Живая мишень

1

Боги никогда не допустят, чтобы на его свадьбе пошел дождь. По крайней мере так командор Александр Хок решил про себя. Прогноз погоды Би-би-си для Котсуолдских холмов предвещал небольшой дождь с субботнего вечера и на протяжении всего воскресенья. Но Хок, стоящий на ступенях церкви Святого Иоанна и купающийся в лучах майского солнца, угадывал погоду лучше метеорологов.

Шафер Хока, Эмброуз Конгрив, также решил, что сегодня прекрасный день. Просто дедуктивный метод, заключил детектив. Половина людей сказала бы, что в это воскресенье было слишком жарко, в то время как другая половина сказала бы, что было слишком холодно. Следовательно, погода была прекрасной. Однако он все же принес с собой большой зонт.

— Ни облачка на небе, констебль, — сказал Хок, с упреком глядя своими пронзительными голубыми глазами на Конгрива. — Я же сказал тебе, что этот чертов зонт нам не понадобится.

Хок стоял в парадной форме офицера Королевского флота, высокий и стройный, как копье. Украшенная орнаментом сабля маршала Нея, подарок умершего деда, отполированная до идеального блеска, висела на его бедре. Его всегда непослушные волосы, черные, как смоль, и вьющиеся, откинуты с высокого лба и приглажены на затылке. Каждая прядь идеально уложена — волосок к волоску.

Хок все это утро был необыкновенно раздражен. Груб. Нетерпелив.

«Куда, — задавался вопросом Конгрив, — делся тот спокойный и беззаботный холостяк?»

Намеренно громко вздохнув, Эмброуз с надеждой поглядел в пока что безоблачное небо. Не то что бы он хотел дождя в этот блистательный свадебный день. Ему было не по душе, что он ошибся с зонтом.

— Ах. Никогда не знаешь, чего ожидать на самом деле, не так ли? — сказал он своему другу.

— Да, так и есть, — ответил Хок. — Иногда и на самом деле не знаешь, чего ожидать, констебль. Кольцо у тебя, осмелюсь спросить?

— У меня, если только оно каким-то волшебным образом не перенеслось вдруг из кармана моего пиджака в параллельный мир за те пять минут, что прошли со времени твоего последнего вопроса. Если нет, то, я полагаю, кольцо все еще у меня.

— Очень смешно. Должно быть, смешно до бесконечности. Почему мы пришли так рано, черт возьми? Даже священника еще нет.

Работник Скотленд-Ярда искоса поглядел на своего друга и, на мгновение поколебавшись, вынул из визитки маленькую серебряную флягу. Отвинтив крышку, он предложил флягу жениху, который явно нуждался в душевной поддержке.

Встав сегодня рано утром, радостный Конгрив позавтракал один и затем убежал в Хоксмурские сады, чтобы немного порисовать. Это было так восхитительно — сидеть на берегу прозрачного ручья. Сирень еще не распустилась, и необыкновенно поздний снег почти растаял. В кронах деревьев только что появился легкий оттенок весенней зелени. Возле старой каменной стены, блуждающей в саду, в изобилии росли нарциссы, сочные, как летние травы.

Он сидел у мольберта, полностью отдаваясь во власть одной из лучших, как он считал, его акварелей, когда воспоминание о произнесенной Хоком фразе ужалило его, как пчела. Хок сказал эту фразу своему старому слуге, Пелхэму, но Эмброуз, задержавшись у полуоткрытой голландской двери, ведущей в сад, подслушал ее.

«Я думаю, что картины Эмброуза не так уж плохи, как выглядят на первый взгляд, разве не так, Пелхэм?»

Конечно, Хок, его самый старый и самый преданный друг, хотел сделать эту насмешку остроумной и забавной, но все же… В это время одинокая капля дождя брызнула на картину и прервала его мечтания.

Он осмотрелся. На западе выстроилась внушительная вереница густых фиолетовых облаков. И это сегодня не будет дождя? Он вздохнул. Жирная дождевая капля не испортила картину, а придала рисунку немного смелости. Этот этюд должен был стать его подарком невесте. Он назвал полотно «Свадебные лилии», что имело для художника определенное поэтическое значение.

Собирая складной табурет, бумагу, краски, баночки и кисти, он снова взглянул на фиолетовые облака. Шафер тут же решил, что зонтик, может быть, и не пригодится в день свадьбы Александра Хока, но фляга бренди будет просто необходима. Женихи, исходя из его опыта, как правило, нуждались в подобной помощи, когда приближался этот важный час.

Хок закинул голову и сделал большой глоток.

Эмброуз снова закрутил крышку фляги и сунул ее обратно в карман, сам не сделав ни глотка. Хок бросил на него удивленный взгляд.

— Даже перед свадьбой не хочешь поддержать жениха? — укорил Хок своего компаньона. — Куда же это, спрашивается, катится мир?

— Не могу я пить, я при исполнении, — сказал Конгрив, тотчас же принявшись набивать трубку ирландской смесью Петерсона. — Сожалею, но это так.

— При исполнении? Ну уж конечно неофициально?

— Нет, я должен подчиняться здравому смыслу. Я ответствен за доставку тебя к алтарю, дорогой мой мальчик, и намерен выполнить свои обязательства должным образом.

Эмброуз Конгрив пытался казаться строгим. К его постоянному огорчению, достичь этого состояния всегда было нелегко. У него были светло-голубые глаза, как у пышущего здоровьем карапуза, на несколько угловатом, но все же чувственном лице. Цвет его лица даже в пятьдесят лет имел постоянную розоватую пигментацию.

При этом он всю жизнь прослужил полицейским, относясь к своим обязанностям чрезвычайно серьезно.

Достигнув высшего звания в лондонской полиции, он сделал выдающуюся карьеру в Новом Скотленд-Ярде, отойдя четырьмя годами ранее от должности руководителя отдела уголовного розыска. Но нынешний специальный уполномоченный Скотленд-Ярда, сэр Джон Стивенс, не найдя полноценной замены Конгриву в делах уголовного розыска, все еще время от времени пользовался его услугами. Сэр Джон был настолько любезен, что позволил ему содержать собственную маленькую контору в старом здании специального отдела на улице Уайтхолл. Тем не менее Конгрив проводил в той холодной и влажной комнатке минимум своего драгоценного времени.

К счастью, многочисленные авантюры и путешествия со стоящим рядом с ним на церковных ступенях человеком ограждали известного криминалиста от скуки. На протяжении последних пяти лет или около того он ходил по следам различных злодеев и негодяев. Их последнее приключение в Карибском море было жарким делом, в котором были замешаны довольно неприятные кубинские субъекты.

Теперь ярким майским утром на ступенях маленькой «часовни облегчения» в живописной деревне, которую портило только ее название — Верхняя Резня, жених производил неизгладимое впечатление ягненка, который вот-вот собирался лечь под нож. Ледяные синие глаза Хока, обычно смотрящие хладнокровно, теперь то перебегали на жаворонка, поющего на соседнем лавре, то тревожно останавливались на ошеломленном лице Конгрива.

— Интересно. Я всегда, даже когда был еще ребенком, задавался вопросом, почему люди называют это место «часовней облегчения»? — произнес Хок.

— Тебя интересует, при чем тут «облегчение», когда его нет?

— Точно.

— Такие маленькие часовни изначально строились, чтобы обличить главные церкви от переизбытка прихожан.

— А! Это все объясняет. Хорошо. Ну вот, мой личный демон дедукции снова в бою. Я еще глотну твоего бренди, если не возражаешь. Доставай.

Конгрив, невысокий и полный мужчина, снял черный шелковый цилиндр и провел пальцами сквозь беспорядочную солому своих рыжевато-коричневых волос. Алекс никогда не имел той стойкости к алкоголю, которой Конгрив обладал даже теперь, в несколько преклонном возрасте, и поэтому он колебался, поглаживая вздернутые кончики вощеных усов.

— И вот еще, — сказал Конгрив, сделав размашистый жест, — каждое из тисовых деревьев, которые растут на этом, как и на любом другом кладбище, были посажены по указу короля Эдуарда I в XIX веке.

— Действительно? С какой это стати молодой Эдди задумал такую ерунду?

— Чтобы обеспечить свои войска обилием хорошей древесины для изготовления больших луков. — Конгрив вынул флягу, но поколебался, прежде чем снова открыть ее. — Знаешь, дорогой мой мальчик, именно король Эдуард — …

— О господи, — сказал Хок, рассердившись.

— Что?

— Ради Бога, Эмброуз, я хочу бренди, а не древесного фольклора! Ну давай, открывай свою флягу.

— Ах! Этот запах, этот воздух!

— А что в нем такого?

— Сладостный аромат. Запах сухой травы.

— Эмброуз!

— Алекс, это вполне естественно для жениха — испытывать определенное чувство обеспокоенности в такие моменты, но я действительно думаю, что… ах, ну вот, наконец-то и невеста пожаловала. — Эмброуз быстро засунул флягу назад во внутренний карман.

Навстречу им по извилистой дороге, заросшей с обеих сторон непролазными кустами боярышника, петляла процессия автомобилей. Часовня, где намечено было провести сегодняшнее торжество, была действительно красивой, расположенной в маленькой тисовой долине в окружении груш, лавров и рододендрона, который уже покрылся розово-белыми бутонами. На пеструю траву сквозь кроны деревьев лился солнечный свет. Ближайшие склоны были зелены от листвы высоких дубов, вязов и одичавших за много сотен лет испанских каштанов.

Небольшая норманская церковь была построена из мягкого золотистого известняка, столь часто встречающегося здесь, в Глостершире. Часовня Святого Иоанна была местом бесчисленных семейных свадеб, крестин и похорон членов семьи Хок. Самого Александра Хока, тогда красного от гнева, в возрасте двух лет крестили в купели почти у самого входа. Примерно в миле от этой лесистой речной долины располагался перешедший к Алексу по наследству загородный особняк.

Хоксмур много значил для Алекса, и он старался посещать загородный дом как можно чаще. Фундамент этого старинного дома, окруженного со всех сторон лесонасаждениями, был заложен еще в 1150 году, а сам дом обрастал пристройками с XIV столетия до конца правления Елизаветы I. Крыша была украшена прекрасными фронтонами и причудливыми трубами. Алекс давно уже понял, что именно здесь нужно искать уединения и спокойствия.

Во главе колонны автомобилей ехал серый с металлическим отливом «Бентли Салун» Алекса, построенный в 1939 году. За рулем Алекс увидел массивную фигуру и улыбчивое лицо Стокли Джонса, бывшего «морского котика» и нью-йоркского полицейского, а теперь главного заводилы веселого отряда Александра Хока. Рядом со Стокли сидел Пелхэм Гренвилл, рослый восьмидесятилетний мужчина, дворецкий семьи Хок, который помогал воспитывать маленького Алекса после трагической гибели его родителей.

— Давай-ка зайдем внутрь, Эмброуз, — сказал Алекс, лукаво улыбаясь. — Вики и ее отец в одном из тех автомобилей. Это ведь дурная примета, если жених увидит невесту до церемонии.

Брови Конгрива распрямились.

— Да, кажется мы говорили об этом несколько раз на приеме прошлым вечером. Во всяком случае, нам нужно побеседовать со священником до начала церемонии. Он где-то здесь, я видел велосипед у двери его дома, когда мы подъехали.

— Быстрее, констебль, кажется, я уже вижу их автомобиль.

Конгрив издал кроткий вздох и ступил вслед за другом сквозь изящную арку в прохладную темноту небольшой церкви. Алекс, казалось, наконец избавился от ощущения неловкости. Здесь он снова был человеком, который не моргнет даже при виде наведенного на него оружия. «Удивительно, что свадьба может сделать с настоящим мужчиной», — подумал Эмброуз, утешившись мыслью о том, что сам он пока сумел избежать подобного опыта.

Эта церковь была просто прекрасна. Друзья приблизились к задней двери, ведущей к алтарю. Из-за узости стеклянных окон свет свечей был необходим даже в это время дня, и церковный староста зажег все свечи. Их восковой аромат, смешанный с запахом ландышей, лежащих на алтаре, вызвал целую бурю чувств в сердце Эмброуза.

Он обожал Вики, как и каждый, кто знал ее. Она была не только красавицей, но еще и детским невропатологом, получившим широкое признание после написания нескольких детских книг. Алекс встретил доктора Викторию Свит на званом обеде, устроенном в ее честь дома у американского посла в Риджент-парке, Винфилд-Хаус. Ее отец, отставной сенатор штата Луизиана, был старым другом семьи посла, знавшим Патрика Брикхауса Келли еще со времени работы в Суде Святого Иакова.

Келли, бывший командир танковой армии США, встретился с Хоком во время первой войны в Заливе.

Хок и «Кирпич», как он называл высокого, рыжеволосого мужчину, оставались друзьями и после войны. Любезный американский посол, на которого пристально смотрел Конгрив, бежал по тропе по направлению к часовне. Когда-то он спас Алексу жизнь. Сейчас главный церемониймейстер Хока запаздывал.

Конгрив убедил Алекса, чтобы тот пригласил красивую американскую писательницу потанцевать в доме «Кирпича» Келли в Риджент-парке тем вечером. Начиная с того первого судьбоносного вальса они были неразлучны. Вики тем самым вечером фактически положила конец легендарному статусу Алекса как одного из наиболее знаменитых холостяков Великобритании. Нет, не о будущем Виктории был так обеспокоен Конгрив, а скорее о возможном будущем его самого дорогого друга.

Александр Хок вел жизнь, мягко говоря, полную приключений.

Будучи трижды награжденным за храбрость, летая на «Харриерах» Королевского флота над Ираком во время войны в Заливе, Хок впоследствии вошел в ряды самого элитного английского спецподразделения, специальной группы водолазов. Там его учили убивать людей голыми руками, прыгать с парашютом, незаметно плавать под водой и взрывать мишени — всему тому, что нельзя назвать безопасным.

Приобретя эти основные умения и навыки, он вошел в финансовые круги Сити. Его первым деловым предприятием стало возрождение усопшего гиганта, известного во всем мире как «Хок Индастриз». После того как его дед покинул совет директоров, он неохотно передал свою команду молодому Алексу. Хок не испытывал большой любви к бизнесу; тем не менее он не посмел разочаровывать дедушку, и уже через десять лет существенные проценты снова начали пополнять без того значительные семейные накопления.

Некоторые называли ряд его блестящих финансовых поглощений пиратскими выходками, и в этом была некоторая правда. Алекс был прямым потомком одного из самых безжалостных пиратов XVIII века, Блэкхока, и ему нравилось говорить и друзьям, и врагам о том, что на вершине его генеалогического древа действительно взгромоздился кровожадный ястреб. Темные волосы, решительные черты лица и пронзительные синие глаза не дали бы и малейшего повода для насмешек, будь у него на лице черная повязка и золотая сережка в ухе.

После одного особо жестокого перехвата контрольного пакета акций Алекс сказал Конгриву: «Я не могу справиться с этим, констебль, во мне течет пиратская кровь».

В роли человека, который осуществлял контроль над экспансией «Хок Индастриз», Хок имел друзей на самых высоких уровнях, в крупнейших мировых корпорациях и даже в правительствах. Именно эти контакты способствовали тому, что ему часто поручали выполнять тайные миссии британской и американской разведки.

Это были очень опасные миссии, что и беспокоило Конгрива. Алекс Хок постоянно рисковал жизнью. Если Алекс и Вики родят детей — ну, в общем, Эмброузу очень не хотелось задумываться о том, что случилось бы с их детьми, если бы…

Конгрив очнулся от раздумий, поскольку рядом с ним кружили пухлый маленький священник и Алекс, который имел собственное представление о религии. По нарастающему гулу в часовне Конгрив определил, что скамейки постепенно заполнялись дамами в одежде сиреневых и розовых тонов и шляпах с большими полями, а также мужчинами в праздничных одеяниях. Он чувствовал их растущее волнение в преддверии события, которое можно было назвать самой большой маленькой свадьбой года в Англии.

Или самой маленькой большой свадьбой, кому как нравится. Несмотря на то что Алекс отчаянно пытался сохранить свадьбу в тайне, несколько недель назад информация как-то просочилась в газету «Сан», после чего вся остальная пресса стала буквально разрываться от комментариев.

Меры безопасности в Котсуолдских холмах никогда еще не соблюдались так строго. В дополнение к членам Правительства Ее Величества здесь среди выбранных Алексом и Вики друзей и членов семьи находились еще британский премьер-министр, американский госсекретарь и посол, все близкие друзья жениха, множество иностранных сановников и глав государств. Алекс, твердый в своем намерении провести свадьбу в уединенном месте, специально выбрал для такого случая незамысловатую часовню, принадлежащую его семье. Представители прессы были полностью исключены, хотя они, конечно же, противостояли полицейским баррикадам на каждом подступе к деревне.

Подозрительный вертолет, круживший над церковью на рассвете, быстро был выведен из квадрата двумя истребителями ВВС и…

— Хорошо, ваша светлость, я думаю, вам уже пора к алтарю, — сказал священник, с улыбкой обращаясь к Хоку. — Господь знает, что вы уже разбили предостаточно сердец за свою жизнь.

Глаза Алекса сузились — не издевается ли над ним священник.

— Действительно, — наконец ответил Алекс, запрещая себе наносить ответный удар, который, конечно, уже мысленно приготовил. Они с Эмброузом проследовали за старым священником в часовню и сели на свои законные места перед алтарем. Церковь была полна. Море знакомых лиц, некоторые из них купались в фонтанах мягкого солнечного света, льющегося сквозь высокие восточные окна.

Хок хотел, чтобы вся эта чертова церемония поскорее закончилась. Он не знал, было ли это желание предчувствием или следствием долгих размышлений. Он любил Вики с той самой секунды, как впервые увидел ее. Но ненавидел любые церемонии, терпеть их не мог. Если бы не Вики и ее отец, свадьба происходила бы в каком-нибудь государственном загсе в Париже или даже…

Орган заиграл первые торжественные ноты. И вот в заполненном солнцем дверном проеме часовни появилась Виктория, держа под руку сияющего от счастья отца. Глаза всех присутствующих замерли на невесте, пока она медленно проходила под своды часовни. Стоя перед алтарем с трепещущим сердцем, Алекс Хок думал только об одном: Боже, какой я счастливчик.

Она никогда не выглядела более красивой. Ее блестящие темно-рыжие волосы были собраны сзади, дополненные шиньоном с гребнями из слоновой кости, которые поддерживали вуаль, ниспадающую до самого пола. Лиф белого атласного платья надевала еще ее мать; он был украшен жемчужными бусами, и когда она проходила сквозь струи солнечного света, жемчуг отражал мягкий свет, освещая лицо и улыбающиеся глаза.

Жених мало что мог бы вспомнить об этой церемонии.

Его сердце теперь колотилось так сильно, что в ушах стоял рев от переполняемых кровью сосудов. Он знал, что священник что-то медленно говорит, едва повышая интонацию от слова к слову, и сам он что-то машинально отвечает. Священник продолжал ораторствовать, и в какой-то момент, ближе к завершению этой речи, Вики крепко сжала его руку. Она пристально смотрела в его глаза, и он все-таки услышал ее слова.

— Я, Виктория, беру тебя, Александра, в свои законные мужья, и с этого самого дня соглашаюсь в радости и горести, в богатстве и бедности, в болезни и здравии любить и лелеять тебя, пока смерть не разлучит нас, согласно воле Божьей, и даю тебе свою клятву.

Последовал обмен кольцами, и внезапно органные трубы наполнили церковь звуками, которые можно было бы назвать звуками небес. Вот он поднимает вуаль с лица Вики, чтобы поцеловать ее; вот Конгрив, держа в руках кольцо, стоит рядом, его глаза полны слез; и вот, наконец, он услышал заключительные слова священника:

— И ни один человек не разъединит тех, кого соединил Господь!

Он подхватил невесту, теперь уже жену, на руки и к восхищению всех собравшихся понес ее от алтаря по проходу, украшенному белым атласом и лилиями, мимо улыбающихся лиц друзей к свету, который наполнил сейчас не только дверной проем, но и все будущее Алекса и Вики. У входа, сформировав две параллельные шеренги, уже стояли его товарищи, одетые в форму. По команде «вынуть мечи!» все вскинули свое оружие лезвиями вверх, образовав арку.

Он хотел, чтобы они вдвоем быстро нырнули в этот мерцающий сталью проход, созданный его почетным караулом и быстро добежали до «Бентли», но поток доброжелателей уже вылился на ступени, и они с Вики были вынуждены остановиться, чтобы попасть под град поцелуев и искупаться в облаке белых цветов.

Краем глаза Алекс заметил, что Вики нагнулась для поцелуя какой-то прелестной маленькой цветочницы, и он отвернулся от нее на мгновение, чтобы обнять счастливого отца своей возлюбленной. Вики снова обернулась, улыбаясь и протягивая к Алексу руки, так же как и он желая поскорее убежать к ожидающему их «Бентли».

Именно в этот момент, когда он хотел снова заключить Вики в объятия, случилось нечто невероятное.

Вики почему-то не двинулась в его сторону, она отклонилась назад со вздохом, словно затаив дыхание, и белые цветочные лепестки закружились в воздухе, опадая с ее вуали. Посреди белоснежного жемчуга ее атласного лифа расцвел ярко-красный цветок. Потрясенный увиденным, Алекс схватил ее за плечи и рывком потянул на себя. Он закричал, потому что ее пристальный взгляд становился все отрешеннее и тусклее; он чувствовал поток теплой крови, текущей прямо из ее сердца — крови Виктории, пропитывающей его рубашку, и когда он смотрел в ее безжизненные глаза, его собственное сердце разбивалось на бесконечно мелкие осколки.