Главная роль 2

Глава 18

Первые плоды поданного мною сигнала о скорой опале Леонида Константиновича Теляковского явили себя еще до отбоя — я как раз диктовал Остапу плановое письмо Маргарите, в котором описывал прелести губернского города Красноярска. Будущая русская Императрица должна любить свою страну, и я собираюсь научить ее делать это правильно. Да, грязюка, но посмотри на храмы и провода электропередач! Все это, между прочим, за семь тысяч километров от твоего Берлина, в котором, конечно же, тоже не все объекты электрифицированы. Помимо фотографий храмов, столбов да симпатичных зданий, приложу по этим временам почти неприличную — сделали сегодня, на ней я выныриваю из Качи, демонстрируя прекрасно сложенный, подтянутый торс, спрятав остальное под водой. Чисто русский Аполлон!

Апартаменты класса «люкс» состояли из гостиной — с роялем! — двух спален: одна для слуг, вторая для меня, двух уборных — то же разделение, столовой и кабинета. В дверь последнего аккуратно постучали, и, получив разрешение, казак вошел и поведал:

— Ребенок пришел, с запискою неподписанной. Говорит — незнакомый господин в плаще и шляпе передать просили.

— Мальчик ушел? — спросил я.

— Никак нет, Ваше Высочество. Ежели будет на то ваша воля, мы «господина» живо найдем!

Это просто — нужно немного надавить на маленького посыльного, Красноярск же город маленький, значит «незнакомость» господина несколько преувеличена. Далее нужно будет надавить на господина, и, если он — не последнее звено в цепочке, повторять процедуру до победного.

— Давай записку, мальчика напоить чаем с пряниками, — велел я. — Искать пока никого не нужно.

— Слушаюсь, Ваше Высочество, — поклонился казак, отдал мне записку и ушел.

— Жалобы пошли, — догадался Остап.

— Робкие и анонимные, проверяют меня на честность, — кивнул я, сел на диван и развернул сложенный в четыре раза листочек.

«Ваше Императорское Высочество, прежде всего я бы хотел извиниться за то, что сие послание вы получите в позднее время и в обход установленного порядка. Молю Господа о том, чтобы ваши конвойные передали его вам. Дело, однако, не терпит отлагательств. Записка написана моею рукою, но за мною стоят многие пострадавшие от произвола Его Высокопревосходительства губернатора. Эти достойнейшие господа являют собою несомненных патриотов, всей душою радеющих за процветание нашей великой Империи и здоровье Его Императорского Величества. В их числе и ваш покорный слуга, чьему перу принадлежат эти строки…»

Надо будет после реставрации Челобитного приказа нормальный шаблон для анонимных и именных доносов установить, а то что это за образчик эпистолярности? Донос должен быть кратким и конкретным! Так, пропускаем дальнейшие заверения в лояльности царю, его потомкам и столичным властям…

«…Список принятых губернатором „подарков“, хотя мы предпочитаем называть их „взятками“, велик. Мы позволили себе собрать все свидетельства в единый список. Ежели мы не ошиблись в вашей любви к честности и справедливости, вы сможете отыскать этот список под кустом сирени на пересечении улицы Большой с Покровским переулком — он завернут в тряпицу. Вам нужен третий куст справа от скамейки».

Шпионские игры, блин. Кликнув казака, я отдал ему серию распоряжений:

— На пересечении Большой с Покровским переулком, под третьим сереневым кустом справа от скамейки, нужно отыскать завернутые в тряпицу бумаги. Перед тем, как подбирать, потыкать палкою подлиннее.

— А ну как ловушка, — кивнул конвойный.

— Верно, — одобрил я. — Далее отправь кого-нибудь пригласить подполковника Курпатова разделить со мною завтрак. Если мальчик-посыльный чай допил, приведи его сюда. Ежели нет — дай допить и приведи потом.

— Слушаюсь, Ваше Высочество!

В душе потихоньку зарождался азарт — губернатор это крупная дичь, и охотиться на нее нужно с толком и аккуратностью. «Список» из тайника, конечно, к делу подшит будет, но им одним обойтись нельзя — мало ли кто какие кляузы анонимно строчит? Анонимам веры нет — ежели человек за свои слова головою ответить не может, такого и слушать нельзя! Это то, на что мне непременно укажут, когда я пойду по инстанциям, но я так не считаю: «кляузникам» здесь, вообще-то, еще жить, и оставшиеся после потери покровителя не у дел подельники могут начать мстить. Кроме того, веры в справедливость у местных не осталось — это же ссыльный край, и пылающий жаждой Конституции член подпольного кружка за собой вины не ощущает и не кается, окончательно убеждаясь в скотской сущности Имперской власти. Что ж, немного поменяем это положение дел. Я более чем могу понять людей, которые при разборе жалоб на Теляковского больше верят непосредственно ему, а не ссыльному голодранцу, а посему даже мне, чтобы не прослыть самодуром и либералом (и неизвестно что из этого хуже!), придется собрать доказательную базу.

Переключив внимание обратно, я закончил диктовать письмо Маргарите, после чего в дверь снова постучали, и казак завел причесанного, поблескивающего остатками влаги на чистом лице — умыли бедолагу — худого рыжего лопоухого паренька в старенькой, большой по размеру рубахе, латанных, подпоясанных веревкой портках и лаптях. В руках мальчик нервно мял тряпичную кепку — тоже велика.

— Дмитрий, Викторов сын, из мещан, — представил гостя казак.

Пацан отвесил глубокий поклон и звонко, немного дрожа голосом от непривычной для себя ситуации, поблагодарил:

— Премного благодарен за угощение, Ваше Императорское Высочество!

— Садись, Дмитрий Викторович, — указал я ему на кресло.

Будь это мое кресло, непременно нарисовался бы Андреич, который бы укоризненно поохал и после ухода гостя принялся бы тщательно очищать «испачканную» обивку.

Мальчик уселся, держа серьезное и лицо и не подумав начать качать не достающими до пола ногами — он же не в полном смысле ребенок, а просто слабенький, маленький и не все понимающий взрослый, и именно так себя вести и привык.

Опустившись в соседнее кресло, я спросил:

— Молишься с усердием?

— Так точно, Ваше Императорское Высочество! — отозвался пацан.

Научили казаки «так точнать».

— Молодец. Откуда ты? Отец кто?

— Здешние мы, Ваше Императорское Высочество! Отец мой, Виктор Святославович, в типографии работает, наборщиком. С собою меня в типографию берет, грамоте учит. Когда батька старый станет, я за него трудиться стану.

— Нравится ли тебе в типографии? — спросил я.

— Очень! — улыбнулся Дима. — Там машины грохочут, а газета наша — «Справочный листок Енисейской губернии», пусть тиражом и не велика, да бумага и печать на ней, как Емельян Федорович, хозяин наш, говорит, «мирового класса».

Отыскав на столе свежий выпуск упомянутой газеты — тираж всего три сотни экземпляров, и для частного издания из губернского города это еще неплохо — я согласился:

— Печать добротная, правду Емельян Федорович говорит. Это он тебе велел записку принести?

Улыбка с лица пацана исчезла, он отвел глаза, что в принципе приравнивается к признанию, ибо стыдно цесаревичу врать:

— Не знаю я того господина, Ваше Императорское Высочество! Темно было, а он — в шляпе. Копейку мне заплатил.

Эх, провинция — даже «цепочку» выстроить не смогли. Или не захотели, с расчетом на то, что я за справедливость, а не за губернатора?

— Будешь цесаревичу врать — в жабу превратишься, — серьезно заявил я.

— Ваше Императорское Высочество, не надо! — взмолился пацан, бухнувшись на колени.

— Сядь нормально, Дмитрий Викторович, — велел я. — Говори как на самом деле было — тогда прощу.

— А вы Емельяна Федоровича на каторгу не погоните? — жалобно спросил он.

— Не погоню, — пообещал я.

Я с печатником знаком — он женат чуть ли не на самой богатой даме в городе, которая до встречи с Емельяном удачно овдовела, унаследовав капиталы, благодаря которым типографию оборудовать и получилось. Толковый мужик Кудрявцев, и от знакомства с ним у меня остались только приятные впечатления.

— Емельян Федорович записку писал, — вздохнув, признался Дима.

Грустит — его же просили не говорить, а он, получается, теперь предатель.

— Цесаревичу всегда правду говорить нужно, — назидательно заметил я. — Доволен я тобою, Дмитрий Викторович. Отец у тебя молодец — сына честным человеком воспитал. Архип, проводи Дмитрия Викторовича до дома, да дай его отцу сто рублей, на обновки да учебу сына пусть тратит.

— Премного благодарен, Ваше Императорское Высочество! — подскочив, поклонился мальчик.

— Ступай, — махнул я рукой.

Сколько таких «Димок» в гражданскую войну от голода да неустроенности померло или в приюты угодило? Сколько стали «сыновьями полка» и убивали таких же «Димок» по ту сторону баррикад? Не допущу, и сделаю так, чтобы все «Димки» страны хорошо питались, учились и вообще обрели тот неведомый им период жизни, который зовется «детством».

Архип увел «посыльного», а я отправил казака Семена в дом издателя с инструкцией — завтра, когда я пойду на организованную для меня «Сельскохозяйственную выставку», пусть как бы невзначай попадется на глаза, нарвавшись тем самым на приглашение на обед — губернатор на выставке будет меня сопровождать, но обедать будет отдельно, что добавит ему нервов, а окружающим — поводов пожаловаться. Поиграем в шпионов, раз местным так нравится.

Сразу видно, что о «подполье» честные граждане города Красноярска — а Емельян Федорович как раз из таких — нифига не знают: цепочка была бы на порядки длиннее, а на автора письма мы бы вышли только не совсем законными методами — например, легкими пытками промежуточных звеньев, и даже это не гарантировало бы результата: если человек за свои странные идеи готов умереть с высоко поднятой головой, он же почти шизофреник, и некоторое количество пыток способен выдержать.

«Список» прибыл спустя десяток минут после ухода мальчика. За изъятие документов из тайника казак получил десять рублей премии и внеплановый выходной на весь завтрашний день. В качестве эксперта по рыночным отношениям этих времен — а они нередко завязаны на коррупции — я пригласил Кирила, и мы с ним хорошенько просмотрели длинный список прегрешений губернатора, определив, где Леонид Константинович «берет положенное», сиречь — поступает как любой другой чиновник высокого ранга, а где — наглеет. Вот за последнее мы его и «притянем». Потерев усталые — время уже за полночь — глаза, я зевнул, поблагодарил Кирила за помощь и лег спать.

Пока я напитывался силами перед грядущим, ветренным, но теплым и солнечным днем, поедая щи (вчерашние, и оттого особенно вкусные) с краюхой теплого, только что из печи, хлеба.

Надоела рыба, а она в эти времена составляет основу не только элитной кухни, но и кухни средней, а так же, если повезет с уловом, простонародной. И как это выродилось в банки с сайрой, мутное, запаянное в вакуум филе с майонезной заливкой, а из всего великолепия в массовом сознании осталась только «осетрина»? Полагаю, в какой-то момент кухня Империи без всяких революций начнет меняться — банально ритм жизни и скученность населения изменятся, и ершей на всех перестанет хватать — но мне бы очень хотелось такое великолепие сохранить.

Напротив меня сидел подполковник Василий Николаевич Курпатов. Мою «разгрузочную» диету он поддержать не захотел, выбрав к щам кулебяку с мясом и легкомысленное кремовое пирожное на десерт.

Работать с бумагами за завтраком в эти времена не очень «вместно», но Василий Николаевич мою просьбу принял и исполнил, параллельно отправке в рот кусков кулебяки просмотрев «список прегрешений губернатора».

Когда он досмотрел последнюю страницу, я спросил:

— Что думаете, Василий Николаевич?

— Самый обыкновенный российский губернатор, — пожал он плечами. — Здесь, — положил ладонь на папку. — Содержатся правдивые сведения — мои агенты докладывали то же самое. У Леонида Константиновича могущественные покровители в столице, посему я позволю себе порекомендовать телеграфировать в Петербург, прежде чем принимать далеко идущие решения.

Причина, по которой подполковник не пришел ко мне с пачкой доказательств коррупции сам, проста — он передо мною не отчитывается, а Теляковский не сделал ничего такого, чем не промышляли бы его коллеги. Более того — коррупцию и казнокрадство «Охранка» расследовать и не должна! Это же политическая полиция, и занимается отслеживанием деятельности внесистемной оппозиции. Очень меня это печалит на самом деле, но я не идеалист, и прекрасно понимаю, как работает чиновничество. Пороть «плохих бояр», однако, для нормального восприятия народом фигуры царя, жизненно необходимо, и, раз уж Теляковский попался под руку и так неосторожно применяет цензуру там, где она не нужна, быть ему отставником.

Телеграмма в Петербург… С этим стало посложнее — если успею телеграфировать до обеда, ответ прибудет завтра, или — если Александр очень занят — послезавтра. Сложность состоит в том, что наворотить дел, которые царь подмахнет задним числом по принципу «фарш назад не провернешь», уже не получится — отмазка «дело не терпит промедления, поэтому ждать ответа неделю я не мог» не прокатит.

С другой стороны — что Александру этот Теляковский? Подумаешь, отставка Енисейского губернатора! Да, это может изменить расклад сил в группировках при Дворе, но для Императора это пустая суета — этих группировок много, они все время пытаются друг дружку подставить, выторговав чего-нибудь для себя и своих протеже, и для оживления аппарата порой менять расклады даже полезно. Решено — отправлю телеграмму с просьбой разрешить мне снять Теляковского. Подмахнет — отлично, не подмахнет… Душевно поговорю с губернатором, и он подаст в отставку «по собственному желанию» — не того ранга деятель, чтобы на цесаревича демонстративно плевать и не слушаться.

— Полагаю, полученные вами сведения уже были отправлены в Охранное отделение? — спросил я.

— Планировались к отправке вчерашним вечером, но я счел разумным дождаться этого завтрака, Георгий Александрович, — улыбнулся подполковник.

Лояльность демонстрирует — это хорошо.

— Отправляйте, Василий Николаевич, — кивнул я. — И я отправлю, а дальше будем действовать по обстоятельствам.

— Слушаюсь, Георгий Александрович.

Довольный завтраком во всех смыслах, я вернулся в номер, кликнул Остапа с Кирилом, и с их помощью составил телеграмму на Высочайшее имя, напирая на то, что деятельность Теляковского вредит интересам Империи, которая конечно же хочет, чтобы ее провинции развивались, через это пополняя государственную казну. Отдельно добавил, что ссыльные да опальные здесь не при чем — все доносы получены от достойных, состоятельных людей, которые «верою и правдою» не первый год.

Донесение подполковника Курпатова, если бы к нему не прилагалась моя телеграмма, скорее всего утонуло бы в вале накрывающих «Охранку» бумаг. Коррупция им по боку, лишь бы социалистической ячейки в славном городе Красноярске не зародилось. Однако Александр, получив телеграмму от меня, как минимум даст себе труд навести справки, и тут нам поможет донесение подполковника. Да, я мог бы с ним сговориться, но мне ради личных интересов снимать провинциального губернатора нет смысла. Что местные могут мне дать такого? Денег? Да я Красноярск тупо в собственность выкупить смог бы, если бы такой юридический механизм существовал. Для толкового Императора «личное» — это интересы его государства. Александр, являясь в историографии крайне недооцененным персонажем, «толковым» является без сомнения — Россия под его рукою пусть не цветет, но развитием пахнет за версту! Экономический рост налицо, общественная безопасность поддерживается на максимально возможном в эти времена уровне, страна очень медленно, но вполне уверенно встает на рельсы модернизации — что это, как не доказательства компетентности правителя? Во мне Царь должен увидеть схожего во взглядах человека. Эта Империя когда-то перейдет в мою собственность, и мой личный интерес во всех начинаниях основан только на стремлении унаследовать как можно более могущественный организм. Скорми мне Теляковского, папа, от этого выиграем мы оба.

Базарная площадь мною посещалась в первый день — тогда я скупил здесь почти все, велев раздать съестное и не очень зевакам. Сегодня та часть рынка, которая в сельскохозяйственной выставке не задействована, подверглась той же процедуре, а мы с губернатором ходили по нарядным рядам, останавливаясь у прилавков полюбоваться поделками, необычной формы овощами и семенами, которые вывели местные селекционеры — их наличие в этом месте и времени изрядно меня удивило, но это — ложное, основанное на принижении достижений предков, ощущение. Я уже не раз об это спотыкался, но, полагаю, чудных открытий меня ждет еще много. Так же здесь нашлись помещенные в загончики коровы, бычки, лошади и хрюшки — все изрядных размеров, и, если бы я что-то понимал хотя бы лошадях — а бывший Георгий этой компетенцией, надо полагать, обладал, я бы непременно узнал породу и нашел, что сказать местным конезаводчикам. Нашел, впрочем, и так, но не по делу, а в целом:

— Лошади сопровождают человечество тысячи лет, и я очень рад, что в этом живописном краю добились больших успехов в их выведении.

Далее мы переместились к загону с жизнерадостно похрюкивающим хряком. Животинку морковкой выманили на весы, которые показали гордые двадцать пять пудов. Для белой свиньи внушительный результат, но хрюшку жалко — у нее очень запущенное ожирение, а значит хряк с повеселившем меня именем Абдул-Хамид скоро помрет, причем с пониженной полезностью — из такого сала только жир топить, даже на засолку не пойдет — невкусно.

Не любит наш народ турков — после четырех столетий регулярных с ними войн другого ждать и не приходится, вот и назвал скотовод Клюев выставочную свинку в честь действующего султана.

Про Османскую Империю я справки наводил — она в эти времена представляет собой печальное зрелище, и только вмешательство больших геополитических акторов не позволяет нам освободить уже Константинополь. Позавчера увидел в добравшейся до нас с изрядным опозданием английской газете несколько напрягающую новость — Англия выписала туркам щедрый кредит, который будет использован для постройки двух броненосцев и закупки смертоносных железяк. Туркам оно во вред, потому что экономика и так на ладан дышит, но геополитически все очень логично — если русские усилились на одном направлении, значит нужно укреплять другие. Османская Империя — боевой хомяк старый и привычный. В Петербурге, полагаю, об этом узнали значительно раньше меня и сделали какие-нибудь выводы. Мне все равно — как не надувай Турцию, моим планам это не помешает. Но одно сказать можно точно — плановая (потому что два раза за век) Русско-Турецкая война не за горами, и скоро мужики начнут придавать себе моральной крепости кокетливыми вздохами: «эх, опять турка бить придется».

Покинув ряды с животными, мы пообщались с селекционерами семян, что вылилось в мой аж двадцатитысячный «донат» на развитие дальнейших экспериментов. От себя губернатор пообещал сегодня же распорядиться о расширении опытных посевов. Хорошо, что сегодня — завтра у него уже и полномочий на такое может не оказаться.

В рядах ремесленных меня обильно одаривали подарками. Шапочный мастер Щербинин, в частности, преподнес мне казачью фуражку и папаху собственной работы. Ему я подарил японскую соломенную шляпу, что вызвало в наших людях большую гордость — им «шапку травяную» на голове носить от нищеты не приходится.

Нищета, конечно, за соломенные шляпы некоторую ответственность несет, но основная заслуга принадлежит климату — в Японии большую часть года жарко, идет много дождей, солнце быстро сжигает кожу. У японцев даже потоотделение не такое, как у нас — кожа толще. Соломенная шляпа — шмотка в тех краях ультимативная, но это все нафиг не нужные красноярцам детали.

Мастера резьбы по дереву получили настоящую «бомбу» — изготовленную еще в Иркутске Матрешку. Там уже продается, а теперь пусь и местные немножко заработают — увы, емкость рынка не позволяет сколотить на этом капиталы.

Издатель Емельян Федорович свою шпионскую некомпетентность доказал с избытком: раз восемь мне на глаза попался, подавая настолько очевидные невербальные сигналы, что мне даже неловко стало — такой уважаемый человек, а ведет себя как влюбленная девица.

— Емельян Федорович, у меня есть ряд предложений касательно вашей типографии, — сжалился я, когда мы уже покидали ярмарку. — Приглашаю вас отобедать со мною в «Метрополе».

Вернувший было душевный покой губернатор — я общаюсь с ним как обычно, а организованную им «выставку» оценил по достоинству — обильно пропотел, ибо с издателем они давно «на ножах», и «Справочный листок Енисейской губернии» частенько был удушаем цензурой.