Гиперион

Еще одно мне дайте, могучие,

Благое лето — и тучной осенью

Пожну я звуки! Будет сердце

— Песнью насытясь — готово к смерти.

Немые души, чей втуне божий дар

Пропал при жизни, и в Орке мучимы

Тоской... Но, если песня грянет

— Образ и отсвет огня святого,

Приму я нежно влагу забвения!

И если, дрогнув в страхе, пред Летою

Замолкнут струны — буду счастлив,

Зная: с богами я жил однажды!

Молчишь и терпишь, о благородная!

Гонима всеми, очи таишь, страшась

Дней лучезарных, ибо тщетны

Поиски милых тебе под солнцем.

Цари и братья жили подобные

Дубраве вольной, радостно славили

Страну отцов, любовь и негу,

Вечную ласку родного неба.

Шли изобильно ей в дар плоды и цветы полевые,

Вечную молодость ей, благостный дух, ниспошли!

Облаком счастья укрой, — да не знает афинянки сердце,

Как одиноко оно в этом столетье чужом.

Только в краю блаженных очнется она и обнимет

Светлых своих сестер, видевших Фидиев век.

Ты мне прости, что я нарушал, блаженная,

Твой божественный мир, самые скрытые

Скорби жизни задели

И тебя по моей вине.

О, забудь и прости! Пройду я облаком

Прочь с лица луны навсегда, а ты,

Вновь прекрасно сияя,

Безмятежной останься, свет!

Сулило радость мне утро в юности

И слезы — вечер. Теперь, у гребня лет,

Вселяет смуту день грядущий

И исцеляет вечерний сумрак.

Ввысь стремился мой дух, но без труда любовь

Вниз тянула его; гнет его ныне скорбь;

Так круг жизни замкнулся

Там, откуда я начал путь.

Как ты, песнь, коротка! Иль не мила тебе

Ткань напева, как встарь? И тогда, в юности,

В дни надежд — иль забылось?

Нескончаемо песнь ты длил.

Миг — и счастье, и песнь. В зорю вечернюю

Окунусь ли — уж темь, и холодна земля,

И, мелькая, все чертит

Птица ночи у глаз крылом.

Нам расстаться с тобой? Здравый и мудрый шаг?

Что же, дело свершив, словно убийство зрим?

Ах, себя мы не знаем,

Ибо правит в нас некий бог.

Нынче сердце мое жизни святой полно,

Счастлив я и люблю! Вы же внимали мне,

Лишь когда я гордыни,

Пустословья исполнен был.

Привлекает толпу гомон лишь рыночный,

И в чести у раба сила лишь властная.

Чтит божественность жизни,

Лишь кто богу подобен сам.

Спешит, ликуя, в гавань свою моряк

С богатым грузом — данью заморских стран.

Но что везу я в край мой отчий,

Кроме безмерной моей печали?

О милый берег, ты возрастил меня,

Не ты ль утешишь муки моей любви?

Не ты ль, мой лес, вернешь мне детство

И успокоишь навек скитальца?

О возлюбленная! — Мучит тебя недуг,

Плачет сердце мое, брезжит в нем тайный страх;

Нет, не верю! — Ты любишь,

Разве можешь ты умереть!?

Если друга забыл, гордый унизил дух

И заветы певца встретил насмешкою —

Бог простит. Но и в мыслях

Не мешай счастью любящих.

Племя ханжеское, хоть о богах молчи!

Холод в ваших умах, ничто вам Гелиос,

Да и сам Зевс, и бог морей;

Мир ваш мертв, кому вас чествовать?

Утешьтесь боги! Вами украшена песнь,

Пусть даже из ваших имен душа выдохлась,

А есть нужда в глубоком слове,

Мать-Природа, тебя помянем!

О, где ты? Буйно душу мою пьянит

Твое блаженство, словно подслушал я

Украдкой, как на вещей лире

Юноша-солнце, светясь, играет

Свой гимн вечерний, звуков небесных полн;

И вторят все холмы и леса вокруг.

Но путь его лежит к народам,

Где благочестье в чести и ныне.

Где ты? Блаженство полнит всю душу мне,

Пьянит меня: мне все еще видится,

Как, утомлен дневной дорогой,

Бог-светоносец, клонясь к закату,

Купает кудри юные в золоте ...

И взор мой все стремится вослед ему,

Но к мирным племенам ушел он,

Где воссылают ему молитвы.

Земля, любовь моя! Мы скорбим вдвоем

О светлом боге, что отлетел от нас.

И наша грусть, как в раннем детстве,

Клонит нас в сон. Мы как струны арфы:

Пока рука арфиста не тронет их,

Там смутный ветер будит неверный звук,

И лишь любимого дыханье

Радость и жизнь возвратит нам снова.

«Святой Сократ, что же ты чествуешь

Этакого юнца? Нет никого почтеннее?

Так глядишь на него, как будто

Он к сонму богов причтен?»

Кто глубины познал, влюблен в живейшее,

Зоркий зрит возвышенность юности,

И мудрец на закате

Склонен к прекрасному.

«Богоотступник!» — кляли тебя? И брань,

Как ношу, плача, сердце несло, потом

Пленили тело, плоть святую

Бросили в пламя... Почто же, правый,

Не встал по смерти в блеске небесных сил,

Огню не предал клеветников и вихрь

Не вызвал, чтобы пепел диких

Выместь из чрева земли родимой?

Но ты, природа, мать и жена ему,

Его принявшая, ныне забыла ты

Дела людей, и злейший недруг

В той же земле упокоен с миром.

Витаете в горнем свету,

На мягком подножье, Благие!

Божественный дух

Вас облачает в блики —

Так трогают пальцы арфистки

Струны святые.

Безучастно младенчески

Дыханье сна небесного;

Чисто покоясь

В застенчивых почках,

Вечно цветет

Ваша душа,

Блаженный взор

В тишь устремлен

К ясности вечной.

А нам суждено

Блуждать бесприютно,

Страждущий люд

Вечно в пути

От часа слепого

К слепому часу,

Словно вода

От утеса к утесу,

В вечных поисках бездны.

Когда я был дитя,

Бог меня часто спасал

От суда и крика людского,

Я безмятежно играл

С цветами зеленых рощ,

И ветерки небес

Играли со мной.

Как же, сердце, ты

Радовалось траве,

Как та навстречу тебе

Тянула руки свои,

Так же радовал сердце ты,

Отец Гелиос! И, словно Эндимион,

Твоим я был милым,

Луна святая!

О вы, мне верные

Благие боги!

Вы бы знали,

Как душа моя вас любила!

Пусть еще тогда я не звал

По именам вас и вы

Так меня не звали, как люди

Называют друг друга.

Но знал я вас лучше,

Чем когда-либо знал людей,

Я внимал тишине эфира,

Слов людских я не понимал.

Я взращен глаголом

Благозвучных рощ,

Я любить учился

Среди цветов.

На ладони богов я рос.

Заря германцев, битва, настал твой час!

Кровоточащим светом над всей землей

Вспыхни скорей — уже не дети,

Больше не станут терпеть германцы.

Вот и настала битва! Уже с холмов

Потоком бурным ринулись юноши

В долину — встретить войско вражье,

Твердое силой меча, но духом

Вы тверже, чем губителей полчища:

Правое дело дивных родит бойцов,

Они поют хвалу отчизне —

И у бесчестных дрожат колени.

Меня, меня возьмите в свои ряды:

Я не хочу в ничтожестве дни влачить!

Чем ждать бесславной смерти, лучше

Мертвым на жертвенном лечь кургане

За родину. Я кровью хочу истечь

За родину. И час настает! Ведь я

С детства предчувствовал, что этот

Выпадет мне достославный жребий.

Я с дрожью и восторгом внимал тогда

Преданьям о героях. Но вот и сам,

Муж, а не мальчик, к богоравным

Теням схожу, умирать учившим.

Как жаждал я увидеть воочию

Поэтов и героев былых времен!

И вот безвестного пришельца

Братским встречаете вы приветом.

Гонцы к нам сходят, славную весть неся:

Победа наша! Здравствуй, о родина,

И павших не считай! Дороже

Жизни любого ты, дорогая!

Влаственный сын богов! Изведав разлуку с любимой,

Плакал ты над волной, ник на морском берегу,

Сетуя и моля, стремилась в священную бездну,

В тишь, изверясь, душа... В бездне, где шум кораблей

Глух, далеко под волнами, в гроте укромном Фетида,

Щит надеждам твоим, моря богиня, жила.

Юноше нежная мать была морская царица,

Пестуя чадо свое здесь, на крутом берегу

Острова, омывала она его в купели героев,

Песням могучих волн часто учила его.

И услышала мать мольбы любимого сына,

Облачком легким в слезах тихо со дна поднялась,

Негой своих объятий смягчила муки питомца,

Чутко внимала речам и обещала помочь.

Сын богов! Если бы я мог небесному другу

С глазу на глаз, как ты, выплакать тайную боль!

Но с тоской бегу я от взоров, как если бы чужд был

Той, что все ж обо мне думает, слезы лия.

Духи добрых надежд! Вам внятны людские моленья,

Вас лелею в душе, гении светлых небес,

И тебя, мать Земля, и вас, речушки и рощи,

Чистым сердцем твою отчую чувствую власть,

О Эфир! Утешьте ж меня, великие боги,

Чтобы ранней порой не огрубела душа,

Чтобы вам я на благо жил и вас, всеблагие,

В тихом убежище дней в песнях благодарил

За минувшую радость, сей дар моей юности быстрой,

С коим в светлый ваш круг я, одинокий, войду.

Некогда боги с людьми и блестящие музы водились,

И молодой Аполлон, солнечный, чуткий, как ты.

Ты же, ты — вестница их, словно свыше один из священных

В жизнь мою вдунул тебя; образ сопутствует твой

Боли моей и судьбе, проникая в любое творенье,

Вплоть до поры, как умру, смертью уверясь в тебе.

Дай же нам в жизни пожить, ты, с кем рядом горю и страдаю,

Ты, с которой стремлюсь к солнцу ясных времен.

Есть мы и будем! О нас будут знать и в грядущие годы.

Вспомнят о нас, о двоих, гения суть отыскав,

Скажут: однажды, любя, одиночество вынесли двое,

Мир потайной сотворив, явственный только богам.

Кто лишь о смертном печется, тот в бренную землю уходит,

Но до эфирных высот, к свету возносится тот,

Чтит кто и тайны любви, и высотам божественным верен,

Тот, кто, в надежде живя, тихо смиряет судьбу.