Главная роль 2

Глава 22

Худший мой день за всю историю пребывания в этом мире закончился к трем часам ночи — для продолжения пришлось бы будить и так натерпевшихся переселенцев, которые в режиме «палаточного лагеря» режим несколько утратили, но в такой поздний час бодрствующих уже не осталось. В свете дотлевающих под полевыми кухнями и котелками костров, на фоне звездного неба, были видны фигурки следящих за порядком солдат и полицейских. По дорогам сновали груженые телеги — за короткие ночные часы нужно успеть поставить в лагеря припасы, одежду для износившихся, свежие маски и растворы «Сибирия» — по утрам и вечерам, с непременными молитвами, всех жителей лагерей теперь подвергают полосканию горла. Народ это дело очень уважает — раствор на вкус мерзкий, а значит реально помогает. Ну и мое участие сказывается — цесаревич за пользу препарата ручается!

Второе, что очень уважает народ — это неограниченный доступ к бесплатному, сладкому (едва ощутимо, но все же), горячему чаю — он непрерывно варится в больших котлах. Это тоже без меня придумали — я бы не догадался, потому что нифига в организации таких лагерей не понимаю. Раньше не понимал — теперь, после череды «инспекций», понимаю очень неплохо.

Дрожки остановились у губернаторского дома — в гостевом домике Николай Алексеевич разместил два десятка «беженцев», еще столько же взял на работу — немного помогают по хозяйству, без особой на то нужды, чистая благотворительность. Сам он составлял мне компанию весь этот морально тяжелый день. Я бы отпустил его спать — заслужил, потому что он в таком режиме полтора месяца работать вынужден — но не нашел благовидного предлога, потому что губернатор просто мастерски давил зевки.

Лежа на кровати, я долго не мог уснуть — в голове стояли картины непривычных, лишенных всякой торжественности столпотворений — лишь Триумфальная арка и роднила приезд в Оренбург с другими. Это я уж как-нибудь переживу, но рассказы крестьян лишили меня душевного покоя.

«Шестой он у нас», — говорил выглядящий гораздо старше своих лет тридцатидвухлетний Василий, положив руку на плечо худющего семилетнего сына. — «Пятеро еще младенцами померли, но это ничаво, главное — наследник есть».

«Отца в пути похоронили — старый он был, чего, говорил, хлеб на меня тратить?» — поделился историей крестьянин Владимир. — «Вона нас сколько», — обвел рукой большое семейство из восьмерых детей на две семьи родственников.

Не отрывал старик куска у тех, кто еще не пожил толком, и от истощения умер. Но…

«Но это ничаво, Ваше Императорское Высочество — в Манчжурию доберемся, станем жить лучше прежнего!».

Как так получается, что поведенческой доминантой является желание ни в коем случае меня не расстроить? От этого только хуже, но винить за это крестьян рука не поднимается — жизнь у них чудовищно тяжелая, и они боятся (противно, но боятся справедливо, просто я не обычный), что мое дурное настроение ухудшит их положение. Или просто психика адаптировалась к перманентному стрессу на фоне недоедания и дерьмовой медицины, и в их глазах это действительно «ничаво»? Люди стараются видеть плюсы и не терять надежды — как можно их за это осуждать?

Кульминацией стала худая, одетая в латанное старенькое платьице девочка лет трех:

— Царь, дай пряник!

Ох и перепугались ее родители! Ох и перепугались сопровождавшие меня сановники да казаки! Да ее прямо там были готовы до смерти запороть — свои же, чтобы не подставляла своих сестер, братьев и родственников — в этом лагере почти все родственники, и в путь отправились половиною деревни.

А у меня для нее и пряника-то не было! Денег в Оренбурге хватает даже без меня, но толку с них, если пропускные способности железных дорог, трактов и рек целиком забиты подвозом продуктов, а значит нихрена ты за деньги лишнего физически не купишь⁈ Все съестное, что планировалось пустить на «подарки», давным-давно в общих котлах сварено и желудками переварено. Опустившись на корточки, я вымучил улыбку:

— Не царь я еще — он-то лысый, а у меня — гляди, — снял фуражку и склонил голову.

Девочка подергала меня за волосы, люди затаили дыхание, и я обрадовался, что хотя бы пороть полуголодного ребенка не будут.

— Нет у меня пряников, — продолжил я, показал распальцовку, и Остап вложил мне в руку старублевую ассигнацию. — Возьми покуда денежку. Сейчас толку с нее нет, но, когда в Сибирь попадете, накупишь пряников — и себе, и братьям.

— Премного благодарны, Ваше Императорское Высочество, — подскочив, перехватил бумажку глава семьи и аккуратно надавил на плечи дочери, заставив глубоко поклониться вместе с ним.

Хороший пиар получился, мать его за ногу. Все зафиксировано — с самого утра царь по «беженцам» ходил, спрашивал о трудностях, раздавал деньги, снимал пробу с каши из полевых кухонь и котелков с чаем, и так — до самой поздней ночи. И никаких балов да пиров посреди общего горя. Ну и что, что цесаревич ничего сам по сути и не сделал? Он другого и не говорил — наоборот, постоянно напирал на то, какие местные светские, армейские и религиозные чины молодцы. Церковь же тоже сложа руки не сидела, попов в город приехало много, и все они заняты созидательной суетой да утешением страждущих. Врата храмов открыты, их дворы и пригодные для такого строения отданы переселенцам для ночевок.

Нужно концентрироваться на хорошем, иначе я так за пару лет общения с подданными нижнего ранга либо выгорю до полной апатии — это еще «ничаво» — либо начну избегать любой формы коммуникации, кроме протокольно-торжественной, выбрав пребывание в блаженных иллюзиях вместо реального мира. Вот это — очень плохо, потому что вытряхивать из иллюзий меня будут заполнившие коридоры Зимнего дворца, почему-то не желающие восторженно таращить глаза на забившего на них монарха, подданные.

Хорошее, слава богу, в наличии, и выражается оно не только в маленькой (относительно) смертности. По лагерям колесят артисты — даже скудный хлеб, если подкрепить его зрелищем, способствует подъему морали. Беременных дам из лагерей по возможности изымают, размещая в домах «волонтеров», гостиницах да трактирах — там им рожать сподручнее, и местные акушеры-фельдшера стрептоцидом пользоваться научились быстро. Только за сегодняшний день благополучно родилось больше десятка малышей, и все они, вместе с родительницами, чувствуют себя отлично. Разве это не повод для радости? Жизнь нужно принимать такой, какая она есть, с тянущимся из глубины веков бесконечным циклом смерти и рождения, потому что другого мира у нас все равно нет.

Эта вроде бы простая и такая избитая мысль меня успокоила, и я наконец-то уснул.

Как бы наш герой не боялся англичан, как бы параноидально не смотрел на устройство мира, в котором оказался, необходимо признать — англичане, как и все остальные жители этого времени, торопиться не любят. Да, некоторая «тряска» в связи с известными событиями на Тихом океане случилась, но те уважаемые джентльмены, которым выпала честь служить Короне на самом важном направлении — в «Форин-офис», министерстве иностранных дел и «Коммонвелс-офисе», министерстве по делам Содружества, как кокетливо называли свою Империю англичане, дали себе труд собраться для обсуждения ситуации и построения планов только сейчас, под конец июня. Правящий принадлежащей Англии половиной планеты и запустивший протуберанцы в мир остальной аппарат работает не первое столетие, а потому для многих, даже самых громких и вроде бы необычных событий, имелись прецеденты, согласно которым чиновники принимали то или иное решение. Чья-то личная инициатива здесь и не нужна: усталые чиновники на голом автоматизме отдавали распоряжения, а их не менее усталые подчиненные их скрупулезно претворяли в жизнь. Ничего страшного же в сущности не случилось — русские не вторглись в Индию, их флот по прежнему вызывает в Лондоне презрительные усмешки, а самой Англии не привыкать осаживать зарвавшихся соседей — при помощи других соседей, конечно же, не станет же Корона оплачивать большую войну «один на один», это очень дорого и опасно!

Решения, принятые аппаратом в связи с «инцидентом с наследником», как во внутренней документации окрестили случившееся, были просты: потребовать от Китая чего-нибудь хорошего; подать предупредительный политический сигнал русским — для этого османам был выдан кредит на броненосцы; вызвать для объяснений японского посланника и напомнить через него японцам о том, что гораздо выгоднее дружить с теми, кто рулит этим миром, а не с какой-то там Россией, которая, как известно, лаптем щи хлебает и вообще нищая.

С первым пунктом ничего не получилось — два с лишним месяца дипломатического давления и морских учений неподалеку от Китая результата не дали: императрица Цыси через своих дипломатов неплохо отмахивалась, упирая на то, что случившееся — не прецедент, а инцидент. Когда кровный английский принц от рук китайца помрет, тогда и поговорим! Безусловно, начать и выиграть войну против Китая англичане могли легко, но делать этого не стали: опасно. Французы, немцы, русские — все они по одиночке не соперники, но эти собаки могут и договориться, потому что Китай хотят все, а процветания Англии — никто, кроме самих англичан и полезных идиотов-варваров, которые за масонский перстень и имитацию уважения островитянами готовы рассказать все секреты, продать все, что только можно, и благополучие родной страны для таких всегда проигрывает благополучию личному.

Словом — дальнейшего разграбления китайцам избежать удалось. Пока удалось — собравшиеся в закрытом клубе для джентльменов в шикарном особняке в пригороде Лондона не собирались так просто сдаваться.

Насчет турок никто иллюзий не питал — Османская империя доживает последние десятилетия, все больше прогибаясь под грузом принципиально нерешаемых проблем. К части этих проблем руку приложил и Лондон — ни один из соседей по планете не должен оставаться без английского присмотра, который, так уж вышло, оборачивается агентурными сетями, провокаторами, радикалами и прочей нечистью, регулярно поднимающей народ на восстания. Делать это в Османской Империи легко — жизнь там скудная, а голодным людям на баррикады подниматься гораздо легче — они же худые.

В качестве политического сигнала, однако, годится — просто напомнить русским, что Царьграда с проливами им не видать как своих ушей. Александр и его министры на это даже не ответили — этот увалень с завидным упорством строит из себя обиженную девицу, заигрывая с лягушатниками. Это англичан устраивало — уж с французами-то они договариваться умеют хорошо.

Устраивало рулящих международными процессами джентльменов и поведение японского посланника — держа вежливо улыбающийся «покерфейс», он много извинялся за случившееся, упирая на неспособность Японии оказать России военное сопротивление — им, мол, грозил Георгий, когда подбивал мирных, желающих лишь спокойного завершения модернизации, островитян на страшную авантюру, которая, к счастью, окончилась благополучно.

«Его Императорское Величество Муцухито ценит партнерство с Британской Империей больше всего на свете!» — почти умоляющим тоном говорил японский посланник. — «Эта авантюра потребовала критического напряжения наших и без того скромных сил! Корея вот-вот погрузится с восстание, и нам пришлось отвлечь туда много ресурсов! Но отказаться мы не можем — неравный договор с этими проклятыми русскими делает нас уязвимыми для атак их кораблей. Если вы, наши старшие партнеры, дадите Японии гарантии военного вмешательства в русско-японский конфликт, мы согласимся пересмотреть наши с ними договоренности и статус Кореи».

Никто япошке, разумеется, не поверил. Никто не дал гарантий военного вмешательства — эта овчинка выделки точно не стоит. Все это уважаемым джентльменам было хорошо известно, а потому сэр Джеймс Фергюссон, 6-й баронет и заместитель министра иностранных дел, просто озвучил выработанную в недрах Кабинета стратегию:

— Ничего идущего в разрез с нашими планами не случилось. Позволю себе заметить, что случившееся — в наших интересах. Комплекс противоречий между Россией и Японий неизбежно приведет к войне Тихом океане. Корея станет для Японии хорошим подспорьем — эти хитрые рисоеды уже начали строить там промышленные предприятия. Набрав силу, японцы захотят продолжить экспансию. Наши владения в безопасности — неважно, как много золота японцы потратят на флот, он все равно не станет соперником для Гранд Флит. География неумолима, господа, и, пусть тактические интересы русских и японцев удачно совпали, стратегические противоречия однажды выльются в войну. Полагаю, будет уместным увеличить кредит для японцев — лучше пусть тратят золото здесь, чем в Америке или у наших соседей. Мы построим им отличный флот, который позволит как минимум ополовинить флот русских — японцы эту войну проиграют, но это не наша проблема.

После короткого обсуждения «азиатский вопрос» сочли исчерпанным, помыслами переместившись на излюбленную площадку Большой Игры — в Европу. Никто из присутствующих не был настолько наивен, чтобы принять громкие признания русского цесаревича в любви к Маргарите Прусской за чистую монету — даже с учетом того, что Георгий — русский, а эти варвары нередко отмачивали такое, что челюсти падали на пол по всему миру. Еще меньше иллюзий собравшиеся питали насчет кайзера Вилли — этот надменный, эксцентричный и глуповатый в глазах соседей калека ненавидит Англию так, что готов спалить в горниле войны со всеми подряд всю свою страну.

— Очевидна попытка русского цесаревича выстроить неприемлемую для нас конфигурацию, — из-за важности проблемы слово пришлось взять самому министру иностранных дел, Роберту Артуру Талботу Гаскойн-Сесилу, третьему маркизу Солсбери. — К счастью для нас, Александр ненавидит Вилли. По полученным от нашей агентуры сведениям, он намерен заключить с Францией секретное, военное дополнение к недавно подписанному союзному договору. После его подписания любые попытки Георгия перетянуть кайзера на свою сторону обречены на провал — русским придется воевать за лягушатников. Позаботиться о скорейшем подписании секретного договора — наша важнейшая задача, господа.

Господа согласились — если русские договорятся с Германией, получившегося монстра остановить не сможет никто.

— Об этом я доложу Премьер-министру завтрашним утром, — подвел промежуточный итог министр.

Без Премьера в этом деле не обойтись — для интенсификации работы по подписанию такого нужного договора придется напрячь агентурные сети, а на это требуется финансирование — не из своего кармана же оплачивать величие Короны?

— Далее, — продолжил маркиз Солсбери. — Прежний наследник полностью нас устраивал. Нынешний, на мой взгляд, избыточно своеволен — едва получив полномочия, он сразу же использовал их с несомненной эффективностью. Недостаток агентуры в Сибири несколько осложнил сбор информации, поэтому мы не можем с уверенностью отделить факты от домыслов. Особенно интересным представляется лекарство — «Сибирий». Будь оно открыто в Петербурге, это не вызвало бы вопросов — несмотря на довольно слабый научный комплекс, русские время от времени совершают неплохие открытия. Однако поверить в то, что в сибирских лесах нашелся способный на такое ученый, может лишь глупец. Сомнительны и слухи о том, что лекарство открыл Георгий — мы тщательно приглядывали за его воспитанием и образованием, и этот юноша отдавал предпочтение флоту и астрономии. Открой он планету, это не вызвало бы сомнений, но химическими знаниями никто из правящей ветви Романовых не отличался. Считаю нужным провести расследование — полагаю, здесь как-то замешан Китай. Да, он безнадежно отстал от цивилизованного мира, но, если китайцы когда-то смогли изобрести порох, значит доработать краситель способны тем более. Если расследование не приведет к успеху, нам нужно запустить «утку» о том, что Георгий выкрал формулу, убив открывшего ее китайца — несчастный, разумеется, жил в Манчжурии, коренное население которой ныне подвергается притеснениям и уничтожается с беспрецедентной, достойных русских варваров, жестокостью.

Против этого тоже никто не возражал — сила манипуляции общественным мнением была для присутствующих столь же очевидной, как и мощь английского флота. Ну и что, что в Манчжурии все относительно спокойно? Парочки массовых драк между коренным и пришлым население более чем достаточно, чтобы весь цивилизованный мир рыдал о судьбе несчастных китайцев.