым выгодным образом расставить все точки над «и». Итак, я приняла самое заманчивое предложение, отказаться от которого было бы верхом глупости. Все было бы идеально, если бы это не оказались наши самые серьезные конкуренты, которых Хави просто ненавидел. Но, честно говоря, он был неправ, в компании самой по себе не было ничего плохого. И вообще, мне порой казалось, что он слишком близко к сердцу принимает рабочие дела. Так нельзя.

Когда наконец подписанный контракт был у меня на руках, я позвонила в «Виридиану», один из самых дорогих и изысканных ресторанов Мадрида, и зарезервировала там столик на двоих.

— И зачем ты меня притащила в это отстойное местечко? Уж не замуж ли собралась ненароком? — спросил меня Хави, когда мы садились за стол.

— Да нет же, перестань, ради бога. Просто у меня в жизни очередные перемены, надеюсь, что к лучшему. И я хотела отметить это с тобой.

Хави отдал инициативу в мои руки и предоставил мне вести беседу, как будто подозревал что-то неладное.

— Я поменяла квартиру, буду переезжать. Она малюсенькая, очень миленькая, на Артуро Сорья, уже с обстановкой, недавно отделанная, с изюминкой. Она обойдется мне в целое состояние, но Легаспи я уже сыта по горло.

К счастью, Хави не сказал: «Как здорово мы отметим это событие. Наконец-то мы будем вдвоем!» Он не сказал вообще ничего. Тишина становилась тягостной, и было в ней даже что-то угрожающее.

— Это все, что ты хотела мне сказать? — спросил он вдруг неожиданно строго.

— Нет, не все. Через две недели я ухожу на другую работу. — Покончив с самым трудным, я закурила. — Ты не хочешь спросить меня, куда я ухожу?

— Я знаю. Сорока на хвосте принесла. Пару дней назад. Я был уверен, что ты откажешься.

— Хави, я знала, что ты будешь не в восторге от этой новости, но это всего лишь работа. Не принимай это так близко к сердцу. Просто мне сделали выгодное предложение. С другой стороны, я думаю, для нас тоже будет лучше, если какое-то время мы не будем видеться так часто. Пока я молода, как раз самое время пользоваться возможностями, которые сама жизнь мне предоставляет.

— Ты права. Я просто старый эгоист. Как в личном, так и в профессиональном плане. Я давно так никем не дорожил, как тобой. Ты единственная, к кому я так привязался за многие и многие годы. Мне будет нелегко потерять тебя.

— Но ты не теряешь меня. Ведь мы останемся друзьями, нас столько связывает, нам с тобой есть что вспомнить… Глупо было бы перечеркнуть все это одним махом.

— Пожалуйста, не стоит. Давай будем реалистами. Ты же знаешь, у меня нет привычки спать с конкурентами.

Это было сказано весьма прохладным тоном. И очень отстраненно. Между нами появилась дистанция. Я попыталась понять его и миролюбиво продолжила:

— Хорошо, если ты не хочешь больше спать со мной, мы можем просто встречаться время от времени за стаканчиком хорошего вина.

— Заметь, это ты сказала, не я.

Этими словами он ясно дал понять, что дальше продолжать разговор не имеет смысла. Никто из нас фактически не притронулся к еде, и, расплачиваясь, я старалась, как могла, оправдаться в глазах метрдотеля, который рассчитал нас с нескрываемым разочарованием. У дверей ресторана Хавьер механически чмокнул меня в щеку на прощание и быстро пожал руку:

— Мне пора.

Я осталась стоять на пороге, глядя, как он удаляется, и тайно надеясь, что вот сейчас он обернется, улыбнется мне, скажет, что пошутил, и между нами все снова будет по-старому. Тени от ветвей плясали на складках его плаща. Он шел, положив руки в карманы, немного ссутулившись, опустив голову и глядя на тротуар, себе под ноги. С каждым шагом он все больше удалялся в тоскливую темноту. Он уходил от меня: из моего сердца и из моей жизни.