Женщина на грани...

1

В Мадриде начались кошачьи свадьбы. Под окнами орали мартовские коты. Город медленно приходил в себя после зимней спячки. Природа очнулась от летаргического сна, и голые ветви деревьев, на которые грустно было смотреть, покрылись трогательными зелеными почками. Прохожие стали улыбаться все чаще, их лица наполнились радостью. Улицы украсились стайками нарядной молодежи, и шум первых мотоциклов по-весеннему вспугивал ночную тишину. Женщины, расцветающие вместе с первой зеленью, все, как одна, превратились в отъявленных соблазнительниц, со странным диковатым блеском в глазах, с губами, словно требующими поцелуев.

Я вела спокойную и размеренную жизнь. Точнее, слишком спокойную и слишком размеренную. Время от времени мы с Эстрельей выбирались в какой-нибудь ночной бар на Маласанье, откуда я выползала только ранним утром, с тяжелой от алкоголя и сигаретного дыма головой и со значительно облегченным бумажником. Не знаю, не то с непривычки, не то потому, что мои двадцать пять лет уже были не за горами, мне становилось все труднее восстанавливаться после подобных мероприятий. Теперь я с ностальгией вспоминала о тех золотых рассветах, когда после бурных ночей, глазу не сомкнув, я выходила с утра на работу как ни в чем не бывало, незамутненная, как стеклышко, и цветущая, как майская роза.

В моей нынешней жизни не было и тени чего-либо мужского, за тем редким исключением, когда в дежурном баре мне случалось познакомиться с очередным узколобым экземпляром, настолько ограниченным, что он неспособен был и двух слов связать в трехминутную беседу, поэтому уже на четвертой мне хотелось зевать, и я умирала со скуки. В подобных случаях роман обычно длился недолго и заканчивался кратким адьос[7], после которого я выразительно захлопывала дверцу такси, и все надежды очередного экземпляра на бесплатный секс и завтрак в придачу улетучивались безвозвратно. Мать с отцом начали всерьез беспокоиться обо мне, и теперь всякий раз, когда мы виделись, в мой адрес летели шпильки — скрытые или открытые насмешки касательно моего вероятного или возможного замужества. Родители не могли понять, как это так, у девушки, абсолютно нормальной и из хорошей семьи, до сих пор нет никакого серьезного жениха из серии один раз и на всю оставшуюся жизнь, да и ни разу в жизни еще не было. И не только жениха, но даже мало-мальски постоянного ухажера. Если честно, я и сама этого объяснить не могла. И если все-таки объясняла, то с большим трудом.

Было воскресенье, и я, как с некоторых пор у нас повелось, собиралась обедать у родителей. Я надела джинсы и просторную блузку, взяла из холодильника последнюю бутылку вина и приехала к ним как раз в нужный момент, когда все уже было готово и накрыто на стол. Мать, как всегда, выглядела безупречно, просто сказка какая-то. По субботам она ходила в салон, и кожа у нее прямо благоухала, бархатистая, такая ухоженная. На ней была кофточка по последнему слову моды, а по качеству тянула тысяч на двадцать серебром. Мы расселись без всяких церемоний и принялись за еду.

После десерта мать завела свою любимую песню, иначе говоря: «Моя дочь и ее мужчины». При этом она имела в виду все мужское население планеты или всю мужскую половину человечества.

— Дочка, ты нам с папой ничего не хочешь рассказать?

— Учитывая, что с прошлого разговора прошла всего неделя, ничего. Ситуация не сильно эволюционировала.

— Нет, я решительно не понимаю, в чем тут дело. Ты не уродина, не инвалид, у тебя прекрасная работа. Ты в курсе всего. Бываешь везде. Ты умна. Каждый день по работе встречаешься и знакомишься с новыми людьми. Господи благой и милосердный! Ну как тебе удается не подцепить хоть какого-нибудь мужичонку?

— Значит, нет подходящих, — сухо возразила я, уже понимая, как содержательно пройдет для меня предстоящий вечер.

— Что значит нет? Дочка, послушай, твоя мама даст тебе мудрый совет, и послушай хорошенько, потому что мама плохого не посоветует. Надо просто схватить, что само в руки идет — первого попавшегося мужчину, и дело с концом. Дочка, мужчины — они все одинаковые. Единственное, что отличает одного от другого, это размер кошелька. И если ты сейчас не присмотришь себе кого-нибудь, то, подумай серьезно, времени на все про все тебе останется уже совсем немного, каких-нибудь пара-тройка годиков, которые пролетят так быстро, что ты и глазом не успеешь моргнуть. А время не ждет, тебе уже не восемнадцать, и ты не можешь успокаивать себя тем, что у тебя вся жизнь впереди.

Последняя фраза была сказана настолько душевно, что я почувствовала себя словно на своем сто тринадцатом дне рождения, не меньше.

— Мама, не начинай опять, прошу тебя. Не наседай. Я еще не старая рухлядь вроде тебя, мне до этого далеко. Я не понимаю, чего ты добиваешься? Чтобы я вышла замуж только ради того, чтобы выйти замуж? А потом развелась через три месяца и всю оставшуюся жизнь жила, как душевнобольной инвалид, на пенсию, которую мне будет выплачивать бывший муж? Что я, по-твоему, должна сделать? Да, все мои подруги и знакомые уже замужем, и многие давно. Но где я тебе его возьму, этого единственного мужчину? На улице? Или, может, на дискотеке? Случайные встречи в самолете с молодыми красивыми миллионерами случаются только в американском кино.

— Никогда не знаешь, за каким поворотом тебя поджидает счастье. Просто ты должна быть всегда к нему готова и в отличной форме. У настоящей женщины всегда должно быть все в порядке. А теперь посмотри на себя, как ты выглядишь, что за вид! Если бы я была мужчиной, я бы не обратила на тебя внимания даже шутки ради. Ты, как вечная Золушка и свинарка, вместе взятые, — хиппи, одним словом. Не понимаю, зачем зарабатывать такие деньги, если не знаешь, на что их потратить, и к чему вся эта хваленая самостоятельность? Чтобы так опуститься и превратиться в совершенно бесполое существо? С тобой говорить — себя не уважать. — Мать стряпала на ходу свой бесконечный и никому не нужный монолог.

Я попыталась представить себя Золушкой в стиле хиппи, но у меня ничего не получилось, и это окончательно вывело меня из себя.

— Мам, может, уже хватит на сегодня? Я ношу каблуки всю неделю, не снимая, у меня уже мозоли до костей! Так, может, все-таки я имею право надеть джинсы хотя бы раз в неделю в свой единственный выходной? Тем более что они мне идут, в отличие от некоторых.

Наконец отец, спокойненько, не торопясь, дожевав последний кусок торта, счел возможным внести свой вклад в жаркую беседу. Украсить ее своей ягодкой.

— Дочка, ты пойми, ты теперь уже в таком возрасте, когда пора бы приглядеть себе какого-нибудь молодящегося вдовца, и желательно без детей.

Эта фраза была лишней, она подействовала на меня, как удар ниже пояса. У меня пропал последний аппетит. Я отодвинула недоеденный десерт, положила вилку на тарелку и потянулась за салфеткой. С меня хватит.

— Вот ты мне его и пригляди. Обещаю, как только ты его найдешь, так сразу. Я выйду замуж в тот же день. Вы что, всерьез думаете, что мне это нравится: уже столько лет торчать одной, как последней дуре? Что я могу сделать, если у меня его нет, этого вашего прекрасного мужчины? Я их что, рисую, этих мужиков? По правде говоря, меня коробит от ваших безумных выступлений. А сегодня так просто трясет.

Я ушла в гостиную и растянулась на диване перед телевизором. Родители последовали за мной, как побитые собаки, с виноватыми лицами, и кофе мы допивали в звенящей тишине. Через полчаса мать не выдержала и начала примирительно:

— Дочка, ты помнишь сына сеньора Кончи?

— Помню. И что?

— Ну, он был в отпуске в Таиланде.

— И что с того?

— Ну, и привез себе оттуда какие-то новые компьютерные игры.

— И что с того?

— Ну, и теперь никак не может в них разобраться. Может, ты поможешь ему перевести инструкцию?

В первый момент я даже не уловила как следует смысл ее слов, но, когда до меня дошло, я взорвалась:

— Мам, ты что, да надо мной люди смеяться будут! Ты меня за кого держишь, совсем за пустое место? Я китайский не учила. Пусть эта бестолочь выкручивается как хочет. Раз у него хватило ума купить себе такую дурь, разберется, что с ней делать. Я ему не словарь говорящий.

— Успокойся, остынь-остынь, не заводись, пожалуйста. Во-первых, все инструкции сейчас пишут по-английски. Во-вторых, объяснишь ему в двух словах, в чем там дело, много времени это у тебя не отнимет. Мальчик просто хочет пригласить тебя на ужин.

А вот это я уже понимала отлично. С этого и надо было начинать. Матушка решила устроить мне свидание, позаботиться о своей бедной девочке. Сводня несчастная. Не стоило труда спорить с ней, это было абсолютно бессмысленно, лишь зря время терять и здоровье. Я только процедила сквозь зубы:

— Хорошо, ладно. Где и когда?

Мать тут же, без запинки, продиктовала мне адрес кафе и время встречи. Естественно, сразу выяснилось, что это сегодня. Это еще раз подтвердило мои подозрения по поводу того, что вся эта случайная встреча вовсе не случайна, а хорошо спланирована заранее.

Нельзя сказать, что я вложила все свое сердце и душу, выбирая наряд и наводя марафет. Я надела самые ходовые юбочку с кофточкой, ни в коем случае не лучшие в моем гардеробе, и с видом покинутой старой девы направила свои стопы к «Захара» на Гран Виа. Я ни секунды не сомневалась, что кафетерий — это только банальная прелюдия к пошлейшей и вульгарнейшей ночи, которая ждала меня впереди. Я имела в виду времяпрепровождение. И действительно, китайский ресторан, в который мы отправились, был такой же пошлый, как сам Флоренсьо, Флоренсито. А Флоренсито, Цветочек, оказался такой же пошляк, как и его приторное имя. В двух словах: вечер прошел чудесно — я просто разрывалась между отвратительной едой и скучнейшим молодым человеком.

По мере возможности я нашла утешение в вине, и, надо признаться, после третьего бокала, как это обычно и бывает, ночь стала казаться мне вполне сносной. У парня были заморочки на каждом шагу, он комплексовал от всего подряд. Ему было так страшно находиться с женщиной наедине, что, рассказывая свои глупости, он все время нервно разглаживал салфетку, а потом тянул ее за края. Я сидела с выражением неподдельного интереса на лице к каждому его слову. Между глотками вина я думала о том, что Цветочек, вне всякого сомнения, еще девственник. И еще облегчает себя в ванной перед вырезанными из какого-нибудь прошлогоднего «Плейбоя» фотографиями.

Нам принесли счет, и Цветочек стал неприлично долго копаться в своем кошельке дрожащими ручонками. Я хоть и с пьяной головой, но быстро разобралась, что мальчишке не хватает всего каких-нибудь двадцати дуро[8]. У меня на душе стало так невыносимо противно и тяжело, что я решила быть великодушной и пригласила его выпить по последней. Я угощала. Сама не знаю теперь, зачем я сделала эту глупость. Может, потому, что к тому времени я так накачалась, что стаканом больше, стаканом меньше роли уже не играло, а может, потому, что, как ни крути, эта ночь все равно пошла коту под хвост.

Я привела его в хороший гавайский бар, где воздух пропах сигарным дымом и сладко-пряными восточными ароматами кофе, специй и духов. Пара коктейлей «тещин язык» — и меня умотало окончательно. За все это время мы с Цветочком не перекинулись и парой слов, каждый то ловил что-то соломинкой в бокале, то тихо посасывал через нее. При этом мы оба честно, но безуспешно старались изобрести какую-нибудь хоть сколько-нибудь общую тему для разговора. Мы оба ясно отдавали себе отчет в том, что это наше первое и последнее свидание, потому что ни я не была королевой его снов, ни он моим кумиром. При всем этом мы взаимно старались сохранять видимость хороших отношений, чтобы не обидеть и не расстроить наших родителей. Пресловутая инструкция к видеоиграм, из-за которой весь сыр-бор разгорелся, так весь вечер и провисела в пластиковом пакете на спинке его стула.

Цветочек доставил меня домой во втором часу. И очень вовремя, потому что ноги у меня подкашивались, а голова была как свинцом налита. Я скинула туфли и, отправив их броском в угол, с облегчением избавилась от одежды. Я тут же уснула и во сне думала о том, какие тяжелые все-таки дни эти понедельники и как я их ненавижу. И еще о том, что моя матушка сейчас должна быть в отчаянии из-за того, что устроила мне свидание с этим мальчиком, настолько перепуганным, что оно провалилось.

2

Наступил понедельник и принес с собой похмелье. Жуткое. Какое обычно бывает от дешевого алкоголя. Я еле встала, каждое движение стоило мне нечеловеческих усилий. Голова казалось раздутой, как накачанный мяч, полный молоточков, которые постоянно стучали там, внутри. Глаза вылезали из орбит. А во рту был такой привкус, будто я за ночь пережевала солдатские носки всей испанской армии. Каждую минуту я кляла свою чудовищную глупость и торжественно клялась, что пить больше не буду никогда, ни капли в рот не возьму. Передо мной стояла пепельница, полная окурков, и лишь от одного запаха табака меня начинало тошнить.

И ко всему прочему настроение было препоганое. Потому что утром я обнаружила, что у меня пропал бумажник с пластиковыми картами. Я была совершенно не в состоянии вспомнить, где его оставила. Единственное, что припоминалось, — последний раз за выпивку расплачивалась я. Деньги меня совершенно не волновали, но там были права, паспорт и страховка. Тот факт, что Цветик не перезвонил мне, указывал на то, что я забыла бумажник не у него в машине. Трезво оценив и взвесив свои возможности на сегодня, я отложила решение данной проблемы на следующий день. Тогда у меня и самочувствие будет получше, понормальней. А сегодня последние капли своих драгоценных сил я решила потратить на выполнение текущих дел на работе, которая казалась мне тяжелой и невыполнимой, как никогда…

Открыв дверь квартиры, с неимоверными усилиями я еле доползла до дивана, из последних сил рванула с себя юбку, рухнула на мягкое сиденье и подумала, какое же это счастье оказаться наконец дома. И тут в мой измученный мозг, словно визг циркулярной пилы, проник телефонный звонок.

— Говорите.

— Как головка себя чувствует с похмелья? — раздался голос незнакомого мужчины, приятный, но довольно бесцеремонный.

— Более или менее, — машинально ответила я. — А кто говорит? — Я пыталась вспомнить, кто мог знать о моем похмелье.

— Тебе его, наверное, целый день не хватало, я угадал? — продолжил мужчина, не обращая внимания на мой вопрос.

— Кого? — спросила я, уже окончательно ничего не понимая.

Мне стало не по себе, подумалось, а вдруг это маньяк какой-нибудь. Я запаниковала и чуть не бросила трубку.

— Кошелек, шалава. Ты забыла его вчера в гавайском баре. Скажи спасибо, что я нашел его на вашем столике.

Я тут же успокоилась и попыталась говорить более любезным тоном:

— Елки-палки! Как приятно, что свет не без добрых людей. Я уже и не знала, что делать. По правде говоря, не представляю, как и благодарить тебя.

— Проще простого. Пригласить на стаканчик-другой, после того как мы пересечемся. Завтра я выходной. Давай в семь. Что скажешь?

При таких печальных обстоятельствах выбирать не приходилось, вот я и согласилась с ходу на предложение незнакомого официанта.

— Отлично. Забито. Где встречаемся?

— В «Небраске» на Гран Виа.

— В какой именно? Их там две.

— Напротив телефонной станции. Меня зовут Армандо. Я сам тебя найду. Такую красивую телочку не сразу забудешь, — отвесил он комплимент, и в трубке раздались гудки.

Я положила трубку с уже давно забытым ощущением. Я чувствовала приятное возбуждение — моему самолюбию слегка польстили. Давненько меня не находили привлекательной. Ради такого дела не жалко было выбросить пару часов на ветер, чтобы пропустить стаканчик-другой с прекрасным незнакомцем, которому я так понравилась. В конце концов, он позвонил мне просто для того, чтобы вернуть бумажник. Сделал благое дело человек, так чего же его еще и осуждать.

На следующий день я возвращалась домой чуть ли не бегом. У меня был только час, чтобы переодеться и вовремя приехать в «Небраску». Врубив на полную катушку кассету с Тиной Тернер, я со всего размаху запустила туфли в свой излюбленный угол, на ходу расстегнула блузку и швырнула ее на диван. Скорее в ванную. Вода в душе была горячей и обжигала. Вытирая полотенцем спину, я лихорадочно соображала, что бы мне такое напялить хорошее в честь сегодняшнего вечера. Погода на улице стояла великолепная, там скорее было лето, чем весна. Мне хотелось выглядеть привлекательной и в то же время не слишком недоступной. Значит, голос в пользу чего-нибудь спокойного, молодежного и стройнящего. Фен шумел, как двигатель реактивного самолета. Я решила собрать волосы в хвост на макушке. С челкой и хвостом мне не дать больше пятнадцати лет. Я надела оранжевую блузку и короткую черную юбку. К ним черные колготки и черные лодочки на каблуке. Нашла в старой косметичке оранжевую помаду. И, глядя в зеркало, принялась оценивать результат. На меня смотрела девица, как из подростковых комиксов, с зазывными губами и выпирающей пухлой грудью, крашеная дура, поигрывающая бедрами и задницей.

Шалава, одним словом. Незнакомец был прав. Дешевая малолетка, вышедшая на панель. А мне шло. Жаль, что так нельзя было отправиться ни в одно приличное место. К сожалению, у меня уже не оставалось времени насладиться своим новым образом. Я выскочила из дому вприпрыжку и уселась в первое попавшееся такси.

Когда он явился, я уже докуривала вторую сигарету. Это был один из тех мужиков, что сотнями ходят по улицам, никогда не обращая на себя внимания. Взгляду не за что было зацепиться. Среднего роста, глаза ничего особенного, губы ничего особенного, волосы самые обыкновенные. Он выглядел абсолютно настолько, насколько что-то из себя представлял. И выдавал себя абсолютно за того, кем и был. Короче, ничего примечательного. Он сразу протянул мне бумажник и проронил:

— Привет! А вот и он. Выглядишь клево, лучше, чем в прошлый раз.

— Спасибо, — ответила я скромно, не уточняя, благодарность это за бумажник или за комплимент. — Что будешь?

— Виски-кола.

Заказав, что требуется, я судорожно принялась шарить по всем углам своего мозга, о чем бы с ним поболтать. Начнем просто, чтобы начать.

— Так ты сегодня не работаешь?

— He-а. Шатаюсь по городу. Навестил пару подружек. Завтра опять за поднос. А как твоя голова?

— Все в порядке. Я хорошо выспалась и теперь как новенькая.

— С кем это ты выспалась? С тем самым вчерашним тихим уродиком?

Это замечание было уже откровенно неприличным, но я ответила без лишних эмоций:

— Нет. Как бы не так. Это просто мой знакомый. Правильнее будет сказать, сын лучшей подруги моей матери.

Закончив, я почувствовала себя задетой. Причем из-за своих же собственных слов. Какого хрена я объясняю такие вещи совершенно незнакомому мужику, ни имени которого не знаю, ни кто он такой.

— Ты где работаешь сама-то? Судя по одежке, ты срываешь неплохой куш.

— Твоими бы устами да мед пить. Я просто секретарша. Обычная секретарша, — произнесла я скромненько, не вдаваясь в подробности, потому что на самом деле терпеть не могла, когда вот так вот, с порога, без всяких церемоний, на второй минуте разговора начинали лезть в мою личную жизнь, как говорится, не переобувшись.

Взяв себя в руки, я сменила тему. Через час мне было известно, что мой новый знакомый увлекается мотоциклами и все свободное время ремонтирует своего железного коня, что живет он в одной квартире со своей старшей сестрой, которая замужем, что работает барменом, просто чтобы как-то сводить концы с концами, а на самом деле хотел бы быть гитаристом в панк-группе… Итог был таков: у нас много общего. Мы могли бы часами говорить о погоде и природе.

Я заплатила по счету, и на выходе он вдруг самым невинным тоном предложил:

— Слушай, поедем со мной на вечеринку. У меня тут одни знакомые кое-чего отмечают. Это недалеко, пара шагов отсюда, в Новисьядо.

— Нет, спасибо. Правда, спасибо, это очень мило с твоей стороны, но мне завтра вставать ни свет ни заря. Надо как следует отдохнуть перед работой. Я домой.

— Да ладно тебе, детка. Не будь занудой. Сейчас только половина девятого. Вечер только начался. До ночи еще целая вечность. Пойдем посмотрим, что там творится, и, если тебе не понравится, уйдешь на все четыре стороны. Никто тебя держать не будет. Мне тоже неохота не спать всю ночь. Заглянем, выпьем по стаканчику, посидим часок — и по домам. Просто там будет группа, которую я давно хотел послушать. Все чисто. Заметано? Пжалста!

Мне совсем не улыбалось куда-то идти и общаться с какими-то незнакомыми людьми, но часом меньше, часом больше, в этом он был прав, никакого значения уже не имело, и я сдалась:

— Ладно, пошли.

Такси остановилось возле старинного дома на одной из узких улочек Новисьядо. Он достал ключи и открыл входную дверь. На мой вопросительный взгляд он быстро пояснил:

— Это мои близкие, очень близкие друзья, мы доверяем друг другу, поэтому у меня есть ключи.

Мы поднялись по деревянной лестнице на третий этаж. С улицы было совсем не слышно типичного развеселого гула вечеринки. Он открыл дверь, и мы вошли. В квартире не было никого. Гостиная была похожа на свинарник: стол застелен засаленными газетами и усыпан хлебными крошками, плитка, которой был выложен пол, местами разбита в осколки. В углу, вплотную к стене, стояла кровать с коричневым одеялом. Подушка была заляпана кетчупом. Вонь стояла невыносимая: запах плесени и нечистот. Машинально я подошла к окну, чтобы распахнуть его. Желтоватая лампочка едва освещала весь этот беспорядок. Ни дать ни взять, бандитский притон. Чутье подсказывало, что все это добром не кончится. Я повернулась к Армандо и сказала:

— Послушай, мне кажется, это не самая удачная твоя идея. Короче, мне все это не нравится, я ухожу.

— И думать забудь. Мы уже пришли, детка. Расслабься. Не обращай внимания на беспорядок. Сама же знаешь, что такое богемная жизнь.

В его поведении появилось что-то, пришедшееся мне совсем не по вкусу. Как будто скрывая свои настоящие намерения, он сосредоточенно впился глазами в стену, избегая встречаться со мной взглядом. Я оттолкнулась от подоконника, на который опиралась, и решительно шагнула в сторону двери, которая вела в прихожую:

— Не знаю и знать не хочу. Ты оставайся, а я пошла.

В два прыжка он очутился передо мной и загородил дверной проем, перекрыв путь к отступлению.

— Увы и ах! Не торопись, куколка! Знаешь, как весело мы проведем с тобой время. Развлечемся на славу.

С этими словами он запер дверь на ключ и сунул его к себе в карман. Все это произошло так быстро, что я не успела опомниться и среагировать надлежащим образом.

— Слушай, парень, ты сам-то хоть понимаешь, что сейчас делаешь. Лучше выпусти-ка меня отсюда по-хорошему. Открывай дверь! И брось эти глупые речи, мне скучно тебя слушать!

Он даже не стал терять время на то, чтобы со мной спорить, а сгреб меня в охапку и потащил обратно. Когда он скинул с моего плеча дамскую сумочку, я заорала:

— Ты что делаешь, придурок?! Ты что себе позволяешь?!

Я попыталась освободиться, но он стиснул меня своими стальными руками, и я почувствовала, как его мускулы напряглись и затвердели. Вот те на!

— Спокойно, детка. Все в порядке. Все будет хорошо. Я же сказал, мы отлично проведем время, все будет чики-пуки, я да ты, да мы с тобой.

Все происходило, как в дурном сне. Я ни на одну секунду не могла заставить себя поверить, что все это правда и происходит сейчас со мной. В душе я умирала от страха, настоящего, животного страха, и в то же время судорожно пыталась придумать, что и как ему сказать, чтобы хоть как-то его урезонить, отвлечь, сбить с толку, чтобы ослабить его хватку.

— Ну ладно-ладно, пошутили, и хватит. Шутки в сторону. Давай обойдемся без глупостей. Выпили, посидели, поболтали. Что еще надо? Какая тебя собака укусила? Дай мне, пожалуйста, пройти, пообщаемся с тобой в другой раз, если хочешь, только по-нормальному и в спокойной обстановке.

Господи, только бы этот придурок ненормальный отпустил меня сейчас, и мы с ним больше никогда в жизни не увидимся. Ни за какие коврижки. Но он, к несчастью, оказался не таким идиотом, чтобы купиться на все эти сказочки. Он не обратил на мои слова никакого внимания. Этот подонок рванул меня за волосы, прямо за хвост, и, не разжимая своих грязных когтей, стал целовать меня. Это было тошнотворно до судорог. Его двухдневная щетина скребла мне щеки, когда я пыталась увернуться. Его рот был хуже помойки, слюна воняла луком и виски. Чем настойчивее я старалась отстраниться от его слюнявых губ, тем крепче он держал меня за волосы.

— Да тише ты, не дергайся, шалава! Только не надо говорить, что тебе не нравится. Да я знаю, ты от этого тащишься! Тебя ничего так не возбуждает…

Почувствовав, что силы меня покидают, я начала почти умолять его, чуть не плача:

— Оставь меня! Мне больно, слышишь, больно! Ты же не хочешь меня изнасиловать! Я ничего не хочу, клянусь тебе. Я просто хочу домой!

Он заткнул мой рот своим и сильно укусил за губу, до крови. Ее соленый вкус внезапно привел меня в ярость. Прежде всего я злилась на себя саму, потому что оказалась настолько безмозглой, чтобы притащиться сюда вслед за этим похотливым подонком, за этой сволочью развратной, за этим извращенцем!

И тут вдруг мне стало страшно не на шутку. Я испытала такой страх, от которого накладывают полные штаны. То, что меня сейчас будут насиловать, уже стало для меня как бы свершившимся фактом. Единственное, о чем я теперь горячо и неподдельно молила бога, чтобы этот извращенец не сделал мне ничего больше, чтобы он меня не пытал и не мучил. Перед моим мысленным взором появилось мое собственное тело, лежащее на этой постели, труп, по которому ползали гусеницы и черви. От этого видения мне стало еще хуже.

Он расстегнул мою блузку одним рывком, и отлетевшие пуговицы покатились по полу. Я не сопротивлялась, я была скована страхом, мне казалось, что, если я начну дергаться, он сделает со мной что-нибудь похуже. Вдруг неожиданно мой мозг сам собой пришел в порядок и начал быстро просчитывать возможность за возможностью. Убежать прямо сейчас, вырваться… Ноль возможностей. Дверь заперта, ключ в кармане его джинсов. Есть ли у него соседи и дома ли они сейчас? Да, но соседи в таких случаях всегда ведут себя одинаково, к сожалению. Они ничего не предпримут. Надежды, что, если я закричу, кто-то придет на помощь, не было даже смутной. А между тем один бог знал, чем все это кончится и что со мной на самом деле теперь произойдет. А он — подонок, это ясно, сильный, как псих, это понятно. В любом случае у меня не хватило бы смелости с ним бороться. Моя жизнь была мне слишком дорога. Он находился в состоянии аффекта, и, если бы двинул меня как следует, чтобы я заткнулась, одного удара могло оказаться достаточно. Мне было невыносимо стыдно за свой страх, но желание выжить почему-то брало верх, и надежда выкрутиться из этой переделки не покидала меня. Я подвела итог и начала молиться про себя. Пока суть да дело, он сорвал с меня лифчик и повалил на кровать. Я позволила ему раздеть себя, и в мертвой тишине, где слышно было только его сопение, он продолжил свою грязную работу. Он был так поглощен ею, что, казалось, вообще не обращал внимания на мое присутствие или отсутствие, в смысле соучастие или сопротивление… Может, его правда только это и интересовало? Может, мне повезло, он покончит со всем этим и просто отрубится? С себя он только приспустил джинсы и трусы. Слава богу, его голое тело не будет елозить по мне. Я лежала, как сломанная кукла, не шелохнувшись. Не сдвинувшись ни на миллиметр. Как мумия, мертвая и свеженькая, как и сотни тысяч лет назад. Он задрал мои ноги и всунул в меня свое орудие пытки. Слава богу, ничего больше, без лишних действий. Тем легче будет терпеть. Если честно, боль была просто невыносимой, он раздирал мне кишки, как отбойным молотком, но я благодарила бога за то, что она была, за то, что мне было больно. Я словно очнулась от какого-то дурмана самолюбования и самоуверенности и сейчас ненавидела себя. Я принимала эту боль как кару, как расплату за свою бездумную неосторожность. Получай, шлюха, ты это заслужила! Слишком умной себя вообразила! Я была несчастна, по-настоящему унижена. Мое человеческое достоинство… ему была нанесена кровавая рана. Господи, только бы он меня не изуродовал! И не заразил чем-нибудь, Господи, спаси! Я быстро высчитала дату и, к величайшему облегчению, обнаружила, что месячные у меня должны начаться через пару дней. Господи, спаси меня, неужели пронесло, неужели есть шанс? В глубине души я была почти уверена, что не забеременею.

Потолкавшись в меня, он начал ловить кайф, этот недоносок. К своему удивлению, я заметила, что мое тело расслабилось, начало возбуждаться, послушно промокло, захлюпало и принялось следовать за ним в его садистских фрикциях, несмотря на то что все болело и горело, как в огне. Ад. Я не владею собой? Этот идиот сейчас высадит мне матку! Вдруг на заднем плане мелькнула иного рода мысль: а он неплохо… работает, несмотря ни на что… его бы энергию да в мирных целях. От запаха его пота и лукового перегара изо рта я чуть не задохнулась. Была пара человек на белом свете, которых я ненавидела до смерти в этот момент: это, во-первых, он, а во-вторых, я. Я слышала только его одышку, свое чавканье и скрип кровати. Боже, может быть, если он так увлечен, он все-таки не сделает мне ничего больше?!

— Обними же меня крепче! Поцелуй меня! — Я чуть с кровати не упала от неожиданности, если можно так выразиться, услышав его голос, зато сразу почувствовала себя чуть ли не хозяйкой положения.

— Куда уж крепче-то? — ввернула я, вложив весь сарказм, на какой только была способна, в эту реплику.

Наконец я могла выразить свое сопротивление, хоть так. У меня сразу стало легче на душе, и я почувствовала себя немного сильнее.

Ни секунды я не собиралась шевелиться ради него. Не сделаю ни одного движения, пусть он хоть треснет. Вдруг мне вспомнилась дурацкая фраза, не то шутка, не то анекдот: «По улице летели два крокодила. Один зеленый, а другой в аптеку».

Эта бессмыслица, как заноза, засела у меня в мозгу. Я повторяла ее раз за разом, напоминая самой себе испорченную пластинку: «По улице летели два крокодила. Один зеленый, а другой в аптеку».

Наконец его грязное дело было окончено. Хвала господу, он оказался не из тех, кто не может кончить часами. Он вынул из меня свой проклятый агрегат, схватил меня за руку и потянул к своему члену. Я содрогнулась при одной только мысли, что мне придется дотрагиваться до него: это была самая большая мерзость, самое отвратительное, что я когда-либо видела в жизни. Он стал толкать мою голову вниз. Но вдруг, к моему величайшему облегчению, взглянув мне в глаза, передумал и решил оставить меня в покое.

— Что ты такая зажатая-то, я не понял? — произнес он и наконец-то отпустил меня.

— Покажи мне хоть одну женщину, которая не будет зажатой, когда ее насилуют. Теперь я свободна?

— Я провожу тебя. Сейчас сполоснусь только, а потом отвезу тебя домой, — сказал он таким тоном, как будто ничего не случилось и мы только что провели чуть ли не лучший вечер в нашей жизни.

— Не беспокойся, — пробормотала я и, пока он был в ванной, дрожащими руками нашарила у него в джинсах ключ, открыла дверь и выбежала на улицу.

В такси я немного расслабилась, но так и не смогла осознать до конца, что со мной произошло. У меня это не только в голове, это нигде не укладывалось. К этой мысли невозможно было привыкнуть.

Попав в свою квартиру, я тут же заперла дверь на все замки, которые только на ней имелись. Оранжевая блузка, черная юбка, лифчик, трусы и колготки сразу отправились в мусорное ведро. Я распустила волосы, залезла в ванну и стала оттирать себя под душем изо всех сил. Я чувствовала себя униженной и оскверненной. После душа я выхватила бутылку виски из холодильника и глотнула прямо из горлышка. Приторная жидкость обожгла мне носоглотку и горло, но немного успокоила нервы. Я чуть-чуть расслабилась. Нет, плакать мне не хотелось. Меня переполняло желание отомстить. Я попыталась заснуть, но не смогла. Месть — это единственное, чего мне сейчас хотелось, это единственное, что могло меня успокоить.

3

Я никому не могла рассказать о происшедшем. Пожалуй, единственным человеком, способным меня понять в такой ситуации, была Эстрелья. Следующим вечером я пригласила ее на стаканчик хорошего вина и с ходу рассказала обо всем. Ее глаза, и прежде круглые, стали совсем выпученными. Когда я закончила говорить, она попыталась меня утешить:

— Послушай, ты даже представить себе не можешь, как я тебя понимаю. Это ужас! Ты уже сходила к врачу-то?

— Да, была сегодня. Слава богу, этот подонок ничего мне не сделал. Результаты мазка будут готовы на следующей неделе. Только бы не подцепить ничего от этого придурка.

— А почему ты не сделала этого сразу? А в полицию почему не позвонила? Надо заявить на него!

— Эстрелья, не забывай, я же была одна в этой проклятой квартире… идиотка законченная. Сама себя бы и выставила дурой. Шалава — она и есть шалава. Что бы я им сказала? Что он меня изнасиловал? И где? В своей же собственной квартире. А как я туда попала? Меня туда силком никто не тащил, я туда, дура, своими ножками притопала. К тому же тогда об этом все бы узнали. И растрезвонили бы на весь мир. Но хуже всего другое. Если бы задержали его, этого паскудника, а потом сразу отпустили, кто знает, не случилось бы со мной тогда чего похуже. Мне до сих пор думать об этом страшно. Или избили бы меня на улице, он с дружками, или опять изнасиловали. Нет, это было бы почти бесполезно. Теперь я хочу только одного: отомстить ему за себя. Извести его, в смысле, психически, пусть понервничает парень, хоть какое-нибудь время.

— Как, подружка?

— Это не у тебя двоюродная сестра работает медсестрой в центре, где берут всякие анализы?

— Да. Пури. А что?

— Мне нужен бланк с анализом крови на мое имя, по которому было бы видно, что я серопозитивна, ну, что у меня СПИД, понимаешь?

Эстрелья подхватила мою мысль, что называется, с лету, без всяких дальнейших объяснений. Через два дня она принесла мне необходимую бумажку. Пури оказалась просто волшебницей. Она справилась с заданием чудесно, все было так правдоподобно, что комар носа не подточит. На бланке клиники находились цифры всевозможных проб и показателей, и в конце, в графе, что и требовалось доказать, стоял приговор — ВИЧ-позитивна. Все было на месте: и печать, и подпись главного врача, и надо всем этим красовалось главное — дата. Как будто я их сдавала месяц назад.

Мы с Эстрельей отправились в гавайский бар. Только я вошла в соседний кафетерий, а Эстрелья заскочила на Гавайи с конвертиком в руках. Через минуту она вышла оттуда с лицом довольной хулиганки, счастливая озорница. Я поняла, что проделка удалась, и мы вдвоем отправились праздновать это событие.

На следующий день в моей квартире раздался звонок, которого я уже ждала.

— Привет. Как поживаешь?

— Что тебе надо? — Я сразу дала понять, что узнала его и нет необходимости ни начинать издалека, ни вдаваться в ненужные подробности.

— Ты чего притащила мне этот свой анализ-то? У тебя что, правда СПИД, что ли?

Его голос прерывался от волнения, он словно умолял меня, чтобы я опровергла поступившую к нему информацию. Ему так и хотелось, чтобы я взяла свои слова обратно.

— Нет у меня никакого СПИДа, — ответила я приторно-ласково, почти слащаво.

На другом конце трубки раздался могучий вздох облегчения:

— Блин, а я уже испугался…

— У меня нет СПИДа, я просто серопозитивна, — спустила я его с небес на землю, не оставляя никаких иллюзий. — А анализ тебе передала, чтобы ты имел это в виду.

— Блин, а ты не могла сказать об этом раньше? Это было бы правильно, тебе не кажется?! — Он уже был в отчаянии, и его голос казался таким беззащитным.

— Блин, а ты не мог меня не насиловать?! Это было бы правильно, тебе не кажется!! — ответила я, передразнив его хнычущий голос. — Тебе придется показаться врачу где-нибудь через полгода, не раньше, и мой тебе совет: не пускай это дело на самотек, а не то поздно будет. А теперь прощай, некогда мне с тобой разговаривать. Я должна идти.

Я положила трубку, не дожидаясь ответа. Я была преисполнена глубокого удовлетворения. Я торжествовала. Вряд ли еще когда-нибудь в жизни ему захочется повторить подобный опыт. Этому гаду будет, чем занять свой драгоценный досуг в ближайшие полгода. Надеюсь, он впадет в тяжелую депрессию, и она у него не пройдет до самой смерти. Чтоб ему в аду гореть! Лучшего он и не заслуживает. Я вытащила из холодильника бутылку шампанского, откупорила ее, чтобы как следует оросить свою победу, и, позвонив Эстрелье, рассказала ей, как все прошло, слово в слово. Потом я отправилась спать с радостью на душе, и всю ночь мне снился мой обидчик в самых привлекательных эротических позах.