Жестокие ангелы

Глава 17 ТЕРЕЗА

Спасательному кораблю понадобилось почти семь часов, чтобы добраться до нас. Я неотступно думала о том, сколь трогательным и печальным оказалось бы то, что я разрушила свой брак, пожертвовала отношениями с детьми ради чести погибнуть в безвоздушном пространстве. К тому времени, когда они пристыковались и начали производить замену воздуха, мы все устроились в спасательных капсулах, герметично закрыли крышки и надели маски, наблюдая, как на приборах снижается показатель содержания кислорода.

Ожидание было долгим и утомительным даже в отсутствие драматичных переживаний о том, сохраним ли мы способность дышать к тому моменту, когда всё завершится. Мы были обессилены, изнурены, разбиты. И не на шутку испуганы. Пираты, от которых нам в дар достался их двигательный отсек, не соблюдали правил безопасности, и здесь недоставало воды, не было аварийного запаса продуктов и царила антисанитария. За последний час Сири не проронила ни слова, так сильно она была погружена в себя. Мне оставалось только надеяться, что о ней заботится её спутник.

Я изо всех сил старалась не думать. Всего лишь хотела остаться в живых. Подумать можно было и позже, хотя у меня хватало тем для размышления: о том, как в оказании экстренной помощи мы доверились доктору, посланному Семьёй, но знакомому нашему телохранителю, снискавшему его доверие и ясно давшему понять о своей готовности переметнуться на нашу сторону; и ещё о том, как нас похитил контрабандист (или пират, если угодно), который также был другом опекающего нас капитана.

Эразмус был далеко не громадной системой, но совпадений всё же становилось подозрительно много.

Спасательный корабль отличался чуть меньшим аскетизмом, чем тот, где пребывали мы. Но там были воздух, вода, пища и действующая санитарно-техническая система. И что более важно, не надо было бояться отклонений от курса или всяких верчений-кружений. Ещё двенадцать часов в другой жестянке. Но мы снова чувствовали себя почти по-человечески к тому времени, когда открылись переходные шлюзы в наклонный тоннель, ведущий к портовой площади Дэзл.

Лян, Орри и командир Баркли встречали нас там. Мне не слишком понравился Баркли, когда мы познакомились, но, когда нас окружила группа медиков, состоявшая из людей Ляна, я была готова пересмотреть своё отношение к этому человеку. Одновременно с докторами прибыла целая вереница робокаров, гружённых носилками, кислородными баллонами и практически всем, что могло нам понадобиться, вне зависимости от того, в каком состоянии мы прибыли сюда.

Как только убедилась, что Сири, которая ворчала, что к ней относятся будто к инвалиду из-за пары кровоподтёков и головной боли, оказалась в руках наших людей, я стала искать Эмилию Варус. Хотелось поблагодарить её.

А ещё меня интересовало, какую позицию она занимает.

Доктор Варус оставалась в своей спасательной капсуле и почти ничего не говорила. Я не давила на неё. У Сири было сотрясение, и хотя не так сильно, как вначале, но нас кружило и болтало, что не могло благотворно сказаться на её состоянии. У меня не было желания, чтобы неудачная вступительная часть наших отношений как-то повлияла на нашего доктора, порождая невнимательность и нежелание помочь.

Но, оглядев портовую площадь, я не увидела её. Толпа народу: люди из миров Солнечной системы, оперативники Службы безопасности и клерки… Но худая женщина в белой медицинской униформе исчезла.

Сказать, что меня охватило беспокойство, — ничего не сказать. Я обернулась, намереваясь спросить у Амеранда, известно ли ему, куда делась Эмилия, и почти что налетела на Орри Батумбе.

— Слава Господу и Пророкам Его, Тереза! — Он схватил меня за плечи и запечатлел поцелуй на моей щеке. — Я думал, мы потеряли тебя!

— Не в этот раз. — Я высвободилась, но улыбнулась, как всегда. — Орри…

Он тормошил меня, зная, о чём я собиралась спросить.

— Тебя ожидает пара посланий от Дэвида, и я ничего не передавал. Никаких сообщений. Хотел быть уверенным, что именно посылать.

Кровь отхлынула от моего лица. «Сообщения? От Дэвида? Какого рода? Почему?» Я зажмурилась, и Орри положил свою ладонь на мою руку. Уверена, он считал, что меня переполняют эмоции. Просто не знал, какие именно.

Пальцы Орри сжали мою руку, и я открыла глаза. Один из клерков плавно скользил в нашем направлении. Это оказалась женщина. Бледная, с прямыми короткими волосами каштанового цвета и ясными, суровыми и бесстрастными глазами. В самом деле, настолько бесчувственными, что на мгновение они показались мне плохо смонтированными камерами.

— Полевой командир Дражески, — произнесла она, абсолютно игнорируя Орри. — У меня имеется запись о том, что вы передавали недозволенные сигналы с борта в 11:20:34:12:09 по местному времени.

«Ах вот в чём дело! Я удивилась, когда вы появились».

— Да. Они предназначались нашим людям, размещённым в Обитаемой зоне 2. Я хотела узнать, существует ли способ, с помощью которого они могли бы добраться до нас быстрее, чем корабль, посланный Службой лётного контроля.

Клерк даже глазом не моргнула:

— А для чего?

— Потому что у нас был на исходе воздух, — пояснила я. — Надеялась спасти людей.

— Не было необходимости, — сказала клерк.

— Тогда я не знала об этом, так ведь? — спросила я, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно. Я ей сообщила и о том, что велела своим людям озаботиться поимкой пиратского корабля, если это вообще возможно. Этого ей вовсе и не нужно было знать.

Клерк стояла, уставившись на меня.

— На этот раз — вполне приемлемое объяснение.

Я поклонилась:

— Спасибо. Если смогу быть чем-то полезной, вы знаете, где меня найти.

Клерк даже не кивнула. Она просто развернулась и ушла, чтобы присоединиться к своим коллегам. Я сделала глубокий вдох, а потом медленно выдохнула и попыталась снова переключить мысли на происходящее.

— Они что, все такие? — проворчала я, обращаясь к Орри.

Он медленно покачал головой:

— По слухам, они недавно натянули вожжи. Слишком много случаев контрабанды водой, или, возможно, они полагают, что обливионцы собираются устроить ещё одно восстание. — И пошутил: — Или это просто ради твоего блага. — Последнее он постарался произнести как шутку.

Или, быть может, Фортресс пронюхала о планах Бьянки. Моя нижняя челюсть непроизвольно двигалась туда-сюда. А может, после того, как они убили её за это, решили проявить достаточно мудрости и как следует присматривать за всеми нами. Я внимательно вглядывалась в толпу. Эмилия Варус так и не попалась мне на глаза. Капитана Жиро — Амеранда (шесть часов в такой обстановке на борту обветшалого корабля — веская причина обращаться друг к другу по имени), — с другой стороны, было заметить несложно. Он стоял рядом с командиром Баркли по одну из сторон от дальнего входа. Я никак не могла слышать, о чём они говорили, но, как бы там ни было, Баркли в конце концов отпустил Амеранда.

Я дотронулась до плеча Орри:

— Ты дашь мне минуту?

Орри проследил за моим взглядом и, когда понял, на кого я смотрела, многозначительно приподнял брови.

— Простите, простите, — сказал он на местном диалекте. — Я буду поблизости от транспорта.

Раздражение Орри и его вечно ошибочные, необоснованные подозрения на мгновение пронзили меня, но на объяснения времени не было. Я хотела перехватить Амеранда. В сцене чего-то недоставало. Но чего? Мой затуманенный разум понять этого не мог.

— Чем собираетесь заняться? — спросила я. Хотя Амеранд и стоял спокойно, создавалось ощущение вибрации, будто в него влилась энергия, которая оттекала от всех остальных.

— Первым делом проверю, нашла ли Капу служба безопасности. — Он вздохнул, и энергия пошла на убыль. Напоминание о реальности. — Или узнаю, попался ли тот, кто послал их.

— Есть какие-нибудь идеи по этому поводу?

— Примерно сотня. — Амеранд пожал плечами и, сделав широкий жест рукой, продолжил: — Вы — драгоценность для многих.

Я состроила кислую улыбку:

— Всегда приятно, когда в тебе нуждаются. — Следующие слова я выбирала с осторожностью. Ни на минуту не забывая о том, что он сказал на корабле. — Вы поможете?

Он кивнул:

— Да, чем смогу. Но вы должны знать… Я допустил, чтобы наш корабль захватили контрабандисты. После следующей встречи со своим командиром я могу быть отстранён от выполнения обязанностей.

Фэйвор Баркли, которого Сири заклеймила, как труса.

— Понимаю. Если я смогу помочь…

— Спасибо. — Он прервал меня. — Скорее всего, нет.

Пришла моя очередь кивнуть.

— Что бы там ни было, вы вернётесь и отыщете нас?

Его улыбка была мимолётной и пронизывающей. Она выражала скорее непреклонную решимость, чем радость.

— Что бы там ни было, обещаю.

— Спасибо.

Он молча смотрел на меня. Новая энергия снова стала ощутимой и даже видимой.

К тому моменту я поняла, что могу дать ей название.

Надежда.

Амеранд Жиро видел во мне ту, что подарила ему надежду. Очень много времени прошло с тех пор, как на меня в последний раз смотрели подобным образом. Во мне тесно переплелись ответственность и реальность происходившего.

Мы оба чуть более поспешно, чем следовало, отвернулись друг от друга. Будто не могли выдержать взглядов хотя бы секундой дольше. Я забралась в дребезжащий маленький электрический робокар вместе с Сири и Орри. И мы отправились в путь по основательно перестроенному городу-казино, превратившемуся в домашнюю базу организации Всеобщего дела.

И где-то по дороге я вдруг осознала, что именно было не так в сцене на портовой площади. Амеранд там был. Его командир там был.

Его клерка там не было.

Там были другие клерки и должен был присутствовать его собственный, который следовал бы за ним. Я провела долгие часы за просмотром записей во время перелёта из Солнечной системы. Мне необходимо было знать, как протекает обычная жизнь там, куда я направляюсь. Капитану службы безопасности положено иметь своего собственного клерка, который обязан занять место за его спиной сразу по прибытии в домашний порт.

«Так где же был он? Или она? Кто позволил Амеранду остаться без наблюдения? И почему?»

Беспокойство, которое закралось в меня раньше, вернулось и удвоилось. Мне надо было поговорить с Сири, но в тот момент я не могла ничего сказать. Я повисла на перекладине рядом с моим сиденьем. Так Орри облегчил наш путь по скрипучим мостам и закреплённым стойками балконам, пока мы наконец не оказались на каменной поверхности.

База организации Всеобщего дела представляла собой здание округлой формы, центральный свод которого служил поддержкой неравномерно и странно освещённому небу. Стаи грязных зелёных длиннохвостых попугаев пронзительно кричали и при нашем приближении с негодованием тучей взмыли в воздух. Орри прошлось прокладывать путь вокруг извивавшейся очереди людей, нагруженных кувшинами, вёдрами и бутылями. Пустая тара свисала пучками с их поясов или болталась на коромыслах, которые они несли на плечах. У немногих счастливчиков были ручные тележки, и они доверху загрузили их пустой посудой. Все они ждали своей очереди к единственному блестящему крану, торчащему из неглубокого бассейна, возможно когда-то бывшего частью вычурного фонтана.

Скорее всего, они провели вытянувшись в очередь почти всё утро и наверняка проведут остаток дня. Одного взгляда на этих людей было достаточно, чтобы мои собственные проблемы показались мне очень, очень незначительными.

Где бы ни находились человеческие существа, бедность везде одинакова. Запавшие глаза, пятнистые зубы, руки настолько хрупкие, что могут сломаться от грубого прикосновения. Нищенка испещрена шрамами, её раны открыто зияют и не заживают. Она пахнет дерьмом, и у нее отвратительное, отдающее кислятиной дыхание. Она подозрительна, боится надеяться, страшится верить, но слишком слаба, чтобы отчаяться на поступок. Когда появляетесь вы со своими ящиками, которые набиты порошками, содержащими нутриенты, витаминизированным рисом и пилюлями, если не проявить достаточно осторожности, она способна вас убить. Не ради себя самой, а ради детей, братьев, сестёр, отцов и матерей, которые умирают, потому что у них нет того, чем обладаете вы.

В условиях низкой гравитации она к тому же невероятно слаба и болезненна. Тех трёх сотен лет, что Эразмус был обитаем, не хватило на то, чтобы человеческая физиология адаптировалась к жизни в нём. Потеря костной и мышечной массы стала настоящей проблемой. Я могла сказать, глядя на людей, что большинство из них прикладывали максимум стараний, чтобы утяжелить свою одежду, ведь это делало их физически более сильными и крепкими. Камни оттягивали края их лохмотьев. Металлические пластины были приделаны к платьям и легинсам. Грубые кольчужные рубахи и килты из кручёной проволоки носили самые молодые и все равно казались слишком худыми и слишком слабыми.

Даже посреди всего этого слишком худые и слишком слабые оставались детьми. По меньшей мере дюжина их взобралась на колонны и на здания, гоняясь друг за другом — пространственная игра в шпионов. Они визжали и лихо перескакивали с одной опоры на другую. Какой-то ребёнок неопределённого пола осторожно спрыгнул с карниза на втором этаже и подошёл к своей матери. Я увидела, как в складках поношенного плаща мелькнула перевязь с белыми яйцами.

Я подумала о Фортресс, расположившейся посреди мира, где царило богатство и воды было в избытке, и мой пустой, ощущавший тошноту желудок взбунтовался. В тот головокружительный момент я задалась вопросом: не слишком ли сурово судила о Бьянке и Берне.

— Добро пожаловать в мой мир, — сказал Орри, припарковываясь вблизи грандиозного сводчатого парадного входа.

— Да. — Я выбралась наружу. — Да.

У Сири по-прежнему не прекращалась головная боль, но специалисты уверили меня шесть-семь раз, что она, по существу, находится во вполне приличной форме. Даже при этих условиях на ночь я отправила её в клинику, и она, не слишком ворча, послушалась.

— Ты расскажешь мне, что случилось? — спросил Орри, когда мы вышли из клиники в людный вестибюль.

Я скривилась:

— Не теперь. Мне надо передохнуть. Мне надо… — «Мне надо больше, чем я в состоянии объяснить». — Где я могу переночевать?

— Сюда, — сказал он дружелюбно.

Я знала, что он сгорает от любопытства, но он видел, в каком состоянии я находилась. Орри повёл меня вверх по лестнице в одну из полутёмных комнат на втором этаже и отодвинул в сторону гибкий лист металла, служивший дверью. Комната, находившаяся по ту сторону, являла тоскливое зрелище. Пол и стены представляли собой не что иное, как тусклый, покрытый пылью камень. Занавесками служила грязная обшивка, закрывавшая окна. Свет снаружи просачивался в узкие щели по краям. Единственной мебелью была кровать, состоявшая из тонкого матраца, венчавшего плотно уложенную кипу той же пресловутой обшивки, сваленной в углу.

Я могла наконец принять горизонтальное положение. Блаженство.

— Спасибо, — промолвила я. — Есть ли… есть ли надёжная станция, через которую можно переслать сообщения от Дэвида?

— Дай мне свои очки. — Орри протянул руку. — Я сам перезагружу всё туда.

Я вытащила очки из поясного кармашка и отдала их Орри.

— Что-нибудь ещё? — спросил он, засовывая их в свой карман. Я покачала головой. — Отдохни немного. — Он положил руку мне на плечо и тихонько потряс меня. Жест, который заставил меня вспомнить о том, что я в этом деле не одна.

Потом, к моему облегчению, он ушёл.

Я прошла к кровати и присела. Обхватив себя руками за плечи, я уставилась на обшивку, свисавшую над порогом, и стала ждать.

Постепенно я ощутила себя в безопасности, осознала, что не просто жива, а, скорее всего, таковой и останусь, но последствия пережитого не заставили себя ждать. Я задрожала. От страха ощутила на руках гусиную кожу. По телу — мурашки. Дрожь пробирала всё глубже, пока мышцы не свели судороги. Неконтролируемые и неудержимые содрогания всего тела. По щекам ручьями лились слёзы. Я собрала все свои силы и сжала челюсти.

За мной никто не наблюдал. Я была одна. Я совершенно потеряла голову.

Я смотрела, как умирают мужчина и женщина. Я не знала, кто они. Не знала, хорошие ли они люди или плохие, семейные или одинокие. Я только знала, что они были живы, а сейчас их нет.

Но что хуже, что много хуже: Бьянка оказалась предательницей. Бьянка Файетт оказалась предательницей и, возможно, поэтому была убита, а меня похитил пират, желавший продать нас с Сири… неизвестно кому. Возможно, из-за Бьянки.

Она спасла мне жизнь и, быть может, стала причиной, по которой чуть не убили меня и Сири. Мы едва спаслись. Но это не важно. Всё меркнет перед тем, что сделала Бьянка. Невозможно стереть память о наступлении, о том, как мы сражались за наши жизни. Ничто невозможно изменить: ни то, как я поступала, ни то, что видела. И единственное, к чему я оказалась способна, — это сидеть и дрожать до тех пор, пока моё тело не очистится от страха и не позволит мне отдохнуть.

В конце концов дрожь унялась. Медленно я обрела способность дышать, не всхлипывая сквозь сжатые зубы. Слёзы на лице высохли. Неспешно я сумела вытянуться на шаткой, бугорчатой кровати. И уснула.