Журналист

Глава 6 Коньяк, кофе и кровавый коридор

— Ну что, пять часов, пора водку пьянствовать! — объявил Витька Булавинцев и отъехал на стуле от своего компьютера. — Пашка Морошков, ты у нас теперь самый младший, тебе бежать в магазин.

Примеру духовного лидера редакции «Дальневосточных ведомостей» немедленно последовали все остальные журналисты: 40-летняя Ирина Ангарская, писавшая феерические фельетоны про владивостокских чиновников, 30-летние Андрей Дементьев и Игорь Федоров, окучивавшие бизнес-тематику, и 20-летняя Наташа Мокрецова (до появления Павлика обязанность бегать за водкой лежала на ней), спец по экологии и социалке.

Едва Павлику исполнилось 18 лет, как он официально трудоустроился в редакции «ДВВ». Папа Артуш предложил ему должность корреспондента и оклад в 1500 рублей. За эту сумму Павлик обязался еженедельно писать колонку криминальной хроники, а все, что сверх — оплачивалось гонорарами. Игорь Конев, проработавший в «МК» внештатно полгода, ушел в «Комсомолку», так что на вакансию криминального обозревателя у Павлика конкурентов практически не осталось.

Работа была несложная. Придя в понедельник после пар в редакцию, Павлик получал сводку преступлений от краевого УВД и переделывал сообщения типа «Вторник. 23:40. Первомайский. Школьная, 14. Драка на бытовой почве после совместного распития спиртных напитков. Муж. 1959 г.р. госпитализирован с колото-резанными ранениями. Задержан муж. 1978 г.р., прибывший на место преступления на белом а/м Toyota Mark II 1995 г. в…» в сообщения типа «Фары почти новенькой „Тойоты Марк II“ вечером во вторник высветили надпись из трех букв на стене дома №14 по Школьной улице. Из машины вышел 22-летний парень крепкого телосложения, который вошел в подъезд, где через три часа произойдет кровавая драка…».

В другие дни юный корреспондент ездил в командировки по медвежьим углам Приморского края (Ольга, Терней, Малая Уссурка, Дальнереченск, Кировка, Корфовка, Находка, Лесозаводск, Ново-Покровское, Большой Камень, Камень-Рыболов — вот немногие из тех, что довелось посетить ему на правах корреспондента «ДВВ»), откуда в редакцию периодически приходили письма читателей с жалобами на произвол чиновников или какую-нибудь криминальную жесть. За неимением широкого круга знакомств командировки оставались единственным способом набрать материала для статьи.

Командировки обычно начинались так. Витька Булавинцев, прочтя очередное письмо из глубинки, передавал его Павлику и говорил «дерзай, молодежь!». Павлик с письмом шел в бухгалтерию и там, подражая армянскому акценту Папы Артуша, говорил главбуху Марине Витальевне:

— В КАМАНДИРОВКУ ХАЧУ СЛЮШАЙ ДА⁈

Марина Витальевна выдавала Павлику аванс в счет следующей зарплаты и командировочное удостоверение. А на следующее утро корреспондент ехал на вокзал или автовокзал и отправлялся в тот населенный пункт, откуда писали страждущие жители. Вернувшись, он отчитывался за расходы и писал репортаж. Или, если вдохновения не было, не писал, и потраченные им деньги аванса просто вычитали из очередной зарплаты.

Если же писем от читателей, а следовательно, и командировок, не было, то Павлик занимался всякой фигней в Интернете, а потом — едва на редакционных курантах пробивало заветные 17:00 — собирал с трудового коллектива денежные средства и бежал за выпивкой и закуской в близлежащий продуктовый магазин.

Вот и сегодня молодой сотрудник «Дальневосточных Ведомостей» взял собранные 850 рублей в кулак и выбежал из редакции. К намечающейся пьянке решил присоединиться даже сам Папа Артуш, добавивший тысячу рублей к общей «кассе». «Купи коньяк грузинский», — сказал великий владивостокский армянин.

Дорога к магазину шла по склону сопки, которую вывершивает Пологая улица, мимо мусорных баков во дворах старофондовых домов. У баков стояли два бомжа — Василий и Григорий, Василий держал Григория за грудки и отчетливо, громко, хотя и слегка заплетающимся языком, говорил:

— Послушайте, сударь! Если вы еще раз придете к этой мусорке, я набью вам лицо!

«Вот какие бомжи интеллигентные», — подивился Павлик и вошел в магазин. Под впечатлением бомжацкого красноречия он забыл просьбу Папы Артуша и купил армянский коньяк. Принеся покупки в редакцию, стал выкладывать их из пакетов на стол.

— Я тибе какой сказаль коньяк купить! Гирузинский! А ты какой купил? В этом городе нельзя покупать армянский коньяк, он весь паленый! Только гирузинский покупай, ты понял слюшай да⁈ — отчитал молодого сотрудника Артуш Рамаисович Хачатурян. Он мог сколько угодно блюсти интересы своей диаспоры на страницах подконтрольных газет (а впоследствии и открытого по франшизе «Авторадио»), но насчет коньяка был непреклонен. — Иди попроси поменять! Нечего тут хороших людей травить!

Папе Артушу и Витьке Булавинцеву было что отпраздновать. Вчерашний номер «ДВВ» целиком выкупил прямо из типографии кандидат в мэры города Лесозаводска Геннадий Слизняков. В этом номере вышло грандиозное расследование Булавинцева о махинациях, которые начинающий политик допускал, когда возглавлял один крупный приморский вуз. «Расследование» было выполнено по всем канонам журналистского искусства: с переодеванием и проникновением на закрытую территорию, с разоблачительными звонками и официальной бомбардировкой государственных органов редакционными запросами. В итоге Слизняков оплатил стоимость всего 40-тысячного тиража, да еще и неустойку Папе Артушу, чтобы он не дозаказал дополнительный тираж. Так что газета так и не дошла до своих читателей (в том числе до 10 тысяч подписчиков «ДВВ»). И обе стороны остались довольны: Витька Булавинцев отлично сделанной и хорошо оплаченной работой, Папа Артуш — успешной реализацией тиража газеты (отпечатан был в итоге только один экземпляр для редакционной подшивки, так как слово свое армяно-владивостокский медиа-магнат держал), а Геннадий Слизняков — спасением от разоблачительных публикаций. Выборы он, впрочем, все-равно проиграл.

Вообще к тому времени политический ландшафт Владивостока и Приморья заметно поменялся. Вскоре после того как Борис Николаевич по телеку произнес свою коронную фразу «Я устал, я ухожу», уехал в Москву на работу в Госдуму от КПРФ Виктор Черепков, и его верные бешеные бабки во Владивостоке осиротели и впали в политическое оцепенение. За ним был вынесен досрочно из своего кабинета губернатор Евгений Наздратенко, которого временно сменил на посту Константин Толстошеин (местный кибер-панк Вячик Елисеев, тот самый, который в 2011 году прославится на Болотной площади своей зажигательной песней «Голосуй ЗА любую падлу (как варианты шли „суку“, „шкуру“, „гниду“ и „сволочь“) кроме ЕДРА», а после севший в тюрьму за наркотики, посвятил ему тогда свою песню «Горит шапка на воре, греет мерзлу батаре»). А затем в 2001 году губернаторские выборы оглушительно выиграл авторитетный предприниматель (хозяин финансовой группы «Российский лизинг») Сергей Дарькин. Нанятые им за пресловутые бешеные бабки московские политтехнологи завесили весь город постерами со слоганом «Нам здесь жить!», причем один отлично смотрелся на стене следственного изолятора №4, а еще один, например, на заборе помойки, которую так интеллигентно защищал бомж Василий от бомжа Григория. Впрочем, как ни стебались оппозиционные журналисты, ни в СИЗО, ни на помойку Дарькин в итоге так и не попал: в 2008 году он был лишь допрошен по делу о махинациях, организованных членами его кабинета, но потом продолжил править краем, и в отставку ушел аж в 2012 году, поменяв губернаторский «трон» на кресло замминистра регионального развития.

Со сменой губернатора сменился и вице-губернатор по вопросам СМИ. Вместо Василия Башкина ответственный пост занял бывший журналист «МК во Владивостоке» Леша Соболевский. Башкин, впрочем, не растерялся и, видимо, «вовремя продался» снова: пост руководителя местного ВГТРК он успешно сохранил, как и кресло декана журфака ДВГУ. А Леха Соболевский на следующее утро после своего назначения он зашел в редакцию «ДВВ», чтобы похвастаться новой вице-губернаторской корочкой Папе Артушу, своему бывшему боссу. В редакции был один лишь Павлик: он как раз переделывал сухие милицейские сводки в краткое подобие детективов Агаты Кристи, когда вошел Леша и сказал: «Привет!»

— О, привет, Леха, будь ласков, налей пожалуйста мне кофе, если не сложно! — крикнул ему Павлик из-за монитора компьютера, боясь потерять вдохновение, позволяющее живописать кровавые будни владивостокских преступников.

— Ну ты прямо великий человек! — восхитился новоявленный чиновник. — Ты, наверное, первый, кому новый вице-губернатор Приморского края по вопросам СМИ кофе наливает и подает!

Конечно же, Леха в этот день наливал не только кофе: в 17:00, взяв в помощь Павлика, он пошел в магазин, и вдвоем они при приволокли четыре авоськи всевозможной выпивки и закуски.

— Ну, раз у нас теперь свой человек в правительстве края, мы правительство края мочить пока не будем! — поднял первый тост Артуш Рамаисович Хачатурян. Впоследствии он успешно баллотировался в депутаты краевой думы от партии «Единая Россия», на каковом посту работал до самой смерти.

Перемены не обошли стороной и самого Павлика. В тот апрельский день 2000 года, когда Папа Артуш пригласил его в штат, неожиданно закрылось кафе, где корреспондент «ДВВ» проводил ночи, полные музыки и «вторяков». Точнее, кафе, наоборот, открылось после ремонта, а вот легендарный Брэндон уволился, закрыв свою знаменитую вписку, так как в его услугах хозяин заведения уже не нуждался. Тогда Павлику пришлось рассказать о проблеме с общежитием своим родителям. Те его отругали, конечно, а потом приехали во Владивосток и доверительно поговорили с начальником студгородка ДВГУ. Тот сменил гнев на милость и разрешил студенту снова заселиться в общагу №3, а взамен получил трехлитровую банку красной икры и 10 хвостов соленой кеты. Конечно, место в комнате №409 уже было занято, но зато нашлась койка в трехместной комнате №426.

Там по стечению обстоятельств жил тот самый вахтер Антон Дыба, который оформлял протокол о пьянке, легший в основу выселения Павлика из общаги годом ранее. Они вспомнили друг друга, а затем отметили заселение совместным распитием спиртных напитков с приглашением в гости Михи Халдеева из 409-й. Разумеется, теперь никто никаких протоколов не составлял.

Третьим жильцом 426-й комнаты и четвертым участником совместного распития был Леха Голубцов, учившийся на географическом факультете ДВГУ по спортивному контракту со сборной университета по вольной и греко-римской борьбе. Леха был в общаге по-своему знаменит. Именно он был автором художественной композиции «кровавый коридор», представшей жителям 4 этажа общежития однажды поутру: все стены коридора несли на себе следы ночного столкновения Лехи Голубцова с каратистом Максом Дороховым. Макс зарядил Лехе с ноги в нос в районе женского туалета и двери комнаты №432, и если бы этот удар отправил борца в нокаут, то победа досталась бы ему. Но Леха выдержал, а потом взял Макса в захват и швырял об пол и об стены до самой двери комнаты №401. Отмывать коридор от собственной крови потом пришлось пострадавшему каратисту.

Впрочем, этот эпизод к моменту описываемых событий был давно в прошлом, и Леха с Максом были друзья не разлей вода. И уже на следующий день после того как Павлик заселился в комнату №426, они сели в пивбаре «Селена» неподалеку от общаги вместе с Мишкой Халдеевым, Пашкой Термидоровым (новым жильцом койко-места в комнате №409, освобожденного за год до т ого Павликом), Тимофеем Хабаровым, Павликом Морошковым и Антоном Дыбой. Там-то и родилась идея направить деструктивную энергию Лехи и Макса в конструктивное русло.

— Леха, Макс, вы чем общагу кровью пачкать, лучше бы гопников лупили, — предложил Антон Дыба. — А то ох*ели совсем, прямо у общаги ботанов на гоп-стоп берут. Да и девчонкам одним страшно ходить вечерами. У крыльца то мы, вахтеры, гоняем гопоту, а чуть дальше отойдешь — уже пасутся.

— Так они к нам не подходят, — пожал гранитными плечами Макс Дорохов. — Ссут.

— А вы на живца их ловите! — предложил Мишка Халдеев. — Вон, Павлика попросите живцом поработать, мимо него ни один гопник не пройдет. Пускайте его вперед, а как к нему подвалят, пусть разговоры разговаривает, а вы тем временем их окружайте. А потом как крикнет «помогите», так и налетайте. Я тоже с вами с удовольствием пойду.

На том и порешили. Леха позвал борцов (в общаге №3 жили девять членов сборной ДВГУ по вольной борьбе и семеро по греко-римской), Макс позвал восточников (комнаты №313 и 315 были полностью заселены каратистами, а комнаты №606 и 608 — дзюдоистами) и уже следующим вечером сборная общаги №3 по борьбе с гоп-стопом в районе улицы Пограничная вышла на охоту.

Павлик, которому не надо было особо притворяться «лохом», вышел из общаги, держа в руке книжку Андрея Константинова про агентство журналистских расследований «Золотая Пуля» в мягкой обложке (купил на книжном развале в последней командировке, чтоб занять себя в электричке из Спасска-Дальнего), и направился влево, по направлению к перекрестку с улицей Прапорщика Комарова. Едва повернул, как из подворотни навстречу ему вынырнули четверо бритоголовых.

— Слышь пацан, ты кто по жизни? — спросил первый гопник.

— А вы с какой целью интересуетесь? — выдал Павлик фразу, которую полагается выдавать на такой вопрос. На самом деле, как говорил один из плаховских приятелей Павлика по кличке Шанхай (он был ботаником, но в прямом, а не в переносном смысле: учился на биофаке ДВГУ с явным уклоном в семейство каннабисов, но ударом пудового кулака отправлял в нокаут с первого раза), все эти диалоги-клише из арсенала развод-бригад достаточно примитивны, и лучший способ выйти из них победителем — оригинальность. Стратегия гопника — развести лоха на бабки. Тактика же сводится к трем классическим методам криминалистики: диагностика, идентификация и прогнозирование. Сначала надо по внешним признакам прохожего диагностировать в нем лоха. Затем в ходе беседы убедиться, что это действительно лох (если он показывает страх, если теряется в ответах на вопросы-триггеры «ты кто по жизни?», «ты пацан или п**бол?», «поясни за пацана» и так далее). Ну и напоследок по итогам разговора надо спрогнозировать возможные последствия развода: возможны ли тут серьезные разборки с серьезными людьми. И для «лоха» тут главное придерживаться двух принципов: не бояться и не выдавать лишнюю информацию. Ведь пока про тебя ничего не знают, ты, как бы ботанически ни выглядел, теоретически можешь оказаться племянником майора ФСБ.

Жителю общаги называть имена криминальных авторитетов Владивостока бесполезно: гопота прекрасно знает, что приезжие студенты, не имеющие денег даже на съем хаты, едва ли могут похвастаться близким знакомством с таковыми. В лучшем случае они знают своих — дальнереченских, партизанских, лесозаводских, уссурийских — но во Владике эти знакомства им мало помогут. Не будет же партизанский авторитет устраивать карательный рейд в «порт-столицу» из-за развода на бабки какого-то там студента. Поэтому оригинальничать Павлику с четверкой бритоголовых смысла не было: все всё понимают, и итог у разговора может быть лишь один. Вариативна лишь длительность этого разговора.

— Ты чо, борзый, да? — повысил ставки гопник-переговорщик, пока остальные трое отрезали Павлику пути к отступлению.

— Вы что, меня на бабки развести хотите? — перешел в деловое русло Павлик.

— Пока нет, сначала выясним, кто ты по жизни, — показал ложное дружелюбие бригадир. — Если нормальный пацан, то не будем. Зачем нам нормальных пацанов на бабки разводить? А если п*добол, или лох педальный, то конечно придется платить. Или п*ды получить. Так кто ты по жизни?

— Я по жизни поэт! — гордо подняв голову, ответил Павлик, глядя краем глаза, как по другой стороне улицы мимо работающей развод-бригады продефилировали Леха с Тимофеем.

— Чо, стишочки-х*ечки? — съюморил бригадир, и его бригада радостно заржала.

— Стихотворения! — поправил Павлик без тени улыбки. — Вот послушайте: Не уезжай в Тибет! Ни сердцем, ни головой! Сила — в словах — в тебе! Слабость — в делах — с тобой!

— В натуре х*етворения! — продолжил словообразовательные эксперименты старший гопник. — Короче, поэт бля, у нас времени нет с тобой сопли жевать, говори ща скока у тебя бабок с собой. Если правду скажешь — проверим и отпустим. Если нап*дишь — отх*ярим, в больничку ляжешь.

— Аааа! Грабят! — заорал Павлик, закрываясь книжкой Андрея Константинова от бригадира. Это было условным сигналом, и не прошло и секунды, как в ухо бригадиру влетел с «вертушки» каблук кроссовка Макса Дорохова. Тут же, с другой стороны, подлетел Леха Голубцов и отправил в партер правого гопника. Еще один борец провел через бедро и впечатал бритой башкой в асфальт левого разводчика, а сзади уже раздавался вопль Мишки Халдеева, впечатывающего пудовый кулак в скулу четвертого любителя разводить лохов. Минуту спустя вся развод-бригада валялась в глубоком нокауте, а дюжина общаговских спортсменов от души втаптывала ее в асфальт и более рыхлую почву цветочной клумбы. А рядом стоял Павлик и, сунув левую руку за лацкан куртки, а правую с книжкой Константинова вытянув перед собой, декламировал:

— Не уезжай в Москву! Себя на «себя» не меняй! Выбрось — Тетрадь — в траву! Выбрось — стихи — в меня! Не уходи на дно! Камней там полно и так! Правда — в глазах — но! Ложь — все равно — в устах! Не уходи в себя! Тебя там уже не ждут! В путь! — из «себя» — в Себя! С тобой — без тебя — в путь!

Павлику понравилось быть живцом. Читая свои сомнительного качества стихи во время избиения гопников, он испытывал некое эстетическое удовольствие, так что вскоре окрестности общежития №3 стали относительно безопасными для вечерних прогулок. А гопота, еще многие годы спустя, когда какой-нибудь ботан отвечал им на вопрос «ты кто по жизни?» словом «поэт», сразу сворачивала дискуссию, пожимала ботану руку и желала ему на прощание творческих успехов.