Журналист

Глава 2 Клопы

Общежитие №3 ДВГУ встретило Павлика объявлением на входной двери: «Уважаемые студенты, убедительная просьба не выбрасывать ненужные вещи из окна. Маленькие дети их находят и надувают. Администрация».

— И кто это тут у нас пришел? — слегка прищурившись сквозь модные очки с прямоугольными линзами спросил здоровенный рыжий детина в ответ на радушное приветствие Павлика, вошедшего в свое новое жилище — комнату №409 университетского общежития. Детина был упитанный, хорошо вкачанный и с виду вполне добродушный. Он был одет в заляпанный известкой комбинезон и сделанную из газеты шапку-треуголку и занимался побелкой. На одной из кроватей, сдвинутых в середину комнаты и тоже застеленных газетами, стояла магнитола, из которой доносилось мяукание Ильи Лагутенко: «Достала морская меня болезнь!»

— Меня Пашка зовут, я твой сосед теперь буду, — представился Павлик. — А тебя?

— Мишка, будем знакомы. Я тут ремонт затеял, и наши с тобой соседи-второкурсники сразу сдристнули, пережидают, пока не закончу, — пояснил здоровяк и добавил: — Ты как, со мной или с ними?

Пашка понял вопрос правильно и сразу пошел к койкам — переодеваться в грязное, чтобы присоединиться к ремонту. Он взял кисточку и банку с белой эмалью и принялся красить оконную раму и подоконник.

Общага №3 ДВГУ на Пограничной улице, 26, представляла собой 6-этажное кирпичное здание с коридором во всю свою длину. Две лестницы — левая и правая, напротив них — бытовки с рядами раковин, где можно мыть посуду или умыться-почистить зубы. Туалеты мужские — на третьем и пятом этажах, женские — на втором и четвертом. Комнаты справа по коридору (нечетные номера) — на четверых жильцов (площадь 18 квадратных метров койки двухъярусные), слева — на троих (12 метров, койки обычные).

Комната №409, куда поселили Пашку, расположена рядом с левой лестницей, так что в туалет идти через весь коридор и либо этажом выше, либо этажом ниже. А помыть посуду — либо на своем этаже напротив женского туалета, либо по своей лестнице вниз на второй этаж, где бытовка расположена слева (правое крыло второго этажа занято единственным на всю общагу душевым комплексом, а левое заселено комендантшей, ее дочкой и несколькими семейными жильцами.

Мишка Халдеев приехал во Владик из Находки и поступил на факультет корееведения и корейского языка. «Сдристнувшие» соседи-второкурсники, которых Павлик представил себе этакими подобиями Гарика и членов его бригады, оказались полнейшими ботаниками: будущий химик и бывший панк Макс Перепелица приехал с Камчатки, а восходящая звезда IT-индустрии, а ныне студент матфака Серега Чесноков — из Дальнереченска. При желании громила-Михаил мог бы отлупить обоих, но какое-то подсознательное уважение к второкурсничьим сединам помешало ему это сделать. И оба «секонда» на время ремонта свалили в комнату к своим приятелям, а два «фёста» две недели белили, клеили обои, потом красили пол.

Все это время они спали на нижних ярусах двух двухъярусных коек. В отличие от верхних, на которых матрасы лежали прямо на стальных сетках, провисавших под весом студенческого тела и противно скрипевших при каждом движении, искушенные в общажном комфорте второкурсники подложили под матрацы двери. Обычные двери на деревянной раме, обшитые фанерой или оргалитом. Спать на таких дверях было жестче, но зато поясница после ночи в таком ложе не болела, и спать можно было не только на спине, но и на боку или животе без последствий для позвоночника. И конечно, не просыпаться от скрипов.

Однако все хорошее кончается, кончился и ремонт — незадолго до 1 сентября. Макс и Серега, сияющие от того, что вместо загаженной комнаты с исписанными похабщиной обоями они теперь будут жить в свежеотремонтированном помещении, заняли временно освобожденные нижние койки, а Пашка и Мишка переселились на верхние: Мишка над Максом, а Пашка — над Серегой. Переночевав без ставшей уже привычной жесткости, Михаил озаботился приобретением такой же двери под матрац.

— Пашка, пошли, поможешь! — крикнул он, зайдя в комнату после похода в туалет на третьем этаже. По пути он увидел прислоненную к стене дверь: ее только что сняли с петель одной из комнат и как раз монтировали на ее место новую. Мишка и Пашка схватили старую дверь и быстренько, пока никто не заметил, унесли ее в свою комнату, где счастливый рыжий здоровяк положил ее под свой матрац. — Вот теперь хорошо!

Хорошо было недолго. Через пару недель Мишка стал чесаться. На руках, на ногах и на всем теле у него появились волдыри. Поход к врачу в университетскую поликлинику принес неутешительные вести: подозрение на чесотку. Однако прописанные мази помогали мало: еще через пару недель покрыли все тело юного корееведа, а затем появились на теле у Макса.

Прояснилось все в начале октября. Мишка сидел за обеденным столом и учил корейский, Серега что-то колдовал на древнем айтишном наречии в своем компе, Пашка бренчал на гитаре, а Макс сидел на своей койке и читал учебник по органике.

— Вот ты, Павлик, в Бога веришь, а как ты объяснишь непорочное зачатие? — отвлекся от корейского языка Мишка. — Наука разве такое допускает?

— Вообще-то допускает, — вместо Павлика ответил Макс Перепелица. — Науке известны случаи, когда в матке у женщины формируются две яйцеклетки, которые в результате мощного стресса оплодотворяют одна другую. Хромосомы, которых недостает для формирования плода, просто дублируются. Правда, если допустить, что в описываемых в Библии событиях произошло именно так, неизбежно следует вывод, что Иисус Христос был девочкой.

— Твоя теория, Макс, основана на твоей вере в то, что чудес не бывает, — возразил Павлик, старательно подбирая слова. — А я верю, что «Бог аще хощет, побеждается естества чин». Ведь все законы нашего мира действуют так, а не иначе, только потому, что Бог так решил. Но тот, кто придумал правила игры, сам ими связан только силой своего желания. Представь шахматную доску, где фигуры из пенопласта размером с человека. Игроки ходят среди них и двигают их по правилам игры в шахматы: коня буквой гэ, пешку прямо, слона наискосок. Но сами игроки, хоть и ходят по доске, ее правилами не скованы. Так и Бог, когда решил сам воплотиться на Земле, имел возможность сам придумать, как это лучше сделать.

В этот момент взгляд Макса привлекло маленькое неторопливое насекомое, медленно поднимавшееся по стене. Раздавив его пальцем, Макс стал внимательно изучать кровавое пятно, расползшееся по обоям.

— Бляха-муха, клоп! — Выругался будущий химик. Он вскочил с кровати и, откинув Мишкин матрац, отодрал обшивку из оргалита. И взорам парней открылись ровные ряды из тысяч клоповьих личинок, облепившие всю внутреннюю поверхность двери. Парни схватили дверь, стащили ее с Мишкиной койки, со всей возможной скоростью вытащили на улицу и отнесли подальше от здания общаги, до ближайшей помойки. Затем пошли в магазин, закупились дихлофосом и буквально залили им всю комнату от пола до потолка — впридачу к традиционным общажным украшениям в виде рисунков мелком «Машенька» и засыпанного под плинтуса и под кровати с тумбочками китайского «Дуста». Хорошо еще, что дело было в пятницу, и сразу после этой дезинсекции Пашка вечером уехал на электричке в Уссурийск к родителям, Мишка тоже отбыл в свою Находку, Серега впервые за много месяцев помчался в Дальнереченск, а Макс пошел в гости с ночевкой к знакомой девушке с третьего этажа общежития.

Впоследствии Павлик неоднократно сталкивался с клопами: в слабо отапливаемых сельских гостиницах, где он ночевал в многодневных командировках по Приморскому краю, эти «домашние животные» встречались повсеместно, так что тщательный осмотр личных вещей после каждой такой ночевки (чтобы не привезти такой нежелательный гостинец из поездки домой) вошел у него в привычку. Но никогда больше они не вызывали у него столько эмоций.

Обильное окропление комнаты дихлофосом, дустом и «Машенькой» действительно помогло (собственно, мелок с этим милым женским именем с тех пор долгое время лежал в боковом кармашке его сумки-фотокофра). Вернувшись в воскресенье вечером, Пашка подмел с пола дохлых клопов и тараканов (набрал без малого полведра) и победоносно высыпал их в мусоропровод (сорвав восхищенные охи и ахи и даже бурные аплодисменты от встречных студентов и студенток). А через несколько дней у Мишки и у Макса сошли волдыри. Карантин был снят, и Мишка объявил, что победу над кровопийцами надо отметить.

Он позвал в гости своих бывших одноклассников из Находки — Виталика и Костяна, таких же мордоворотов, как и он сам. К их приходу решили приготовить солянку на огромной чугунной электросковороде. Дальневосточники, в отличие от жителей европейской части России, именно это блюдо называют солянкой: тушеную смесь капусты, картошки и мясной либо колбасной заправки (возможны и «постные» варианты из грибов, рыбы или морепродуктов). К готовке — впервые с момента заселения — присоединились второкурсники. В отличие от Пашки с Мишкой, которые решили питаться вскладчину, Макс и Серега объявили себя принципиальными единоличниками. Мишкины родители привезли из Находки два мешка картошки и мешок капусты, Пашка еженедельно возил из Уссурийска добытую отцом в тайге дичь (мясо утки, гуся, фазана, косули или кабана), а также привезенные из Южной Кореи растворимый кофе Maxim, знаменитый майонез в трехлитровых банках (тех самых, которые дальневосточники и называют «банками из-под майонеза» и используют в хозяйстве для самых разных нужд) и много чего еще. А Серега и Макс питались в столовке (обед обходился в 7–10 рублей), а в комнате с самым независимым видом заваривали себе в кипятке лапшу «Доширак», тончайшим слоем резали хлеб и густо намазывали его маргарином Voimix или спредом Rama, а затем съедали его, запивая кипятком с пакетиком чая Gold Bond — самого дешевого красителя воды, имевшегося в продаже. Каждый пакетик этого «чая» использовался по 5–6 раз, а в большой компании количество завариваний доходило и до 9–10.

Пока Серега резался на своем IBM 4 в новую игрушку Kings Bounty, а Макс наигрывал на гитаре «Деклассированных элементов» своей любимой Янки Дягилевой, Пашка почистил картошку, Мишка порезал ее, нашинковал капусту и высыпал все на раскаленную сковороду. Зашкворчало масло, пошла первичная обжарка. Бухнулось в сковородку содержимое банки тушенки. Затем настал момент заливки подрумянившихся овощей водой и добавления соли «по вкусу». Мишка взял огромную солонку, перевернул ее… и завис, глядя как отваливается крышка, и все содержимое высыпается в почти готовую солянку.

Операция по спасению блюда привлекла всех обитателей комнаты №409, у которых уже слюнки текли от источавшихся ароматов. В четыре ложки парни как могли аккуратно извлекали из солянки соль, а та стремительно растворялась в кипящей подливке. Разумеется, успех был лишь частичным. И надежды, что блюдо будет просто пересоленным, было мало.

Тут и гости подоспели. Парни сбегали в бытовку, помыли руки, и всей толпой вернулись за стол, посреди которого красовалась гигантская сковородка, а вокруг были выложены приборы и бутылки с пивом. Все расселись. Первым свою стряпню решился отведать сам Мишка. Он взял ложку, зачерпнул полную солянки и решительно засунул ее в рот. Пережевав, он произнес:

— Хорошая солянка. Выгодная. Надолго хватит.

Солянки (которая впервые настолько четко ассоциировалась у парней со словом «соль») хватило на три дня. И гости, и хозяева, отведав блюда, предпочли сосредоточиться на пиве, обильно запивая каждую съеденную ложку. А когда пиво закончилось, гости поспешили разойтись. А Серега и Макс утвердились в своем решении питаться отдельно. Поэтому огромная сковорода сытной и здоровой пищи (вкусной ее можно было назвать только в том смысле, что ее вкус очень хорошо чувствовался) осталась почти в полном распоряжении Мишки и Пашки. А здоровое студенческое скупердяйство мешало пойти и выкинуть ценные продукты в мусоропровод. Тем более, что консервирующее свойство соли не позволяло блюду протухнуть. А то, что за раз его много не съешь, стало огромным преимуществом уже на следующий день.

Потому что на следующий день в общежитии №3 ДВГУ отключили водоснабжение.

— Все сральни зосраты, — задумчиво произнес Серега Чесноков, войдя в комнату после посещения мужского туалета на третьем этаже. В туалете на пятом этаже ситуация была ничуть не лучше. И женские туалеты на четвертом и шестом этажах благоухали так, что находиться в расположенных напротив них бытовках было настоящим испытанием.

Когда на стенде у входа в общагу появилось объявление о грядущем отключении, все студенты благоразумно запаслись питьевой и бытовой водой. В комнате №409 были наполнены все кастрюли, бутылки из-под фанты, водки, капитанского рома, джина «Черный бархат» и минералки «Ласточка», а также ведро для мытья пола и тазик, в который обычно складывали грязную посуду, когда носили ее в бытовку мыть.

Однако вскоре стало понятно, что наличие воды в комнатах — не главная проблема общежития, в котором один туалет на восемь кабинок использует примерно 260 человек. То есть каждый унитаз в среднем использовало 32–33 молодых человека или девушки. И эти 33 молодых и здоровых организма, совершая ежедневную процедуру очищения кишечника, не брали с собой воду для того, чтобы смыть за собой. А из бачка привычно смыть удалось лишь тем, кто сходил рано утром. Следующие же пользователи оставили последствия своего пребывания в местах раздумий без устранения. Теоретически, наверное, можно было бы предположить, что, буде каждый студент носил бы с собой литр-другой воды и смывал бы с их помощью за собой, то беды бы не случилось. Но ни первый, ни второй, ни третий посетители санузлов, пришедшие после тех ранних пташек, что опустошили смывные бачки, взять с собой воду не догадались. Да и не напасешься тогда никакой воды — так они думали. А когда кто-то задумался о такой возможности, было уже поздно: количество фекалий и бумаги в (как метко выразился айтишник Серега Чесноков) сральнях превысило тот максимум, который можно было просто смыть водой. А действовать согласно инструкции, которая была выведена неровным почерком в четвертой кабинке туалета на третьем этаже («Если ты насрал, зараза, — дерни ручку унитаза. Нет воды как таковой — протолкни говно рукой»), разумеется, никто не собирался, хотя, конечно, все с ней неоднократно успели ознакомиться.

В итоге «сральни были зосраты» уже к середине первого дня отключения воды. К концу дня они были «зосраты» так, что среднестатистическому студенту приходилось не привычно садиться на корточки, а корячиться на почти прямых ногах, чтобы не посадить зад на гордо возвышавшуюся над краями унитаза говняную гору. А на второй день уже и подойти к унитазам было невозможно, потому что пол туалета был залит мочой по щиколотку — в чем бы наверняка убедился первый же герой, которой отважился бы в это море разливанное шагнуть — таковых, впрочем, конечно же, не нашлось. Молодые люди становились на порог этой юдоли скорби и ссали прямо… Да, так будет корректно: ссали прямо. А как выходили из положения девушки, Павлику было неведомо, потому что к женскому туалету даже приблизиться было невозможно из-за вони, так что бытовкой на четвертом этаже он пользоваться избегал. И соответственно, его взгляд не мог случайно скользнуть по «предбаннику» дамской уборной и увидеть, переступает ли кто-либо порог ее основного помещения.

На второй день водной осады общежитие стало стремительно пустеть. Все, кто мог уехать в середине семестра, уехали. Кто мог себе позволить снять квартиру — сняли. Кто мог перекантоваться у знакомых в городе, либо в первой или второй общаге — убыли кантоваться.

— Срать охота, — произнес Мишка, задумчиво глядя в темное небо за окном комнаты №409 поверх учебника по корейскому языку. Благодаря экономичной солянке, Мишка и Пашка могли не посещать туалет «по большому» достаточно долго: то небольшое количество капусты, картошки и мяса, которое они могли съесть за один присест, усваивалось организмами практически полностью. Но в конце второго дня наступил момент, когда откладывать решение проблемы стало невозможно.

— Слушай, — сказал Пашка, — а ведь по дороге к магазину, где мы водку берем, есть стройплощадка. И там наверняка есть сортир.

— Павлик, ты гений! — воскликнул будущий переводчик, парни спрыгнули с коек и побежали обуваться.

— О, мы с вами! — оживился Макс, и Серега подтвердил: оба второкурсника тоже рванули к своей уличной обуви.

Время было конечно позднее, двенадцатый час, а общага на ночь закрывалась в 23:00. Но на вопрос вахтера «Вы куда собрались?» Мишка ответил «Срать пошли!», и вахтер признал эту причину уважительной. «Вы только не рядом с общагой срите, подальше отойдите!» — напутствовал он их.

Четверка парней быстрым шагом проследовала до стройплощадки. Калитка в невысоком синем заборе была прикрыта, но не заперта. Мишка открыл ее, и парни прокрались внутрь. Мишка включил фонарик и стал высвечивать кучи стройматериалов, свайное поле будущего дома, вагончик-бытовку… и — о чудо! — туалет типа сортир. Тихо, выражая радость лишь улыбками на лицах, скрытых ночной тьмой, парни прокрались в желанное помещение и расположились над четырьмя зиявшими тьмой дырками в полу.

— Хорошо то как! — нарушил трехминутное молчание Макс.

— Ага. Свежий воздух, морем пахнет. И тихо, только сверчки стрекочут, — поддержал беседу Серега.

— Это не сверчки. Это Павлик, — донесся из тьмы голос Мишки. Все, впрочем, поняли, что он шутит: ведь стрекотание ночных музыкантов было слышно задолго до начала процесса студенческой дефекации. Да и метеористические звука на стрекот не походили. Парни дружески заржали. И тут снаружи сортира раздался грозный басовитый лай стремительно приближавшейся собаки.

— Кажется, пацаны, нам пора в общагу! — произнес Пашка и, вытерев зад, стал застегивать джинсы. Из темноты послышались аналогичные звуки одевания остальных парней. — Случайно никто не захватил с собой кусок колбасы или котлетку?

— Вот, знаешь, всегда, когда иду срать, беру с собой колбасу или котлетку! — иронично-флегматично ответил Серега.