Жизнеописание Парацельса или Теофраста фон Гогенгейма (1493–1541)

Глава XI Продолжение скитаний

Не хватит места, чтобы рассказать об остальных книгах „Paramirum“, потому что целью настоящего биографа является, скорее, защита репутации великого человека, чем попытка дать оценку тому, что он сделал для развития научных исследований. Когда его труды будут переведены на английский язык писателем с научной подготовкой, способным разобраться в них, тогда исключительная роль, которую Парацельс сыграл в многогранном европейском Ренессансе, будет признана и оценена по достоинству.

Он и сам понимал, что все его мысли о трансцендентных материях и в телесной, и в духовной жизни могут быть поняты только в процессе ознакомления со всеми текстами его сочинений, и он часто с неослабевающим упорством обращался к своим читателям с просьбой не довольствоваться одним трактатом или одним томом. В обращении «К читателю», которое предваряет третью книгу „Paramirum“ говорится именно об этом: «Секут и опаляют ветра, которые истина возбуждает против своих приверженцев, и тем не менее я всегда уповаю на то, что Тот, который любит душу человека, любит также и его тело, что Тот, который спасает душу, спасает также и тело, и в этом отношении я намереваюсь внести свою скромную лепту. Но усилиями многих это отнято у меня, и для меня это тяжкое испытание. Посему, читатель, запасись вниманием, чтобы судить не по первой, второй и не по третьей главе, но исследуй труд до конца и сопоставь со своим собственным мнением о том, что я затрагиваю на этих страницах. Не пугайся того, о чём я рассуждаю, но размышляй и выноси суждение не из расположения или дружелюбия, а оценивая беспристрастно; потому что, как предопределено Богом, следом появится больше книг, опирающихся на этот фундамент, и они в большей степени удовлетворят тебя, потому осознавай и осваивай его».

Когда первая и вторая книги „Paramirum“ были закончены, Гогенгейм покинул Санкт-Галлен и, по-видимому, не писал на медицинские темы в течение нескольких месяцев. Он полностью посвятил себя евангелистской работе и особенно разъяснению и распространению Библии. В третьей книге он говорит, что «оставил медицину ради занятий другими ремёслами». Он бродил по Аппенцелю[204], поднимаясь в горы и разыскивая бедных и больных, и, исцеляя последних, сообщал людям добрые вести, которые от них так долго утаивались. Такая активная врачебно-мессионерская деятельность в полной мере объясняет ложные обвинения, которые распространяли и поддерживали священники и монахи нищенствующего ордена против него. Не только университетские сообщества объединили свои усилия в опровержении и подрыве его учения, но и Католическая церковь приняла участие в презренных интригах. Только люди, свободные от двусмысленной зависимости, благородные сыны Возрождения были его друзьями. Будь он неверующим пьяницей, каким его прилюдно объявляли враги, они бы не испытывали такого страха, какой их обуял. Он был человеком глубокого духовного видения и непоколебимой веры в Бога, возвышенной, как вера пророков и псалмопевцев Израиля.

Парацельс прожил несколько лет в Швейцарии, и большую часть времени в Аппенцеле, но его перемещения там невозможно проследить, а упоминания об этом периоде туманны. По предположениям, он провёл много времени в коммуне Урнэш[205], периодически меняя место своего проживания. В 1838 году несколько семей хранили в памяти предание о том, что некогда предоставляли ему кров.

Вероятно, он провёл большую часть этого трёхлетья, скитаясь между коммунами Урнэш и Гунтвиль и, не оставляя евангелистской работы, снова обратился к своим сочинениям и не только завершил „Paramirum“ и „Paragranum“, но продолжил работу над «Большой Хирургией». Покидая Урнэш, он оставил баул, полный рукописей, В 1760 году скончался человек, у которого находились эти сочинения и наследники которого разделили рукописи между собой, так как не могли решить, кто должен унаследовать всё целиком. Некоторые из сочинений были на религиозные темы и написаны на латыни. Одно, озаглавленное „Quod Sanguis et Caro Christi sit in Pane et Vino[206]“, и другое, также о «Тайной Вечере», были предназначены для друзей-единомышленников в Аппенцеле, с которыми он садился за общий стол в деревушке под названием Роггенгальм, что под Бюлером (недалеко от Гайса).

Тот факт, что он много скитался, переходя из одной деревни в другую, не вызывает сомнений, и он, вероятно, исходил гораздо больше дорог и троп, чем упоминается в его косвенных ссылках. Его деятельность сочетала в себе работу уличного торговца дешёвыми книгами религиозного содержания, проповедника евангелия и странствующего целителя.

«Здесь, в горах Аппенцеля, – повествует д-р Юлиус Гартман, – он укрепил свой дух, найдя поддержку в лице собратьев по вере в Евангелие, и вёл беседы о вещах непреходящих; он также посещал бедных и больных, которые крайне нуждались в его помощи, и, как он сам заключает, «заботился о теле, в котором обитает вечное».

Именно эта его деятельность, связанная как с духовными, так и с телесными нуждами людей, с новой силой разожгла огонь гонений на него – на этот раз со стороны священников, и их негодование было столь неистовым, что они преследовали даже тех людей, которые оказывали ему гостеприимство. Их враждебность загоняла Гогенгейма в тяжелейшие обстоятельства. Он испытывал трудности с жильём, пищей и одеждой, потому что, если священники подвергают гонениям, они малодушно прибегают к террору, как к средству борьбы. Даже amici et sodales[207], с которыми он сидел за Тайной Вечерей, начали отходить в сторону, запуганные «ханжами в сутанах», и тогда у него не осталось иного выхода, как во второй раз спешно покинуть Швейцарию. Не удивительно, что он не признавал Швейцарию своим отечеством и считал своим домом, скорее, Филлах, чем Айнзидельн.

Ранней весной 1534 года Парацельс бежал, пребывая в крайней нужде, одетый в лохмотья. Он направился в Инсбрук, прокладывая путь через горы и по долине реки Инн в её верховье. Он вновь обратился к профессиональным занятиям, а также к врачебной практике, поскольку «тело, в котором обитает вечное», живёт хлебом, а его было бы трудно добыть евангелистским трудом. Он обратился к бургомистру за разрешением практиковать в Инсбруке в качестве врача, но ему отказали на том основании, что человек в лохмотьях не может быть доктором. Если бы он предстал в одеянии из кармазина[208], с золотой цепью и кольцом, его сословное положение не ставилось бы под сомнение, но Парацельс не был адептом «философии одежды». Он всегда был невнимателен к себе в этом отношении, но в том критическом состоянии, истощённый голодом, гонениями, бездомный и скитающийся по свету, он вряд ли заслуживал порицания за свой внешний вид. С горечью пишет он об этом эпизоде в своей «Книге о чуме», впервые опубликованной д-ром Токситесом в Страсбурге в 1576 году, спустя тридцать пять лет после смерти Гогенгейма:

«Оттого, что я не появился задрапированным под доктора, меня с презрением отвергли и приказали убираться прочь. Бургомистру Инсбрука были привычны доктора, одетые в шелка, при княжеских дворах, а не в ветхих лохмотьях, опалённые солнцем».

Итак, он снова оказался в пути и направился через перевал Бреннер в Штерцинг, где в госпитале недавно случилась вспышка чумы. Это обстоятельство указывает нам дату – июнь 1534 года. Болезнь свирепствовала в городе в июле и августе. Парацельс пробыл в Штерцинге несколько недель и был потрясён невежеством и беспомощностью местных докторов. Он сталкивался с чумой в своих былых странствиях и обращал внимание на причины и проявления болезни, а также на её лечение в разных странах. Он решил изложить свой опыт и свои суждения в сочинении, желая принести пользу пострадавшему городу, которому посвятил свой знаменитый трактат. К представленной диагностике чумы он добавил перечень советов относительно её лечения и ряд предписаний и рецептов. Небольшая книга из четырёх глав была подарена «Бургомистру и Магистрату Штерцинга, сочинение Теофраста фон Гогенгейма, исповедующего Священное Писание и практикующего оба искусства врачевания».

Он не получил больших благодарностей от важных городских шишек, но вполне вероятно, что за время пребывания в Штерцинге он, которому чума была известна, занимался врачеванием и заработал достаточно денег, чтобы обеспечить себя необходимой одеждой, пищей и жилищем. Там он завёл себе двух друзей, братьев Пошингер, с одним из которых отправился в Меран и был встречен там с уважением и радушием. В Меране он дописал свою книгу и введение к ней.

Случилось так, что во время пребывания или в Штерцинге, или в Меране, умер отец Парацельса, д-р Вильгельм фон Гогенгейм, но эта весть настигла его только через четыре года. В течение этих лет он не прекращал своих странствий, и магистратура Филлаха, конечно, не могла проследить его перемещения.

Токситес был уроженцем Штерцинга и, как предполагает д-р Зудхофф, вероятно, снял копию с оригинала рукописи «Книги о чуме» Гогенгейма, которую ему удалось опубликовать первым. Хузеровское издание появилось тринадцатью годами позже издания Токситеса и явно основано на более раннем, если сравнить напечатанную книгу и рукописную копию.

Из Мерана Гогенгейм отправился в горы близ Штерцинга, держась направления на Зальцбург, и исследовал эти районы. Он пересёк Пензерскую седловину, чтобы добраться до Гогентауэрна, обследовал Кримлертауэрн, Фельбертауэрн, Фушк и Рауришертауэрн, изучая горные болезни, и тем самым несколько восполнил допущенную им потерю времени. Он упоминает этот период горных восхождений в первой и второй книгах «Большой Хирургии» и описывает симптомы обморожения и других нездоровых состояний, случающихся в этих покрытых ледниками районах, а также средства для лечения этих болезней. Затем он свернул на запад, оставив позади ничем не изобилующий лабиринт горного массива Тауэрн, и направился в сторону Тироля и Верхнего Энгадина, сделав остановку в Велтлине, где отметил отсутствие подагрической болезни у местных жителей. Он провёл некоторое время в Санкт-? Морице, исследуя кислотный состав воды знаменитого местного источника; отчёт о её качестве и целебной ценности он приложил к работе о «Природных минеральных водах».

В августе 1535 года за ним прислал аббат из Пфеффера и попросил пожить некоторое время в монастыре, поскольку нуждался в его помощи; так что у него было время обследовать ещё один минеральный источник с водой высокой насыщенности и обладающей длительным сроком действия, который он описал в небольшой работе, посвятив её своему гостеприимному хозяину, аббату Иоганну Якобу Руссингеру. Эта книга была напечатана в следующем году, очевидно, по инициативе аббата, в Цюрихе или Санкт-Галлене и упомянута в «Швейцарской Хронике» Штумпфа[209] за 1548 год. Её заглавие гласит: «О Пфефферских водах в Верхней Швейцарии, их достоинствах, возможностях и действенности, их источнике и составе, об умелом использовании и предписаниях; сочинение высокоучёного Доктора Теофраста Парацельса». При этом не указан ни печатник, ни место издания. В 1571 году эта небольшая работа была опубликована Кристианом Мюллером в Страсбурге под редакцией Токситеса, а девятнадцатью годами позже она включена в седьмой том издания Хузера. Так как Хузер не приводит ссылок на свою компетентную причастность, допустимо предположить, что он использовал перепечатку аббата, в отличие от Токситеса, который внёс некоторые языковые изменения.

Трактат был переведён на латинский язык в 1570 году, а более поздние издания оригинала были опубликованы в 1594 и 1619 годах, последнее – занимавшим в то время пост настоятеля в Пфеффере аббатом Михаэлем из Гогенсакса. Парацельс повествует, что видел, как больные люди спускались из деревянного строения, расположенного над узким ущельем, в целебные воды источника.

В начале сентября 1535 года он покинул Пфеффер и направился по горным дорогам в Вюртемберг. Он совершал много восхождений, и в главе об обморожении и опасностях, которыми оно грозит, он упоминает перевалы Сен-Готард, Шплюген, Альбула, Бернина и Гакен. Последний из них находится между Швитцем и Айнзидельном, и упоминание этого обстоятельства в книге заставляет нас предположить, что он, вероятно, посетил родные места, когда продвигался в западном направлении. По всей видимости, он останавливался в Меммингене и, несомненно, в Миндельгейме, где лечил городского чиновника, Адама Рейснера, от болезни, мучившей его долгие годы. Токситес услышал об этом от самого Рейснера. «Если будешь принимать эти два назначенных лекарства, – сказал Гогенгейм, – у тебя в предстоящие годы не будет нужды обращаться к врачу за советом». Рейснер принимал назначенные лекарства и не только выздоровел, но и оставался в добром здравии до самой старости.

К концу 1535 года Парацельс закончил самое значительное из своих трудов – «Большую Хирургию». Он возлагал большие надежды на её публикацию в Ульме и, захватив с собой рукопись, отправился туда в начале 1536 года. Заключил договор с Гансом Варниром, и работа началась. Но когда он дождался корректурных оттисков, он обнаружил в них множество ошибок. Варнир не стал соблюдать ту часть договора, которая касалась корректуры пробных оттисков, и они остались безнадёжно негодными к печати. Парацельс покинул Ульм, унося с собой рукопись, и пришёл с ней в Аугсбург, где договорился с Генрихом Штейнером о её издании. Варнир же продолжал печатать, несмотря на достойное сожаления состояние корректурных оттисков, и в том же году опубликовал «Большую Хирургию» в абсолютно искажённом виде.

В Аугсбурге вышло в свет достоверное издание: первый том 28 июля 1536 года, а второй – 22 августа. Парацельс приложил максимум усилий, чтобы оно было безупречным: диктовал помощнику текст, лично контролировал правку оттисков и в предисловии уведомил читателя, что аугсбургское издание является единственным правомерным изданием его книги. Она была посвящена «Всемогущему и Достойнейшему Правителю и Господину Фердинанду, Королю Рима и Эрцгерцогу Австрии».

Заглавие гласит:

«О Большой Хирургии, том первый, сочинение обученного и аттестованного в обоих искусствах врачевания доктора Парацельса о всевозможных ранах: колотых, огнестрельных, от ожогов, укусов, о переломах костей и обо всём, что включает в себя хирургия, вместе с лечением и объяснением всех случаев, которые имели место или могли произойти, показанных без искажений. О разоблачениях как в древней, так и в новейшей науке без каких бы то ни было умолчаний».

«О Большой Хирургии, том второй, сочинение обученного и аттестованного в обоих искусствах врачевания доктора Парацельса: об открытых язвах и повреждениях, их причине и лечении в соответствии с безошибочным опытом применения и позднейшими исследованиями».

Посвящение второго тома также адресовано Императору Фердинанду, но в несколько иных выражениях:

«Всемогущему, Августейшему Правителю и Господину, Фердинанду, Божьей милостью Королю Рима, Венгрии и Богемии, Эрцгерцогу Австрии, нашему Милостивейшему Повелителю».

Первый том сопровождала иллюстрация в виде гравюры на дереве, занимавшая половину страницы; она изображает вымощенный внутренний двор со сводчатыми воротами, а перед ними два раненых рыцаря. Один лежит около ступеней у ворот с израненной головой, а тело его проткнуто насквозь коротким мечом, острый конец которого торчит из спины; другой раненый сидит на деревянной колоде с обнажённой головой, с большими ранами в правом плече и бедре, с колотыми ранами на груди, у него отсечены обе кисти рук, кровь струится из обрубков, а на земле перед ним лежат его руки, шлем с плюмажем и длинный меч.

Гравюра на дереве во втором томе представляет нездорового человека в правой стороне изображения: его левое бедро покрыто язвами, его вытянутая нога лежит на складном стуле, рядом с которым стоит врач и лопаточкой втирает в нарывы мазь; слева стоит цирюльник в небрежно элегантной позе, поместив левую ногу на табурет и растянув на колене пластырь, и явно считает себя здесь главной персоной.

На обратной стороне титульного листа помещено обращение Парацельса к читателю, в котором он объясняет свою неудачу в Ульме, дезавуирует варнировское издание и просит читателя пользоваться аугсбургским изданием с корректурой автора и внесёнными им изменениями.

Ни одна книга Гогенгейма не переиздавалась так часто, как эта. До конца XVI века вышло в свет 19 изданий, среди них несколько голландских версий, две латинские и две французские, переведённые со второй латинской версии. Вслед за ними появилось много других изданий. Возможно, благодаря переводу на латинский язык, выполненному Герардом Дорманом, знаменитый французский хирург Амбруаз Паре изучил и впитал в себя метод лечения ран, полученных в бою, разработанный Гогенгеймом. Паре был человеком сходного темперамента, и один из его знаменитых афоризмов, возможно, пришёл к нему от Гогенгейма: «Я перевязал его рану, а Бог исцелил его».

В августе 1536 года, сразу после опубликования полного текста этого великого труда, Парацельс издал своё «Предсказание относительно грядущих двадцати четырёх лет», посвящённое Императору Фердинанду. Оно было напечатано Генрихом Штейнером в Аугсбурге. Почти сразу же его перевёл на латинский язык Маркус Татиус, учитель стихосложения в Высшей Школе в Ингольштадте и переводчик многих произведений античной литературы. Именно в это время он, сотрудничая с Генрихом Штейнером, был занят изданием книги и таким образом свёл знакомство с Гогенгеймом. Следом вышли второе и третье недатированные издания.

В те времена, когда газет не существовало, было принято издавать в начале года календари с фактами из прошедшего года и предсказаниями относительно наступившего, которые в границах своих возможностей затрагивали Империю, Папство, западные монархии и султанаты востока. Мы уже упоминали предсказания Парацельса, опубликованные в Нюрнберге Пейпусом, – время от времени он обращался к такого рода сочинениям, движимый отчасти своей экстраординарной способностью предугадывать развитие событий. Как учёный, он отказывался от астрологического суеверия, но как мистик, он ощущал в себе способности, которые роднили его с провидцами древности, а как учёный библиовед, он верил в способности людей, которые, подобно ему, подолгу пребывали в одиночестве и в общении с Богом. Во всех его значительных трудах мы находим тщательное исследование, проведённое вдохновенным учёным, живущим с глубоким и непреходящим ощущением духовного начала, прежде всего, Бога всемогущего, всеведущего, вездесущего. Если с помощью своих глаз и интеллекта он терпеливо прочитывал страницы книги природы, то своим духовным сознанием учился у Бога и познавал Его не только в Его видимых творениях, но и в историческом прошлом, в воспрянувшем и пробудившемся настоящем и в озарениях откровений из потустороннего. Парацельс осознавал, что

Эта маленькая книга была иллюстрирована двумя гравюрами на дереве; одна изображает учёного, сидящего за пюпитром, держащего шар в левой руке и указующего на небеса правой. Сквозь открытое окно видны солнце и восемь звёзд, последние, вероятно, символизируют восемь небес. На второй гравюре представлены четыре ветра, дующие во встречных направлениях. В хузеровском издании «Предсказаний», для которых нашлось место в десятом томе собрания сочинений, имеется тридцать две гравюры на дереве, иллюстрирующие предсказания в символах; две из которых, по мнению д-ра Аберле, были воспроизведены в листовке, выпущенной в 1606 году. Эту листовку можно увидеть в Венской Библиотеке и в Музее Каролины Августы в Зальцбурге. Выбранные гравюры иллюстрируют предсказание Гогенгейма в отношении его собственных произведений. Одна представляет портрет доктора-схоласта в блеске колец и других украшений, перебирающего чётки, увы, одноглазого, и до такой степени в плену самооценки собственного авторитета, что он не может ни оглянуться назад, ни взглянуть вперёд и застывает при виде Азота, меча Гогенгейма, и приходит в такой ужас от набалдашника на рукояти меча, что разбивает об него свою голову и её рассудочное содержимое. Иллюстрация изображает несчастного человека с одним глазом, опутанного верёвками, держащего чётки. Ближе к другому краю листовки помещена сопутствующая картина с предсказанием. В левом углу над землёй приподнимается голова ребёнка и с живым интересом смотрит на груду книг – на некоторых из них начертана заглавная буква R, и на одной – слово Rosa[210]; среди них были свитки рукописей. Дитя спрашивает: «Что есть они?» И пророчество объясняет:

«Через двадцать лет после того, как я умру, и стар и млад будут знать, в чём суть моего учения, хотя в настоящее время оно вызывает недоверие. Истина предъявит всем свою силу; будет разрушена вся ложная медицина и вместе с ней всякая иная глупость, и люди обнаружат, что в моих сочинениях можно найти все исцеляющие средства земли и небес».

Это предсказание исполнилось благодаря широким посмертным публикациям трудов Гогенгейма. Однако противодействие сил тьмы вылилось в намерение воспрепятствовать их влиянию, и в течение более чем трёх столетий он обвинялся в том, что, якобы позаимствовал свои великие идеи у тех людей, которые [на самом деле] или ещё не родились ко времени его смерти, или чьи сочинения были опубликованы лишь двадцать лет спустя после этого события. Двумя представителями мнимых предтечей Гогенгейма были Исаак Голланд и Василий Валентин. Первый относился к родившимся не позже 1560 года, а второй написал свой трактат «О Философском Камне» в 1599 году. Вполне вероятно, что оба они почерпнули свои идеи из книг Парацельса.

Парацельс был провозвестником, который проложил пути развития науки от уровня XVI века, уводящие в век XIX. Он не нуждался в водительстве со стороны своих современников – он превосходил их во всём. Он отказался от слепого поклонения праху ушедших эпох, который они считали священным. Он дерзнул отказаться от него, как от кучи хлама, и взглянуть на творение Бога мысленным взором, не затуманенным софизмами, иллюзиями и ложными догмами прошлого. В наши дни человеку, который с высоты превосходства современной науки видит далеко вперёд, весь мир воздаёт должное, и заслуженно, но тот человек, который прокладывал путь и который не позволил задушить себя или запугать той пылью и тем воем, которые возбудил его гений, бросивший вызов предрассудкам, подвергался гонениям до своих последних мгновений. «Мы, – мог бы он с полным основанием воскликнуть, – желанны для богов, но преследуемы до самой смерти». Он сохранял верность своим взглядам в напряжённом труде, в лишениях и неутомимом стремлении к своей цели. Не было никого, кто помогал бы ему, кроме Бога, которому он оставался верен и от которого получил свои бесценные способности, пожертвовав всем, что в мире считается успехом. Он не променял ни единой вибрации своей души на гонорар или вознаграждение. Его книги целиком и полностью написаны им самим. От «Света Природы» он зажёг светильник Знания, и в его свете люди со временем стали различать.

Гогенгейм с гордостью предъявлял свои книги – собственные от начала и до конца, и его вызов «Аристотелевой толпе» гласил:

Это был его излюбленный девиз, и его можно обнаружить или на латинском или на немецком языке в подписях к его прижизненным портретам. Его можно попытаться перевести, хотя и не в столь сильных выражениях, как в оригинале:

Он пояснил его значение в своём труде „De Felice Liberalitate“[211]: «Тот, кого Бог наделил способностями и личными качествами, не будет принадлежать никому другому, но будет господином самому себе, своей воле и своей душе, так что те дары, которые Бог дал ему, будут счастливым образом проистекать от него».

Он не обладал ни серебром, ни золотом, но те дары, которые дал ему Бог, благополучно нисходили от него к другим. В ряду того, что он отдавал людям, важнейшими дарами были его книги, о которых он говорил, что они были перенесены со страниц книги природы. В обязанность врача входит, как он настойчиво утверждает, понимать природу, и не только земную и преходящую природу, но также ту, которая божественна и непреходяща, поэтому необходимо и зрение телесное, и зрение духовное для полного уяснения сотворённого Богом. В такое представление о природе Парацельс включает мистическое, так же как и интеллектуальное её восприятие. Этот двойственный взгляд был мотивирован его неоплатонизмом. С точки зрения заурядного человека, занимающегося наукой, привлечение мистического понимания представляется вредным для точного исследования, но Парацельса стимулировали к исследовательской работе в равной степени его духовные и интеллектуальные способности. Мистическое воображение исследователя природы всегда уходило вперёд, ведомое пророческим проникновением в открытия, имеющие эпохальное значение.

«Любой, кто практически знаком с научной работой, – говорил профессор Хаксли, – понимает, что те, кто отказываются заглянуть за пределы явления, редко добираются до самого явления; и любой изучавший историю науки знает, что почти каждый великий шаг в ней совершался через „предвосхищение природы“».

Собственные предвосхищения Гогенгейма подтверждают эту истину, ту истину, которая снова и снова проявляется в сфере науки. Свойство озарения присуще незаурядному уму, в какой бы сфере он себя ни проявлял.

Чтобы понять точку зрения Гогенгейма, мы должны вспомнить, что своим возрождением неоплатонизм обязан Корнелиусу Агриппе[212] из Неттесгейма, который родился в Кёльне в 1486 году и был на семь лет старше Парацельса. Период между VI и XV веками был временем напряжённого, достигшего апогея интереса к учению, сформулированному Аммониусом Саккасом[213] в III веке н. э. и упроченному его последователем Плотином[214]. Последний утверждал, что Бог есть начало всех вещей, что Он бессмертен и вездесущ, Он чистый свет, в то время как материя и форма есть иллюзии, тени духа. Бог един и является основополагающим принципом всякой мысли. Мышление есть Его отображение, Душа человека есть продукт мыследеятельности, и она проявляет устремлённость к Богу через такие действия, как вера, восприятие, почитание; на более низком плане обретаются рассудочная деятельность, приведение доказательств, софистическая аргументация, а ещё ниже находится жизнедеятельность на физическом плане. Материя формируется душой, пребывающей внутри неё, ибо каждая форма, воспринимаемая как живая или неживая, имеет свою душу. Во всём есть богоданная жизнь: и в звёздах, и на земле. В мире мысли не существует ни времени, ни пространства: это мир Духа, в котором главенствует верховная Всеобъемлющая Душа и пребывают души, обладающие способностью мыслить; эти души имеют свойство перемещаться выше или ниже и, соответственно, изменяться. Те, которые устремляются к более высокому, становятся чище и духовно богаче. Существенно важно различать, чтобы добиваться этого, и тот, чьё мышление испытало просветление, видит Всевышнего, то есть Свет, который освещает Вселенную. Ему дано войти в единение со Всевышним.

Порфирий[215] был последователем Плотина и углубил его учение тезисом, что «мировая душа, являясь, по существу, единой с беспредельным верховным Духом, может силой Всевышнего раскрывать и создавать всё. Индивидуальная душа, очистившаяся и не стеснённая телом, может делать то же самое».

Наследники этих трёх философов привнесли дополнительные сведения касательно возможностей, дарованных просветлённой душе знанием, которые позволяют различать добро и зло, исцелять от болезней, наделяют даром разрабатывать и принимать мудрые законы и талантом к полезным изобретениям. В VI веке неоплатонические догмы, казалось, впали в состояние временного бездействия, но воспрянули к жизни с наступлением Ренессанса, когда Корнелиус Агриппа внёс свой вклад в развитие их доктрины. Человек есть микрокосм, проявление природы; истинное проявление Бога есть logos – слово, которое есть мудрость, жизнь, свет, истина. Одухотворённая душа в единении с Богом есть их проявление. Божественный свет обретает невидимую форму в душе [человека] и постепенно исходит сиянием из всего тела, так что оно уподобляется звезде. Существует духовная сила, обитающая в душе человека, которая даёт ему возможность привлекать, влиять и изменять явления и которая излучает исцеление и может быть божественной, но, применённая в эгоистических целях, может стать дьявольской.

Во времена Возрождения, в период, когда происходил сдвиг в сознании людей, отдельные великие люди обратились к этим доктринам и стали неофитами; среди них были аббат Тритемий и его ученик Теофраст фон Гогенгейм. Парацельс развил идею Корнелиуса Агриппы о духовной силе человека, подкрепив её своей теорией о magnes – скрытой силе, которая притягивает к себе явления в других телах, на которые воздействует.

«Человек, – говорит он, – имеет в себе нечто магнетическое, без чего он не может существовать. И этот магнетизм находится на службе у человека, а не человек на службе у магнетизма. Обладая такой притягательной силой, человек привлекает к себе то, что находится в окружающем его воздухе, – и здоровые инфицируются нездоровыми через посредство этого магнетического тяготения».

Эннемозер[216] [по этому поводу] говорит:

«Большая часть метода Парацельса основана на магнетизме. В человеке есть нечто звёздное, связанное с теми звёздами, от которых оно было взято, и притягивающее их силу к себе подобно магниту. Эту жизнедеятельность он называет Magnes Microcosm![217]и наличием оного объясняет многие сложившиеся условия в природе. Человек питается от четырёх стихий, но также, неощутимым образом, посредством магнетической энергии, которая пребывает повсюду в природе и благодаря которой любой отдельный член притягивает к себе свою специфическую пищу. Эти совершаемые втайне действия осуществляют определённую функцию в сохранении тела. На теории магнетизма он основывает соответствующий курс лечения болезни. В mumia, или магнетической силе, обретается, как он говорит, максимально возможная исцеляющая способность, ибо она забирает себе всё во всём теле».

Парацельс, несомненно, был зачинателем направления магнетизма, и само это слово появилось вместе с ним. Он утверждает в четвёртой книге своего трактата «О происхождении невидимых болезней», который входит как пятая часть в „Paramirum“, что каким бы могущественным ни был большой мир, малый мир вмещает в себя все его достоинства, все его возможности.

«Суть в том, что в человеке пребывает природа всех плодов земли, её руд, её вод, её ветров и всех небесных тел. Что есть на земле такого, чьего могущества нет в человеке?.. Все энергии растений и деревьев можно обнаружить в его тонком теле, энергии металлов, минералов, драгоценных камней. Хотите бальзам – он находится там, хотите сурьму – она там, и их работа совершается незримо. В человеке есть две силы: активное воздействие, которое зримо, и активное воздействие, которое незримо. Все повреждения, которые может испытывать плотное тело, обретают своё исцеление в тонком. Именно с этой целью действующая сила лилии вбрасывает запах, который незрим, и таким образом тонкое тело посылает своё исцеляющее воздействие. Как в зримом теле происходят чудесные действия, воспринимаемые органами чувств, так и в незримом теле заключены способности, которые могут творить великие чудеса».

Он открыл в этой mumia, или магнетическом теле, источник жизнеспособности и доказал, что тот, кто владеет ей, может использовать её действенность, чтобы остановить болезнь и излечивать других людей. Многие из разработанных им методов лечения были обязаны её действию, и он использовал свои тинктуры только в особых случаях.

Парацельс признавал и практиковал ещё одну из незримых сил mumia – ту, которая ныне положительно воспринимается и применяется как телепатия. Тритемий знал о ней и умел передавать свои мысли другим людям на расстоянии, даже когда он не знал, где они находятся. Он мог доверить свой опыт Парацельсу, но вряд ли многим из своих учеников, потому что в то время такой дар мог бы оказаться дьявольским для всех, кроме посвящённых. Тритемий и его величайший ученик относили его к возможностям природы. Эту силу, действительно, практиковали колдуны и ведьмы, чтобы насылать беды, которые они или их наниматели желали своим врагам и жертвам, но эти люди практиковали её, веря в то, что им помогают злые духи; и только такие люди, как Тритемий и Парацельс, относились к ней как к элементу экипировки микрокосма. Гогенгейм решительно отвергал колдовство и чёрную магию, потому что верил в заложенную в них направленность на зло; в той же степени он был противником применения гипноза в злонамеренных целях.

Д-р Франц Гартман пишет:

«Физическая способность как часть души и магическая способность духа остаются всё ещё слабо развитыми и малоизученными у огромного большинства человечества. Они зачастую используются бессознательно, так что даже самый могущественный колдун и сам не знает, какими средствами реализуется его ремесло. Силы, призываемые к действию, есть воля и мыслеобраз. Известный закон природы гласит, что подобное объединяется с подобным; и если некая злонамеренная воля начинает действовать, она притягивает к себе аналогичные злонамеренные посылы из тонкого мира, которые содействуют колдуну в его нечестивом деле».

В своём трактате об «Оккультной Философии» Парацельс пишет о телепатии и гипнозе как о вещах, способных причинить много зла, и настаивает на боговдохновенных и праведных воле и мыслеобразе у всех, кто их ипользует. «Вся подлинная сила исходит от Бога; каким бы праведным человек ни был, он ничего не совершает, благодаря своим собственным силам, потому что вся духовная сила приходит от Бога». Заклинания и освящения он осуждает, «потому что наша сила опирается на нашу веру в Бога, а не на церемонии и заклинания; а освящение таинств, особенно крещения, супружества и тела и крови Христа на алтаре не должно проводиться с таким высоким пиететом до того дня, пока мы все не сделаемся совершенно святыми и облечёнными неземным телом».

Такую веру в Бога он провозглашал как безупречную защиту от вторжения сил зла. И всё же он до какой-то степени уважительно относился к талисманам, особенно к двум сочленённым треугольникам и к пятиугольнику с вписанным в каждый угол слогом священного имени Бога. Его вера в целительные амулеты, составленные из металлов и драгоценных камней, основывалась на их магнетическом и электрическом влиянии.

Оккультизм Парацельса был, главным образом, оккультизмом неоплатонизма и Каббалы, какими были также доктрины Корнелиуса Агриппы, а позже Ван Бельмонта[218] и Якоба Бёме[219], которые были его последователями. Эннемозер повествует, что

«Каббала заключалась в священной идее Бога: сотворение первичного духовного мира и первое духовное падение; происхождение тьмы и хаоса; сотворение мира в шесть этапов; сотворение человека во плоти и его грехопадение; возрождение первоначальной гармонии и окончательный приход всех творений к Богу».

В Школах Пророков, которые Самуил[220] восстановил, но не основал, ученики обучались высшим тайнам, и, когда их находили достойными, их посвящали в тайны магии, которые включали в себя предчувствия, способность прогнозировать, способность понимать и воздействовать на все силы и творения природы, а также управлять определёнными духами. В Каббале также представлена порочная сторона магии, но как явление, противное Богу. Одна из её важнейших догм гласит: «Везде внешнее есть результат работы внутреннего, везде внешнее реагирует на внутреннее».

Вероятно, Халдея[221] была тем источником, из которого потомки Авраамовы[222] почерпнули эти догмы, и, возможно, в Халдее они ко времени рождения Авраама в [городе] Уру были тем древним народом Израиля, которому народы уже далёкого древнего мира доверили достояние, ставшее наследием всех семитских народов – ассирийцев, арабов, а также евреев. Они пришли к признанию Ангельских чинов; небесных покровителей и сил небесных, относящихся к мистической сфере; восьми Небес: младших стихийных сил, духов огня, воздуха, земли и воды, не всегда добродетельных и требующих контроля. Даже такой праведник, как монах-доминиканец врач Фома Аквинский[223], признал Каббалу задолго до времён Гогенгейма. Фактически, многое из её доктрин вошло в богословие других народов, как западных, так и восточных: что-то спонтанно, что-то посредством контактов и завоеваний.

Практически, магия есть «традиционная наука о тайнах природы», завещанная Волхвами, которые были священниками и богословами восточных цивилизаций: