Не иметь себе предела в великом, и притом содержаться в самом малом (лат.).
...эпитафия Лойоле... — Полный текст эпитафии (Elogium sepulcral S. Ignatij) находится в книге «Картина первого века Общества иезуитов во Фландро-Бельгийской провинции...» (Imago primi saeculi Societetis Jesu a Provincia Flandro-Belgica eiusdem Societatis repraesentata, Antverpiae ex Officina Plantiniana Balthasaris Moreti anno saeculari Societatis 1640) на c. 280—282. В этом фолианте эпитафия занимает три страницы, 95 строк. Интересующее нас место близко к началу: «Дух его не знал предела в безмерности мира, тело его заключено в этой низкой и тесной гробнице. О ты, что взираешь как на великих на Помпея, или Цезаря, или Александра, отверзи очи твои истине: и превыше их всех ты поставишь Игнатия. Не знать предела в величайшем и притом содержаться в наималейшем — божественно...». Откуда была известна эта надпись Гёльдерлину, не установлено. В окончательном тексте романа последняя фраза стоит эпиграфом к I тому.
Занте — итальянское название острова и города Закинфа, в XVIII в. даже более распространенное, чем греческое; тут жило много итальянцев и итальянский язык употреблялся наравне с греческим. Турецкое владычество сюда не простиралось — здесь господствовала Венецианская республика. Путешественники XVII в. Жакоб Спон и Джордж Уилер восхищенно отзываются об этом острове, называя его «земным раем». В их описании есть один момент, возможно существенный для выбора его Гёльдерлином: «Ботерус когда-то назвал Занте Золотым островом...» (Voyage de l’Italie, de Dalmatie, de Grece, et du Levant, Fast aux années 1675 & 1676 par Jacob Spon Docteur Médecin Aggregé à Lyon, & George Wheler Gentilhomme Anglois. Lyon, MDCLXXVIII. T. 1. P. 142.) Эта книга часто фигурирует в главном источнике романа — «Путешествии в Грецию» Ричарда Чандлера); полную ссылку см. на с. 530.
Слова были повсюду; облака — но без Юноны. — Намек на миф об Иксионе, который, пируя с богами, заигрывал с Герой (лат. Юнона): тогда Зевс создал облако в облике Геры. Этот миф впервые встречается у Пиндара (Pyth., 2, 21—80). Ф. Цинкернагель считал непосредственным источником статью Шиллера «О грации и достоинстве», которую Гёльдерлин прочел весной 1794 г. Ср.: «Как только мы заметим, что грация притворна (erkünstelt ist), наше сердце внезапно закрывается и отшатывается стремившаяся ей навстречу душа. Мы видим, что дух вдруг обернулся материей, а небесная Юнона — облачным образом» (Zinkernagel F. Die Entwicklungsgeschichte von Hölderlins Hyperion. Straßburg, 1907. S. 55—56). Но есть и другой источник, тоже наверняка известный Гёльдерлину: «Агид и Клеомен» в «Сравнительных жизнеописаниях» Плутарха. Ср.: «1. Вполне разумно и основательно предполагают некоторые, будто миф о том, как Иксион сочетался с облаком, приняв его за Геру, и как от этой связи родились кентавры, придуман в поучение честолюбцам. Ведь и честолюбцы, лаская славу, то есть некое подобие или призрак доблести, никогда не следуют истине, единой, строго согласной с собою, но совершают много неверных, как бы стоящих между злом и добром поступков и, одержимые то одним, то другим стремлением, служат зависти и прочим страстям...» (Плутарх. Сравнительные жизнеописания: В 3 т. М.: Наука, 1964. Т. III. С. 75). Следующая фраза «Фрагмента» («Как смертельно ненавижу я их...») также подтверждает эту связь. Таким образом, уже с самого начала заявлено две темы: тема любви и тема политики.
Мой Беллармин! — Появление этого имени сразу же вслед за именем Игнатия Лойолы заставляет думать о кардинале Роберте Беллармине (1542— 1621), труды которого (особенно его «Disputationes de contraversiis christianae fidei») фигурировали в списках тем для студенческих работ в Тюбингене с давних пор и вплоть до наших дней. Его Автобиография («Venerabilis Roberti Bellarmini S. R. E. Cardinalis Vita, quam ipsemat scripsit anno aetatis suae LXXI») также могла быть известна Гёльдерлину: ее перевод на немецкий был опубликован в «Sammlung der neuesten Schriften, welche die Jesuiten in Portugal betreffen» (Frankfurt; Leipzig, 1762. Bd. 4. S. 48—70). При чтении начала этой автобиографии поражает явный параллелизм некоторых обстоятельств внутренней и внешней жизни Беллармина с жизнью самого Гёльдерлина.
«N. (он пишет о себе в 3-м лице. — Н. Б.) родился 4 октября 1542 года. Его родители были набожные люди, особенно его мать, которая звалась Цинтией и была сестрой папы Марцелла II Она питала теплые чувства к Обществу [иезуитов] и желала, чтобы все ее пять сыновей стали его членами. <...>. Очень рано она приучила их к исповеди, к посещению мессы, к молитве и к прочим духовным упражнениям.
Еще в раннем детстве, я думаю лет с пяти-шести. N. любил произносить проповеди <...>. В юности он полюбил искусство поэзии, и порой случалось, что большая часть ночи проходила у него за чтением Вергилия, которого он изучил так хорошо, что впоследствии, когда он сам начал писать стихи гекзаметром, он не употреблял ни одного слова, которого не было у Вергилия.
Юношей, я думаю на шестнадцатом году, N. произнес проповедь, или слово ободрения, в страстной четверг в самом почтенном братстве города <...>. В ту же пору он с легкостью научился петь и играть на различных музыкальных инструментах. <...>
<...> и однажды он начал серьезно размышлять о том, как бы достичь ему истинного спокойствия души <...>.
В Римской коллегии он пробыл три года, где изучал логику и философию <...> и все три года болел — в первый год он страдал сильной сонливостью, в первый и второй — постоянными головными болями, в третий стали думать, что у него чахотка <...>.
В 1563 году он был послан во Флоренцию для преподавания гуманитарных наук. Там его здоровье начало поправляться. Он обучал молодых людей в школах, прилагая все свои усилия, но примешивал к этому философские вопросы, чтобы приобрести авторитет, и летом прочел лекцию по астрономии и трактат о неподвижных звездах, а в кафедральном соборе держал две речи по-латыни. По большим праздникам он писал стихи <...>.
Во время пребывания во Флоренции N. вместе с патером Марком совершил паломничество в Камальдоли, Овернь и Вальямброзу <...>.
Во Флоренции N. пробыл только год и один месяц, после чего был послан в Мондови <в Пьемонт>. При этом путешествии испытал он многие опасности для тела и души <...>»
Так что мысль, высказанная в самом начале «Фрагмента» («Эксцентрический путь... всегда один и тот же»), находит подтверждение в Автобиографии и могла возникнуть в результате знакомства с нею. Поэтому же возможно, то имя Беллармин выбрано Гёльдерлином не просто как благозвучное, но и как внутренне связанное с исторической личностью. Отсюда же понятно, почему герой «Фрагмента» встречает его «на развалинах древнего Рима» (в окончательном варианте — в Германии, и даже называет его немцем).
...к приветливому морю Смирны... — Новая Смирна (совр. Измир) была основана Александром Македонским в знак глубокого почитания памяти Гомера: во исполнение какого-то предсказания он решил восстановить родину поэта. Город был основан на базе крепости и окрестных деревушек, частично на склонах горы Пагус, частично на равнине, ограниченной морем. По Страбону, Смирна находится примерно в трех четвертях часа пути от своего первоначального места. После смерти Александра Смирна была провозглашена столицей Ионии. Когда Греция стала римской провинцией, многие римские императоры заботились о ее украшении, и долгое время Смирна считалась прекраснейшим городом в мире, а его жители образцовыми в своих нравах и образовании. Еще в правление императора Адриана (76—138) в школах Смирны обучались юноши с многочисленных островов Архипелага и из континентальной Греции. Эти сведения сообщаются в изданиях XVIII—XIX вв. (например, цитируемый «Журналь де Смирн», 1833 г.).
...в сад Горгонды Нотары. — Имя Горгонды Нотары заимствовано из книги Чандлера. Это одно из немногих имен романа, носящих не условный, а реальный характер (см. полную цитату в примеч. 2 на с. 617).
Мелите, о Мелите! — Имя встречается в античной литературе (ср.: Илиада, XVIII, 42). В книге Чандлера на карте Афин им обозначен один из районов города. Кроме того, так назывался остров Мальта (лат. Мелита, греч. Мелите), что зафиксировано не только в словаре Хюбнера, но и в Новом завете (Деяния апостолов, 28), на Мелите зимовал высоко чтимый Гёльдерлином апостол Павел; если Гёльдерлин читал библию по-гречески (что весьма вероятно), то ударение в имени героини «Фрагмента» должно соответствовать греческому. Имя Мелите у Гёльдерлина может служить косвенным доказательством знакомства его с Шекспиром, в частности с «Гамлетом»: ведь имя Офелия тоже географическое название — это название графства в Ирландии (1599 г.). Ср.: Hauff С. Shakespeares Hamlet, Prinz von Dänemark. Hamburg, 1891. Выбор этого имени мог быть подкреплен, помимо благозвучности и этимологии, еще одним обстоятельством: как раз в 1792 г., к которому относится первый замысел романа, французские газеты извещают о спектакле итальянского театра «Мелита, или Сила природы».
...в какой-нибудь период вечно текущею бытия... — отголосок чтения Платона (см.: «Федр», 249).
...ко всему, что было с ней рядом! — Описание Мелите находит аналог в народной греческой лирике — в двустишиях, известных вплоть до наших дней. Например:
Когда ты идешь по земле, то украшаешь поля, доставляешь радость птицам, заставляешь цвести цветы.
...на брегах Пактола, в уединенной долине Тмола... — Тмол — горный хребет в Малой Азии, откуда берет начало Пактол, река, известная в древности золотоносным песком.
о... Сапфо и Алкее, и Анакреоне... — Сапфо и Алкей были родом с Лесбоса, Анакреон — из Теоса, порта к юго-западу от Смирны.
...на берегу Мелеса... — По поводу Мелеса «Журналь де Смирн» писал в статье, посвященной городу, в 1833 г.: «Ручей Мелес, который все наше уважение к роли поэзии не может заставить нас назвать рекой...». Ср. далее об Илисе, примеч. 21 на с. 680.
Павсаний — греческий писатель из Малой Азии (ок. 175 г. н. э.), автор описания Греции в 10 книгах. Цитаты из него обильно приводят все путешественники, в частности Чандлер, Спон и Уилер и др. Гёльдерлин, судя по всему, здесь опирался не на оригинал.
...о Диоскурах... — См. примеч. 5 на с. 619.
...об Ахилле и Патрокле... — Ср.: «Как говорит Филострат (II—III вв. до н. э.), Аякс так обратился к Ахиллу:
— Какой из твоих подвигов более всего заставил тебя забыть об опасности?
— Тот, — ответствовал он, — который я совершил во имя друга.
— А какой, — сказал Аякс, — дался тебе легче всего?
— Тот же самый, — был ответ Ахилла.
— А из твоих ран какая заставила тебя всего более страдать?
— Та, что нанес мне Гектор.
— Гектор? Я не знал, что он нанес тебе рану.
— Он ранил меня смертельно: он убил моего Патрокла» (Auszüge aus den besten Schriftstellern der Franzosen. Leipzig, 1791. T. II, 2. S. 349. — Книга весьма известная в свое время).
...где лежали развалины Смирненской крепости... — «Из всех древностей, составляющих предмет восхищения прошедших столетий, Смирна сейчас имеет только цитадель, построенную герцогом Иоанном (конец XI—нач. XII в. — Н. Б.), которая занимает на вершине Пагуса место древнего акрополя или храма, посвященного Юпитеру Вышнему Еще сегодня можно видеть над западными воротами, при входе направо, бюст амазонки Смирны, согласно одним археологам, или Аполлона, согласно другим. На прекрасном северном портике можно еще различить двух орлов и не поддающиеся расшифровке следы надписи в честь герцога Иоанна и его супруги. В черте акрополя существует церковь, которая, как полагают, была посвящена святым апостолам, а сейчас — просто заброшенная мечеть; наконец, рядом с этим маленьким храмом находится древний и весьма обширный подземный резервуар, опирающийся на шесть больших арок по длине и на пять по ширине. По всей вероятности, этот резервуар предназначался для наполнения водой для нужд войск, защищавших цитадель» (Notice sur la ville de Smyrne//Journal de Smyrne. 1833. P. 10—11).
Пирго в Морсе. — Пиргос лежит к западу от Олимпии. Мореей со времен средневековья называют Пелопоннес (по некоторым источникам, название дали переселившиеся сюда славяне — от слова море). В книге «История полуострова Мореи в средние века» Фальмерайера в главе 5 есть такое замечание: «Что полуостров Пелопоннес в настоящее время носит это старое наименование только среди европейских ученых, а у местных жителей уже более тысячи лет называется Мореей, в общем можно считать известным» (Geschichte der Halbinsel Morea während des Mittelalters: Ein historischer Versuch von prof. J. Phil. Fallmerayer. Stuttgart; Tübingen, 1830. T. 1. S. 240).
...но не для меня. — Ср. патмосское двустишие:
Я запутался в ветвях кустарника, в сетях любви, и уже не в состоянии различить дня от ночи.
Коракс — горный кряж к югу от Смирны.
«Аякс-Мастигофорос» — «Аякс-биченосец», трагедия Софокла. Герой Аякс, оскорбленный присуждением доспехов погибшего Ахилла Одиссею, хочет расправиться с греками, но Афина насылает на него безумие, и он нападает на стадо быков. Искупить позор он может только смертью — на берегу моря он бросается на свой меч. Гёльдерлин употребляет латинизированную форму имени Айас (другой вариант: Аянт).
...ее гений остерег ее передо мной. — Понятие гения (или демона, δαιμονιον) как внутреннего голоса, живущего в человеке, восходит к Сократу. В «Путешествии юного Анахарсиса» об этом рассказывается так:
«Беседуя с ними, он часто рассказывал им о гении, сопровождавшем его с детства (Plat, in Theag Т. 1. Р. 128 — Н. Б.), воздействие которого никогда не подвигало его на какое-либо предприятие, но часто останавливало его в момент осуществления. Если его спрашивали о прожекте, исход которого был гибелен, тайный голос подавал знак, если же дело должно было преуспеть, он хранил молчание»
В христианские времена эта роль перешла к ангелу-хранителю.
Все это как мечом пронзило мне душу. — Ср.: «И тебе самой оружие пройдет душу» (слова Симеона деве Марии — Лк 2,35); однако здесь фразеологизму как бы возвращается изначальный, дохристианский смысл (ср. выше о смерти Аякса).
...напрасно искать мира вне себя, если ты сам не можешь дать его себе. — Эта мысль была прекрасно выражена Шамфором в словах, которые через полвека после его смерти Шопенгауэр поставит эпиграфом к своим «Афоризмам житейской мудрости»: «Счастье — нелегкое дело: его очень трудно найти в нас самих и невозможно найти ни в каком другом месте». Однако еще лучше сказал это Марк Аврелий: «И ищут себе люди места, куда бы удалиться: в деревню, или на море, или в горы. И ты тоже порой тоскуешь по тем же местам. И все же все эти желания в высшей степени наивны, ведь в любое время, если угодно, мы можем удалиться в самих себя. Ибо ни в каком другом месте не находит человек большего покоя и большей тишины, нежели в своей собственной душе, и прежде всего тот, кто имеет в себе такую душевную глубину, что, как только он в нее погрузится, сразу же обретает совершенный покой. Под «покоем» же я понимаю не что иное, как совершенную гармонию. Поэтому постоянно ищи в себе это убежище и обновляй сам себя» («Разговоры наедине», IV, 3). Среди книг Гёльдерлина в Нюртингене сохранилось лейпцигское издание 1775 г. (Marei Antonini Philosophi Commentarii), которое он мог читать, еще учась в Маульбронне.
Удалиться в самих себя. έάυτόν άναχωρεϊν. Так появляется глагол anahoreo, который в окончательной редакции романа выльется во вторую половину его названия: Гиперион, или Отшельник в Греции. Наверное, Eremit оригинала было бы правильней перевести как «анахорет». Ведь даже «Онегин жил анахоретом».
...юношей с острова Тине. — Остров Тине (итальянский вариант названия, греч. Тенос) не был под властью турок. Спон и Уилер, посетившие его в 1676 г., пишут: «Наконец мы прибыли на Тенос, в настоящее время называемый Тине, последний из островов, которыми венецианцы владеют в Леванте» (Op. cit. Р. 168). Шуазёль-Гуффье также называет остров Тине. Следует заметить, что некоторые комментаторы считают форму слова искажением исходного Тенос Гёльдерлином. Выбор Гёльдерлином острова Тине (который в окончательном варианте романа станет родиной Гипериона), возможно, связан с его особым положением, о котором пишет, например, Герцберг в «Истории Греции»:
«В то время как экономическое положение и культура Ионических островов, находившихся под непосредственной властью Венеции, в последние десятилетия XVIII века обнаруживают определенный застой, что выражалось самым неприятным образом в грубости и актах насилия среди низших слоев населения, остров Тинос в Эгейском море, в течение столетий мягко и гибко управляемый Республикой, неизменно считался самым благоустроенным и процветающим среди многих греческих островов, когда-либо находившихся в руках итальянцев. Только Хиос имел в те времена еще более высокий статус, хотя бремя податей на острове с 1727 года вновь существенно возросло. Не говоря уже о расцвете его сельского хозяйства, его промышленности, культуры и торговли, это в особенности относится также к моральному характеру и образованию греков-хиотов, которые в самом деле не без оснований считались в ту эпоху самыми просвещенными, самыми честными и достойными из греков, рядом с которыми могли быть поставлены только прилежные, вежливые и порядочные греки с Тиноса»
Эолийское побережье — название связано с древним племенем эолийцев, живших в этих местах.
Адамас — имя Адамаса Гёльдерлин почерпнул из книги Шуазёля-Гуффье, второго главного источника романа: Choiseul-Couffier. Voyage pittoresque de la Grece. P., 1782. В пояснении к гравюре на вклейке № 34 автор пишет: «Я велел сделать гравюру с пещерой, образующей вход в один из этих карьеров. На ней виден античный барельеф, выбитый на глыбе мрамора; это нечто вроде вакханалии: можно различить нимф, танцующих вокруг то ли Вакха, то ли Силена. Исполнение и композиция этого куска одинаково дурны, и красавицы Пароса, которым он посвящен, вряд ли были польщены этим приношением; ниже надпись:
ΑΔΑΜΑΣ, ΟΔΡΥΣΗΣ, ΝΥΜΦΑΙ.
„Адамас, Одрисес — нимфам [этих мест]“». В окончательной редакции «Гипериона» автор перенес имя Адамаса на своего учителя, наименовав своего друга Алабандой.
...столько городов спорят о чести быть родиной Гомера. — В антологии Плануда (1260—1310), напечатанной в 1494 г. во Флоренции, есть следующая эпиграмма:
Семь городов, пререкаясь, зовутся отчизной Гомера:
Смирна, Хиос, Колофон, Пилос, Аргос, Итака, Афины.
...к бессмертию Мэонида! — Гомер, как уроженец Мэонии, назывался Мэонидом.
...бросился на землю и громко плакал. — В комментариях к этому месту часто указывают на параллель с Ахиллом в «Илиаде» Гомера. Действительно, есть основания считать, что Гёльдерлин в какой-то мере отождествлял себя с этим героем. Сохранились два фрагмента из «Писем о Гомере» для планировавшегося им в 1798—1799 гг. издания журнала «Идуна».
(1) «Я рад, что ты заговорил об Ахилле. Это мой любимец среди героев, сильный и нежный, самый удачный и самый бренный цветок мира героев, «на краткое время рожденный», как говорит Гомер, именно потому, что он так прекрасен. Мне даже часто кажется, что поэт лишь потому так мало разрешает ему явиться в действии, и, в то время как другие буйствуют, герой сидит в своем шатре, чтобы насколько только возможно меньше профанировать его в этой свалке перед Троей. Об Улиссе он может рассказать кучу всего. Этот — мешок разменной монеты, которую надо долго пересчитывать; с золотом же можно покончить быстро».
(2) «В особенности же я люблю и восхищаюсь этим поэтом из поэтов за его Ахилла. Поразительно, с какой любовью и с каким умом провидел, и удержал, и воспел он эту фигуру. Возьми почтенных мужей Агамемнона, и Улисса, и Нестора со всей их мудростью и безумием, возьми буяна Диомеда, безумствующего в ослеплении Аякса, и поставь их против этого гениального, всемогущего, нежно-меланхолического сына бога, Ахилла, против этого enfant gâté природы, и посмотри, как поэт ставит его, этого юношу с силой льва, умом и грацией, в центр между старческой мудростью и грубостью, и ты увидишь в характере Ахилла чудо искусства. В прекраснейшем контрасте находится этот юноша с Гектором, благородным, верным, благочестивым мужем, который становится героем из чувства долга и своей чуткой совести, в то время как другой — по велению своей щедрой, прекрасной натуры. Они настолько же противоположны, насколько родственны друг другу, а это делает еще более трагичным конец, когда Ахилл должен выступить смертельным врагом Гектора. Приветливый Патрокл так естественно становится другом Ахилла и так хорошо гармонирует со строптивым.
Мы видим, как высоко ценил Гомер своего героя. Критики часто удивлялись, почему Гомер, желавший воспеть гнев Ахилла, почти совсем не выводит его на сцену. А он не хотел профанировать юношу в свалке перед Троей.
Идеальное не должно было явиться как обыденное. И он действительно не мог воспеть его прекрасней и нежней, чем заставив его отступить на задний план (ибо этот юноша в своей гениальной натуре чувствовал себя — сам безмерный — безмерно униженным чванным Агамемноном), так что вечные потери греков с того дня, когда в войске недосчитались этого единственного, напоминают об его превосходстве над всей этой роскошной толпой господ и слуг, а редкие моменты, в которые поэт позволяет ему явиться перед нами, еще более подчеркиваются его отсутствием. И сии моменты обрисованы с чудесной силой, и юноша выступает попеременно то как скорбящий, то как отмститель, то неизреченно трогательный, то вновь гневно-грозящий, пока наконец, когда его страдания и его гнев достигают апогея, после ужасного взрыва, стихия не угомонится и сын бога, незадолго перед смертью, которую он предчувствует, примирится со всеми, даже со старым отцом [Гектора] Приамом.
Эта последняя сцена божественна — в контрасте с тем, что ей предшествовало».
Но образ Ахилла вовсе не однозначен в сознании поэта. В последнем из законченных им стихотворений — «Мнемозина», 1803 г. — Ахилл — это умерший друг. Первые слова гимна, написанные посередине листа бумаги и позднее обозначившие начало третьей строфы, были:
Am Feigenbaum
Ist mir Achilles gestorben
Под смоковницей
умер мой Ахиллес.
...поклониться от нее берегам Скамандра, Иде и всей старой троянской земле. — Скамандр — река, Ида — горы в северо-западной части Малой Азии, где лежала древняя Троя.
...что я слышу жрицу в Додоне. — В «Путешествии юного Анахарсиса», которое несомненно знал Гёльдерлин, в томе 3-м есть следующее описание:
«В одном из северных районов лежит город Додона. Именно здесь находится храм Юпитера и оракул, самый древний в Греции (Геродот, кн. 2, гл. 52). Он существовал с той поры, когда жители этих пределов имели лишь самую смутную идею божества, однако уже обращали беспокойные взоры в будущее, ибо ведь правда, что желание узнать его есть одна из древнейших болезней духа человеческого и одна из наиболее пагубных. Добавлю, что есть и другая, не менее древняя у греков: они объясняют сверхъестественными причинами не только явления природы, но и обычаи или установления, происхождение коих им не известно. Если удосужиться проследить все цепочки их традиций, то увидишь, что они все упираются в чудеса. Чтобы основать оракул в Додоне, им тоже требовалось чудо, и вот как об этом рассказывают жрицы храма (Там же. Гл. 55).
Однажды две черные голубки улетели из города Фивы, что в Египте, и прилетели одна в Ливию, другая в Додону. Эта последняя, усевшись на дуб, произнесла внятным голосом следующие слова: «Воздвигните в сих местах оракул в честь Юпитера». Другая голубка предписала то же самое жителям Ливии, и обе они почитаемы как посланницы, возвестившие волю богов. Сколь бы абсурдным ни представлялся нам этот рассказ, он, кажется, имеет реальную основу. Египетские жрецы утверждают, что некогда две жрицы отправились от них в Ливию и Додону, чтобы передать их священные обряды, а на языке древних народов Эпира одним словом обозначали голубку и старую женщину (см., напр., Страбон)» (С. 252—253). «Свои тайны боги сообщали жрицам этого храма разными способами. Иногда эти жрицы идут в священный лес, и садятся у вещего дуба, и слушают — то шепот его листвы, оживляемой зефиром, то стон ветвей, ломаемых бурей. Другой раз, остановившись у ручья, ключом выбивающегося у подножия дерева, они слушают немолчный говор его бегущих волн» (Там же. С. 254—255).
Эти отрывки, где говорится именно о жрицах, должны снять сомнения некоторых комментаторов, утверждавших, что «толкования в Додоне давались прорицателями, а роль жриц неясна».
...о том, что было, и есть, и будет... — это место сопоставляют со стихом «Илиады» (I, 70), где говорится о Калхасе: «Мудрый, ведал он все, что минуло, что есть и что будет».
Мирты — в Большом Штутгартском издании Р. Байснер правит Myrten на Mythen («мифы»), считая Myrten опечаткой.
Кастри у Парнаса — эта деревня была построена на склоне Парнаса на развалинах древних Дельф (в юго-западной Фокиде) с храмом, посвященным Аполлону, и оракулом (VI в. до н. э.). Сейчас ее там нет: с началом раскопок деревню перенесли.
...среди могильников, быть может насыпанных Ахиллу и Патроклу, и Антилоху... — Ср.: Одиссея, XXIV, 71—84.
...и Аяксу Теламону... — Здесь Аякс назван по имени своего отца, царя Саламина. См. примеч. 20 выше (Аякс-Мастигофорос).
...через Тенедос и Лесбос. — Эти острова тоже связаны с историей Троянской войны: за Тенедосом укрывались греческие корабли, когда к воротам Трои подвели «троянского коня», через Тенедос и Лесбос возвращались герои после победы домой.
Инбат (новогреч. ’εμβάτης или μπάτης — морской бриз) — это экзотическое название Гёльдерлин почерпнул у Чандлера, где оно упоминается неоднократно. Это западный ветер, в жаркое время года регулярно дующий в течение дня, а к ночи сменяющийся береговым. Характерный пример у Чандлера:
«Мы заметили и здесь [у Миоса], как и подле Смирны, инбат, ветерок, который сначала легонько скользит над гладкой поверхностью моря, потом поднимается, среди дня усиливается, вздымает волны и гонит их друг за другом к берегу»
На Кифероне — Киферон — горы на границе Аттики и Беотии.
Этот текст был обнаружен в бумагах брата поэта Карла Гока после его смерти и опубликован К. Виетором в мартовской книжке журнала «Швебишер Бунд» в 1920 г. К. Виетор относит его ко второй половине 1796 г., Г. Мит указывает как самую раннюю границу конец 1795 г. (SWuB. Bd. I. S. 1097).
...на прекрасных островах Архипелага... — Под Архипелагом, в соответствии с обиходом времени, Гёльдерлин понимает не группу островов, а море, где они находятся. Таково было в XVIII в. значение слова и во французском языке, а в испанском сохраняется и по сей день. Немецкий лексикон Хюбнера 1789 г. дает следующее определение: «Архипелаг, так зовется часть моря, где лежат многие острова и островки; однако не все участки моря, густо набитые островами, так называют. В особенности же под Архипелагом подразумевается Эгейское море, каковое на западе ограничено берегами Мореи, Греции и Македонии, на востоке — Анатолией, а на юге — Кандией. Большая часть островов, находящихся в этом архипелаге, томится под турецким игом. Это имя относят также к некоторым другим местам в морях» (Hübners Zeitungs- und Konversations Lexicon, 1789; экземпляр этого словаря сохранился в книгах поэта). Даль, толкуя слово вообще как «купу островов», добавляет: «Имя собств, восточная, островная часть Средиземного моря». Происхождение слова неясно.
Но надобно придти соблазнам. — Цитата из Евангелия от Матфея (18,7): «Горе миру от соблазнов, ибо надобно придти соблазнам, но горе тому человеку, чрез которого соблазн приходит».
(Εν καί παν — Одно и Всё (греч.). Приведем комментарий Гюнтера Мита:
«Одно и Всё: Одно (Бог) тождественно Всему (Миру). Фридрих Генрих Якоби в своем сочинении «Об учении Спинозы в письмах к г-ну Мозесу Мендельсону» (1785) сообщает о признании учения Спинозы Лессингом: «Ортодоксальные понятия божества для меня уже ничего не значат; они для меня чужеродны (Ich kann sie nicht genießen). Εν καί παν Только это я и знаю!». Судя по этой публикации, из которой Гёльдерлин делал выписки, данная формула концентрирует в себе мировоззрение пантеизма. Живой интерес Гёльдерлина к спорам о пантеизме доказывается также тем, что он располагал и ответом Мендельсона: «Мозес Мендельсон — к друзьям Лессинга» (1786). Насколько эта формула обнаруживает скрытые мировоззренческие связи, подтверждается появлением этого символа в альбоме Гегеля под записью, сделанной Гёльдерлином 12 февраля 1791 г.; весьма вероятно, что он написан самим Гегелем. У самого Спинозы эта формула не встречается. Что касается ее смысла, то он отмечен уже в греческой досократовской философии. Может быть, она восходит к Лессингу. — Пантеистические и досократовские идеи были знакомы Гёльдерлину также из романа Вильгельма Гейнзе «Ардингелло, или Острова блаженных» (1787), к которому восходит его эпиграф к «Гимну богине Гармонии». В период работы над «Ардингелло» Гейнзе жил в Дюссельдорфе в гостях у Якоби, который именно тогда создавал свой труд о Спинозе. После «Гипериона» формула «Одно и Всё» еще раз возникает в том же виде у Гёльдерлина, и вновь в связи с Гейнзе, с которым он лично познакомился в 1796 г., — в посвященной ему элегии „Хлеб и вино“»
...высший мир, который превыше всякого разума... — Ср. послание апостола Павла к филиппийцам (4, 7): «И мир Божий, который превыше всякого ума, соблюдает сердца ваши и помышления ваши во Христе Иисусе»; высший мир — в оригинале den Frieden alles Friedens, то есть «мир всякого мира», что невозможно передать из-за полной омонимии слов мир «покой» и мир «свет» в русском языке; всякого разума — всякого ума: в оригинале Vernunft, так же как в тексте, переведенном Лютером.
...определенная линия... — асимптота — прямая, которая бесконечно приближается к гиперболе, кривой, но никогда не достигает ее. Ср. в связи с этим письмо к Шиллеру от 4 сентября 1795 г. (№ 104) и к Нитхаммеру от 24 февраля 1796 г. (№ 117). Об этом же говорит Гемстергёйс в работе 1770 г. «Письмо о желаниях» («Lettre sur les désirs») и Гердер в статье «О любви и эгоизме» (1781); Гёльдерлин хорошо знал обе работы (см. примеч. 26 на с. 682).
Не знать меры в великом, хоть твой земной предел и безмерно мал, — божественно (лат.).
Чему учит сия история (лат.).
...когда бы стоял здесь тысячелетием раньше! — Этот срок: тысяча лет — никак не связан с историей Греции. По Платону (см.: «Федр», 249 В), бессмертная душа может выбрать себе новую земную жизнь через тысячу лет после первой. Город Коринф процветал уже в VIII—VII вв. до н. э., т. е. за 2500 лет до времени действия романа. В VIII же веке нашей эры герой попадал бы в византийскую эпоху, в период ожесточенной борьбы светской и духовной власти, «иконоборчества», что вряд ли приходило в голову автору. Не исключено, что этот пассаж возник в результате чтения словаря Хюбнера, где о Коринфе говорится: Corintho, или Coranto, турецкое Gereme, лат. Corinihus, город в Морее, что лежит перед перешейком (истмом), который получил от него свое имя. С давних пор он был одним из красивейших городов Греции, преукрашен роскошнейшими зданиями, из коих в строительном искусстве знаменит прекрасный коринфский ордер в капителях колонн и Aes Corinthiacum. Ныне же город сей более походит на деревню, стены его развалились и жителей совсем мало.
Между райской равниной Сикиона и величаво пустынными Геликоном и Парнасом... — Ср. у Чандлера:
«Мы продолжали наше путешествие, и вот впереди показался Коринфский залив, слева же от нас лежала равнина, покрытая виноградниками и оливковыми рощами. На плодородие этой области было указано проницательным оракулом, который в ответ на вопрос человека, что нужно сделать, чтобы разбогатеть, сказал, что ему надо только получить всю землю между Коринфом и Сикионом. Мы достигли Истма и к вечеру вошли в город. Мы были гостеприимно приняты в доме грека по имени Горгонда Нотара, баратария, то есть персоны, находящейся под покровительством английского посла в Константинополе»
«Геликон был одной из самых плодородных и лесистых гор в Греции. Необыкновенно сладки были на ней плоды адрахнуса, разновидности земляничного дерева; и жители утверждали, что и растения, и корни были весьма дружелюбны к людям; что даже у змей яд более слабый под воздействием их пищи. Он примыкает к Парнасу с северной стороны, там, где он соприкасается с Фокидой, и весьма походит на эту гору в возвышенности, протяженности и величии.
Геликоном владели Музы. Там была их тенистая роща и их изображения; статуи Аполлона и Вакха, Лина и Орфея, и знаменитых поэтов, декламировавших свои стихи под звуки лиры <...> Здесь происходили празднества феспийцев, с играми, называвшимися Мусеа. Долины Геликона описаны у Уилера как зеленые и цветущие весной и оживляемые прелестными водопадами и потоками, и ключами, и колодцами чистой воды»
«Теперь мы отправились <...> в Кастри, или Дельфы. Этот город был на южном склоне Парнаса, с крутой горой, называемой Сирфис, перед ним, и рекой, называемой Плейстус, протекающей через рощу под ним»
В книге Чандлера нет иллюстраций, как у Шуазёля-Гуффье, но есть карты.
...веселые корабли, исчезавшие за горизонтом. — Гёльдерлин впервые увидел море лишь в 1802 г., во Франции. Аналогом моря в его мировосприятии был, по-видимому, могучий Рейн, одно из самых сильных впечатлений его юности (ср. письмо № 23, написанное в июле 1788 г.).
И когда я, бывало, лежал среди цветов, согретый ласковым весенним солнцем... — Этот абзац исследователи сопоставляют с письмом от 10 мая из первой части «Страданий молодого Вертера» Гёте:
«10 мая
Душа моя озарена неземной радостью, как эти чудесные весенние утра, которыми я наслаждаюсь от всего сердца. Я совсем один и блаженствую в здешнем краю, словно созданном для таких, как я. Я так счастлив, мой друг, так упоен ощущением покоя, что искусство мое страдает от этого. Ни одного штриха не мог бы я сделать, а никогда я не был таким большим художником, как в эти минуты. Когда от милой моей долины поднимается пар и полдневное солнце стоит над непроницаемой чащей темного леса и лишь редкий луч проскальзывает в его святая святых, а я лежу в высокой траве у быстрого ручья и, прильнув к земле, вижу тысячи всевозможных былинок и чувствую, как близок моему сердцу крошечный мирок, что снует между стебельками, эти неисчислимые, непостижимые разновидности червяков и мошек, и чувствую близость всемогущего, создавшего нас по своему подобию, веяние вселюбящего, судившего нам парить в вечном блаженстве, когда взор мой туманится и все вокруг меня и небо надо мной запечатлены в моей душе, точно образ возлюбленной, — тогда, дорогой друг, меня часто томит мысль: „Ах! Как бы выразить, как бы вдохнуть в рисунок то, что так полно, так трепетно живет во мне, дать отражение моей души, как душа моя — отражение предвечного бога!“. Друг мой... Но нет! Мне не под силу это, меня подавляет величие этих явлений».
...когда мирно всходила вечерняя звезда вместе с древними Близнецами... — вечерняя звезда — Венера; Близнецы, то же, что Диоскуры, — зодиакальное созвездие, где главные звезды, Кастор и Поллукс, получили имена мифологических героев, сыновей Леды. Полидевк (лат. Поллукс), сын Зевса, не захотел пользоваться бессмертием, если его брат Кастор, рожденный от смертного (царя Тиндарея), обречен сойти в Аид; тогда Зевс разрешил разделить бессмертие сына так, что оба брата вместе находятся то в чертогах богов, то в подземном царстве.
...и другими героями... — Следует иметь в виду, что к героям в древнегреческом мире относились не только мифические воители полубожественного происхождения, но и люди — основатели городов, государственные деятели, воины, павшие на войне, основатели философских школ, поэты, все те, к кому можно было взывать о помощи в трудную минуту. (Институт героев имеет аналогию в христианском институте святых).
...кого я называл творцом неба и земли... — ясное указание на то, что имеется в виду христианский бог. Делая своего героя атеистом, Гёльдерлин следует за Шеллингом. Однако показательно, что герой обращается к тому, чье существование отрицает.
Разумеется, излишне напоминать, что подобные речи, которые просто отражают свойственные человеку настроения, не должны никого смущать. — Примеч. автора.
...Платон и его Стелла? — Гёльдерлин имеет в виду неизвестного нам юношу, которого Платон в своих эпиграммах называет Астер («звезда, светило»); Стелла — латинский перевод греческого слова.
Взором ты звезды следишь, о Звезда моя!
Быть бы мне небом,
Чтоб мириадами звезд мог я смотреть на тебя.
Прости мне, дух моего Адамаса... — Об имени Адамаса см. примеч. 26 на с. 609; о прототипе героя мнений много. Думаю, нам не следует забывать, что первым человеком, вдохновившим Гёльдерлина на создание «Гипериона», был Штойдлин. Именно ему посвящена ода «Греция». Однако какие-то черты Шиллера тоже здесь присутствуют.
...как тени минувшего... — В оригинале Manen — духи умерших в римской мифологии; в эпоху цезарей души усопших были приравнены к богам и на могильных надгробиях писали: DM, т. е. Dis Manibus (дат. падеж от di manes).
...взбирались на Афон... — Здесь особенно заметна умозрительность путешествия, даже подкрепленного книгой Чандлера. От острова Тиноса, лежащего в 135 км (по прямой) к юго-востоку от Афин, до Афона — около 300 км (на север), оттуда до Геллеспонта (Дарданелл) — 165 км на восток, оттуда до Родоса — на юг, вдоль побережья Малой Азии — не менее 500, оттуда до Тенарума на запад 330 км (мыс Тенарон — крайняя южная точка Пелопоннеса); Эврот впадает в Лаконский залив Критского моря в 60 км от Тенарона; Элида и Олимпия лежат в западной части Пелопоннеса (от Тенарона по прямой около 200 и 160 км resp.), Немея — в восточной (165 км). Об иллюзорности говорят и употребленные автором наименования: Пелопоннес, а не Морея, Геллеспонт, а не Дарданеллы.
...к колонне храма забытого Юпитера... — речь идет о храме Юпитера в Немее. Чандлер, вышедший к Немее со стороны Коринфа, так описывает этот ландшафт:
«Горный проход Третус узок, горы поднимались с обеих сторон. Дорога ведет вдоль русла глубокой реки, в густых зарослях олеандров, мирт и вечнозеленой растительности; вода прозрачна и неглубока <...>. Мы свернули с дороги влево и вскоре по тропе, густо заросшей кустами, поднялись к бровке горы, где находятся пещеры в скалах, приют пастухов в зимнее время. В одной из них, возможно, было логово Немейского льва, как его показывали еще во II веке. С кромки горы над пещерами видны Науплия. Аргос и Акрокоринф. Мы спустились по другой стороне горы в длинную долину, и перед нами открылся вид на Колонны, или руины храма, рядом с которыми в древности лежала деревня под названием Немея.
Храм Юпитера Немейского упоминается Павсанием как достопримечательный. Кровля тогда уже обрушилась и скульптурные изображения удалены. Вокруг храма была роща кипарисов. <...>
Храм Юпитера принадлежал к дорическому ордеру и имел шесть колонн в фасаде. Сохранились только две колонны, поддерживающие архитрав, и несколько фрагментов. Руины оголены, и земля вокруг них была недавно вспахана. Мы поставили нашу палатку внутри целлы, на чистом и ровном месте. Кровля, видимо, была разобрана вскоре после того, как обрушилась».
...как Нестор. — Нестор, сын Нелея, старший среди греческих героев Троянской войны, после окончания которой он благополучно возвратился на родину, в Пилос, названный позднее Наварино (Наварин), на юго-западе Пелопоннеса.
...на вершинах Делоса... на гранитную стену Кинфа... — По преданию, на Делосе разрешилась от бремени богиня Латона (Лето), преследуемая гневом Геры. Пустынный и голый остров носился тогда по волнам моря. Лишь только Латона вступила на остров, как из морской пучины поднялись столбы и остановили его на том месте, где стоит он и сейчас (неподалеку от Тиноса) и называется Микро-Дилос. Здесь родился от Латоны бог света Аполлон — и все кругом зацвело и засверкало: и гора Кинт, и долина, и море. На Делосе находилось и святилище Аполлона, не менее знаменитое, чем в Дельфах. В 425 г. до н. э. в Афинах постановили раз в четыре года праздновать здесь так называемые Делии, после чего на острове был наложен запрет на рождения и смерти; все могилы были перенесены на соседний остров Рению.
...бессмертный титан... — Гиперион, титан, сын Урана (неба) и Геи (земли), отец Гелиоса (солнца), Селены (луны) и Эос (утренней зари). Впоследствии это имя стало эпитетом его сына Гелиоса. Ударение в греческом — на втором -и-, у Гёльдерлина на -е-.
Нио — остров из группы Кикладских, к югу от Наксоса (совр. Иос), от Тиноса около 90 км. Этот остров также оспаривал право называться родиной Гомера.
...на берегах Ахерона. — В основе мифологического представления о подземной реке, за которой лежит царство мертвых и которую душа должна пересечь в челноке Харона, лежит реальная река Ахерон в Эпире, протекающая по болотистой местности и под землей и впадающая в Ионическое море. Ср. в «Путешествии юного Анахарсиса»: «Среди рек, орошающих его [Эпир], выделяют Ахерон, уходящий в болото того же имени, и Коцит, воды которого дурны на вкус» (Т. 3. Р. 250).
...испытай все и выбери лучшее! — Комментаторы указывают на аналогию в первом послании к фессалоникийцам апостола Павла: «Всё испытайте, хорошего держитесь! (V, 21). Однако это «выбери лучшее» скорее указывает на Марка Аврелия (в лейпцигском издании 1775 г. параллельно греческому дается латинский перевод: «Tu vero, inquam, quod praestantius est, id simpliciter et libere elegito eique strenue adhaerescito: praestat autem, quod prodest...» (III, 67).
От Сардской равнины... — Столица Лидийского царства Сарды, лежавшая у подножия Тмола, была разрушена в 499 г. до н. э.
по утесам Тмола... в... волнах Пактола... — См. примеч. 10 на с. 604.
...древний храм Кибелы. — Храм Кибелы был также разрушен в 499 г. до н. э.
...повергнутый царственный портал. — Это описание часто сравнивают с картинами художников-классицистов, например, Р. Гвардини упоминает Клода Лоррена (см.: Guardini R. Form und Sinn der Landschaft in den Dichtungen Hölderlins, 1944). Вольфганг Биндер называет его «lieblich-idyllisch, aber auch etwas Staffage und Ruinenromantik». («Значение и образ родины в творчестве Гёльдерлина», цит по: Binder IV. Hölderlin-Aufsätze. Frankfurt а. М., 1970. S. 99).
Передо мной, словно море... — Вольфганг Биндер в работе «Значение и образ родины в творчестве Гёльдерлина» (1954) пишет в связи с этим: «Нетрудно догадаться, откуда это пришло [...]. Это вид с Альбранда вниз, на Вюртемберг. А если быть точным, то придется сказать, что в прорезанных ущельями горах, поднимающихся из моря позади Смирны, вряд ли найдется место, с которого можно увидеть широкую землю, раскинувшуюся у твоих ног, как море. Но не усмешку должно вызвать у нас это, а уважение к поэту, который из бедности своей внешней жизни добыл богатство жизни внутренней, поэтической» (цит. по: Binder IV. Op. cit. S. 99). Там же, в сноске, Биндер замечает: «Продолжение рассказа, по-видимому, связано с воспоминаниями о Хохгебирге, которые Гёльдерлин увидел во время своего путешествия в Швейцарию в 1791 г., что отразилось в его элегии „Кантон Швиц“».
...над лесами Сипила... — О Сипиле статья в «Журналь де Смирн» (см. примеч. 16 на с. 605) информирует «С северо-восточной стороны города поднимается гора Сипил, по которой в древности Смирна называлась Сипилиной; этим же именем называли Кибелу, почитавшуюся смирнийцами, а также жителями Магнезии». Следует добавить, что гора Сипил, лежащая между Смирной и Магнезией, знаменита скальным рельефом, изображающим Великую Матерь Кибелу.
Каистр — река Каистр также берет начало в горах Тмола, но течет на юг.
Мессогин — горная цепь к юго-западу от Тмола.
Мимас — горы на полуострове к западу от Смирны.
...двое караборнийских разбойников... — от названия местности Караборну (совр. Карабурун) на полуострове к западу от Смирны.
Алабанда — имя друга — географическое название, древний город в Карии (Малая Азия).
...отрывок из нашего Платона... — Имеется в виду миф, излагаемый в диалоге «Политик» (268е — 274е). Речь идет о перемене в направлении движения небесных светил, когда власть Хроноса сменяется властью Зевса и обратно. «При каждом повороте полностью сменяются законы возникновения и развития. Если в один период, когда правит Зевс, люди рождают детей, которые растут, достигают старости, седеют и умирают, а их сменяют новые поколения людей, то в другой период люди выходят из земли старыми, седыми, потом становятся все моложе и моложе, пока не уходят в землю, превратившись в зародыши новой жизни, которые, принятые ею, дают начало новым поколениям седоголовых людей».
Хиос — остров Хиос лежит на одной широте с заливом Смирны, повторяя очертания образующего его полуострова Чесме (Чешме). Ср. также примеч. 24 на с. 608—609.
...я вижу юного Геркулеса в схватке с Мегерой. — Еще в Тюбингене, в 1790 г., Гёльдерлин перевел первые 590 стихов поэмы Лукана «Фарсалия», где есть строки, раскрывающие этот образ.
Так пусть государство к этому не прикасается... — Ф. Цинкернагель связывает эту мысль с идеями Вильгельма Гумбольдта, развиваемыми им в работе «Идеи в связи с попыткой определить границы деятельности государства» («Ideen zu einem Versuch, die Grenzen der Wirksamkeit des Staats zu bestimmen»), написанной весной 1792 г., которую Гёльдерлин мог видеть в рукописи в доме Шиллера. Выдержки из этой статьи, полностью опубликованной лишь в 1851 г., публиковались в 1792 г. в журналах. «Принцип, согласно которому правительство должно заботиться о счастии и благоденствии, физическом и нравственном, своего народа, — писал В. Гумбольдт, — и есть наизлейший, наижесточайший деспотизм» (цит. по: Zinker nagel F. Op. cit. S. 159). Сам Гёльдерлин писал позднее своему другу Кристиану Ландауэру (в связи с Люневильским миром): «...в конечном итоге совершенно верно, что чем меньше человек узнаёт и знает о государстве (т. е. имеет дело с государством. — Н. Б.), какова бы ни была форма последнего, тем он свободнее» (№ 229, вторая половина февраля 1801 г.).
...дождь с неба — т. е.. революция.
...когда любимица века, самая юная, самая прекрасная его дочь, новая церковь... — Как писал в январе 1795 г. Гегель Шеллингу, завершая письмо: «Да приидет царствие божие, и да не останутся наши руки без дела! [...]. Разум и Свобода остаются нашим лозунгом, а местом встречи — невидимая церковь» (№ 8 в изд.: Briefe von und an Hegel/Hrsg. von J. Hoffmeister. Hamburg, 1952 — 1954. Bd. 1—4). С лозунгом «Царства божия» друзья расстались в Тюбингене; смысл его тот же, что и у другой их формулы прощания: «Клянусь погибшими при Марафоне»; теологическая оболочка никого не должна обманывать. Гегелю принадлежит стихотворение «Элевзин», впервые опубликованное в 1843 г. и посвященное Гёльдерлину:
...и блаженно знаю,
Что старый наш союз найду я крепче, зрелей, верным
Той клятве, коей мы и не клялись:
Во имя правды и свободы
Жить и со всем, что нам
Исправить хочет мнения и чувства, не мириться!
Ср. также письмо Эбелю (№ 106).
...в этой мрачной темнице? — Имеется в виду тело как вместилище души. В оригинале аналогичный образ и выше, где переведено «в нашей больной плоти»; там сказано: «in unsern Krankenhäusern» (в XVIII в. Krankenhaus обозначало дом, в котором есть больной). Однако не следует думать, что герой призывает друга умереть. Связь тут сложнее. Не случайно «темница» идет вслед за «больницами» и «юной церковью». Для Гёльдерлина как теолога (впрочем, как и для всякого европейца той эпохи) церковь была многозначным понятием и символом. Это не только место соединения, встречи людей, не только сами люди, объединенные верой (то, что иначе называют конгрегацией), но и просто человек, один человек. По евангелию, Иисус был осужден иудеями на смерть за «богохульство»: он сказал, что может разрушить церковь и за три дня снова ее воздвигнуть, имея в виду свое тело и свое воскресение после смерти, но также и (тем самым) возрождение и обновление веры.
Один из вошедших особенно поразил меня. — Дальнейшее описание заговорщика Ф. Цинкернагель сопоставляет с фигурой Андреа Козимо в романе Л. Тика и его прототипом — «русским офицером» в «Духовидце» Ф. Шиллера. Ср. в русском переводе («Наука и жизнь» № 3 за 1983 г.): «В физиономии последнего было что-то совершенно необыкновенное, привлекшее наше внимание. В жизнь мою не видел я столько черт и так мало характера; столько привлекательной ласковости, соединенной в человеческом лице с такой отталкивающей холодностью. Казалось, все страсти тешились этим лицом и снова покинули его. Ничего не осталось, кроме тихого проницательного взгляда глубокого знатока людей, пугавшего всякий встречавшийся с ним взгляд» (с. 119—120).
Если никто не захочет собрать урожай... — Евангельская аллюзия: в притче о талантах человек, закопавший талант, данный ему господином, мотивирует это так: «Господин! я знал тебя, что ты человек жестокий, жнешь, где не сеял, и собираешь, где не рассыпал. И, убоявшись, пошел и скрыл талант твой в земле; вот тебе твое» (Мтф. 25, 24—25).
Кто проклянет яблоню... — Евангельская аллюзия: Иисус проклял смоковницу, на которой не оказалось плодов.
«Они обманщики!.. — Весь эпизод, включая отъезд Гипериона из Смирны, может иметь под собой биографическую основу. Друг Гёльдерлина Синклер, с которым он жил в Йене в одном доме, принадлежал к тайному обществу «гармонистов» (орден Черных Братьев); в конце мая в Йене начались студенческие волнения, после чего Гёльдерлин, бросив все, внезапно уехал домой в Нюртинген.
...и делишь со смертным Кастором свое бессмертие! — См. примеч. 5 на с. 619.
...по лесам Иды... — См. примеч. 30 на с. 612.
...Ахилл и его любимец... — См. примеч. 15 на С. 605.
...погуляем у акрополя! — См. примеч. 16 на с. 605.
Тмол — см. примеч. 10 на с. 604.
Эфес, Теос и Милет — Эфес в древности был одним из крупнейших городов Ионии. Он располагался в устье Каистра (см. примеч. 25 на с. 623); Теос — город в северной Ионии, к юго-западу от Смирны; Милет — самый значительный город эллинского мира в VII—VI вв. до н. э., лежал на побережье Малой Азии примерно на широте острова Самоса.
...подобно Орфею... — Мифический фракийский певец Орфей своим пением покорял не только людей, но и диких зверей и растения, и даже камни. Для Гёльдерлина это сравнение особенно значимо, потому что Орфей поклонялся Солнцу, называя его Аполлон. В «Гимне гению Греции» он пишет:
Ты явился — и любовь Орфея
Воспарила к Оку Мира...
...как птица, клюющая нарисованную гроздь винограда... — Рассказывают, что птицы прилетали клевать виноградную гроздь, написанную Паррасием из Эфеса, афинским художником V в. до н. э.
«Зачем человеку так много нужно?...» — Ср. то же место в переводе Я. Э. Голосовкера: «Отчего это столь многого хочет человек? часто спрашивал я. Что это за бесконечность в груди его? Бесконечность? Где же она? Кто и когда слышал ее? большего хочет человек, чем может. Вот она — истина! О, не однажды уже ты испытал это! но оно и должно быть так, как оно есть. То и дает человеку сладостное, волшебное чувство силы, что она не изливается своевольно. Это именно и рождает прекрасные мечты о бессмертии и все те светлые, чудовищные фантомы, которые тысячекратно восторгают человека. Это и создает человеку его элизиум и его богов, что линия его жизни не вытягивается непрерывной прямой, что не уносится он, как стрела, и чужая сила становится на дороге его полета» (ЦГЛА. Ф. 629. Оп. 1. Ед. хр. 617. С. 46).
Если бы я воспитывался с Фемистоклом... — Фемистокл (ок. 524—459 до н. э.) — афинский государственный деятель и полководец; построенный им флот во многом обусловил победу греков над персами при Саламине (480 г. до н. э.).
...или жил среди Сципионов... — Сципионы — римский род, давший в 3—2 вв. до н. э. выдающихся государственных деятелей и полководцев.
Где же твои сто рук, титан... — Сто рук было не у титанов, а у великанов-гекатонхейров, которых Зевс освободил из недр земли и призвал на помощь в борьбе с титанами. Битву богов-олимпийцев в древности локализовали в районе гор Пелион и Осса, из которых титаны хотели сделать лестницу в небо, чтобы подняться на Олимп и низвергнуть богов. Ср. описание Оссы в «Путешествии юного Анахарсиса» (Т. 3. Р. 243):
«Тогда он повел меня в одно из ущелий горы Осса, где, по преданию, произошла битва титанов с богами. В этом месте бурный поток несется по скалистому ложу, разрушая его яростью своих водопадов. Мы достигли места, где его волны, сжатые с силой, пытались пробить себе проход. Они напирали, поднимались и падали с ревом в пучину, откуда с новой яростью бросались на приступ, чтобы разбиться, столкнувшись в воздухе.
Душа моя была захвачена этим зрелищем, и когда я поднял глаза и посмотрел вокруг, то обнаружил себя зажатым с двух сторон горами, черными и бесплодными, подножиями которым служили бездны. Ближе к вершинам, среди мрачных деревьев, бродили тяжелые тучи и застывали, повисая на их голых сучьях. Внизу природа была в хаосе, разрушенные горы были покрыты зарослями, скалы угрожающе нависли. Какая же сила разбила узы этих чудовищных масс? Ярость аквилонов? Потрясение шара земного? Или в самом деле страшное мщенье богов титанам? Не знаю. Как бы то ни было, именно в эту страшную долину должны приходить завоеватели, дабы видеть картину опустошений, причиненных ими земле».
...на острове Аякса, на бесценном Саламине. — Саламин лежит против Афин в Сароническом заливе; об Аяксе см. примеч. 36 на с. 613.
...я восхищаюсь умом... — имеется в виду Фемистокл (см. примеч. 50 на с. 628); описание Саламинского боя есть и у Чандлера (Р. 204—205).
...священными парками. — Римские богини судьбы парки соответствуют греческим мойрам (первоначально у римлян была лишь одна Парка — богиня родов, под влиянием Греции образовался полный аналог, и в эпоху Гёльдерлина это было просто другое название греческих богинь Клото (которая прядет нить жизни), Лахезис (которая определяет жребий) и Атропос (которая обрезает нить). Ср. стихотворение «К Паркам» на с. 282.
...пьют из ее пенистых ручьев. — Здесь и далее описание острова поразительно контрастирует с тем, что мы находим в источнике Гёльдерлина — в книге Чандлера (Р. 210—212).
«Остров Поро в древности назывался Калаврея (Калаврия), длина его берегов — 30 стадий, или три и три четверти мили. Он протянулся вдоль побережья Мореи невысокой грядой гор и отделен от него проливом шириной всего в четыре стадии, или в полмили. Сей пролив, именуемый Поро, что значит Паром, Переправа, в тихую погоду можно преодолеть вброд, ибо вода неглубока. Он дал имя всему острову, а также городу, который состоит из примерно двух сотен домов, низких и убогих, с плоскими крышами, взбирающихся по неприветливому, голому каменистому склону; жители получают дрова главным образом с континента <...>. После краткой остановки в Поро мы на веслах прошли узкое место, где мелкая вода, обогнули мыс и, выйдя на открытое пространство залива, подняли паруса, направляясь к монастырю Панагии (Пресвятой девы), или девы Марии. <...> мы высадились на берег и пошли к монастырю, находящемуся в некотором удалении от моря, он расположен высоко и романтично, рядом с глубокой расселиной. Он окружен зелеными виноградниками; заросли мирта, апельсиновых и лимонных деревьев в цвету; земляничное дерево с плодами, крупными, но незрелыми; олеандры или «пикро-дафне», и оливы, осыпанные цветами, нежно пахнущие сосны и вечнозеленые кустарники. Против него — источник, очень знаменитый. Вода холодна и целебна <...>.
От монастыря мы на рассвете отправились в Палатию («Дворцы»), как зовется теперь то место, где был город Калаврия, на мулах и ослах, животных столь же уважаемых, сколь и полезных в этой гористой местности. <...> Тропа, ведущая в Палатию, находящуюся в часе пути от моря, неровная и каменистая <...>. Рассказывают, что Нептун принял остров Калаврию от Аполлона в обмен на Делос. Город стоял на высокой скале почти что в середине острова, господствуя над местностью; отсюда открывался прекрасный вид на залив и берега. Здесь находились его святилище и храм. Жрицей была дева, которую смещали, когда ей подходила пора выходить замуж. Семь городов поблизости от острова собирались на нем для собраний и совместно приносили жертвы божеству. Афины, Эгина и Эпидавр были в их числе, а также Науплия, за которую вносил долю Аргос. Македоняне, завоевавшие Грецию, побоялись осквернить святыню...».
...мы скоро пристанем к Калаврии... — От Тиноса до Калаврии совсем не так близко, как изображается в романе: не менее 80 миль.
...и над звездами сердце забывает и свое горе, и свой язык. — Поэтический образ восходит к описанию у Платона («Федр»).
палладий — обычно деревянное изображение Афины-Паллады, защищающее город от врага, по мифу некогда упавшее с неба; палладий Трои был похищен Одиссеем и Диомедом; по преданию, палладий Афин и Рима считался троянским. Здесь в переносном смысле: сокровище, святыня, то, что хранит тебя от зла.
О Диотима, Диотима... — Впервые имя Диотима появляется в «Юности Гипериона» (см. статью, с. 540). В XVIII в. в Европе уже было традицией давать это имя возлюбленной или музе поэта, философа. Так называл например, княгиню А. Голицыну голландский философ Гемстергёйс, посвящая ей свои сочинения. Работа «Аристей, или О божестве» (1779), где это посвящение появляется впервые, была известна Гёльдерлину в немецком переводе (см. примеч. 26 на с. 682). Автор выдает свой трактат за рукопись, «найденную, как полагают, на острове Андрос во время экспедиции русских в Архипелаг. Греческий текст сильно пострадал». И далее: «Что касается автора этого сочинения, то он, видимо, принадлежал к школе Сократа <...>. По-видимому, он афинянин и жил в эпоху Деметриоса Фалерского (ок. 350—283 гг. до н. э. — Н. Б.). Работа посвящена Диотиме. Известно, что Диотима была та святая и мудрая женщина, которой Сократ обязан всем своим знанием о природе дружбы и которая была в цветущем возрасте в эпоху 82-й олимпиады; но смешивать ее с той, о которой идет речь здесь, значило бы предположить ее возраст по меньшей мере в сто сорок лет» (цит. по: Oeuvres philosophiques de М. F. Hemsterhuis. P, 1792. T. 2. P. 9).
На с. 11 текст начинался так:
Diocles a Diotime,
Bonheur
Sage et sacree Diotime...
Все это могло произвести впечатление на автора «Гипериона».
Нам было приятно изливать свое сердце перед доброй матушкой Диотимы. — «Es tat uns wohl den Überfluß unsers Herzens der guten Mutter in den Schoß zu streuen». В оригинале речь идет о матери-земле, природе. Ср. перевод Я. Э. Голосовкера: «Нам было отрадно излить избыток нашего сердца на грудь доброй матери» (Там же. С. 63).
Мы называли землю цветком неба... — Это и некоторые другие места заставляют предположить знакомство Гёльдерлина с идеями рано умершего Иоганна Вильгельма Риттера — замечательного физика и натурфилософа; его короткие записи, поделенные на разделы и данные под номерами (всего 700 номеров), были опубликованы после его смерти под названием «Фрагменты из наследия молодого физика» (Fragmente aus dem Nachlasse eines jungen Physikers. Heidelberg, 1810). Cp., например: «Всякая жизнь есть поцелуй, который солнце дарит земле, как любовь есть нулевая точка рода человеческого. Когда живое целует живое, тогда в жизни восходит жизнь, это день восстания небесного бога в земном человеке. Мужчина и женщина суть символы дуализма в Солнечной системе. Кто из них Солнце и кто Земля? <...>. Солнце светит, так и мужчина стремится вперед, как свет. Так что это тоже свет солнца, что в лоне земли вновь и вновь производит зародыш жизни. В любви появляется он на свет мира и впервые познает радость своего бытия...».
...словно орел с Ганимедом... — Прекрасный юноша Ганимед, сын троянского царя Лаомедонта, был похищен с вершин гор Ида Зевсом, принявшим облик орла. Этот миф неоднократно отражен в произведениях искусства начиная с античности. Ему посвящено стихотворение Гёльдерлина «Ганимед», первоначально называвшееся «Скованный поток» (1801).
...я люблю представлять себе мир единой семьей... — Ср. письмо № 43: «Пусть каждый будет тем, что он есть на самом деле. Пусть каждый говорит и действует так, как велит ему его сердце», и т д. (с. 298).
...могила Диотимы так близко. — От Саламина до Пороса около 40 км. Между ними лежит только остров Эгина. Смерть Диотимы упомянута здесь впервые. Возможно, здесь есть какая-то связь с переживанием смерти Розины Штойдлин, невесты Нойфера (см. письма № 87, 88, 100).
...в каждом звучании жизни? — Как пишет Ф. Цинкернагель, после этого абзаца в черновике было следующее: «Мне дан был дух вершить свой суд и править. Он рано поднял меч и словно пыль основы рабства разорвал и вымел, и он, сей бог, моя защита. И у кого ее украл я? У кого?». И далее по тексту (см. Zinkernagel F. Ор. cit. S. 165). Очень похоже, что эта часть романа писалась уже после знакомства с Сюзеттой Гонтар.
Гармодий и Аристогитон — афиняне, в 514 г. до н. э. во время панафинейского празднества убившие Гиппарха, брата афинского тирана Гиппия. Гармодий был убит на месте, Аристогитон подвергнут пыткам и казнен. После изгнания в 510 г. тирана Гиппия Гармодий и Аристогитон были провозглашены тираноборцами, Антенор создал их скульптурную группу. Для образованных людей XVIII в. имена Гармодия и Аристогитона были символом борьбы против тирании. В «Путешествии юного Анахарсиса» (Т. 1. Р. 250) приводятся со ссылкой на Афинея (ок. 200 г. н. э.) следующие четыре песни, сложенные в их честь (это так называемые сколии — песни, которые пели на пирах).
«Я укрою свой меч под листьями мирта, как это сделали Гармодий и Аристогитон, когда убили тирана и тем восстановили в Афинах равенство перед законом.
Любезный Гармодий, нет, вы не умерли, говорят, вы живете на островах блаженных, где легкой стопой ступают Ахилл и Диомед, сей доблестный отпрыск Тидея.
Я укрою свой меч под листьями мирта, как это сделали Гармодий и Аристогитон, когда убили тирана Гиппарха в дни панафинейских празднеств.
Пусть слава ваша пребудет вовеки, любезный Гармодий и любезный Аристогитон, ибо вы убили тирана и восстановили в Афинах равенство перед законом»
Гёльдерлин перевел три сколии из четырех, по-видимому, в 1793 г. и с текста Афинея, потому что по ошибке приписал стихи Алкею, который у Афинея шел непосредственно перед сколиями: «Reliquie von Alzäus». В его переводе выдержан размер оригинала, но вместо четырех строк — пять.
...как Тантал. — Тантал, сын Зевса, отец Пелопса и Ниобы, был царем в Малой Азии, на горе Сипил близ Смирны. Пируя вместе с богами, он то ли украл амброзию и нектар, то ли выдал их тайны людям. Был проклят богами и осужден испытывать голод и жажду в Аиде, видя перед собой плоды, до которых невозможно дотянуться.
...брал я на руки детей... — Любовь к детям — характерная черта самого Гёльдерлина. Много лет спустя племянница Сюзетты Гонтар вспоминала об этом: «Я хорошо помню всех этих людей (учителей. — Н. Б.), но ни один из них не был с нами, детьми, так мил и приветлив, как Гёльдерлин» (Belli-Gontard М, Lebens-Erinnerungen. Frankfurti а. М., 1872).
...земляничный букет... — Речь идет не о землянике, которая не растет на скалистом острове, а о земляничном дереве, плоды которого похожи на землянику, но совершенно невкусны.
...не смейтесь над хромотой этого Вулкана, ведь боги дважды сбрасывали его с неба на землю. — Вулкан (рим.), или Гефест (греч.), по одной из версий мира, был сброшен на землю Зевсом из боязни, что сын станет на сторону своей матери Геры против отца (см.: Илиада, I, 590—594). Герой имеет в виду, что его дружбу предавали дважды: учитель Адамас и друг Алабанда.
...как Алфей свою Аретузу... — Алфей, бог самой большой реки Пелопоннеса, преследовал нимфу Аретузу, бежавшую от него под морским дном до самой Сицилии, где она выбивается ключом на острове Ортигия близ Сиракуз, сейчас соединенном с главным островом.
...я не желаю метать бисер перед глупой толпою. — Евангельская аллюзия, вошедшая в поговорку: «Не мечите бисер перед свиньями» (Мтф. 7, 6).
...точно скованный титан. — После победы олимпийцев титаны были низвергнуты в кромешную тьму Тартара, где их стерегут сторукие гекатонхейры (ср. примеч. 52 на с. 628).
Ты способна на такое самоотречение, святая смиренница... — в оригинале: «Kannst du so dich verleugnen, selige Selbstgenügsame!». Перевод далеко уходит от авторского текста: дело не в смирении, а в самодостаточности Диотимы, в ее устойчивости без других людей. Ср. перевод Я. Э. Голосовкера: «Можешь ли ты отречься от себя, ты блаженно-полная собой?» (Там же. С. 87).
...человек — одно из обличий, которое подчас принимает бог... — В оригинале: «...der Mensch ist ein Gewand, das oft ein Gott sich umwirft...», т. e. одеяние, которое набрасывает на себя бог.
...твой великий тезка, небесный Гиперион, воплотился в тебе. — «...dein Namensbruder, der herrliche Hyperion des Himmels, ist in dir», т. e. «небесный Гиперион — в тебе», но это не значит, что он «воплотился»: ты остаешься самим собой, бог может прийти и уйти, а ты останешься как сосуд, одежда, где есть содержимое, но нет божества. Правильнее было бы сказать: «вошел в тебя» или просто «в тебе».
...этот лев, Демосфен, встретил здесь свой конец... — см. «Жизнеописания» Плутарха: «Демосфен» 29; Демосфен погиб 12 октября 322 г. до н. э.; на Калаврии он искал защиты от македонцев у алтаря Посейдона, но, под угрозой насилия, предпочел принять яд, содержавшийся в кончике тростникового пера. О его смерти на Калаврии упоминает и Чандлер (Op. cit. Р. 212).
Мы должны немедля собраться туда, все вместе! — «День пути» — большое преувеличение, особенно заметное при сравнении с «прогулками» через все острова Эгейского моря первой книги. От Калаврии до Пирея, порта Афин, — почти столько же, сколько до Саламина. Скорее всего, поэт думал о своем реальном путешествии летом 1796 г. — в Кассель, до которого даже по прямой от Франкфурта 150 км.
...и в чем заключается. — Для дальнейшего ср. в «Истории искусства древних» И. И. Винкельмана («Geschichte der Kunst des Altertums», 1764) раздел «Об основаниях и причинах подъема и превосходства греческого искусства перед другими народами», где Винкельман опирается на сочинение Ж.-Б. Дюбо (Jean-Baptiste Dubos) «Критические рассуждения о поэзии, живописи и музыке» («Réflexiones critiques sur la poésie, la peinture et la musique», 1719). Ср. также «Идеи к философии истории человечества» И. Г. Гердера («Ideen zur Philosophie der Geschichte der Menschheit») (M.: Наука, 1977. Ч. XIII).
...что и мы живем в этом климате. — Идея эта довольно долго сохраняла актуальность. Ср. в русском периодическом издании «Дух журналов», часть XXIV (1817), в переводе «Путешествия Г. Майра из Иерусалима в Сирию»: «...Гердер в Сочинении своем «Мысли, относящиеся к философии человечества», утверждает, что климат и местное положение земли имеют величайшее влияние на физическое, умственное и нравственное образование жителей и, так сказать, перерождают их. Есть ли мнение сие справедливо, то от чего же между жителями Леванта — греками и турками — находится такая разительная противоположность в физическом и нравственном образовании? От чего такое несходство в характере, темпераменте, нравах, обычаях и в наружном телесном виде? Отчего греки, в продолжение стольких веков, сохранили свою первобытную веселость, живость и ласковую общительность, беспрестанно забавляются играми, шутками, насмешками и всякими шалостями, как малые ребята; — а напротив того, турки, живучи в одной с ними стране, всегда важны, малоречивы, тихи, редко веселы и никогда не занимаются ребяческими играми и шутками?» (С. 309).
...до эпохи Писистрата и Гиппарха. — Писистрат был тираном в Афинах с 560 по 528 г. до н. э.; Гиппарх, его сын, был убит в 514 г. до н. э. (см. примеч. 67).
Лакедемон — античное название Спарты.
Ликург — легендарный законодатель Спарты (предположительно IX в. до н. э.).
Тезей — Тесей, легендарный герой Аттики, правитель Афин; его биография, напоминающая во многом подвиги Геракла, содержится в «Сравнительных жизнеописаниях» Плутарха. Тесей считается отцом афинской демократии.
...и готов. — Готы здесь олицетворяют вообще народы севера.
Драконовские законы афинянину ни к чему. — Законы Дракона 624 г. до н. э. были отменены при реформе Солона в 594 г. до н. э. Эти первые писаные законы Греции отличались крайней жестокостью, вошедшей в поговорку.
Великое определение Гераклита... — Это одно из принципиальных положений в системе Гёльдерлина, создано им на основе довольно темного высказывания Гераклита, приведенного в диалоге «Пир» Платона, который он наверняка знал, но может восходить и к другой передаче — пресвитера и отца церкви Ипполита Римского, где оно звучит так: [1] «Они не понимают, как оно [одно], разделенное в самом себе, совместно входит в мысль (?): разнонаправленное соединение, как у лука и лиры. (Трактовка Г. Дильса, 1951 г.)
[2] Они не понимают, как оно [всё и одно], стремясь одно от другого, согласуется само с собой: внутренне напряженная гармония, как в луке и лире». (Трактовка В. Капелле, 1961 г.)
В «Пире» соответствующее место гласит:
«Что касается музыки, то каждому мало-мальски наблюдательному человеку ясно, что с нею дело обстоит точно так же (как с врачебной наукой; ср. чуть выше: «...тут требуется умение установить дружбу между самыми враждебными в теле началами и внушить им взаимную любовь». — Н. Б.), и именно это, вероятно, хочет сказать Гераклит, хотя мысль его выражена не лучшим образом. Он говорит, что, раздваиваясь, единое сохраняет единство, примером чего служит строй лука и лиры. Очень, однако, нелепо утверждать, что строй — это раздвоение — или что он возникает из начал различных
...безмолвная мрачная Изида... — статуя, изображающая богиню Исиду под покровом в Верхнем Египте. Ей посвящено стихотворение Шиллера «Das verschleierte Bild zu Sais», о ней пишет Мерсье в «Ночном колпаке», Новалис в «Учениках в Саисе». Надпись на ней гласила: «Я есмь всё то, что было, то, что есть, и то, что будет: нет смертного, кто бы поднял покров, меня скрывающий».
Мы поднимались теперь на вершину Ликабета... — В дальнейшем описании Афин Гёльдерлин опирается на очень подробное изложение и карту Афин у Чандлера: не случайно на с. 155 появляются «два английских ученых».
Они растащили колонны и статуи... — Кое-что из этого богатства Гёльдерлин мог видеть в Касселе (см. примеч. 81 на с. 694).
...развалины Парфенона... — Парфенон стоит того, чтобы мы привели то место из книги Чандлера, где говорится о нем (Op. cit. Р. 44—49):
«Главным украшением акрополя был Парфенон, или большой храм Минервы (т. е. Афины-Паллады. — Н. Б.), самое превосходное и блистательное сооружение. Персы сожгли здание, которое стояло на этом месте раньше и называлось гекатопедон, имея сто футов. Честолюбие Перикла и всех афинян заставило их построить гораздо более обширное и величественное обиталище для их любимой богини. Архитекторами были Калликрат и Иктин; и трактат о строении был написан последним и Карпионом. Оно было из белого мрамора, дорического ордера, колонны с каннелюрами и без баз, числом восемь, и украшено замечательной скульптурой. История рождения Минервы была изображена на переднем фронтоне, а на заднем — ее спор с Нептуном за обладание страной. Вьючные животные, которые доставляли сюда материал, считались священными и вознаграждались пастбищами; а одно, добровольно возглавлявшее караван, пожизненно освобождалось от работы и содержалось на общественные средства. Статуя Минервы, сделанная для этого храма Фидием, была из слоновой кости, высотой 26 локтей, или 39 футов. Она была покрыта чистым золотом на сумму в 44 таланта <...>.
Искоренение язычества в Афинах связано, по-видимому, с Аларихом и его готами <...>.
Тогда могущественный и почитаемый идол Минервы, похоже, не устоял перед их совместными грабежами, что стерли с лица земли все ее изображения независимо от того, спустились они с неба или были работой Фидия.
Парфенон стоял невредимым еще много лет, после того как лишился своего божества. Христиане превратили его в церковь, а магометане в мечеть. Она упоминается в письмах Крузиуса (1575 г. и др. — Н. Б.) <...>. Венецианцы под водительством Конингсмарка (?), осаждая акрополь в 1687 г., бросили бомбу, которая разбила крышу и сильно повредила здание, потому что от огня воспламенился порох. На полу все еще видно место ее падения. Это было печальное предвестие дальнейшего разрушения; турки стали выламывать камни, используя их для строительства новой мечети, которая стоит сейчас внутри руин, и для ремонта своих домов и стен крепости <...>.
Храм Минервы был в 1676 году, как свидетельствуют Уилер и Спон, самой прекрасной мечетью в мире, вне сравнения. Греки приспособили здание для своих обрядов, пристроив с одного конца полукруглое помещение для алтаря с престолом, с одним окном, до этого здание освещалось только через двери, поскольку сумрак был предпочтителен при языческих обрядах, за исключением празднеств, когда он уступал место ослепительной иллюминации; вот причина того, как предполагается, почему храмы обычно так просты и неукрашены внутри <...>.
Турки побелили стены, чтобы замазать изображения святых и прочую живопись, которой греки украшают свои святилища <...>.
Нелегко представить себе более потрясающий предмет, чем Парфенон, хоть он сейчас просто руина. Колонны внутри наоса все исчезли, но на полу еще видны круги, которые чертили рабочие, когда их ставили Наос наполовину разрушен, а в колоннах, окружающих его, зияет широкий провал почти в середине <...>».
...древний театр Вакха... — театр Диониса.
...храм Тезея... — так называемый Тезейон, на самом деле был посвящен Гефесту (отсюда Гефестейон); он сохранился лучше других храмов, потому что уже в VI в. н. э. был превращен в христианскую церковь.
...шестнадцать уцелевших колонн... храма Юпитера Олимпийского... — строительство святилища
Зевса Олимпийского было начато еще при Писистрате, в VI в до н. э., но закончено лишь при Адриане, во II в. н. э. Эти шестнадцать колонн стоят по сей день (см. вклейку). Приведем описание Чандлера.
«От храма Юпитера Олимпийского остались лишь величественные колонны, высокие и прекрасные, коринфского ордера, с каннелюрами, одни стоящие отдельно, другие поддерживающие свои архитравы, — и немного массивных глыб мрамора под ними — остаток обширной массы, которую лишь многие годы могли довести до таких скудных размеров. Колонны эти имеют удивительные параметры — около шести футов в диаметре и примерно шестьдесят в высоту. Количество их снаружи было сто шестнадцать или сто двадцать. Семнадцать еще стояли в 1676 году; но за несколько лет до нашего приезда одну из них, с большими трудами, опрокинули и приспособили для постройки новой мечети на базаре, то есть рыночной площади»
древние ворота — ворота Адриана. Чандлер пишет:
«После храма Тезея за пределами города больше не было никаких развалин, пока мы, держась по-прежнему левой стороны, так что акрополь все время был у нас справа, не дошли до конца скалы, где находилась арена. Там, в некотором отдалении, на равнине стоят мраморные ворота, отделявшие некогда старый город от Адрианополиса, или Новых Афин. Рассказывают, что Тезей воздвиг стелу или колонну на Коринфском истме, когда он был разбит пелопоннесцами. У меня были надписи по-гречески. С одной стороны: „Здесь Пелопоннес, не Иония“, а с другой: „Здесь не Пелопоннес, а Иония“. Ворота, служившие границей, имеют надписи большими буквами, сделанные аналогичным образом. Над воротами с одной стороны: „То, что ты видишь, суть Афины, старый город Тезея“, а с другой: „То, что ты видишь, есть город Адриана, не Тезея“»
В работе «Язык и действительность в творчестве Гёльдерлина» (1955) Вольфганг Биндер делает к этому месту следующее замечание:
«Почему Гипериона более всего захватили старые ворота, ворота Адриана? Ведь среди архитектурных сооружений, перечисленных им, это — самое незначительное. Он говорит об этом сам: потому что они ведут из Ничего в Ничто; оба города, и старый, и новый, город Адриана, лежат в руинах. Ворота — это место перехода, где жизнь имеет наиболее оживленные формы. Они подобны настоящему, в котором то, что еще не есть (das Nochnicht), постоянно становится тем, что уже не есть (Nicht-mehr), а бытие (das Dasein) действительно. Гиперион находит пустым место перехода, переход здесь уже не совершается. Храмы для него — свидетели прошлого, но ворота суть свидетельство того, что прошлое прошло, ибо в своем фактическом настоящем они олицетворяют собой полное отсутствие настоящего. «Пустынник в Греции» у этих ворот вновь познает, что он пустынник, что ушло то прекрасное время, которому принадлежат все его помыслы. Эти несколько, вдобавок ретроспективно написанных, фраз делают зримой — через посредство конкретного рассказа Гипериона — косвенно и символически в пластическом слове чудовищную нереальность современной жизни, в которой Гёльдерлин усматривает собственную историческую ситуацию»
...чем в прихоти Клеопатры... — рассказано у Плиния (23—79) в его «Естественной истории».
О, сады Ангеле... — Ср. у Чандлера:
«На следующий вечер мы спустились с Пентеле на равнину и через Калландри, деревню, окруженную олива ми, прошли в Ангеле-кипос, сады Ангеле. Это место летом часто посещается греками из Афин, дома которых расположены в рощах олив, кипарисов, апельсинных и лимонных деревьев, перемежаемых виноградниками. Старое название его было Ангеле; и рассказывают (Уилер. С. 450), что народ Паллене не вступал в брак с его обитателями из-за какого-то предательства, от которого они пострадали во времена Тезея»
Пускай мир тонет в пучине... — Может быть прочитано как биографическое: война и бегство из Франкфурта в Кассель, а затем Дрибург совпали с самыми счастливыми в жизни поэта днями.
...по-детски простодушных греков... — Ср. выше примеч. 81.
Арабский купец посеял свой Коран... — Согласно арабо-мусульманскому преданию, после смерти основателя ислама Мухаммеда (Магомета) возвещавшиеся им откровения хранились преимущественно «в сердцах людей» и только частично были записаны. Но уже первый, полулегендарный халиф Абу-Бекр (632—634) предписал собрать записанные и записать хранившиеся «в сердцах» суры и стихи корана. До того как стать «пророком», Магомет был купцом. Канонический текст корана был составлен при третьем халифе Османе (644—656), османовская редакция является единственной дошедшей до нас.
Не родиться совсем — удел / Лучший. Если ж родился ты, / В край, откуда явился, вновь / Возвратиться скорее (Софокл, Эдип в Колоне, ст. 1224—1227. Перевод С. Шервинского).
Эпиграф — хор в трагедии Софокла «Эдип в Колоне», близко к концу, когда измученный Эдип уже готовится к отходу в подземный мир.
После нашего возвращения из краев Аттики... — Автор все чаще будто забывает о своем сюжете: ведь в Калаврию он приехал «погостить» к своему «знакомому», а в Афины они ездили на несколько дней (ср. с. 151: «времени было в обрез»). Но поэт имеет в виду возвращение во Франкфурт, из которого они бежали 11 июня, а вернулись в самом конце сентября.
В 1770 г. — Примеч. авт.
...наконец час пробил. — Здесь Гёльдерлин наконец вступает на историческую почву: 1770 год. Февраль. Считается, что основной источник здесь — немецкий перевод Г. А. О. Рейхарда книги Шуазёля-Гуффье, который в этой части, действительно, допустил большое количество отклонений от оригинала. До последнего времени было принято считать, что Гёльдерлин просто следовал за Рейхардом и вместе с ним отклонялся от истины. Однако это не совсем так. Русские материалы XIX в., базирующиеся на первоисточниках, свидетельствуют о том, что Гёльдерлин следовал исторической истине. (В его библиотеке зафиксировано издание под названием «Русская и турецкая хроника» («Russische und türkische Chronik»), но содержание его мне не известно.) Чтобы читателю была яснее историческая канва событий 1770 г., приведем отрывки из следующего издания: Война России с Турцией и польскими конфедератами с 1769—1774 год / Составлено преимущественно по неизвестным до настоящего времени рукописным материалам Генерального штаба капитаном А. Петровым. Т. II. Год 1770. СПб., 1866. Далее: А. Петров).
Зная враждебность греческого населения и славянских племен, томящихся под властью Порты, императрица Екатерина II разослала к ним манифесты, призывая их к восстановлению своей свободы при помощи русского оружия. Отправление флотилии в Средиземное море, к берегам Мореи и к островам архипелага давало надежду на всеобщее восстание греков, видевших в российском флаге, развевающемся в архипелаге, зарю своего возрождения к свободе и независимости.
Папа-Огли (посланный Орловым и организовавший сеть агентов (из Италии) по всей Греции. — Н. Б.) давно уже успел возбудить в греках надежду на их освобождение и действовал преимущественно на храброе племя маниотов, потомков древних спартанцев. Наследуя храбрость своих знаменитых предков, маниоты, живя в неприступных горах своей родины, наводили ужас на турок во времена войны за покорение Пелопонеза. С этих пор маниоты получили их настоящее имя, от греч. слова мания, означающего «ужас». Храбрые предводители маниотов, по имени Мауро-Миколи и брат его Иованни, сойдясь с Папа-Огли, открыли ему все средства и способ восстания греков. Они сказали, что маниоты, защищаясь в своих горах, непобедимы, но сами не способны к нападению, что их постоянная раздельность препятствует предпринять что-нибудь общее, если общая опасность не соединит их, и что вообще на единодушие греков не слишком можно положиться. Неопределенное положение Папа-Огли, как лица никем не аккредитованного, не позволило ему приступить к составлению каких-либо договоров с греками.
Тем не менее с ним были в сношениях почти все представители греческих племен. Все они, не обязуясь никаким договором, дали слово всеми средствами содействовать русскому оружию в Пелопонезе. В особенности много оказал Папа-Огли услуг богатейший во всей Греции начальник города Каломаты (Каламея), грек Бенаки. Он пользовался обширными связями и уважением в стране и с помощью своих друзей дал письменное обязательство выставить до 100 000 греков, если только им будет доставлено оружие и окажется содействие русского флота. Но при этом необходимо было поставить в сношение с греками лиц, уполномоченных императрицей, на которых бы греки могли смотреть как на представителей русской монархии. Поэтому в конце 1768 года два брата Алексей и Федор Орловы, прибыли в Венецию в качестве русских путешественников.
Здесь сосредоточилась тогда вся деятельность по делу восстания Греции.
В Венецию прибыли главнейшие русские агенты в Греции и греческие депутаты для вступления с Орловым в переговоры.
Греки, живущие в Венецианских владениях, также записались в число охотников защищать свободу их общего отечества, с которым они не потеряли еще связи. В Тоскане, на о. Сардинии и в Порт-Магоне были уже сделаны значительные заготовления разных припасов для русского флота.
Нужно отдать полную честь Орлову и его агентам. Они так искусно вели свои дела, что, когда уже все почти было готово к действию, мало кто догадывался о возможности и важности появления русского флота в архипелаге.
Одна Россия понимала важность экспедиции в Средиземное море; что же касается до прочей Европы, то это великое предприятие в состоянии было только вызвать в ней одни насмешки, пока гром Чесменского боя не обратил этих насмешек в справедливое удивление.
Шуазель в письме своем к Жерару, посланнику Франции в Данциге, писал: «Предприятие это может иметь столь же несчастный исход, как самая идея его романтична». [Versaille. 12 sept. 1769.]
Что касается до самих турок, то, по словам Тотта, также агента Франции при крымском хане, «в то время турки предполагали, что Россия вовсе не имеет кораблей, потому что ни один даже торговый корабль никогда не появлялся в Константинополе».
Но вдруг неожиданно разнеслась тревожная весть о появлении русской эскадры при берегах Мореи. Со всех приморских портов в Морее поскакали в Константинополь курьеры с требованием припасов и подкреплений. [Событие это многие сравнивали с отважным и неожиданным походом Аннибала, когда он из Испании предпринял вторжение в Италию, чтобы поразить римлян в самом их сердце.]
Судорожная деятельность закипела в Константинополе. В Родос, Антивари, Дульчины и Солоники отправлено приказание выслать суда и десантные войска в Морею для подкрепления морейского губернатора Муссина-Заде, бывшего верховного визира. В то же время капитан-паша (адмирал флота) Гассан-Един наскоро вооружил 20 военных кораблей в Константинополе и готовился выступить в архипелаг.
Между тем греки в Морее были уже в поголовном восстании и дожидались только прибытия русского флота для начала действий. Значительное число греческих вооруженных галер, собравшись у Балеарских островов, соединились с шедшею прежде других 1-ю русскою эскадрою адмирала Спиридова и прибыли вместе с ним 17-го февраля к морским берегам. Эскадра адмирала Спиридова состояла из 3-х больших кораблей: Евстафия, Ианнуария и Трех святителей; 2-х фрегатов: Соломбал и Летучий; из них последний, не доходя до Мореи, был послан к порту Витулу для указания, нет ли в нем турецких судов, и для отыскания в этом месте гавани для стоянки нашего флота. [Журнал, веденный в эскадре адмирала Спиридова, с 17-го февраля по 24-е мая 1770 г. Архив, воен. топ. и истор. (рукопись).]
На другой день, по получении сведений, что в порте Витуле не было неприятельских судов и есть удобная гавань, эскадра Спиридова направилась туда и вступила в гавань того же дня. Здесь уже находился 36-типушечный венецианский корабль Св. Николая, нанятый графом Алексеем Орловым на всю кампанию. Множество греков, собравшихся на пристани, приветствовали наш флаг радостными восклицаниями и салютациею из ружей.
...в селении под Короном... едучи через Мизистру. — Корон (совр. Корони) — город на Пелопоннесе, на западном берегу Мессинского залива, Мизистра (Мисистра, Мистра) — город и крепость неподалеку от Спарты.
Золото оттого такого же цвета... — Ср. у Риттера № 126 и 208: «Металлы — служители света, жрецы солнца; из них свет светит второй раз. Они заменяют свет повсюду, они говорят языком красок». И: «Золото — это окаменевшее пламя».
...ведь даже кони Феба живут не одним воздухом: так уверяют нас поэты. — Овидий: «...изрыгающих пламя,/Сытых амброзией, вслед из высоких небесных конюшен/Четвероногих ведут, надевают им звонкие узды» («Метаморфозы», кн. II, ст. 119— 121).
...об Агиде и Клеомене... — Об Агиде и Клеомене пишет Плутарх; спартанские цари Агид IV (244— 241 гг. до н. э.) и Клеомен III (235—221 гг. до н. э.). Гёльдерлин собирался написать о них драму.
...эпидаврийских гор. — Гёльдерлин называет горы по древнему городу Эпидавру.
...воды Эврота и Алфея. — Эти главные реки Греции можно сравнить с Рейном и Дунаем.
...по роще Додоны... — См. примеч. 31 на с. 612.
...и не становится Пелопидом... — Пелопид — фиванский полководец, бежавший в Афины, когда Фивы были захвачены Спартой. В 379 г. до н. э. вел войско для освобождения своей родины.
...которая могла бы ему противостоять. — Можно процитировать еще один русский источник: Первый поход российского флота в Архипелаг, описанный Адмиралом Грейгом: (Из собственной его рукописи)//Отечественные записки/Изв. П. Свиньин 1823. Май, № 37.
«Граф Орлов по дошедшим до него сведениям знал, что жители возвышенного гористого мыса (горной части древней Македонии), ныне Майною именуемого, от коей Майноты получили наименование свое, есть из всех греческих племен народ отличнейший своею храбростию. Майноты снискивают свое пропитание одним грабежом и разбоями и никогда не были совершенно покорены турками, от преследования коих скрываются они в неприступные свои горы, откуда никоим образом нельзя их вытеснить. С сих вершин чинят они набеги на низменные места, уводя с собою скот, и награбленными съестными припасами питаются в диких своих убежищах, нимало не опасаясь нечаянного на них нападения неприятеля...»
Я почти все время жила затворницей... — Ср. реальное письмо Диотимы — Сюзетты Гонтар на с. 417. По-видимому, Гёльдерлин дописывал роман уже в Гомбурге, т. е. после сентября 1798 г.
...его матери Красоты... — В этом контексте особенно четко проступает смысл слова «Красота» — в XVIII в. это часто был синоним Свободы, Равенства, Братства.
Наварин теперь наш... — Наварин (в древности и в настоящее время Пилос) — город к северу от Модоны.
...и мы стоим перед крепостью Мизистрой... — Продолжим рассказ адмирала Грейга:
«Выше сего упомянуто уже было [с. 178], что для овладения разными городами и знатнейшими укрепленными местами в Морее отправлены были многочисленные отряды Греков под начальством Российских Офицеров.
Первой таковой отряд, названный Восточным Легионом, состоял под командою капитана Баркова. При нем находился Лейтенант Псаро родом из Греков, один сержант, 12 Русских солдат и небольшое число Майнотов. Барков имел от Графа Федора Орлова приказание следовать к Псаро и там укомплектовать Легион свой Майнотами и греками.
Отправясь из Витулии 20 февраля, прибыл он на другой день к назначенному месту и через три дни набрал 1200 человек, предводительствуемых Майнотами и Греческими Капитанами, из коих каждый пришел с особым отрядом присоединиться к Российскому знамени. 26-го выступил он прямо к Мизитре, древней Спарте. Узнав на пути, что в небольшой деревне, именуемой Бердона, находилось около тысячи Турецкого войска, старался он всеми способами напасть на них нечаянно, но за появлением его пред сею деревнею 27-го на рассвете Турки и всякой, кто в состоянии был бежать, ушли, остальные же жители, вышед навстречу Российскому отряду, сдались ему и просили только о пощаде живота. Просьба их тем паче была уважена, что никто и не помышлял посягать на жизнь их; а потому Барков, обязав их клятвою ни в каком случае впредь не действовать противу Русских, позволил им спокойно возвратиться восвояси, сам же двинулся к Мизитре. Авангардию его составляли 50 человек Майнотов под начальством собственного их Капитана Занети, которые, приближаясь к Мизитре, встретились с Турецкою ариергардою, бежавшею сюда из Бердона. Они немедленно атаковали Турок, бывших в числе несравненно их превосходнее; но за появлением всего легиона неприятель обратился в бег и соединился с корпусом, стоявшим лагерем под самым городом Мизитрою. Число Турок могло простираться до 3000 человек.
Капитан Барков, приближась к Турецкому корпусу, разделил свой легион на две части. Одной под командою Лейтенанта Псаро, состоявшей из шести Российских солдат и пятисот Майнотов, приказал он обойти форсированным маршем некоторые возвышения, укрывавшие его от Турок, и ударить на них в тыл, а с другою сам он шел прямо на неприятеля. Лейтенант Псаро произвел сие движение с таким стремлением, что он успел атаковать тыл правого крыла Турок точно в то время, как Капитан Барков начал атаковать фрунт их. Неприятель, приведенный в замешательство, обратился в бег и укрылся в предместьях Мизитры; но как тогда же был он преследован, то вскоре ретировался в крепость, которая и была обложена со всех сторон. При сем случае Турки потеряли около ста человек убитыми, со Российской же стороны вся потеря состояла из 30 убитых и одиннадцати раненых Майнотов»
Следует добавить, что Мизистра или Мисистра в XVIII в. уже называлась Мистра и она вовсе не была древней Спартой (Спарта восточнее).
Все погибло, Диотима! Наши солдаты... — Подробно рассказано у Грейга:
«По девятидневной блокаде Турки, увидя акедюк [акведук], снабжавший город водою, перерезанным, принуждены были сдаться на условие, что они положат оружие и всякую собственность, с обещанием не служить противу Русских в продолжении войн, а им дана будет свобода оставить Морею. Согласно с сею капитуляциею Турки числом около 3500 человек опорознили город Мизитру 8 Марта и выдали как оружие свое, так и амуницию. Едва сие воспоследовало, как Майноты, не знающие на войне никаких законов, свято соблюдаемых между просвещенными народами, и к тому быв ослеплены своим успехом, напали зверским образом на безоружных Турок и начали немилосердно умерщвлять их, не щадя ни женщин, ни детей. Капитан Барков, имея при себе только 12 Русских солдат, тщетно старался остановить сие кровопролитие и, укрывая беззащитных Турок, неоднократно подвергал самого себя и людей своих очевидной опасности сделаться жертвою их лютости. При сем случае Майноты истребили до тысячи Турок. С крайнею трудностию успел Капитан Барков остальных довести до предместьев и укрыл их в Греческих домах, дав им приказание завалить двери и окны и приставя к оным столько часовых, сколько малолюдная команда его то позволила. Наглость Майнотов до того простерлась, что они стреляли по Российским часовым. Чтоб укротить их ярость, Капитану Баркову не оставалось другого средства, как, удовлетворяя врожденной их склонности к грабежу, отдать им оставленной жителями город на расхищение. Между тем удалось ему спасти жизнь множества бедных людей, на коих устремлено было их зверство. Пока занимались они грабежом города, Барков употребил время на доставление Туркам способов выбраться из Мореи, несмотря, однако же, на все принятые им меры осторожности, некоторые из Майнотов, предпочитая месть и кровь самой корысти, продолжали преследовать Турок и убивали многих на дороге. Хотя подлинное число погибших Турок никогда не было приведено в известность, но вообще полагают, что немногие из них успели спастись. Всех их с женщинами и детьми считалось свыше 8000.
Сей зверский поступок Греков извинить можно только одною тяжкою неволею, в каковой Турки их содержат. Они жестоко ныне отомстили им, но месть сия, сделавшаяся столь пагубной для Турок, не менее того обратилась во вред для самих Русских и была впоследствии времени причиной всех их неудач в Морее. Если б сделанное условие сохранено было в точности, то весьма вероятно, что ни один город не сделал бы значительного сопротивления, ибо Турки тогда со всех сторон начинали опорожнивать Морею и заботились только об одном безопасном для себя выходе из оной. Корунна, правда, все еще держалась, но не потому, чтоб запершиеся в ней Турки не желали сдаться на капитуляцию, а, вероятно, не решались проходить местами, кои заняты были тогда многолюдными партиями раздраженных Греков. Как бы то ни было, с сего времени начали быть все предприятия Русских в Морее неудачны, даже и тогда, когда военные их силы весьма умножились с прибытием остальной части флота»
Стоит привести и более краткий рассказ у Петрова:
«22-го числа восточный легион, при капитане Баркове и 10-ти наших солдат, отправился для покорения Мистры. Легион этот, следуя к Мистре, выгнал по дороге 1000 Турок из деревни Бердани, которые отступили к Мистре. Небольшие укрепления не могли долго сопротивляться усилию греков. Неприятель, число которого доходило до 2000 человек, оставив укрепление, заперся в замке, но после двухдневной осады принужден был сдаться. Тогда начались страшные сцены в Мистре. Ожесточенные греки всех предавали смерти. Даже маленьких детей бросали с турецких минаретов. Иностранцы не поскупились и в этом случае приписать такие поступки варварству русских; но для успокоения их достаточно сказать, что при взятии Мистры было только 11 человек русских. Турки потеряли здесь свое знамя». [Впрочем, в этом случае легко могла произойти ошибка оттого, что многим грекам даны были русские мундиры, нарочно привезенные из Петербурга, согласно еще прежде заявленному греками желанию. См.: Rulhiere. Т. III. Р. 435.]
Русские... долго держались одни, но они все погибли. — Продолжим изложение Грейга (Отечественные записки. 1823. № 39. С. 73 и след.).
«Но мы обратимся паки к Экспедиции Капитана Баркова. Пробыв в Мизитре по 26-е марта, старался он по возможности привести город и крепость в наилучшее оборонительное состояние, употребляя на то собравшихся под начальство его людей, столь же ненавидящих труды, сколько падких к грабительству. Когда место сие, по мнению его, достаточно было удержать нечаянное нападение неприятеля, то, оставя в нем гарнизон из 500 греков, отправился сам 26-го с прочим своим войском по горам, ведущим узкими каменистыми проходами, к открытому городу Леонтари, где, однако же, никого не нашел, кроме Греков. Здесь же имел он удовольствие встретиться с посланным к нему от графа Федора Орлова на помощь отрядом Российских войск. Оный состоял из одного Лейтенанта, одного сержанта и 20 рядовых с двумя небольшими полевыми орудиями, при коих находился один сержант, один капрал и 12 матросов, что для Капитана Баркова показалось быть тогда знатным подкреплением. Греки с своей стороны, почитая побиение Турков при Мизистре важною и решительною победою, положившею конец Турецкому владычеству в том крае, стекались со всех сторон под Российское знамя. Легион капитана Баркова в течение нескольких дней превзошел уже 8000 человек, которые вместе с присоединившимися к нему сказанными Российскими солдатами почитали себя не менее как непобедимою армиею. В сем состоянии спешил Барков по весьма гористой области и, пробираясь многими узкими проходами, достиг без всякого сопротивления до Триполицы. Город сей лежит на пространной плодородной равнине и почитался одним из многолюднейших в Морее. Гарнизон оного, по вернейшим сведениям, доставленным Грекам, состоял из 6000 Турок.
По прибытии к сему городу учинено было Селиму-Паше требование о немедленной сдаче оного. Греки, возгордясь своими прежними удачами, а также полагаясь на число свое, никогда не воображали, чтоб сей Паша стал сопротивляться, и думали, что он безоговорочно согласится выполнить требование, на которое, однако же, со стороны Турок не было дано никакого ответа. Жители здешние, узнав о жестоком жребии, постигшем товарищей их, при Мизитре давших обезоружить себя, решились с отчаяния лучше умереть с оружием в руках и продать жизнь дорогою ценою, нежели быть очевидцами растерзания жен и детей своих, и как город Триполица вовсе не был приготовлен к выдержанию осады, то они, оставя оный, вышли встретить неприятеля. Греки, при появлении их вообразя, что они идут сдаваться, ожидали их с крайним нетерпением и готовили уже ножи свои, чтоб начать новую сечу, и из рапорта самого капитана Баркова видно, что и он, будучи одинакового с ними мнения, думал более, как предупредить новое кровопролитие, нежели заниматься распоряжениями на отражение неприятеля. Движения их, однако же, вскоре убедили его в ошибке. Турки, обойдя нескольких русских солдат, действовавших во фронте двумя маленькими полевыми орудиями, из коих Барков приказал стрелять по них, устремились незапно на Греков с такою решимостию, какую может вселить только одно отчаяние. Сии последние, столько же изумленные, сколько испуганные таким быстрым непредвиденным нападением, бросили оружие и рассыпались, не делая ни малейшего сопротивления. Разъяренные Турки убивали их без всякой пощады, и кто только в состоянии был в городе владеть саблею или кинжалом, то бежал на поле взять участие в победе. Капитан Барков, лейтенант Псаро и горсть русских солдат, оставшихся посреди поля, были покинуты Греками, окружены были со всех сторон. Турки хотя торжествовали, но еще столь боялись искусного действия и неустрашимости сего малолюдного отряда, что не смели приближиться к оному и потому издали производили по нем беспрестанную ружейную пальбу, сами укрываясь позади камней и кустарников. Русские стояли неподвижно и потеряли уже одного Сержанта и 10 человек рядовых; но, приметя, что, в какую сторону они ни двигались, Турки немедленно оттоле убегали, решились силою открыть себе дорогу, которая неподалеку вела к узкому проходу в обратный путь; но для сего надлежало им оставить два небольшие орудия, кои наиболее устрашали Турок; но хотя и не преграждали они пути Русским, однако же производили по ним столь сильный огонь, что большая часть их легла на месте убитыми или ранеными, и из всего отряда удалось только Капитану Баркову (получившему две опасные раны), Лейтенанту Псаро, одному сержанту и двум солдатам достигнуть до сказанного узкого прохода, куда турки не осмелились их уже преследовать. Лейтенант Псаро отправлен был защищать Мизитру; а Капитана Баркова привезли на лошадке в Каламату, а оттуда перевезли на флот, и сим образом кончились все действия восточного легиона. — Между тем Мизидра оставалась в руках Майнотов, покуда Россияне вовсе не опорожнили Мореи; после чего они, оставя сей город, удалились в свои горы, увлеча с собою все то, что только они могли похитить».
Поверь мне, для нас есть еще одна радость. — Ср. конец письма № 198 — последнего из дошедших до нас писем к Сюзетте Гонтар.
...так сказала Поликсене мать... — Речь идет о 415-м стихе «Гекабы» Еврипида; Поликсена — дочь Гекабы и троянского царя Приама. Однако Гёльдерлин то ли не понял, то ли намеренно превратно истолковал греческий текст.
Завтра наш флот вступает в бой... — 20 июня 1770. г.
...такие желанья, как мое, исполняются легко и сразу. — В «Мемуарах Барраса» в главе XX тома II под датой «10 плювьёза V года» (30 января? 1797 года) читаем: «У меня рассказывали, что генерал Марсо, умирая в Альтенкирхене, сказал, сжимая руку друга: «Я вовсе не чувствую себя несчастным оттого, что умираю: это единственно достойный выход для тех, кто служил своей родине и хотел видеть ее уважаемой». Генерал Лефевр, который находится сейчас в Париже и не менее, чем другие, настроен против журналистской трескотни, много раз говорил мне, что он сам придерживается мнения Марсо, что республиканские генералы полны решимости дать себя убить или подать в отставку...» (Mémoires de Barras, membre du Directoire. P., 1895. T. II. P. 297). Под датой «4-й дополнительный день IV года» (25 сентября? 1796 года): «Генерал Марсо смертельно ранен во время сражения под Альтенкирхеном тирольцем, стрелявшим из лесной засады. Марсо было только двадцать пять лет. Он уже был командующим, и в его лице Франция имела надежду получить один из первейших воинских талантов. В то же время это был гражданин, какие еще случаются в армиях наших времен. Французы почувствовали всю огромность постигшей их утраты. Даже вражеская армия отдала ему воинские почести» (Ibid. Р. 204). Генерал Франсуа Северен Марсо был почти ровесником Гёльдерлина.
...русские сожгли весь флот турок... — Описание этих событий в основном совпадает в разных источниках, хотя детали дискутировались долго. Приведем в виде связного рассказа изложение событий у А. Петрова.
Из главы «Соединение русского флота в заливе Наполи-ди-Романия»:
«Соединенный флот графа Алексея Орлова в архипелаге состоял из кораблей: 1) Евстафия, на кот. находился адмирал; 2) Ианнуария; 3) Европа; 4) Трех святителей; 5) Святослава, на котором находился контр-адмирал Эльфинстон; 6) Не-тронь-меня; 7) фрегат Саратов; 8) Трех иерархов; 9) Почтальон; 10) Надежда; 11) Африка; 12) Николай; 13) граф Чернышев; 14) граф Панин; 15) граф Орлов; 16) св. Павла и 6 английских и греческих больших судов.
По соединении всего флота на корабле Трех святителей поднят был кайзер-флаг, и 11-го числа (июня. — Н. Б.) граф Орлов двинулся к острову Паросу, чтобы отрезать неприятеля от Дарданелл.
15-го июня флот наш прибыл к острову Паросу, но, по дурному помещению, в ночь на 16-е число перешел в пролив между островами Парос и Наксио, к порту Трио. Здесь корабли запаслись водою и пекли хлеб до 19-го числа <...>. Турецкий флот <...> отступил сперва от острова Идра к о-ву Андрос, а потом в пролив между Анатолией и о-вом Хио.
Поэтому граф Орлов, сделав нужные заготовления при Паросе, также двинулся 20-го числа к о-ву Хио отыскивать неприятельский флот [...].
Следуя между о-вами Хио и Никария, флот наш приблизился 23 числа к острову Хио. [...]».
Из главы «Сражение при острове Хио» (между с. 378—379 — карта: Сражение при о-ве Хио и Чесме).
«Около 5-ти часов пополудни с этого корабля (Ростислава. — Н. Б.) замечена была часть неприятельского флота, стоявшего в довольно узком проливе между анатолийским берегом и о-вом Хио.
Неприятель стоял в выгодной позиции при анатолийском береге, в полумиле к северу от Чесмы. Правый его фланг примыкал к мелям и был прикрыт небольшим каменным островом; а левый фланг был обращен к Чесменскому заливу. На берегу стоял турецкий лагерь (в).
По приближении нашего флота неприятель открыл сильнейшую пальбу. Капитан-Паша счел за лучшее перебраться на берег под предлогом управлять оттуда с большим удобством. Евстафий, идя впереди всех, управляемый адм. Свиридовым, и на котором был граф Федор Орлов, мужественно выдерживал неприятельский огонь и направился к правому флангу неприятельского расположения; Европа стала против его средины; оба корабля открыли вскоре сильный огонь; в половине первого часа бой достиг уже полного разгара. Тогда выдвинуты были вперед корабли Трех святителей и Ианнуарий, ставшие между двумя первыми. Еще через некоторое время вступили в бой Три иерарха, на котором находился главнокомандующий, и Ростислав, где был князь Долгоруков. Дым от частой пальбы сделался так густ, что не только нельзя было различать корабли, но и самые лучи солнца, в ясный и жаркий день, были помрачены.
В это время неприятельский корабль правого его фланга, на котором был сам главнокомандующий турецкого флота, приблизился к кораблю Евстафия на расстояние пистолетного выстрела и потом кинулся на абордаж с Евстафием. Отчаянный бой загорелся с обеих сторон, а между тем действием огня с Евстафия неприятельский адмиральский корабль загорелся; упавшая с него мачта зажгла снасти на Евстафии, и вскоре оба корабля обнялись общим пламенем, не будучи в состоянии отделиться друг от друга. Увидя опасность, угрожающую Евстафию, граф (Алексей. — Н. Б.) Орлов обрубил якорь у корабля Трех иерархов и готовился идти на спасение экипажа, но, заметя, что и неприятельский адмиральский корабль также горит и что пожар сделался уже слишком силен, подал сигнал, чтобы все шлюпки с кораблей спешили в Евстафию. «Спасайся кто может», — сказал Спиридов, когда приблизились шлюпки. Но едва успели спуститься на шлюпки адмирал Спиридов и граф Федор Орлов с несколькими людьми, как оба корабля один за другим взлетели на воздух.
Увидя это и полагая, что граф Федор Орлов погиб Алексей Орлов, несмотря на свое колоссальное сложение, упал без чувств. Прийдя через несколько минут в себя, он сказал: «Брат, ты погиб — отомстим за него!» — и тотчас отдал приказание идти на абордаж. Но устрашенные турки обрубили уже якоря и поспешно отступили в чесменскую гавань. Легкость их судов спасла их от преследования.
Чесменская гавань представляет вид довольно правильного полукруга. Высокие, крутые берега ея образуют глубокую котловину. Тут расположился разбитый турецкий флот (с), под защитой крепости Чесмы.
Следуя за отступавшим неприятельским флотом, граф Орлов подошел к чесменской гавани и закрыл из нее выход неприятелю.
Тут он решился сжечь весь турецкий флот. В течение всего следующего дня (т. е. 25-го числа) бомбардирское судно Гром, выставленное в гавани, выдерживало огонь неприятельского флота; а между тем в этот день с нашей стороны были приготовлены из греческих полушебек четыре брандера для сожжения неприятельского флота. Со своей стороны турки для воспрепятствования входа в гавань устроили при входе в нее, на правом ее фланге, батарею (д) на 22 орудия.
Готовясь атаковать противника, граф Орлов снова собрал военный совет, на котором было положено вести атаку ночью. Для атаки назначались корабли: Нетронь-меня, Ростислав, Саратов и Европа и фрегаты Надежда и Африка, под общею командою контр-адмирала Грейга, который находился на корабле Ростислав. В одиннадцатом часу вечера 25-го июня подан был сигнал четырьмя фонарями о выступлении назначенных к атаке кораблей и фрегатов. Сзади этой флотилии следовали заряженные брандеры, из которых два были под начальством русских, а два — под командою английских волонтеров. [Рюльер упоминает только о двух брандерах, бывших под командой английских волонтеров <...>]
Едва суда наши двинулись в атаку, как неприятель, отгадав наше наступление по данному Грейгом сигналу к атаке, открыл сильнейший огонь с кораблей и береговой батареи. Хладнокровное и искусное управление Грейга заставило неприятеля вскоре почувствовать действие и нашего огня. От брошенных брандскугелей загорелся один из его кораблей. Тогда Грейг, остановив флотилию, выслал вперед брандеры, которые превосходно исполнили свое дело. Брандер г. Ильина спокойно подошел к одному неприятельскому кораблю; несмотря на выстрелы, начальник ея зажег брандер в глазах неприятеля и потом на шлюпке возвратился назад; остальные брандеры сделали то же. Вскоре загорелись от брандеров ближайшие турецкие корабли; пожар, распространяясь быстро от одного корабля к другому, охватил весь турецкий флот. [Замечательно, что когда турки заметили приближение наших брандеров, то думали, что часть нашей флотилии намерена передаться на их сторону. Гассан-Паша с восторгом ожидал прибытия мнимых дезертиров и заранее решился заковать весь передавшийся экипаж в железа и отправить его к султану для доказательства победы. Все это было лично рассказано Гассан-Беем барону Тотту. См.: Mémoires de Tott. Vol. 2. P. 244.]
В это самое критическое для неприятеля время с кораблей наших открыта была сильнейшая пальба, чтобы препятствовать туркам тушить пожар. Вскоре неприятельские корабли, один за другим, взлетели на воздух. От этого в гавани поднялось такое сильное волнение, как во время сильной бури. Гром от взрывов, вопли погибающих, зарево пожара во время темной ночи представляли поразительную картину. Контр-адмирал Грейг, видя, что неприятельский флот уже почти уничтожен, кроме нескольких судов, еще не занявшихся пламенем, отправил на шлюпке капитан-лейтенанта Булгакова вывести незагоревшиеся суда из гавани — что и было исполнено. Один большой турецкий корабль «Родос» о 60-ти пушках и пять галер были приведены на присоединение к нашему флоту. Вслед за тем сделана была высадка, которая овладела неприятельскою батареей с 22 медными пушками. К рассвету 26 июня наш флот расположился на том самом месте, на котором только что были погребены все морские силы Порты.
По собранным сведениям, турецкий флот при Чесме состоял из 15-ти больших линейных кораблей, а именно: 1) флагманский, капитана-паши, о 68 пушках; 2) капитан, о 84-х пушках; 3) патрона, о 72-х пушках; 4) реала, о 72-х; 5) сафербея, о 66 пушках; из остальных пять были от 80—90 пушек, а четыре — от 60—70 пушек. Сверх того, 6 фрегатов, несколько шабек и бригантин; много полугалер, фелук и многих малых судов; всего же до 100 судов. Из числа 16 000 человек, бывших на турецком флоте, погибло до 13 000 человек. Остальные 3000 отступили к Смирне. [Донесение графа А. Орлова о чесменском деле и записки офицеров его флота (рукопись архива воен. топ. и истор.).]
В награду за победу при Чесме граф Алексей Орлов получил название чесменского, чин генерала-аншефа и 100 000 рублей; граф Федор Орлов — 50 000 и орден св. Георгия 2-го класса, адмирал Спиридов — 2500 душ мужеского пола; Грейг — орден св. Георгия 2-го класса. На корабли, участвовавшие в деле, выдано 200 000 рублей.
На другой день, 27-го числа, несколько рагузских судов с провиантом прибыло к Чесме, не зная о случившемся; так как привезенный провиант назначался для неприятеля, то он и был забран нами в добычу.
Говорят, что вода в Чесменском заливе долго оставалась красноватого цвета. [Лефорт. Царствование Екатерины II. Т. III. С. 103.]
Весть об уничтожении турецкого флота при Чесме до того раздражила турок, что в Смирне большая часть христиан сделалась жертвой их ярости.
Граф Орлов объявил, что за смерть одного христианина он велит казнить десять турок, и готовился идти к Смирне для наказания виновных в произведенных убийствах.
Магистрат города прислал своих депутатов к графу Орлову с письмом <...>. Депутаты города оправдывали магистрат, говоря, что слабые его средства не могли воспротивиться насилию войска и народа. Но как Смирна есть преимущественно город торговый, населенный европейцами, поддерживающими его торговлю, из которых многие и теперь находятся в руках народа, то приближение русского флота к Смирне будет стоить жизни остальным христианам, захваченным там турками.
Граф Орлов отвечал, „что, действуя строго по полученным от ея величества инструкциям, он не намерен обращать своего оружия на те города, в которых нет ничего враждебного нашим интересам. Поэтому, как волнение в городе уже успокоилось и в убийстве христиан были виновны турецкие войска, вышедшие уже из Смирны, то он отлагает свое намерение идти к этому городу, если вперед не представится к тому необходимости“» (С. 375—384).
Отсюда видно, что Гёльдерлин очень точно помещает своего героя на передовой корабль Евстафий, управляемый адмиралом Спиридовым, на котором был и граф Федор Орлов, и заканчивает его участие в военных действиях в канун Чесменского боя, 23 июня 1770 г., во время сражения при острове Хио.
Все, что живет, — неистребимо... — Ср. в письме к брату от 4 июля 1798 г. (№ 162)
...как прекрасный голубь... — библейская аллюзия (1-я кн. Моисея, VIII, 8—12).
Так пел я под рокот струн. — На этот текст существует замечательная музыка рано ушедшего из жизни композитора-романтика Теодора Фрёлиха, предвосхитившего многие музыкальные идеи Шумана; ноты опубликованы в приложении к «Гёльдерлиновскому ежегоднику» 1953 г. (Hölderlin-Jahrbuch. 1953. nach S. 148). Перевод Е. Садовского. Публикуется впервые.
...а ведь великая римлянка умерла молча... — Жена Брута, дочь Катона Утического Порция была достойной спутницей своего мужа; она знала о заговоре против Цезаря.
Плутарх в «Сравнительных жизнеописаниях» в главе «Брут», 53 (в 52 говорится о самоубийстве Брута, бросившегося на свой меч) сообщает:
«Супруга Брута, Порция, как сообщает философ Николай и вслед за ним Валерий Максим, хотела покончить с собой, но никто из друзей не соглашался ей помочь, напротив, ее зорко караулили, ни на миг не оставляя одну, и тогда она выхватила из огня уголь, проглотила его, крепко стиснула зубы и умерла, так и не разжав рта. Впрочем, говорят о каком-то письме Брута к друзьям, где он обвиняет их и скорбит о Порции, которую они, по его словам, забыли и бросили, так что, захворав, она предпочла расстаться с жизнью. А так как письмо — если только, разумеется, оно подлинное — говорит и о болезни Порции, и о ее любви к мужу, и об ее мучительной кончине, разумно предположить, что Николай просто-напросто перепутал сроки и времена».
Николай из Дамаска — современник Октавиана Августа, автор всеобщей истории, дошедшей до нас во фрагментах; Валерий Максим (1-я пол. I в. н. э.) — автор сохранившейся компиляции «Достопамятные поступки и изречения», где о Порции говорится в кн. VI, гл. 6, § 5.
Поэтому не стоит, как это делают некоторые комментаторы, с уверенностью утверждать, что Порция умерла после Брута.
великий сицилиец — Эмпедокл.
...сказал о нем один насмешник — Гораций (Ars Poética, v. 463—466). Э. Штайгер пишет по этому поводу: «Холодный, греющийся у огня, или, если выразиться более в духе Гипериона, тот, кто боготворит пламя, хочет соединиться с пламенем, — эта мысль была хорошо известна веку Гёльдерлина. Мы встречаемся с ней постоянно в метафорике огня у пиетистов:
О пусть скорей огонь твой вспыхнет!
О чистый огнь! О сладкий жар!
Ах, выжги пыль и мусор мне из сердца.
Или, особенно выразительно, у Магдалены Сибиллы Ригер:
Схлестнитесь во мне,
Языки божия огня,
Дабы к сему благу
Ответной любовью
И я воспылала».
Смиренно пришел я, словно слепой изгнанник Эдип... — См. «Эдипа в Колоне» Софокла, откуда взят эпиграф ко второму тому.
Варвары испокон веков... — Знаменитую «обличительную речь» Гёльдерлина против немцев нелишне сопоставить с письмом его к И. Г. Эбелю от 10 января 1797 г. (№ 132). Ср. также с. 566.
...а пролитая живая кровь уходит в песок? — Этот абзац К. Штирле сопоставляет с одним местом из Руссо: «Мы имеем докторов, геометров, аптекарей, астрономов, поэтов, музыкантов, живописцев: но у нас нет более граждан; если какие и остались, рассеявшиеся по пустующим деревням, то они погибают там, непризнанные и презираемые» («Речи о науках и искусствах») (Hölderlin-Jahrbuch. Bd. 22. S. 50).
...как многострадальный Улисс — Улисс — латинское имя Одиссея; ср. 20-ю песнь «Одиссеи» Гомера.
«Суждение и бытие» впервые всплыло на аукционе в 1930 г. Первая публикация — Ф. Байснера в 4-м томе Большого Штутгартского издания (1961), ему же принадлежит заголовок. Текст написан на лицевой и оборотной сторонах листа, вырванного из книги, по-видимому форзаца, и датируется (по характеру начертания букв) началом апреля 1795 г. Есть предположение, что порядок чтения должен быть обратным: «Бытие», а потом «Суждение».
Фрагмент «Гермократ к Кефалу» вместе с другими философскими фрагментами впервые был опубликован В. Бёмом в 1911 г. в 3-м томе Собрания сочинений Гёльдерлина. Написан не ранее марта 1795 г.
Первую редакцию стихотворения автор послал Г. Штойдлину в июле 1793 г., который переслал ее в «Уранию» Иоганна Людвига Эвальдса, где она вышла (без ведома Гёльдерлина) в апрельском номере 1795 г., в то время как третья редакция уже была опубликована Шиллером в «Новой Талии» (№ 6 за 1793 г., вышедший в феврале 1795 г.).
Штойдлин — Готхольд Фридрих Штойдлин (1758—1796), адвокат по профессии, издатель литературных альманахов, стремившийся объединить вокруг себя молодые таланты. В его «Альманахе муз» на 1792 год и «Поэтическом цветнике» на 1793 год были опубликованы тюбингенские гимны Гёльдерлина. После изгнания из Вюртемберга осенью 1793 г. пытался обосноваться в Ларе в Брейсгау, но безуспешно. В сентябре 1796 г. покончил с собой. См. также с. 517 и след.
Илис — см. примеч. 21 на с. 680.
Агора. — в оригинале «шумная агора» (с ударением на 6 против греческого), базарная площадь, где происходили собрания афинян.
Аспазия — знаменитая афинская гетера, возлюбленная, а позднее вторая жена Перикла.
...Где Платон... — Ср. письмо № 60 (к Нойферу, между 21 и 23 июля 1793 г.).
...пламень Весты... — Веста — римское наименование Гестии, греческой богини очага и горевшего в нем огня.
Парки — примеч. 55 на с. 629.
Это стихотворение Гёльдерлин послал Нойферу в письме, написанном, по-видимому, в начале апреля 1794 г. (№ 75). «Ты можешь сию мелочишку переправить — мне то ли в наказание, то ли в награду — в „Отшельницу“ или куда пожелаешь». Нойфер переслал стихотворение в Цюрих Марианне Эрман, издававшей журнал «Отшельница в Альпах», где оно и вышло в том же, 1794 г.
Этот отрывок, написанный на отдельном листе и впервые (не полностью, без последних семи стихов) опубликованный в 1896 г. Б. Лицманом в I томе сочинений Гёльдерлина, датировался сначала 1798, затем 1796 годом. Г. Мит (SWuB. Bd. I. Б. 969) датирует его, на основании орфографических особенностей, 1794 или даже 1793 г. Наверное, весна 1794 г. — наиболее вероятная датировка. После первой строки в рукописи стоит «рр.», что означает «и т. д.».
Как Селена любимца... — в оригинале римское имя богини: Луна; любимец ее — Эндимион, прекрасный юноша-пастух, которого она посещала ночью.
Первый вариант этого стихотворения Гёльдерлин послал Шиллеру 24 июля 1796 г. (ср. примеч. 71 к письмам). Шиллер сильно отредактировал текст, но так и не опубликовал (впоследствии его обнаружили в его бумагах). Публикуемый нами вариант Гёльдерлин прислал через год, в августе 1797 г. Но и эта редакция не удовлетворила Шиллера.
...Вы, мертвецы, останьтесь с мертвецами... — евангельская аллюзия. Речь идет о призыве учеников Иисусом; в ответ на просьбу одного из них задержаться, чтобы похоронить отца, Иисус сказал: «...предоставь мертвым погребать своих мертвецов; а ты иди, благовествуй царствие божие» (Лк 9,60).
Следующие эпиграммы были написаны Гёльдерлином на полях листа с его переводом из Софокла и первым наброском оды «Битва» (ср. с. 672) и датируются приблизительно концом 1796 г. Г. Мит цитирует в этой связи письмо Ф. Шиллера Гёльдерлину от 24 ноября, где тот писал: «Избегайте, насколько возможно, философских материй, это самая не-благодарная тема; в бесплодной борьбе с нею потерпел поражение не один светлый ум; держитесь больше чувственного мира, где Вам меньше грозит опасность утратить трезвость суждения в порыве восхищения или впасть в искусственность выражения» (SWuB. 1984. Bd. I. S. 979). Впервые опубликованы Б. Лицманом в 1895 г.
Первый вариант стихотворения (стихи 1 —12) относится, по-видимому, к 1796 г., второй, возникший год спустя, Шиллер опубликовал в журнале «Оры» в № 10 за 1797 г., который вышел в свет в феврале 1798 г.
Позднее, видимо в 1799 г. (самое позднее — в 1800 г.), автор переписал этот текст из журнала, собираясь его продолжить. Под последними словами («wie gern würd ich unter euch wohnen») он подписал новый вариант: «wie gerne würd ich zum Eichbaum», т. e. «лучше был бы я дубом».
Далее шел прозаический текст, из которого, видимо, должно было возникнуть продолжение начиная с 14-го стиха (стихи 14—17 взяты в скобки).
Опубликовано Ф. Шиллером в «Альманахе муз на 1798 год», который вышел в свет в начале октября 1797 г. Ср. также письмо № 139 и примеч. 92 к письмам. Существуют три рукописных варианта, значительно отклоняющихся от печатного. Два из них содержатся в «Гомбургской тетради ин-кварто» — главном источнике этого периода. В частности, в ней написаны публикуемые нами стихотворения «К Диотиме» («Солнце жизни!..»), «Диотима» («О приди и утешь...»), «К Нойферу» («Братское сердце!..»), «Дубы», «Досуг», «Безмолвные народы спали...», а также предпоследняя редакция «Гипериона».
Отрывок, представляющий, видимо, конец оды и относящийся к 1797 г., сохранился, написанный рукой Кристофа Теодора Шваба, в материалах к изданию 1846 г. Впервые опубликовано в 1905 г. Вильгельмом Бёмом в Собрании сочинений Гёльдерлина с заголовком «К дереву». В Собрании сочинений, начатом Хеллингратом, оно публиковалось под названием «К Диотиме». Фрагмент II».
Датируется 1797 г., первая публикация — в «Йене и Веймаре», альманахе издательства «Ойген Дидерихс» в Йене на 1908 г.
Единственный случай употребления Гёльдерлином архилоховой строфы (сочетание гекзаметра с половиной пентаметра). Фрагмент обрывается на 33-м стихе. После 15-го стиха пропуск в полторы строки, между 32-м и 33-м, видимо, в одну.
Первая публикация Б. Лицмана в 1896 г. в т. I Собр. соч. Это и последующие стихотворения, включая «Безмолвные народы спали...», датируются предположительно 1797 г, во всяком случае не позднее 1798 г. Все они написаны поэтом в одной тетради, называемой «Гомбургская тетрадь в одну четвертую».
Впервые опубликовано в издании 1826 г., с. 125.
Впервые опубликовано Зеебасом в «Дер грундгешайте антиквариус» I, № 6 в 1921 г.
Впервые опубликовано полностью Зеебасом в «Дер грундгешайте антиквариус» (I, № 6); стихи 27— 37 — во 2-м издании В. Бёма (Т. 2. С. 394). Вернер Кирхнер (см.: Kirchner IV, Hölderlin. Aufsätze zu seiner Homburger Zeit. Göttingen, 1967) связывает это стихотворение с событиями весны 1797 г. (ср. письмо сестре № 138) и датирует весной 1798 г.
Первая публикация — Манфред Шнайдер: Hölderlins Werke. 1921. Bd. II. В датировке исследователи расходятся. Ф. Байснер называет осень 1797 г., В. Кирхнер (см.: Ор. cit.) — конец 1798 г. — после того, как Гёльдерлин вернулся с Раштадтского конгресса, где велись мирные переговоры с Францией.
Написано, по-видимому, в 1797 или 1798 г.
В июне и августе 1798 г. Гёльдерлин послал Нойферу для его «Карманной книги для образованных женщин» на 1799 г. 18 маленьких од, которые Байснер называет эпиграмматическими одами, а сам поэт — «маленькими стихотворениями». Из них Нойфер опубликовал 14; четыре оставшиеся — год спустя. Не все оды были подписаны именем Гёльдерлина: «К ее гению», «Мольба» («Просьба о прощении»), «Любящие», «Родина», «Упование», «Ее выздоровление» и «Непростительное» вышли под псевдонимом Хильмар (Hillmar). Альманах Нойфера на 1799 г. рецензировал в «Альгемайне литератур-цайтунг» (№ 71 от 2 марта 1799 г.) Август Вильгельм Шлегель, высоко отозвавшийся о стихотворениях Гёльдерлина и Хильмара.
Для истории создания этих од небезынтересно письмо Гёте Шиллеру, в августе 1797 г. навещавшего свою матушку во Франкфурте:
„Франкфурт, 23 августа 1797 года
<...> Вчера был у меня и Гёльдерлин; он выглядел несколько подавленно и болезненно, но при этом был поистине очарователен и при всей скромности, даже застенчивости, откровенен. Он затрагивал различные материи в манере, которая выдает Вашу школу, некоторые генеральные идеи он очень хорошо усвоил раньше, так что кое-что он мог опять легко воспринять. Я посоветовал ему особо писать короткие стихотворения, выбирая для каждого по-человечески интересный предмет. Его, кажется, интересуют средние века, в чем я не мог его поддержать. <...>“.
Размеры, которыми написаны «маленькие оды», воспроизводят античные: это алкеева и асклепиадова строфа. Приведем их на примерах:
Еще одно мне дайте, могучие,
Благое лето — осенью тучною
Пожну я звуки, будет сердце,
Песнью насытясь, готово к смерти.
Нам расстаться с тобой? Здравый и мудрый шаг?
Что же, дело свершив, словно убийство зрим?
Ах, себя мы не знаем,
Ибо правит в нас некий бог.
Эту оду вместе со стихотворениями «Человек», «Сократ и Алкивиад», «Ванини» и «Нашим великим поэтам» Гёльдерлин послал 30 июня 1798 г. Шиллеру, который опубликовал в «Альманахе Муз на 1799 год» (вышел в свет в середине октября 1798 г.) только два: «Сократ и Алкивиад» и «Нашим великим поэтам».
См. предыдущее примеч.
Первая публикация — Зойферт в «Ежеквартальнике истории литературы» (Vierteljahrschrift für Literaturgeschichte. 1891. IV. S. 608).
Итальянский философ-пантеист Лучилир Ванини (ок. 1585—1619) был сожжен в Тулузе как еретикза сочинение «О чудесных тайнах природы» («De admirandis naturae arcanis». P. 1616). Главное произведение Ванини — «Божественно-чудесная и христианско-естественная арена вечного Провидения» («Amphiteatrum aeternae providentiae divino-magicum christiano-physicum». Lyon, 1615), из которого Гердер в своем сочинении «Бог. Несколько диалогов» («Gott. Einige Gespräche», 1787) цитирует оду «Бог» («Deo»).
Стихотворение написано, по-видимому, во Франкфурте в 1798 г., а может быть, и раньше. Вошло во второй том романа (см. с. 233 наст. изд.). Его место и функция аналогичны «Песне Парок» в «Ифигении в Тавриде» Гёте. Однако контраст между классицистическим текстом Гёте и романтическим духом стихотворения Гёльдерлина очевиден даже на первый взгляд.
Род людской,
Страшися богов!
Бессмертной рукою
Власть они держат
И могут по воле
Направить ее.
Кто ими возвышен,
Страшись их вдвойне!
На тучах, утесах
Стоят их престолы,
Вкруг трапез златых.
Возникнет вражда,
То падают гости
С обидой, с позором
В глубокие бездны
И ждут там напрасно,
Что суд справедливый
От уз разрешит.
Они же сидят,
Блаженствуя вечно
Вкруг трапез златых.
Они переходят
Чрез горы, чрез бездны.
Из пропастей темных,
Дымясь, к ним струится,
Как жертвенный дым
Иль облак прозрачный,
Дыханье титанов,
Задавленных ими.
Властители-боги
От целого рода
Дарующий счастье
Свой взор отвратят
И видеть во внуке
Они избегают
Любимые прежде,
Безмолвно гласящие
Прадеда черты.
Отрывок, дошедший до нас без заголовка на отдельном листе, предположительно датируется 1797— 1798 гг. Первая полная публикация — К. Т. Шваба в «Hölderlins Ausgewählte Werke» (1874. S. 5).
Датируется предположительно 1797 г. Это первый вариант оды «Смерть за родину».
Первый набросок оды относится к 1796 г.
О Schlacht fürs Vaterland,
Flammendes, blutendes Morgenrot
Des Deutschen, der, wie die Sonn, erwacht
Der nun nimmer zögert, der nun
Länger das Kind nicht ist,
Denn die sich Väter ihm nannten,
Diebe sind sie,
Die den Deutschen das Kind
Aus der Wiege gestohlen
Und das fromme Herz des Kinds betrogen
Wie ein zahmes Tier, zum Dienste gebraucht.
(Ср. письмо № 125 брату от 6 августа 1796 г.)
Написано, скорее всего, весной 1799 г. Первоначально был написан прозаический текст (в той же рукописи, где находится отрывок «Об Ахилле (2)», — см. с. 610 наст. изд., фрагмент № 10 и начало письма к Сюзетте Гонтар — см. примеч. к письму № 176). Последние 4 строки не имеют рукописного источника — они опубликованы К. Т. Швабом в издании 1846 года.
Приведем прозаический текст, соблюдая авторское деление на строки:
Прекрасный сын богов, когда у тебя
отняли любимую, пошел ты
на берег,
И катились из глаз героя
слезы в священные
волны, стремясь
в тихие глубины, где под водами в мирном гроте
живет его мать
богиня моря
синеватая Фетида.
Мил был ей юноша, на
брегах их родных
островов воспитала она его,
волн в него вложила и руки
отвагу с песней
мальчика укрепила в купели.
И она услыхала стоны
сына, у которого наглые
отняли возлюбленную,
нежно всплыла наверх,
утешала мягкою речью
страдания сына.
Если бы я был равен тебе, прекрасный
юноша, с доверием, как ты,
одному из богов
мог бы пожаловаться, потому что — —
Но вам, благие,
вам внятно всякое моление,
и с тех пор, как
живу я, я свято люблю тебя, о священный свет,
и твои источники, о мать
Земля, и твои молчаливые
леса, но слишком мало, отец
Эфир! знала в любви тебя душа.
О, смягчите, вы священные
боги природы, мое страданье
и укрепите мне сердце, чтобы
мне не умолкнуть совсем, чтобы
не умереть и на краткое время еще
кроткой песней вас, небес-
ные, благодарить, за радости
прошедшей юности, а
тогда примите благосклонно
к себе одинокого.
В первой половине стихотворения довольно точно передаются стихи из первой песни «Илиады».
Отрывок элегии создан в марте 1799 г. Перед строфой «Дай же нам в жизни пожить...» в рукописи стояла цифра 4.
Первая публикация в Собрании сочинений, изданном В. Бёмом (1909 г.).
Эти эпиграммы, возможно, были написаны для предполагавшегося журнала «Идуна» летом 1799 г., но, может быть, и позднее. προζ εαυτόν (греч.) — к себе самому. Заголовки «Сердитый поэт» и «Шутники» даны Людвигом Уландом и Густавом Швабом в первой публикации стихотворений Гёльдерлина в 1826 г.
Злости поэта не бойтесь... — Ср.: Новый завет, второе послание апостола Павла к коринфянам, III, 6: «Он дал нам способность быть служителями Нового завета, не буквы, но духа; потому что буква убивает, а дух животворит».
Ср.: Первое послание апостола Павла Тимофею, VI, 10: «Ибо корень всех зол есть сребролюбие, которому предавшись, некоторые уклонились от веры и сами себя подвергли многим скорбям». Однако существенней в эпиграмме философский аспект проблемы: критика абсолютного Я Фихте (ср. с. 532 наст. изд.) и философии тождества Шеллинга.
Отбирая письма Гёльдерлина для данного издания, мы руководствовались двумя соображениями. Во-первых, эти письма (и отрывки из них) должны составить необходимую параллель Wahrheit к Dichtung романа «Гиперион», во-вторых, они расширят представление русского читателя об эпистолярном наследии поэта (в большинстве это материалы, на русском языке не публиковавшиеся). Вряд ли следует специально комментировать стилистику этих писем, читатель без труда заметит их поразительную современность. Но стоит привести мнение тонкого стилиста Стефана Цвейга, хотя согласиться с ним никак невозможно. «Гёльдерлин затруднен в речи (hat im Sprechen schwere Lippe), его проза в письмах и статьях спотыкается о философские формулы, она неуклюжа в сравнении с божественной легкостью естественной для него стихотворной речи...» (Zweig S. Der Kampf mit dem Demon. Leipzig, 1925. S. 116);
Нумерация писем дана по Большому Штутгартскому изданию (Grosse Stuttgarter Ausgabe. Bd. 6), которое является основополагающим; издание Гюнтера Мита (Hölderlin F. Sämtliche Werke und Briefe. Berlin; Weimar: Aufbau-Verlag, 1970. Bd. 4; 4. Aufl. München: Carl Hanser Verlag, 1984. Bd. 2) также в основном следует ему.
Публикуемые нами письма относятся к 1792— 1799 гг. Исключение сделано для двух отрывков из письма № 23 и № 42, потому что в них содержатся мысли, важные для понимания «Гипериона».
Письмо это начиналось так: «Милая мама! Вот отрывок из моего путевого дневника...» Однако в письме есть целый ряд признаков, позволивших исследователям сделать вывод о том, что эти записи, помеченные 2, 3, 4, 5 и 6 июня, были сделаны уже по возвращении в Маульбронн.
...самого Теодора (курфюрста). — Курфюрст Карл Теодор пфальцский (1724—1799).
Приводимый отрывок заставляет подумать, что Гёльдерлину был знаком шекспировский «Гамлет». Ср.: «Мне кажется? Нет, есть. Я не хочу/ /Того, что кажется. Ни плащ мой темный,/Ни эти мрачные одежды, мать,/<...> Не выразят меня; в них только то,/Что кажется и может быть игрою;/То, что во мне, правдивей, чем игра; а это всё — наряд и мишура» (пер. Лозинского). О том, что он «посвятил Шекспиру гимн», Гёльдерлин писал Нойферу из Нюртингена в декабре 1789 г., но сам гимн неизвестен, как неизвестно и то, что он знал к тому времени из Шекспира.
Комментаторы сопоставляют это письмо с тем местом в «Гиперионе», где Диотима говорит о мире: «Я люблю представлять себе мир единой семьей...» (см. с. 113 наст. изд.).
Письмо другу в Штутгарт по возвращении в Тюбинген. Ср. «Фрагмент „Гипериона“» (с. 5 и след. наст. изд.).
Верго — Панайотис Верго (1767—1843), оптовый торговец хлопком в Штутгарте, грек из Константинополя; Гёльдерлин был введен в его дом Нойфером. Позднее переселился в Канштадт.
Каффро — Джузеппе Каффро (род. ок. 1776 г. в Неаполе), знаменитый гобоист, автор нескольких концертов для гобоя с камерным оркестром, фортепьянных произведений, неоднократно гастролировавший в Германии; в 1807 г. возвратился на родину, после чего сведений о нем нет. Гёльдерлин слышал Каффро в апреле в Штутгарте и затем в Тюбингене; в январе Каффро выступал в Париже. Ср. объявление в «Журналь де Пари» (№ 3, вторник, 3 января 1792 г.): «Музыка. Первый концерт для солирующего гобоя, двух скрипок, альта и баса, двух гобоев, рогов и чембало ad libitum, сочинение Жозефа Каффро, профессора гобоя при Неаполитанском дворе, исполнявшееся многократно в Духовном концерте и в концерте Королевы Автором, цена 6 ливров».
Теперь уже скоро решится спор между Францией и австрияками. — Война, объявленная революционной Францией Австрии 20 апреля 1792 г., сначала шла с перевесом для коалиции (к Австрии присоединилась Пруссия); только 20 сентября, после «канонады при Вальми», в ходе военных действий произошел перелом. Но до окончательного «решения спора» было еще далеко.
Вот тебе то письмо. — Исследователи предполагают, что «то письмо» было адресовано Аугусте Бройер. Предположение было высказано впервые А. Беком в статье «Die holde Gestalt» (Hölderlin-Jahrbuch. 1953).
Я читал недавно пророка Наума... — См.: Ветхий завет, Наум, III, 12.
...Аутенриту! — Речь идет об умершем 14 сентября соученике Гёльдерлина, в апреле 1792 г. переведенном из Тюбингенского института в «Карлову школу» (военная школа, которую курировал лично герцог Карл; жестокую муштру этой школы испытал на себе в свое время Фридрих Шиллер).
...и в связи с другими новостями в мире. — По-видимому, имеются в виду события во Франции;
10 августа была упразднена монархия и созван Национальный конвент. Г. Мит указывает на речь Дантона от 2 сентября, которую он завершил знаменательной фразой: «...чтобы разбить врагов отечества, нам необходима смелость, смелость и еще раз смелость — тогда Франция спасена» (SWuB. Bd. IV. S. 542). Ф. Энгельс цитирует то же место в оригинале в работе 1852 г. «Революция и контрреволюция в Германии», говоря о франкфуртских событиях 1845 г.: «...словом, действуй по словам величайшего из известных до сих пор мастера революционной тактики, Дантона: de l’audace, de l’audace, encore de l’audace!» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. T. 8. с. 100—101).
...о Шубарте в могиле. — Предполагается, что Кристиан Фридрих Даниэль Шубарт был похоронен живым. Судьба этого замечательного публициста, яростного противника деспотизма, драматична с самого начала: за выступление в печати против герцога вюртембергского Карла он был в январе 1777 г. хитростью заманен из вольного имперского города Ульма на территорию Вюртемберга, схвачен в Блаубойроне и без суда и следствия брошен в тюрьму — крепость Хоэнасперг. Столь же неожиданно он через 10 лет был выпущен — в мае 1787 г. и в начале июля с разрешения герцога возобновил издание своей газеты под названием «Шубартова Патриотическая хроника». С 1790 г. она называлась просто «Хроника», ее тираж составлял 2400 экземпляров. Шубарт умер утром 10 октября 1791 г. После его смерти Штойдлин придал газете резко радикальное звучание, тираж ее упал до 1000 экземпляров. Последний номер газеты (32-й) вышел 12 апреля 1793 г. Герцогским декретом от 24 апреля газета была запрещена. См.: Deutsche Zeitschriften des 17. bis 20. Jh. München. 1973.
Гимн Смелости — первое упоминание стихотворения «Dem Genius der Kühnheut»; первую редакцию его Гёльдерлин читал в Тюбингене Штойдлину, Нойферу и Маттисону 27 июня; оно предназначалось для планируемого альманаха Штойдлина. Слово Kühnheit в заголовке Г. Мит связывает с audace в речи Дантона (см. примем. выше).
...сладостно и достойно принести на алтарь отечества... — Ср.: Гораций, Оды, III, 2, 13: «Dulce et decorum est pro patria mori».
...при великой победе под Монсом... — Победа французов над австрийцами под Монсом в Бельгии (в немецкой Историографии Монс называется Jemappes) была одержана 6 ноября; первые сведения о ней содержались в «Швебишер меркур», № 138 от 16 ноября, подробный рассказ — № 139 от 19 ноября. Это позволяет датировать письмо.
Г. Мит датирует письмо маем 1793 г.
...весточку из своего рая. — Нойфер обручился с Розиной Штойдлин.
Моя царица сердца... — Элиза Лебре, дочь Иоганна Фридриха Лебре (1732—1807), канцлера университета; Гёльдерлин был обручен с ней, но не она (как долго считали ранее) — «прелестный образ» и Мелите «Фрагмента „Гипериона“». На выпускном экзамене в июне Гёльдерлин вместе с Гегелем и шестью другими студентами защищал (как это было тогда принято) диссертацию И. Ф. Лебре.
Если большое подобает сравнивать с малым (лат.).
Sí magna licet componere parvis или наоборот... — Действительно, у Вергилия наоборот: «Si parva licet componere magnis» — «Если малое подобает сравнивать с большим» (см.: Georgicon lib IV. 176).
...фрагмент моего романа. — Первое упоминание о работе над «Гиперионом».
...нашего милого доктора. — Имеется в виду Штойдлин.
Котта — Кристоф Фридрих Котта (1758—1838), старший брат издателя Иоганна Фридриха Котта, в июле 1791 г. переехал в Страсбург и принял французское подданство. Он был членом страсбургского клуба якобинцев, впоследствии вместе с армией Кюстина прибыл в Майнц.
...свой национальный праздник... — в оригинале Bundesfest. — Годовщина взятия Бастилии 14 июля 1789 г. торжественно праздновалась на Марсовом поле в Париже в 1790 и 1792 гг. (см.: Possell Е. L. Chronologisches Register der fränkischen Revolution. Tübingen, 1808. Bd. 1. S. 41, 90). 1793 год прошел без упомянутых в тексте «великих дел» (hohe Taten). Есть сведения, что в 1793 г. этот день (пришедшийся на воскресенье) был отмечен революционно настроенными студентами Тюбингена (среди которых могли быть Гёльдерлин, Гегель и Шеллинг), воздвигнувшими дерево свободы (см. статью А. Бека в: Hölderlin-Jahrbuch. 1947. S. 38).
...9 листов моей продукции для нашего будущего журнала... — для планировавшегося журнала Штойдлина: под «девятью листами», возможно, имеется в виду «Гиперион».
...из платановых рощ, над Илисом... — В диалоге Платона «Федр» Сократ и Федр бредут босиком по руслу Илиса, ища, где бы присесть, чтобы прочитать сочинение Лисия о любви, и видят впереди высокий платан, когда же они к нему подходят, между ними происходит такой диалог:
«Сократ: Клянусь Герой, прекрасный уголок! Этот платан такой развесистый и высокий, а верба здесь прекрасно разрослась, дает много тени; к тому же она в полном цвету, так что все кругом благоухает. Да и этот прелестный родник, что пробивается под платаном: вода в нем совсем холодная, вот можно ногой попробовать. Судя по изваяниям дев и жертвенным приношениям, здесь, видно, святилище каких-то нимф и Ахелоя. Потом, если хочешь, здесь и ветерок продувает ласково и очень приятно, несмотря на то, что знойным звоном отдается стрекотание цикад. Всего же наряднее здесь трава, ее вдоволь на этом пологом склоне. Если вот так прилечь, голове будет совсем удобно. Выходит, что ты отличный проводник, Федр.
Федр: Ах ты чудак, до чего же ты странный человек! Говоришь словно ты не местный житель, а какой-то чужеземец, нуждающийся в проводнике. А ведь ты из нашего города не только не ездишь за границу, но, по-моему, вообще никогда не выходишь за городскую стену»
Более двух тысячелетий спустя Чандлер так описывал те же места:
«Илис сейчас, как и прежде, река непостоянная. Летом он совершенно пересыхает. В пору нашего пребывания в Афинах я не раз приходил поглядеть на его русло, когда в горах выпадал снег или после большого дождя, надеясь увидеть его полным до краев и мчащимся с величественным неистовством; но ни разу не нашел его ложе даже полностью покрытым водою; вода заполняет углубления между камнями и переливается из одного в другое.
И здесь будет уместно заметить, что поэты, прославлявшие Илис как поток, орошающий поля, прохладный, прозрачный и тому подобное, создавали и передавали ложную идею об этой знаменитой реке. Они могут воспевать вербы на его голых берегах, янтарные волны мутного Меандра, висячие леса на лысых склонах Дельф, если им это угодно; но им будет не хватать подкрепления со стороны природы; человеку же, описывающему свое путешествие, нетрудно придерживаться сферы собственных наблюдений, чтобы избежать того, что в местных условиях будет нелепицей и неправдой (to avoid falling into local absurdity and untruth)»
Ситуация примерно такая же, как и с Мелесом в Малой Азии во «Фрагменте „Гипериона“» (см. примеч. 12 на с. 605).
Далее речь идет о диалоге «Пир».
Так ли это будет в моем романе... — Фраза весьма красноречиво говорит о том, что автор еще слабо различал «даль» своего «свободного романа».
Неведомая земля (лат.).
То, что ты так прекрасно сказал о terra incognita... — Нойфер писал: «До той поры, пока не вскрыты все лабиринты сердечных переходов, пока существуют бесчисленные новые положения, в которых может оказаться один человек в отношении другого человека, пока философия и мораль остаются богинями под покрывалом, пока природа не во всех своих проявлениях доступна нашим чувствам, — до той поры поэт имеет обширное поле для открытий, если сила воображения, сердце и дар наблюдения не откажут ему в том. Я не понимаю примитивных жалоб на то, что в наши времена нельзя сказать ничего нового. Есть неоткрытые земли в области искусства поэзии; но скрытые дороги ведут к ним, и мужество и отвага бросают на них далекие, сумеречные лучи. Давай открывать их на нехоженых тропах. Полет вдохновения легче несет нас над скалами к цели, чем боязливая застенчивость».
...и погребу их под щебнем времени. — Нойфер писал: «Грядущее поколение будет нам судьей, и если я сам не смогу предсказать это себе с пророческой уверенностью, то я сорву все струны со своей лиры и погребу их под щебнем времени».
Марат был убит 13 июля, что позволяет датировать письмо.
Бриссо — Жак Пьер Бриссо де Варвиль (1754— 1793), адвокат и журналист, один из вождей жирондистов, вначале был членом якобинского клуба. Опасения Гёльдерлина были вполне обоснованны: 31 октября Бриссо был казнен.
Гемстергёйс — Франс Гемстергёйс (Frans Hemsterhuis, 1722—1790), голландский философ, в учении которого совмещались идеи Платона и Локка; его идеями увлекались в Европе на протяжении всего XIX в. По-видимому, Гёльдерлин послал брату немецкий перевод 1782 г.: «Смешанные философские сочинения» («Vermischte philosophische Schriften»).
Макиавелли — Никколо Макиавелли (1469—
1527), итальянский государственный деятель, дипломат, писатель и философ. Интерес к его фигуре в годы крушения французской монархии явно не случаен.
Я больше не держусь так горячо за одного человека. — Ср. в письме № 57: «Сердце наше не выдерживает груза любви к человечеству, если у него нет людей, которых оно любит». Между этими письмами временная дистанция менее трех месяцев.
Вот тебе кое-что другое. — Это «другое» — «Дон Карлос» Шиллера, «любимейшее место» — действие III, явление 10.
В конце сентября или 1 октября Гёльдерлин ездил в Людвигсбург представляться Шиллеру. Весь октябрь он ожидал ответа насчет гувернерского места в доме Шарлотты фон Кальб. Солнечного титана — Гипериона сменяет прикованный титан Прометей: стихотворение про Железную необходимость — это ода «Судьба», дописанная по дороге в Вальтерсхаузен, куда он прибыл 28 декабря.
Что Робеспьер должен был сложить голову... — Робеспьер был казнен 28 июля.
Ответ на письмо Нойфера с сообщением о том, что Розина неизлечимо больна туберкулезом.
От моих старых бумаг не осталось почти ни строчки. — Обычно это место толкуется так, что он все написал заново, а старое выбросил. Но возможно и другое: все пошло в дело. На эту мысль наводит настойчивое повторение некоторых мест в разных редакциях, относящихся к разным годам.
...для альманаха Рейнхарда... — Речь идет о «Гёттингенском альманахе муз», основанном Г. А. Бюргером; с 1794 г. его издавал Карл Рейнхард.
для «Академии» — «Академия изящной словесности», журнал, также основанный Г. А. Бюргером.
[для] «Музеума» Конца — в 1794—1795 гг. вышли три номера журнала, издававшегося Карлом Филиппом Концем (1762—1827). К. Ф. Конц, друг юности Шиллера, поэт-классицист; в 1789— 1791 гг. был преподавателем (Repetent) в Тюбингенском институте, с 1804 г. — профессором классической филологии и красноречия. Полное название журнала — «Музей греческой и римской литературы».
...статью об эстетических идеях... — Статья, по-видимому, не была написана.
...поле битвы под Росбахом... — Под Росбахом во время Семилетней войны прусские войска Фридриха II разбили соединенную армию французов и имперских войск (5 ноября 1757 г).
...поле под Лютценом, где пал великий Густав Адольф... — Густав Адольф погиб во время Тридцатилетней войны 16 ноября 1632 г., сражаясь против войск Валленштейна и Католической лиги.
...по распоряжению князя. — Князь — Леопольд Фридрих Франц фон Анхальт-Дессау (1740— 1817).
...сиротский и воспитательный дом. — Этот дом, основанный Августом Германом Франке (1663— 1727), впоследствии был очень знаменит.
...новое кладбище. — Новое кладбище было заложено в 1787 г. и организовано со строгим соблюдением итальянского образца («camposanti»).
Луизиум и Вёрлиц — сады Луизиум неподалеку от Дессау были устроены в 1774 г. для княгини Луизы, покровительствовавшей Маттисону. В бумагах Гёльдерлина сохранился набросок оды, сделанный в 1799 г.
Пришла из рощ ты светлых Луизия;
Ступени святы там, и беззвучные
Зефиры веют, мирно кров твой
Там осеняют листвой деревья...
Насчет адресата стихов полного согласия среди специалистов нет.
Парк Вёрлиц был сделан по английскому образцу, все постройки в нем гармонично сочетались с окружающей местностью.
...я довольствуюсь... общим впечатлением... — Для XVIII в. общее впечатление, Totaleindruck, — эстетический термин (само слово Eindruck — вновь возрожденный к жизни средневековый перевод латинского impressio), опирающийся на разграничение двух способностей души, понимаемой как зеркало, — способность к восприятию и способность к воспроизведению. В работе «Гёльдерлиновская idea vitae» Клеменс Хезельхаус указывает на книгу Гемстергёйса, о которой Гёльдерлин писал брату в августе 1793 г. (см. письмо № 62 и примеч. к нему). Там Гемстергёйс в общем эстетическом введении «Письма о скульптуре» определяет прекрасное через «принцип максимума идей в минимальном объеме» и различает рецептивную и репродуцирующую способности души. Рецептивный образ создается «со стороны предмета», т. е. возникает механически; в творческом акте душа заново порождает идею предмета, воссоздает его образ мгновенно и целиком, не воспроизводя отдельных частей. Таким образом, Гемстергёйс определяет важное для XVIII в. различие между наблюдением и эстетическим восприятием. Это определение основывается еще на старом представлении о «зеркале души». В очень темном наброске статьи, названной позднее издателями «Об образе действия поэтического духа», относящемся к 1798— 1799 гг., Гёльдерлин опять говорит об «общем впечатлении» и «репродукции»; Хезельхаус определяет его мысль так: «„общее впечатление“ Гёльдерлина — это сфокусированный в зеркале души (эстетический) образ, ждущий своего художественного воплощения» (Heselhaus С. Hölderlins idea vitae //Hölderlin-Jahrbuch. 1952. S. 19—21).
Я живу в садовом домике... — Весной 1795 г. Гёльдерлин освободился от своих гувернерских обязанностей. В Йене он записался в университет и слушал лекции Фихте. В садовом домике он жил вместе со своим новым другом, Исааком фон Синклером, юристом и дипломатом.
К Шиллеру я, правда, все еще хожу, где теперь обыкновенно встречаю Гёте... — Диссонанс в отношениях Гёте и Гёльдерлина был предопределен уже их первой встречей, также у Шиллера, когда молодой поэт не узнал маститого. Об этом Гёльдерлин писал Нойферу в ноябре 1794 г. (№ 89; перевод его см. в кн.: Гёльдерлин. Сочинения. М., 1969. С. 468—471).
Да не шокирует тебя эта книжица! — Материалы, дошедшие до нас от йенского периода, фиксируют низшую точку в работе над «Гиперионом».
Сохрани вас бог, ее и тебя, такими, какие вы есть! — Розина Штойдлин умерла за три дня до того, как было написано это письмо, 25 апреля.
Письмо свидетельствует о глубочайшем потрясении поэта смертью Розины. Очень может быть, что «могила Диотимы» в первом томе «Гипериона» (см. с. 117) возникла в результате этого переживания.
...место гувернера в одном франкфуртском семействе.... — О каком предложении идет речь, неясно, во всяком случае, это не дом Гонтаров.
...решиться уехать... — Причины внезапного отъезда Гёльдерлина из Йены и возвращения на родину до сих пор полностью не раскрыты. Помимо студенческих выступлений, отъезда Фихте, следует принять во внимание и то, что говорится в данном письме ниже.
...чтобы преуспеть. — Содержательно раскрывается как известная евангельская притча о талантах (Мтф., XXVI; Лк., XIX).
...что я прилагаю... — перевод из «Метаморфоз» Овидия, над которым поначалу Гёльдерлин трудился с большим энтузиазмом. Возможно, что он перевел полностью отрывок о Фаэтоне (1, 750— 2, 329), но до нас дошел лишь кусок 2, 31—99. По-видимому, Шиллер не без умысла предложил своему юному другу тему Фаэтона, сына Феба, не умевшего править конями.
М. Гёльдерлин — М. означает «Магистр».
На предыдущее письмо Шиллер не ответил. С данным письмом Гёльдерлин, по-видимому, отправил стихотворения «Бог юности» и «К природе», предназначенные для «Альманаха Муз на 1796 год», куда Шиллер их (по совету Вильгельма фон Гумбольдта) не взял, как не взял и «Фаэтона» в «Новую Талию».
Ничейная вещь (лат.).
res nullius — термин римского права (лат.): бесхозное имущество.
«греться у льда» — цитата из «Годов учения Вильгельма Мейстера» (2-я книга, 11-я глава): «Да, — сказала Филина, — должно быть, это весьма приятное ощущение: греться у льда».
...редкий человек. — Возможно, что здесь содержится реминисценция шиллеровского «Дон-Карлоса»: «Gib mir/Den seltnen Mann mit reinem, offnen Herzen» (Молитва Короля, III, 5; в русском переводе утрачено).
...как каменный. — Ср.: 5-я кн. Моисея, XXVIII, 23: «И небеса твои, которые над головою твоею, сделаются медью, и земля под тобою железом». Возможен намек и на более широкий библейский контекст, где речь идет о проклятии, ниспосылаемом за отречение от Бога. Стих 24: «Вместо дождя Господь даст земле твоей пыль, и прах с неба будет падать, падать на тебя, доколе не будешь истреблен».
Состояние Гёльдерлина в этот период описывает ретроспективно Магенау в письме Нойферу от 24 ноября 1796 г.: «С Гольдерлином разговаривал я в прошлом году у моих родителей [в Маркгронингене, когда он ездил в Нижнюю Швабию], то есть, я хотел сказать, виделся, потому, что говорить он уже не мог, в нем умерло всякое сочувствие к себе подобным, это живой труп. Он наговорил кучу фантастических вещей о каком-то путешествии в Рим, где добрые немцы обыкновенно простуживают себе душу». (Возможно, имелся в виду Гёте и его итальянское путешествие?) № 105.
...освободить свое сердце! — То есть разорвать помолвку с Элизой Лебре.
...стихи Шиллера в «Орах»... — скорее всего, это «Царство теней» («Das Reich der Schatten»), позднее «Идеал и жизнь» («Das Ideal und das Leben»), опубликованное в сентябрьской книжке.
«За» и «против» (лат.).
С Иоганном Готфридом Эбелем Гёльдерлин познакомился по дороге домой из Йены, в Гейдельберге, в середине июня 1795 г. И. Г. Эбель (1764—1830) — врач, естествоиспытатель и писатель, сторонник Французской революции, с 1796 по 1802 г. неоднократно бывавший во Франции (он вел официальные и полуофициальные переговоры от имени города Франкфурта и Швейцарии). По рекомендации Эбеля Гёльдерлин зимой 1795 г. получил место в доме франкфуртского банкира Гонтара.
...Пришествие господне. — Имеется в виду апостол Павел и его Первое послание к фессалоникийцам. Ср. также «Гиперион» (с. 77—78 и примеч. 35).
...они ничего бы мне не сделали насильно, если б я остался... — «Они» — это «наши господа в Штутгарте», церковные власти, которым Гёльдерлин как стипендиат Тюбингенского института был подчинен.
Нетерпелив в отделке, шлифовке (лат.).
...обещанную элегию... — По-видимому, не была написана.
Гёльдерлин прибыл во Франкфурт в конце декабря 1795 г. и сначала жил в гостинице «Город Майнц».
Deus nobis haec otia fecit. — Бог нам послал этот мир и покой (лат.) — слова пастуха Титира из Первой Эклоги Вергилия.
Фрипон — по-видимому, собака (fripon (фр.) означает «плут»).
Нитхаммер — Фридрих Иммануэль Нитхаммер (1766—1848), с 1793 г. профессор философии в Йене; Гёльдерлин был знаком с ним еще в Тюбингене.
Я взялся за Канта и Рейнгольда... — Карлу Леонгарду Рейнгольду (1758—1823), профессору Йенского университета, принадлежит работа «Письма о Кантовой философии» (1786—1787), позднее он обратился к философии Фихте.
В моих философских письмах... — «Письма» эти так и не были написаны. Возможно, какое-то отношение к ним имеет отрывок «Гермократ к Кефалу», публикуемый нами (см. с. 262).
«Радость и любовь дают крылья для великих деяний». — «Ифигения в Тавриде», стих 665 и след.
Стремление породить... — См. диалог Платона «Пир».
10 июн. — явная описка, свидетельствующая о волнении. Упоминание конкретных исторических событий позволяет уточнить: 10 июля (Вецлар был взят французами 8 июля, Франкфурт капитулировал 14-го).
Говорят, что французы в Вюртемберге. — Что соответствовало истине. Можно сослаться на члена французской Директории Барраса. В своих «Мемуарах» под датой 17 мессидора IV года (мессидор — 10-й месяц, начинается 20 июня; следовательно, это 7 июля 1796 г.) он пишет: «Дела республики идут не менее успешно у армий на Рейне. Журдан и Моро во многих мелких стычках нанесли поражение врагу; Журдан обосновался на правом берегу Рейна <...>. Его штаб-квартира уже) в Вельмюнстере. <...> Моро выбил неприятеля с его позиций: его штаб-квартира в Раштадте, где он дал бой» (Mémoires de Barras. P., 1895. T. II. P. 164).
...слишком много реального зла. — Война уже вступила в новую фазу; из освободительной она все более превращалась в захватническую. Не получая жалования от правительства, солдаты беззастенчиво грабили оккупированные земли.
...небольшой материал для... «Избранного чтения»... — стихотворения «К неведомой», «Геркулесу», «Диотима» (2-я редакция), «Мудрым советчикам». Однако Шиллер не включил их в «Альманах Муз на 1796 год».
...в связи с тревожными слухами... с войной в рейнских землях. — Очень точно обрисована ситуация в четвертом томе работы немецкого историка Генриха Зибеля (см.: Sybel Н. Geschichte der Revolutionszeit von 1789 bis 1800. 2. Aufl. (Neue Ausgabe). Frankfurt а. M., 1882. Bd. 4). Процитируем из нее наиболее характерные места, относящиеся именно к 1796 г.:
«...единственная помощь солдату в его лишениях было разрешение грабить вражескую страну. И сии эскадроны набросились на немецкое мирное население как стаи голодных волков. В этом отношении не было ни малейшего различия между сомбрской и рейнской армиями, как не было различия между этими войсками и отрядами армии итальянской. Все, что можно было унести с собой, грабилось, все, что было прочно прибито к земле, уничтожалось. Людей подвергали издевательствам и пыткам, чтобы они указали, где спрятаны деньги; девушки и женщины оказывались жертвами разгула животных страстей. Если офицеры пытались вмешаться, в отрядах вспыхивали очаги неповиновения, и не раз эти храбрые люди видели свою жизнь в опасности со стороны своих разгулявшихся подчиненных. Но достаточно часто и сами командиры становились участниками разгула солдатни; офицеры, генералы (в сноске автор называет имена: Дюэм, Вандамм, Тюнк, Тапонье и др. Исключение составляли, как показывают документы, Сен-Сир и Делаборд. — Н. Б.), комиссары и интенданты наперегонки усердствовали, чтобы для собственной выгоды обложить контрибуциями и реквизициями оккупированные населенные пункты. <...> Донесения французских полководцев в полной мере подтверждают жалобы пострадавших. «Я делаю все возможное, — писал Моро 17 июля, — чтобы воспрепятствовать мародерству, но армия уже два месяца не получала денег, а колонны с провиантом не поспевают за нашим быстрым маршем; крестьяне ругаются, что солдаты громят пустые дома. Восторга в связи с нашим приходом (как освободителей от власти князей) тут никто не испытывал, теперь же жители многих округов, подстрекаемые австрийцами, берутся за оружие». 23-го он докладывает, что обнищание войска вынуждает многих достойных генералов закрывать глаза на мародерство; другие же, менее щепетильные, сами принимают участие в грабежах. 29-го правительственный комиссар Осман писал, что грабежи стали повсеместным явлением, проистекающая из этого деморализация войск может в определенных условиях стать в высшей степени опасной; население пребывает в отчаянии и ярости... Точно так же звучали донесения из Сомбрской армии. 23 июля Журдан писал о том, что его бойцы не имеют ни пропитания, ни боеприпасов; солдаты, продолжал он, довели страну до крайности, мне стыдно командовать армией, которая ведет себя столь недостойно; если офицеры поднимают свой голос против бесчеловечности, их жизнь под угрозой, в них даже стреляют. Армия, рассказывает Журдан в своих «Мемуарах», не имела транспортных средств; а приходилось все время продвигаться вперед и располагать войска на больших территориях далеко друг от друга, чтобы они могли прожить на свои реквизиции. Но все это, продолжает он, не шло ни в какое сравнение с бесчинствами мародеров; в богатой Франконии солдаты повсюду находили большие запасы вина и все время пили, строжайшие запреты не производили никакого действия; устрашенные жители бежали вместе со скотом и орудиями труда в леса; большое число их, доведенное до отчаяния, взялось за оружие...»
Читателю следует сравнить это со с. 196—197.
...через Геллеспонт... — Ксеркс приказал построить мост через Геллеспонт (ср.: Эсхил, Персы, ст. 65), готовясь к походу на Грецию. Сузы — зимняя резиденция персидских царей, «гордый град», где происходит действие трагедии Эсхила (см.: Там же. Ст. 118).
...прогнав их через Геллеспонт до самых их варварских Суз... — Параллель с греко-персидскими войнами все время возникает у Гёльдерлина (ср. с. 193). Следует обратить внимание, как осторожно выражается он в письме: не зная сути дела, невозможно понять, кого он сравнивает с греками, а кого с персами. Но динамика развития его взглядов говорит нам, что он все еще на стороне Франции, но уже видит, что происходит реально, и стыдится за нее и ужасается...
Сен-Сир (1765—1830) — позднее маршал Франции, министр и государственный деятель.
...о чудищах Конде... — Речь идет об «армии» принца Конде (1736—1818), бесчинствовавшей в Южной Германии. Сражаясь формально на стороне коалиции, эта эмигрантская «армия» вызывала единодушную антипатию и у союзной австрийской армии, и у местного населения, выступавшего против нее с оружием в руках. Интересно ее характеризует Баррас в своих «Мемуарах» (см. примеч. 69 на с. 689):
«В упоминаемую эпоху (весна 1796 г. — Н. Б.) армия Конде (если правда, что подобное наименование предполагает объединение некоторого количества вооруженных лиц), или то, что упорно продолжали именовать армией Конде, было армией чисто номинальной. В ней состояла кучка жалких дезертиров из всех полков Франции, где каждый считал себя офицером и, следственно, не было солдат. Однако, чтобы почтить прибытие короля (Людовика XVIII, объявленного королем в армии Конде после получения известия о смерти в Англии юного Людовика XVII. — Н. Б.) были собраны те, кто служил в одном полку, и одеты в соответствующие мундиры. Иные полки имели в составе 15, 10, а то и четыре человека. Людовик XVIII сделал им смотр со всей торжественностью, которая искупалась его серьезностью. „Сир, вот ваш овернский полк“, так же серьезно объявлял принц Конде. Вот ваш овернский полк, вот ваш шампанский полк, ваш куронский полк, ваш лангдокский полк и т. д. В лагере били барабаны, стреляла пушка...
Несмотря на всю невинность подобных парадов, главнокомандующий австрийской армии немедля запретил их: дескать, гром артиллерии может вызвать тревогу на боевой линии. Австриец даже доставил себе удовольствие в тот же час сообщить об этой мере генералу республиканской армии, давая таким образом понять, что их армии связаны между собой, и он отмежевывается от армии Конде»
Гейнзе — Иоганн Якоб Вильгельм Гейнзе (1746— 1803), старый знакомый Гонтаров. В ту пору он состоял в должности чтеца и библиотекаря курфюрста майнцского и так же, как семейство Гонтар, спасался от нашествия. Любопытно, что Гёльдерлин говорит о нем как о старом человеке.
...тоже разыгрываются спектакли... — Король Пруссии Фридрих Вильгельм II посетил ландграфа Гессен-Кассельского Вильгельма IX 3 августа.
Белый Камень — гора, позднее (в 1798 г.) переименованная в Вильгельмсхёэ («Вильгельмова высота»).
Картинная галерея — галерея, основанная ландграфом Вильгельмом VIII Гессен-Кассельским, была открыта для посетителей в 1775 г., ее главным смотрителем назначен художник и гравер Иоганн Генрих Тишбейн-младший, племянник и тезка директора Академии искусств. В каталоге 1783 г. (2-е изд. 1799) числилось 605 картин. Запись о посещении галереи в июле 1796 г. Гёльдерлином в книге посетителей см.: Vogel Н. Die Besucherbücher der Kasseler Museen aus der Goethezeit. Kassel, 1956. S. 8, Taf. I:
Mad. Gontard.
Dem. Rezer.
M. Hoelderlin } aus Frankfurt.
В галерее тогда были представлены Рембрандт; Кранах, Тинторетто, Рейсдаль, Поттер, Воуверман, Доу, Тенирс, Ван-Дейк, Аннибале Карраче, Рубенс и др. Осенью 1806 г., когда Кассель был занят французами, многое было вывезено во Францию, украдено, разбазарено. В частности, из галереи навсегда ушли лучшие картины, увезенные в Мальмезон — замок императрицы Жозефины, из которых 38 были проданы за огромные деньги в 1814—1815 гг. русскому императору Александру I. Так что Гёльдерлин мог видеть полотна, находящиеся сейчас в Эрмитаже: «Снятие со креста» Рембрандта (1634), «Четыре времени суток» Клода Лоррена (1651, 1663, 1666, 1672), «Торговку сельдями» Герарда Доу (ок. 1670— 1675), «Ферму» Пауля Поттера (1649), «Мадонну с младенцем, св. Екатериной, св. Елизаветой и Иоанном Крестителем» Андреа дель Сарто (1519) и др.
...несколько статуй в Музее... — Речь идет о Museum Fridericianum (мрамор, бронза, геммы и камеи), основанном ландграфом Гессен-Кассельским Фридрихом II; первые греческие подлинники были привезены в 1687 г. гессенскими войсками, воевавшими против турок на службе Венецианской республики. Основная часть коллекции составилась из закупок вещей и целых коллекций в Италии и Германии (1750—1782 гг.); многие вещи происходят с территории Германии; в 1777 г. Фридрих II сам производил раскопки к северо-востоку от Франкфурта. В 1807 г. коллекция была вывезена французами в Париж (Лувр), в 1815 г. возвращена. Гёльдерлин видел статуи Музея не совсем такими, какими они выглядят сейчас: в 90-е годы XVIII в. они иногда составлялись из разнородных элементов, например к торсу Афины Лемнии была приделана голова Афины Джустиниани. Самой знаменитой статуей Музея является «Кассельский Аполлон», приобретенный в Риме зимой 1776—1777 гг., он относится к середине V в. до н. э. Авторство приписывалось Мирону, Пифагору, Фидию, Каламиду.
Франкфурт был освобожден 8 сентября (после победы эрцгерцога Карла), но наши беженцы только 13-го выехали из Дрибурга в Кассель, где оставались еще две недели. В конце сентября, когда они возвратились во Франкфурт, глава семьи был уже в Нюрнберге.
...от того луга, на котором Герман побил легионы Вара. — Речь идет о битве в Тевтобургском лесу в 9 г. н. э. Герман — вождь херусков Арминий (16 г. до н. э. — 21 г. н. э.), разбивший войско римского полководца Вара (53 г. до н. э. — 9 г. н. э.).
...под Гардтом. — Гардт — название деревни.
«Битва Германа» — первая часть драматической трилогии (Bardiet — «героическая оратория») Клопштока (1769). Германом Арминий ошибочно называется с XVII в. Для Гёльдерлина фигура Германа, вождя, возглавившего борьбу германских племен за освобождение от Рима, дорога с ранней юности (ср. стихотворение 1788 г. «Покорность»).
Шиллер не отвечал на предыдущие письма Гёльдерлина (см. № 102, 104, 124); на это он ответил тотчас же. Далее пауза возникла со стороны Гёльдерлина: он написал Шиллеру только 20 июня 1797 г.
Эбель уехал в Париж в сентябре 1796 г.
Германия тиха, скромна... — Эта оценка поразительно контрастирует с тем, что мы читаем во второй книге второго тома «Гипериона» (см. с. 247—253). Но, видимо, эти мысли навеяны глубоким разочарованием во Франции.
Посылаю тебе стихотворение, посвященное ей... — «Диотима (3-я редакция): «Юность нам невозвратима, / Но поэзии цветы / Вновь раскрылись, Диотима,/Когда мне явилась ты...»
Первый том моего «Гипериона» выйдет в свет к... пасхе. — По-видимому, новый оригинал автор отослал издателю лишь по возвращении во Франкфурт (ср. конец второй книги первого тома и начало второго тома романа).
«Кого любят боги, тому уделом великая радость и великая скорбь». — Кавычки могут указывать на автоцитату из «Гипериона», однако эта фраза осталась в черновиках. По мысли же она напоминает известное стихотворение Гёте:
Всё даруют боги бесконечные
Тем, кто мил им, сполна!
Все блаженства бесконечные,
Все страданья бесконечные — всё.
...в Гамбург, к Синклеру... — Друг Гёльдерлина Синклер после смерти своего отца возвратился из Йены в Гомбург и занял официальный пост при дворе графа Гомбургского. Гомбург — Хомбург-фор-дер-Хёэ, лежащий неподалеку от Франкфурта.
...в майнцской революции... — В марте 1793 г. в Майнце была провозглашена республика — первая демократическая республика на германской земле. Она просуществовала до 23 июля. Во время осады прусскими войсками летом 1793 г. город сильно пострадал. Насчет участия в революции профессора всеобщей истории в Майнце Николауса Фогта (1756—1836) ничего не известно: вместе с другими профессорами он покинул Майнц, когда французские войска приблизились к городу (октябрь 1792 г.), и возвратился после их ухода. В 1797 г. он переехал в Ашаффенбург и после смерти Гейнзе (в 1803 г.) стал библиотекарем курфюрста.
Приказ (фр.).
На другой день после отъезда Карла... и сейчас мы опять живем спокойно. — «Своеобразная ситуация», о которой пишет Гёльдерлин, сложилась в результате стремительного продвижения французских армий, которыми командовал генерал Луц Лазар Ош (или Гош, 1768—1797), разработавший план кампании. В начале апреля Ош перешел Рейн и двинулся форсированным маршем в глубь немецкой территории, гоня противника, захватывая большое количество пленных, артиллерию и знамена. «Сомбрско-маасская армия вновь стала достойной своего имени под началом этого энергичного и умного генерала», — писал Баррас 20 жерминаля V года (10 или 11 апреля 1797 г.) (Memoires de Barras. Т. II. Р. 383). И далее: «Ош идет на Франкфурт. Каждый шаг его отмечен новыми успехами. 3 флореаля [22 апреля] он не знал ни о перемирии, ни о мире, ни о переходе Моро [через Рейн]: ему не было нужды брать за отправную точку то, что делали или что сделали другие. Человек, наделенный талантом, разработал свой план, человек, полный решимости, выполнял его; он шел вперед, не оборачиваясь, не интересуясь, что делает Бонапарт, в то время как последний, снедаемый беспокойной завистью, все время осведомлялся у вновь прибывших: „А что там у Гоша?“» (Р. 386—387). И далее: «Генерал Ош получил известие о подписании соглашения о мире под стенами Франкфурта. Бонапарт передал ему это сообщение непосредственно, как и генералу Моро, по своей собственной инициативе, с курьером, который пересек Швейцарию. Нельзя не заметить, что нетерпеливое желание ускоренного умиротворения было усилено ревностью к успехам Оша, перед которым, как мы только что видели, уже не оставалось препятствий, чтобы сокрушить врага, и который вполне резонно сказал: «Мне отсюда до Вены осталось на одну прогулку». <...> Ош мог бы с таким же резоном, какова была его сила, отвергнуть сообщение Бонапарта, ответить, что он ожидает его от своего правительства, которое одно имеет право давать ему указания; чего не преминул бы сделать сам Бонапарт. Но судите о разности характеров: Ош — прежде всего гражданин, он предпочитает прекратить кровопролитие и сложить оружие перед лицом Победы» (Р. 387—388).
Ситуация, увиденная изнутри, живо изображена матерью Гёте в письме сыну от 2 июня 1797 г.: «Последняя (дай боже, чтобы так оно и было!) история грозила принести нашему городу больше бед и потерь, чем все предыдущие, ибо мы были похожи на людей, что с величайшим спокойствием и уверенностью покоятся в глубоком сне — потому что они, как они думали, потушили огонь и погасили свет, — и мы тоже думали нечто подобное — и вдруг как по мановению руки все предосторожности и усилия пошли прахом и мы оказались в величайшей беде. Сенатор Милиус уже 2 декабря прошлого года привез нейтральный статус для нашего города от Национального конвента в Париже (где он был полтора месяца) — Декларация конвента была замечательно составлена в нашу пользу, особенно нас хвалили и превозносили за последнее отступление 8 сентября 1796 года — кто бы тут не был спокоен? Мы и были спокойны — никто не уехал — никто не отправил никаких вещей — большая часть приехавших на ярмарку купцов, особенно торговцы серебром из Аугсбурга, открыли свои лавочки и спокойно глядели — а французы были близко от города — мы ожидали их прихода приблизительно через час — императорские войска были слишком слабы, чтобы удержаться, — мы же объявили себя нейтральными, так что ни о какой бонбандировке (госпожа советница Гёте пишет: Bompatemant. — Н. Б.) и речи быть не могло — ну ладно, я смотрю в окно — я хотела поглядеть, когда они войдут, — было два часа пополудни — и вдруг врывается ко мне в покой Фриц Метцлерн и кричит, прямо задохнувшись, Советница! Мир! К коменданту Милиусу приехал курьер от Бонапарта — все ликуют — оставайтесь с богом — мне надо бежать дальше, сообщить хорошую новость и т. д. Тотчас вслед за этим вышел бургомистр Швайцер и адвокат Зегер в карете, чтобы ехать во французский лагерь к Лефевру и поздравить его — когда же они доехали до Гауптвахты, их окружили горожане, карета остановилась — и они подтвердили добрую весть о мире — стар и млад стали кидать в воздух шляпы, кричать виват, такое ликование, что и высказать словами невозможно, — кому бы пришло в голову подумать о беде? Не прошло и пяти минут после этой неописуемой радости, как к Бокенхаймерским воротам прискакала императорская кавалерия (такое нужно видеть самому, описать это невозможно!), один без кивера, там лошадь без седока — и так волочила брюхо по земле вдоль по Цайле (главная улица города. — Н. Б.), послышались выстрелы — все застыли в удивлении: что ж это за мир такой, кричал один другому, для нашего спасения? Один австрийский лейтенант сохранил (и без приказа!) присутствие духа, галопом к воротам и опустил решетки и поднял мосты — хотя и не все императорские вошли в город — и это было наше счастье, не то бы французы ворвались внутрь; тогда пошла бы резня в городе — а вмешайся в дело кто из горожан, пошло бы мародерство и всякий ужас — а под конец сказали бы, что это мы нарушили нейтралитет — перебили французов и т. д. Бургомистр Швайцер и Зегер были ограблены, и Лефевр ни за что не хотел поверить, что уже мир, — к нему курьер еще не прибыл, насчет нашего нейтралитета он не знал ничегошеньки. Наконец австрийский комендант уговорил генерала Лефевра вместе отправиться в город, он заверил его своим честным словом, что мир подписан и что, возможно, курьер не успел прибыть сразу ко всем генералам, после того он согласился и поехал, бургомистр Швайцер с ним, и многие из магистрата поехали все вместе пить к „Римскому Императору“ — и все окончилось для нас благополучно» (Frau Rat Goethe. Gesammelte Briefe. Hrsg. Ludwig Geiger. Leipzig, o. J. № 261. S. 360). Это было 22 апреля.
...стихи, которые я прилагаю... — «К эфиру», «Скиталец» и, возможно, «Дубы». Первое стихотворение вышло в «Альманахе Муз на 1798 год», два других — в «Орах».
дьякон Конц — Карл Конц, возможно, является автором рецензии на роман Гёльдерлина, опубликованной в 1801 г. в «Тюбингенских ученых записках».
Поэты, что играют... — вероятно, цитировалось по памяти. Это эпиграмма Клопштока из «Республики ученых» (1774) «Очень хорошее замечание».
...у доктора Зёммеринга... — знаменитый анатом и ученый-естествоиспытатель Самуэль Томас Зёммеринг (1755—1830), автор работ «О строении человеческого тела» («Vom Bau des menschlichen Körpers», 1791 —1796) и «Об органе души» («Über das Organ der Seele», 1796), профессор Майнцского университета и частнопрактикующий врач во Франкфурте. Был дружен с Форстером и Гейнзе, знаком с Гёте, Гердером, Гумбольдтами. Во Франкфурте посещал дом Гонтаров. Ему адресованы две эпиграммы Гёльдерлина.
«Все, что живет, неистребимо...» — то ли автор цитирует по памяти, то ли это черновой вариант (ср. с. 231 наст. изд.).
«Нам повсюду...» — ср. с. 200 наст изд.
...насчет нашего θειον... — Это тот самый демон, о котором говорил Сократ. Ср. примеч. 21 на с. 607.
На том же листе было написано начало стихотворения:
Солнца свет пробуждает во мне уснувшую радость...
Это письмо, как и три следующих (№ 182, 195, 198), — лишь черновики, найденные в бумагах Гёльдерлина. Его письма к Диотиме до сих пор не обнаружены. Скорее всего, они были уничтожены после ее смерти родственниками.
Мурбек — с Фридрихом Мурбеком Гёльдерлин познакомился на Раштадтском конгрессе, куда его пригласил с собой Синклер.
«Французов опять разбили в Италии»... — По-видимому, речь идет о победе Суворова 19 июня. № 195.
Юнг из Майнца — Франц Вильгельм Юнг (1757—1833), переводчик Оссиана.
...моей трагедии... — «Смерть Эмпедокла».
Прости мне, что Диотима умирает. — Гёльдерлин как будто забыл, что о могиле Диотимы говорится уже в первом томе «Гипериона», который Сюзетта должна была знать.
Сюзетта Гонтар происходила из гамбургской семьи; ее отец — тот самый драматург Хинрих Боркенштейн, чья комедия «Bookesbeutel» пользовалась в Гамбурге большим успехом; в 1745 г. он покинул Гамбург и уехал в Испанию, откуда возвратился через 20 лет богатым человеком, получил звание коммерции советника Датского королевства, поселился в доме на знаменитой Юнгфернштейг и 16 мая 1768 г. (в 63 года) женился на Сусанне Брюгье, происходившей из семьи старых эмигрантов из Франции (после Нантского эдикта 1683 г.). Сюзетта родилась в 1769 г.; затем друг за другом появились на свет две ее сестры и брат. В 1777 г. отец семейства умер и вдова с детьми перебралась в дом поскромнее. Сюзетта получила очень хорошее домашнее воспитание. Ее мать была лично знакома с Клопштоком. В 1784 г. в Гамбурге проездом в Лондон был Якоб Фридрих Гонтар, дальний родственник из Франкфурта, молодой человек, для которого дела были прежде всего. В 1786 г. он сделал предложение Сюзетте и получил согласие, после свадьбы они уехали во Франкфурт. За пять лет Сюзетта родила четверых детей; в 1791 г. к ней переехала мать, но в 1793 г. скончалась. Через два года в ее комнате поселился Гёльдерлин.
Сюзетта Гонтар уже была заочно знакома с поэтом: желая выразить ей свои чувства, ее почитатель, банкир из Берна Людвиг Церледер, переписал для нее из журнала «Новая Талия» «Фрагмент „Гипериона“».
О существовании писем Сюзетты Гонтар было известно первым биографам и издателям произведений Гёльдерлина — они были обнаружены после его смерти в 1843 г., но остались в семье его брата. Только в 1921 г. внучатая племянница поэта Фрида Арнольд передала их для публикации Карлу Виетору. При первой публикации естественный порядок писем был нарушен; новое издание 1934 г., которому следуют все последующие, установило новый, по-видимому окончательный. Предположительно утрачено из текста совсем немного.
Перевод осуществлен по изданию: Hölderlin F., Gontard 5. Hölderlin und Diotima: Dichtungen und Briefe der Liebe. Zürich, 1957.
Фельдберг — Хомбург-фор-дер-Хёэ лежит у подножия Фельдберга примерно в трех часах пути (пешком) от Франкфурта. О характере местности можно судить по описанию Генриха Себастьяна Хюсгена (1776 г.):
«...после отдыха все наше общество при ясном свете месяца отправилось на расположенный в полутора часах пути от Рейфенбурга Фельдберг. Когда мы по полуночному склону без особого труда достигли вершины вышеупомянутой весьма высокой горы, то не нашли на ее верхушке ничего, кроме торчащего куска серой скалы, который, по-видимому, часто становится объектом игры непогоды, которая мощными ударами раскалывает его вдоль и поперек. Древние, должно быть, приносили здесь жертвы своей возлюбленной Венере, в память о чем еще сегодня эту скалу называют Венериным камнем. Скала эта, кроме того, служит защитой от сильного и холодного ветра <...>.
На этой высоте не растет ни единого дерева, только низкорослые травы, среди которых попадается и хорошо известная знатокам Vaccinium vitis idaea (L), иными словами брусника. Простые люди называют ее диким самшитом; она как раз зацвела, и на ней показались бледные лиловые цветочки. Впрочем, верх горы представляет собой такое широкое и длинное пространство, что его с полным правом можно назвать площадью или полем (Feld), откуда и могло пойти его название Фельдберг»
дети — Анри (1787—1816), Анриетта (1789— 1830), Елена (1790—1820), Амалия (1791 — 1832).
...отворила окно... — Гонтары жили тогда в доме под названием «Белый олень», он стоял на той же стороне, но ниже, что и дом Гёте, на улице Гроссе Хиршграбен («Большие оленьи рвы»).
Сохранилось его изображение (см. вклейку).
...послать Анри к Г[егелю]... — Гегель жил в доме Гогелей на Росмаркт, совсем рядом.
Синклер — см. примеч. 89 на с. 696.
...передать для меня «Гипериона»... — Предполагается, что речь идет о втором томе романа, который вышел только осенью 1799 г.
...пока будет биться и чувствовать мое сердце. — Что так оно и было, подтверждает рассказ племянницы Сюзетты — Мари Белли-Гонтар (см. примеч. 47 на с. 713: «...на ней не было никаких драгоценностей»)
в минуту расставания — Гёльдерлин покинул дом после бурного столкновения с хозяином; детали скандала неясны, однако обстоятельства были таковы, что после отъезда поэт уже не мог переступить порог дома Гонтаров.
...«Комедию»... — Франкфуртская «Комедия» известна своими постановками опер Моцарта, причем это были первые постановки на немецком языке.
Я очень переменилась... — Ср. письмо Диотимы в первой книге второго тома «Гипериона»: «Я и сама уже совсем не та, что прежде...» (с. 194).
Вильгельмина — экономка.
Один только час, полный блаженства встречи... — насколько близко к сердцу держал Гёльдерлин эти письма, можно судить из абзаца в письме к матери от 4 сентября 1799 г. (№ 193): «И не беспокойся о моем здоровье! Я знаю, дух отнимает силы у тела, но он и придает их ему, и один только час, проведенный в спокойствии над работой, стоит, быть может, недели, когда что-то не клеится. Впрочем, я сейчас вполне здоров и бла-1 годарю небо, сохранившее мне молодые силы среди стольких невзгод». (Подсознательное повторение конструкции.) Следует заметить дату: 5 сентября был день встречи с Диотимой.
Все мои мысли принадлежат тебе одному... — По-видимому, это ответ на просьбу, высказанную Гёльдерлином. Тогда это должно означать, что текст второго тома еще не был отправлен издателю.
«Религия...» — Источник цитаты неизвестен. Но сама тема, возможно, говорит о том, что Гёльдерлин сообщал о работе над статьей, которую принято называть «О религии»: отрывки, обнаруженные в его архиве, опубликованы Бёмом в 3-м т. Собр. соч. в 1911 г.
Пожалуйста, делай это всегда, когда возможно. — В письме Гёльдерлина к сестре, датируемом концом февраля с припиской от 25 марта (№ 174), как будто содержится то, о чем говорит Сюзетта Гонтар: «Мое нынешнее общение ограничивается здесь в основном двумя друзьями, которые, однако, обладая в высочайшей степени умом, знаниями и опытом, обретенными ими в горе и радости, доставляют столь богатое препровождение времени, что нам часто приходится обходить друг друга стороной, чтобы наши разговоры не превратились в наше главное занятие и не занимали чересчур наши мозги, потому что каждый из нас нуждается в своих мыслительных способностях в полном объеме, не рассеянных и не замутненных другими идеями и интересами, для собственных дел. Один из этих друзей — Синклер, с которым ты познакомишься из письма, которое я отправил нашей милой матушке, другой — профессор Мурбек из Грейфсвальда, который, путешествуя, задержался здесь, чтобы доставить удовольствие Синклеру и мне. Впрочем, мое главное удовольствие составляют красоты здешней местности: городок лежит у подножия гор, окруженный лесами и замечательно устроенными садами; я живу у самой околицы; перед окном начинаются сады, и холм с дубами, и прекрасные луга в долине. Туда я иду гулять, когда утомлен работой, поднимаюсь на холм и сажусь на солнце, и гляжу на прекрасные дали за Франкфуртом, и эти чистые мгновения вновь дают мне силу и мужество, чтобы жить и творить. Милая сестра! Это до того хорошо, как будто побывал в церкви, когда вот так чистым сердцем и открытым взглядом воспринимаешь в себя свет, и воздух, и прекрасную землю...».
Те же места мы узнаем в его стихах:
Я что ни день другою бреду тропой,
Под сень лесов иль к скалам, где розы цвет,
К ручью ль сойду, где ключ хрустальный,
С холмов в долину гляжу, но — горе!
Тебя, родная, мне не видать отсель,
И белый свет напрасно сияет мне,
И в ветре глухо гаснет слово... —
написанных в то же время.
В другом письме к сестре (№ 188, июль 1799 г.) он описывает свое жилище: «Что касается моего хозяйства, то для меня тут всего в достатке. Несколько хорошеньких комнаток, из коих одну, в которой я живу, я украсил картами четырех частей света, мой собственный большой стол в столовой, служащей мне также спальней, а здесь, в кабинете, — письменный стол, где содержится касса, и еще один стол, где лежат книги и бумаги, и еще один, маленький столик у окна, с видом на деревья, где я чувствую себя уютно и занимаюсь делом...».
Для тебя необходимо высказаться... — Ср. мысль, выраженную Гёльдерлином в письме № 182 (с. 388 наст. изд.).
...к романам господина Лафонтена. — Речь идет об Августе Лафонтене (1758—1831), немецком писателе, чрезвычайно популярном в свое время в Европе. Пушкин упоминает его в «Евгении Онегине» (глава 4) и снабжает примечанием: «Автор множества семейственных романов». Перу Лафонтена принадлежит более 160 романов; он писал также под псевдонимами Г. Бейер, Мильтенберг, Зельхов. Из романов, написанных до 1799 г., можно назвать: «Естественный человек» («Der Naturmensch», 1792), «Оригинал» («Der Sonderling», 1793), «Клара дю Плесси и Клеран» (1795), «Могущество любви» («Die Gewalt der Liebe», 1797), «Сен-Жюльен» («Saint-Julien», 1798).
Праздник... — в 1799 г. пасха пришлась на 24 марта.
Анри — брат Сюзетты.
...подойти к низкой живой изгороди... — речь идет о доме, в котором Гонтары жили летом, «Адлерфлюхтхоф», в северной части Франкфурта, неподалеку от Эшенхаймерских ворот. На рисунке гуашью, выполненном Иоганном Георгом Мейером в 1779 г. (см. вклейку), хорошо видна и изгородь, и тополя, и дорога на переднем плане, по которой Гёльдерлин приходил в город каждый первый четверг месяца. См.: Beck A. Diotima und ihr Haus//Hölderlin-Jahrbuch. 1956/1957. [Bd. 9.]. S. 166.
...читая Тассо... — Скорее речь идет о драме Гёте (1789 г.), чем об «Освобожденном Иерусалиме» самого Тассо (хотя был немецкий перевод Гейнзе, изданный в Мангейме в 1781—1783 гг.). В бумагах Гёльдерлина сохранилась такая запись (1800 г.): «Тассо к Леоноре. Прощанье с нею».
Говоря «я узнала с несомненностью твои черты», Сюзетта Гонтар может иметь в виду такие строки:
Он только вскользь на наш взирает мир,
Гармонии природы внемлет он;
Истории уроки, жизни смысл
Ему дано легко воспринимать.
Постиг он духом хаос мировой
И чувством оживляет неживое.
Возносит он, что низменно для нас,
Что ценится — считает ни во что.
И так в кругу волшебном он блуждает,
Волшебник сам, и словно нас зовет
Блуждать с ним вместе, в нем принять участье.
Он близок к нам как будто, но далек,
Он, кажется, глядит на нас, но, странно,
Он духов вместо нас увидеть может.
Парадоксальным образом это описание действительно подходит к Гёльдерлину, хотя известно, что эту драму Гёте позднее (в 1827 г.) охарактеризовал как «Bein von meinem Bein und Fleisch von meinem Fleisch» («кость от моей кости и плоть от моей плоти»). См.: Eckermann J. Р. Gespräche mit Goethe. München, 1976. S. 635.
В словах «Перечитай его и ты когда-нибудь» содержится, по-видимому, дополнительное сообщение: монолог принцессы Леоноры, дающей согласие на отъезд Тассо из Феррары, совершенно созвучен мыслям Сюзетты в той же ситуации:
Пусть едет он! Но представляю, как
Я днями буду мучиться, когда
Лишусь того, что было мне отрадой.
Луч солнечный с ресниц моих не сгонит
Видения, навеянного сном,
Надежда с ним увидеться меня
Не оживит мечтой при пробужденьи,
Мой первый взгляд его напрасно будет
Искать в тени садов прохладных наших.
Как дивно утолялась каждый день
Моя мечта — быть вечером с ним вместе!
И как росла от частых встреч потребность
Узнать, понять друг друга до конца!
Как, что ни день, настраивался дух мой
Все выше, гармоничнее, святей...
И конец:
Уныло настоящее мое,
И душу страх грядущего томит.
З[ёммеринг] — близкая подруга Сюзетты Маргарете Элизабет Зёммеринг, жена Зёммеринга (см. примеч. 95 на с. 700). Она умерла в январе 1802 г., за несколько месяцев до Сюзетты.
...о моем маленьком путешествии... — путешествие состоялось 20—30 июля, датировка основывается на записях и письмах Гёте, Шиллера и Софи Брентано.
младшая Брентано — по-видимому, это была не Мелина (которой было тогда одиннадцать лет), а Гундель Брентано (1780—1863).
...директора Тишбейна... — Имеется в виду художник Иоганн Генрих Вильгельм Тишбейн (1751— 1829), друг Гёте, с 1782 г. живший в Италии (в Риме и Неаполе). Весной 1799 г., после того как французы заняли Неаполь, возвратился в Германию и поначалу жил в Касселе.
...Гомером. — Тишбейну принадлежит труд «Homer nach Antiken gezeichnet von Tischbein» (Göttingen, 1801).
...твои Замечания о Гомере... — эти Замечания в виде писем предназначались для планировавшегося Гёльдерлином журнала «Идуна»; в его бумагах сохранились в отрывках работы: [«Об Ахилле»] (см. наст. изд., с. 610), «Слово об Илиаде», «О различных родах поэзии». В рукописи статьи «Точка зрения, с которой нам должно рассматривать древность», на полях сделано следующее замечание: «NB. В письмах о Гомере сначала характеры, потом положения, потом действие, которое в драме характеров присутствует лишь ради характера и главного характера, и затем о смене тонов».
...в имение Виланда... — Османштедт под Веймаром.
...с Ларош и ее внукой. — Софи фон Ларош (и ее внучка Софи Брентано) приехала в июне 1799 г. в гости к Виланду, с которым ее связывали давние отношения. Впечатление от этого путешествия в Тюрингию она описывает в книге «Контуры покойных часов в Оффенбахе, Веймаре и Шёнбеке в 1799 году» (Schattenrisse abgeschiedner Stunden in Offenbach. Weimar und Schönbeck im Jahre 1799. Leipzig, 1800). Софи фон Ларош (1731—1807) — автор сентиментальных романов; один из самых известных — «История фоейлейн фон Штернгейм» («Die Geschichte Fräulein von Sternheim», 1771).
...к ним на квартиру... — Ларош остановилась в доме Шарлотты фон Кальб, которая была в отсутствии.
...от Тишбейна к Гердеру... — Тишбейн познакомился с Гердером в Риме в 1788 г.
...к Меро. — Речь идет о Софи Меро (1770— 1806), позднее, после развода с профессором Меро, вышедшей замуж за поэта Клеменса Брентано. В ее дневнике под датой 27 июля есть запись: «Внезапное появление Б[рентано] и других посторонних. Странный вечер. Приятное впечатление от Б.».
...его облик в памяти. — Шиллер не обратил внимания на свою вторую посетительницу, и долго считалось, что его запись о посещении «двух дам» относилась к Софи и Гундель Брентано.
...последний день месяца. — Фраза позволяет датировать письмо: Гёльдерлин думал, что этот четверг — уже первое ноября.
...множество цветов... — Ср. в «Гиперионе» (с. 111— 112).
...совету и суждению Шиллера, — Шиллер писал Гёльдерлину 24 августа: «Если бы Вы пожелали детальнее ознакомить с Вашим положением, я, быть может, смог бы предложить Вам что-нибудь, отвечающее Вашему желанию».
З[ёммеринг] — см. примеч. 22.
Ц[ерледер] — Инициал Z. был расшифрован только в 1954 г. доктором Аллеманном из Цюриха (см.: Hölderlin-Jahrbuch. 1954. [Bd. 8]. S. 124). Людвиг Церледер (1772—1840), сын бернского банкира, познакомился с Сюзеттой Гонтар вовремя образовательного путешествия в июле 1793 г.
Отрывки из его путевого журнала опубликованы А. Беком в «Hölderlin-Jahrbuch». 1955—1956. [Bd. 9]. («Диотима и ее дом»):
«Первый и самый большой [банкирский] дом — без сомнения Бетманы; но общество у них далеко не самое лучшее, по большей части беглые французы или немецкие искатели счастья, каковые ради обеда и ужина делают Соит безвкусно одетой хозяйке дома; повсюду Ostentation («фальшь, показное». — Н. Б.) и тщеславие вместо разумного пользования своим благосостоянием; в том же примерно роде дома Генриха Гонтара и Метцлера. Но как различен образ жизни семейств двух молодых Гонтаров! — Что Mme Contard Borckenstein является подлинным украшением дома, ты легко, мой Хирцель, сможешь догадаться, прочитав мое письмо; ни одна женщина не интересовала меня до сих пор так, как она; ее образ навеки останется для меня идеалом прекрасного пола; кротость, доброта, подлинный ум и разлитая во всем ее существе грация очаровывают и не поддаются описанию. В обществе ей свойствен тот в высшей степени простой, но благородный тон, в котором сказывается союз просвещенного ума и кроткого сердца; в узком семейном кругу, среди своих детей, за фортепьяно она чувствует себя довольнее, нежели в большом свете, которого она всегда старается избежать; в ней есть нечто, располагающее к доверию, что-то дружелюбное; перед ее существом не устояло бы никакое недоброжелательство, как бы велико оно ни было. Là j’aime Sa grace et là Sa majesté («Мне нравится и Ее прелесть, и Ее величие». — Н. Б.). Напрасно продолжал бы я это описание, ты все равно не смог бы ее себе представить; я попытаюсь изобразить ее тебе в следующих письмах путем сравнений, и хотя любое сравнение останется далеко позади, но все-таки это, пожалуй, самый лучший способ передать тебе мои чувства...»
Эти слова были написаны в июле 1793 г. В апреле 1794 г.:
«Я снова здесь и вижу ее каждый день в течение часа, а каждый час, как говорит Донамар [ср. с. 520], имеет 23 сестры, что в легком танце воспоминаний светло плывут вокруг тебя в хороводе (по-немецки Stunde «час» женского рода. — Н. Б.). — Когда я тронусь дальше, как смогу я снова оставить это Совершенство, не знаю и не думаю о том, и где еще мог бы я найти то, что имею здесь; вблизи ее обитают чистейшие чувства; долгу, и человеколюбию, и самоотречению, и самопожертвованию учишься ты возле нее; я очищаюсь в общении с нею; и если я не преуспею в обогащении житейской мудростью, то во всяком случае ты однажды увидишь своего друга просто более хорошим человеком»
Дальше путь его лежал в Гамбург и Лондон.
«На Рейне между Майнцем и Бингеном 17 мая 1794 года.
Прекраснейший вечер опускается на волшебные берега Рейна, наш челнок скользит легко и мягко по водам роскошной реки, а я уныл и безрадостен: каждый удар весла, мой Хирцель, каждая волна Рейна удаляет меня от Франкфурта...»
В конце 1794 г. Церледер на обратном пути вновь остановился во Франкфурте, на этот раз на четыре месяца. Именно тогда он преподнес Сюзетте Гонтар собственноручно переписанный из журнала «Фрагмент „Гипериона“».
Однако в апреле 1799 г., продолжая после четырехлетнего перерыва свои записки, Церледер констатирует, что «головокружение прекратилось», что «спокойное размышление вывело его из мыслей и фантазий, некогда его занимавших».
У тебя в руке была книга! — Ср. в письме Гёльдерлина: «Вот наш Гиперион...» (с. 392).
...они...разошлись со мной во мнении... — зато удивительно согласен с ней оказался Гёте. Двумя годами раньше, 9 августа 1797 г., он писал из Франкфурта Шиллеру:
«Любопытнейшая вещь бросилась мне в глаза в характере публики большого города. Она живет в беспрестанной толчее добывания и потребления, и то, что мы называем «настроением», здесь невозможно ни возбудить, ни сообщить. Все удовольствия, даже и театр, служат лишь для рассеяния, и великая склонность [здешней] читающей публики к журналам и романам проистекает из того, что первые всегда, а вторые по большей части вносят рассеяние в рассеяние.
Мне даже кажется, я приметил своего рода недоверие к поэтической продукции или по меньшей мере к тому, что в ней есть поэтического, каковое также совершенно естественно вытекает из сих причин. Поэзия требует, прямо-таки диктует сосредоточенность, она обособляет человека вопреки его воле, завладевает им снова и снова, и в широком мире (чтобы не сказать — в большом) она так же неудобна, как верная возлюбленная»
...о том, что ты мне пишешь... — По-видимому, Гёльдерлин написал о слухах, которые связывали его имя с именем Софи Меро.
...в дом одной дамы... — то есть Шарлотты фон Кальб. Шиллер действительно поселился в этом доме в Виндишгассе и жил там, по-видимому, до 1802 г. С Шарлоттой фон Кальб Гёльдерлина связывали дружеские чувства, но никаких оснований для ревности в них не было.
Пятница, 30 января [7800]. — В 1800 г. пятница была 31 января.
Он... — Комментаторы расходятся во мнениях. Это может быть и сын ее, Анри, и брат.
...возможна перемена... — Речь идет о болезни свекрови.
...через господина Ландауэра. — Кристиан Ландауэр (1769—1845) — штутгартский торговец, друг Гёльдерлина, у которого он жил в 1800 г. На обороте этого письма позднее (предположительно в 1805—1806 гг.) Гёльдерлин написал строфу гимна:
Так что ж такое наша жизнь? образ божий.
Под небом бредут чередой земнородные все и смотрят
В него, читая в нем, как в книге, так
Подражая его бесконечности и богатству.
Так что же, богато
Простое небо? Цветами на нем
Серебряные облака. Но дождь оттуда —
Роса и влага. Когда же
Вся синь сотрется, эта простота, проступит
Матово-белое, подобное мрамору, или как металл,
Анонс богатства.
[Начало мая 1800]. — Это письмо последнее; оно написано карандашом и к концу почти не поддается расшифровке. Мы даем перевод по варианту чтения, предложенному А. Беком.
8 мая они виделись последний раз. Гёльдерлин вернулся на родину, затем несколько месяцев был в Швейцарии, потом — во Франции, в Бордо. Когда в июне 1802 г. он возвращается, где-то на дороге его настигает письмо Синклера с сообщением о смерти Диотимы. Она умерла, заразившись корью от своих детей. Но ей и так оставалось жить недолго (у нее был туберкулез). О последних днях ее пишет ее племянница Мари Белли-Гонтар:
«В июне мои родители давали большой званый обед, фрау Гонтар-Боркенштейн, моя тетушка, тоже на нем присутствовала; никогда не казалась она мне такой прекрасной, как в тот день, я даже помню, как она была одета; на чехле из белого атласа черное тюлевое платье, рукава короткие, а на голове маленькая белая креповая шляпа с пером; шея, руки, грудь и лицо белые как алебастр; на ней не было никаких драгоценностей. Присутствующие господа теснились вокруг нее; граф Шлик, австрийский посланник, господин барон фон Малль, его атташе, господин фон Хирфингер, французский посол, только с ней и разговаривали.
Через несколько дней я сильно простудилась, доктор опасался, что это серьезно. Тетя Сюзетта пришла меня проведать, когда мне стало получше, и как мила, как хороша была она в простом коричневом ситцевом платье, волосы у нее были легонько подколоты; на прощание она дала мне руку и пообещала скоро прийти опять.
А на следующий день у ее детей открылась корь. [...]»
Перевод Я. Э. Голосовкера. Публикуется впервые. Печатается по тексту ЦГЛА (Ф. 629. Оп. 1. Ед. хр. 617—620). Перевод выполнен в 1935 г.
Я. Э. Голосовкеру принадлежат также перевод «Смерти Эмпедокла», вышедший с предисловием А. В. Луначарского в издательстве «Academia» в 1931 г., переводы стихов Гёльдерлина, а также несколько теоретических статей. См., например: Голосовкер Я. Э. Поэтика и эстетика Гёльдерлина/Вестник истории мировой культуры. 1961. Ноябрь — декабрь. № 6 (30). С. 163—176 (отсюда взято приводимое нами на с. 514 высказывание).
Этот текст с указанием «Из Фридриха Гёльдерлина» опубликован в авторском сборнике поэта Н. И. Познякова «В лучшие годы. Собрание стихотворений» (СПб., 1896) и представляет собой перевод 37—84 ст. элегии «Скиталец» (за пропуском 43— 46 и 75—78).
Возможно, это первый русский перевод из Гёльдерлина, выполненный в прошлом веке.
Здесь и далее, где переводчик не указан, перевод мой. — Н. Б.
Такое ударение, привычное и для Шиллера (ср.: Eh’ noch Hyperion in Tethis Bette steigt, / Versprach er zu erscheinen...), говорит, по-видимому, о том, что слово воспринималось — в свете неверной, но обычной для XVIII в. этимологии — как причастие от (ΰπερ) ιέναι (ср. выше пояснение Гесихия). Вольфганг Биндер, приводящий эти сведения в своей работе «Символика наименований у Гёльдерлина», считает, что из сочетания ύπερ ίών естественно получалось слово с ударением на -е-.
В оригинале — описка, исправляемая Большим Штутгартским изданием (см.: StA. Bd. 6/2. S. 724): für mich — для меня. Нелогичность эта была сохранена в русском переводе. См.: Гёльдерлин. Сочинения. М., 1969. С. 476.
Ср. его «Grundlage der gesammten Wissenschaftslehre» (Jena; Leipzig, 1794. 2. Th., § 4).
Ibid. 3. Th., § 5: «Результатом наших разысканий является следующее: чистая, обращенная на самое себя деятельность Я есть в отношении к возможному объекту стремление; а именно, согласно вышеприведенному доказательству, бесконечное стремление. Это бесконечное стремление есть обращенная в бесконечность обусловленность возможности объекта (alles Objects): нет стремления — нет объекта» (цит. по: J. G. Fichte’s sämmtliche Werke. 1., Abt., Bd. 1. S. 261-262).
Цит. по переводу С. И. Гессена в сборнике «Новые идеи в философии» (СПб., 1914. Сб. 12. С. 99—101).
См., например: Hof IV. Hölderlins Stil als Ausdruck seiner geistigen Welt. Weisenheim am Glau, 1954.
В дошедшем до нас фрагменте статьи Гёльдерлина «О различных родах поэзии» («Über die verschiednen Arten zu dichten», 1799?) содержится вольный перевод начальных шести стихов «Первой олимпийской оды» Пиндара:
Первое — это, конечно. Вода; как злато
Блещет пылающий Огнь в ночи,
Подарок Плутона,
Но пришло ты воспеть победу,
Сердце мое!
И не сыскать другой,
Более ярко блистающей звезды,
Как солнце среди дня
В одиноком эфире.
В этом кусочке собрались три стихии — вода, огонь и эфир; в статье идет речь о наивном, «естественном характере» и «тоне» — и назван его символ: вода. Фридрих Байснер предполагает, что далее могли быть названы огонь И эфир как символы героического и идеального характеров соответственно. Цит. по: SWuB. Bd!. II. 8. 1026.
Именно так сказал Пьер Жозеф Камбон, выступая 15 декабря 1792 г. в Национальном конвенте. См.: Gazette nationale он le Moniteur universell, N 353: XIV. P. 758—760.
Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 34, С. 196.
Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 37.
С. 267.
Deutsch-französische Jahrbücher. Р., 1844. S. 18.
Ср.: Zuberbühler R. Etymologie bei Goethe, Novalis und Hölderlin//Hölderlin-Jahrbuch. 1969/1970. Bd. 16. S. 195 ff.
Ryan L. Hölderlins 'Hyperion': Ein 'romantischer' Roman?//Über Hölderlin. Frankfurt. 1970. S. 175.
Link J. «Hyperion» als Nationalepos in Prosa//Hölderlin-Jahrbuch. 1969—1970. Bd. 16. S. 160.
См: Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. М.: Худож. лит., 1975. С. 284—286.
Bertaux Р. Friedrich Hölderlin. Frankfurt а. М.: Suhrkamp, 1978. Из последних публикаций, опровергающих его версию, см.: Peters U. F. Hölderlin: Wider die These vom edlen Simulanten. Reinbek bei Hamburg: Rowohlt, 1982.
Гёльдерлин Ф. Смерть Эмпедокла. М.; Л., Academia, 1931. С. 12—13.