Главная роль 3

Глава 19

Выслав слуг, Император спросил:

— Что с графом?

Я рассказал.

— Объявил бы его мракобесом да и пусть бы себе в имении сидел, — поморщился Александр. — Ладно, твое дело, — выдал мне карт-бланш и переключился на более актуальную тему, мечтательно вздохнув. — Как просто было раньше! Был король, были рыцари, и были крестьяне с мещанами. Каждый занимался своим делом — рыцари воевали, крестьяне сеяли хлеб, и все они служили королю. Но пришел прогресс, а с ним — ростовщики, банкиры и торгаши. Денег у них стало больше, чем у короля и рыцарей, и с ними пришлось начать считаться. Теперь они набрали такую силу, что решили, будто короли им вовсе не нужны. Видел? — кивнул он на дверь.

— Видел, — подтвердил я. — Боится наш министр французских банкиров обидеть.

— Сам торгаш потому что, — поморщился Император. — Из того же цеха. Но в финансах, собака, разбирается изрядно, — ухмыльнулся. — Вот он мне рассказал про ротшильдовские пятьсот тысяч, а завтра ко мне кто-нибудь прибежит и расскажет, мол, себе наш министр эти деньги захапал.

— Жаль, что не захапал — я бы под свои проекты из него вытряс, — улыбнулся я, отогнав мысли о масонах подальше.

Да, будут взятки давать, будут пытаться вставлять пятки в колеса, но у меня тут вообще-то самая большая в мире Империя в распоряжении. Причесать, подтянуть слабые места, смазать проржавевшие механизмы, и тогда можно потягаться чуть ли не со всем миром. «Старые деньги»? Финансовые кланы? А они от очень злого Ивана с винтовкой защищают? Так-то защищают, но опосредованно, а с «опосредованным» я разобраться смогу. И потом — Ротшильды же евреи, а евреям хочется Израиль. Когда я сокрушу османов и тех, кто решит за них «вписаться», почему бы мне не перетянуть на свою сторону тех же Ротшильдов козырной картой в виде еврейской автономии в тамошних краях? Мне пустыни не жалко, а если Имперские структуры будут работать как следует, вреда они мне не принесут. На крайний случай можно тупо их перебить. Физически — «масоны» же тоже из плоти и крови. Ладно, это все дела далекого будущего.

— Это как у ревизоров твоих? — хохотнул Император.

В курсе кампании по сбору «добровольных пожертвований в пользу цесаревича», получается.

— Так! — хохотнул я в ответ.

— Хитро, но очень некрасиво, — покачал на меня пальцем отец.

— Некрасиво это как губернатор воронежский, Куровский, — фыркнул я. — Гляди, — достав из принесенной с собою папки письмо Оболенского, дал почитать Александру.

Пробежав текст глазами, он ухмыльнулся:

— Каков наглец! Ишь ты, Москву он захотел! К черту — завтра же в отставку отправлю, у меня в губернаторы желающих как грязи.

— Чей ставленник? — спросил я.

— Мишкин, — ответил Император.

— Михаила Николаевича? — уточнил я.

— Точно, — вздохнул отец. — Ты же забыл. Его — Михаила Николаевича Романова, последнего сына Николая I.

— Председателя госсовета, — поделился я успевшими накопиться знаниями.

— Миша толковый, — поручился за родственника Александр. — А вот сыночек его, Коля — фрондер и франкофил. Дай ему волю, революцию хоть завтра начнет.

— Надо будет поговорить, — поставил я мысленную отметку.

Хохотнув, царь кивнул:

— Поговори — эвон как у тебя ловко получается: то губернатор от мук совести помрет, то Толстой удар схватит.

Хохотнув в ответ — правда смешно — я поделился планами:

— Под разработку алмазов хочу акционерное общество оформить. Контрольный пакет — мой лично. Тридцать процентов — богачам нашим, они денег на разработку и дадут. Остальное — на рынок.

— Оформляй, — одобрил Император. — И жди англичан — о ценах договариваться прибегут.

— Обязательно прибегут, — кивнул я. — И я соглашусь.

Картельный сговор, конечно, механизм не очень рыночный, но мне-то что с того? Мне деньги сильно нужны.

— Соглашайся, — одобрил Александр и это.

— Скучно мне, — признался я. — В четверг, после Госсовета, в Петербург махну. Там пробуду остаток недели и всю следующую. Потом — в Москву, недельки на две.

— Не торопился бы ты так, — сложив руки на животе, посмотрел в потолок Император. — Мать соскучилась, младшие. Сам же говоришь — до войны далеко. Поживи дома, обвыкнись.

— Совет хороший, но дела не ждут, — развел я руками.

— А ежели не совет, а приказ? — покосился на меня отец.

— Ежели приказ, ответ только один может быть — «слушаюсь, Ваше Императорское Величество», — улыбнулся я.

— Слушается он! — иронично фыркнул Александр.

— Сандро с собой возьму, — продолжил я.

— Ксюша по уши в него влюбилась, — вздохнул царь. — Пигалица совсем, а все туда же.

— Может оно и неплохо, — пожал я плечами. — Будут мне опорою — и Сандро, и она. Это если Саша не дерьмо типа дяди Лёши.

— Полегче, — придавил меня отец взглядом. — Никому про брата таких вещей говорить не позволю!

— Понял, — кивнул я. — Не буду.

Просто начну потихоньку под него копать, собирая «фактуру».

— Ну бабник, ну так и что? — принялся царь выгораживать братца.

Не передо мной — перед собой, я тут чисто повод.

— Ворует? Ну так а кто не ворует? Ты вон… — поняв, что предъявить мне нечего, сманеврировал. — Молод ты. Да тебе и не надо — вся Империя после меня отойдет. Миша вырастет — тоже нет-нет, да руку в казну запускать станет.

— Не станет, — поручился я за младшего брата. — Я его очень качественным государственным деятелем воспитаю.

— Воспитатель, — хмыкнул Император. — Лёша тоже таким не родился. Идеалами горел, броненосцами бредил — хлеба не надо было, только по судоверфи полазить дай. А потом по любви жениться ему отец не позволил. С тех пор куролесить и начал.

— Оправдание, папа, как жопа — у каждого есть, — заметил я.

Тоже мне обиды — ах, морганатический брак не одобрили! Да у нас в деревнях в голодные времена подданные очень страшный выбор порою делать вынуждены — бабушку с дедушкой в лес «погулять» отправить или младенца удавить, чтобы до урожая дотянуть.

Император жизнерадостно заржал. Просмеявшись, решил:

— В Москву с тобой Сергея отправлю, — ухмыльнулся. — «Дядю Сережу», если тебе так нравится.

— Брата вашего? — уточнил я.

На приемах виделись — мы с ним физиогномически похожи, а про характер и привычки ничего не могу сказать — он себя вел прилично и не отсвечивал.

— Его, — кивнул Император. — Генерал-губернатором его на Москву поставлю. Бог даст — сработаетесь.

— Даст бог — сработаемся, — отозвался я.

— Ступай, долго я без дела лежал — нужно наверстывать, — спровадил меня Александр.

— Завтра зайду, после Синода, — пообещал я.

— Уж будь добр, — благожелательно кивнул царь.

Вернувшись в покои, я часок подрессировал щенка и пошел в общую гостиную — вручать младшим подарки, которые должны были прибыть полчаса назад.

В коридоре наткнулся на Остапа. Он поклонился, а я приветливо хлопнул его по плечу:

— Давно не виделись!

Шары лейб-гвардейцев полезли на лоб. Когда эти уважаемые молодые люди в красивых мундирах расскажут о случившемся всем, мой секретарь в Дворовой иерархии скакнет с позиции «притащил цесаревич безродного чувака, но скоро возьмется за голову и выгонит его нафиг» на «Остап здесь надолго, и лучше его не задевать».

— Виноват, Георгий Александрович! — с улыбкой козырнул секретарь.

— Матушку привел? — спросил я.

Познакомиться.

— Так точно, — отозвался он.

— Сейчас семью подарками порадую и познакомимся. Подождите в приемной, — направил Остапа и продолжил путь.

Великие княжны получили наряды, украшения и сувенирные статуэтки. Миша — настоящее чудо в виде механической игрушки с паровым двигателем: на полянке перед пещерою стоял рыцарь с мечом в руке, пришедший убивать дракона. При активации он начинал махать на дракона мечом и поднимать щит, а «жертва» — махать крыльями и выдыхать на рыцаря пар. Горячий, и младший брат, к недовольному квохтанью маменьки и собственному восторгу, обжег палец.

Воспользовавшись возможностью, я запретил медикам мазать ожог сметаной — это заблуждение благополучно дожило до моих времен, а значит нужно с ним бороться. Не помогает сметана, помогают холодная вода и лёд.

Пошептавшись с Императрицей на тему Оли — она немножко рисует — получил «добро» на найм для младшей сестренки преподавательницы по живописи.

Вернувшись к себе, добрался до приемной и познакомился с матушкой Остапа.

— Остап говорил, вы пишете картины и преподаете живопись, Анна Андреевна? — спросил я.

— Господь не даровал мне таланта, Ваше Высочество, — улыбнулась она. — Однако усердием и прилежанием мне удалось добиться некоторых результатов.

— Александр Сергеевич Пушкин говорил, что талант — лишь меньшая часть успеха, а основу составляют как раз усердие и прилежание, — «утешил» ее я.

Анна Андреевна конечно же согласилась учить Олю живописи. Согласилась она и попробовать себя в иллюстрациях детских книжек — с последними определимся ближе к открытию типографии. Вся семья Остапа таким образом переехала во дворец. Не очень велика мощь такой опоры, но все всегда начинается с малого.

Лично проводив даму до младшей сестренки, познакомил их и с Остапом вернулся в свои покои, посветив изучению немецкого остаток дня. До октября мне кровь из носу нужно его выучить, поэтому отныне буду «шпрехать» все свободное время.

По утру меня разбудил Андреич — «отпуск» ему надоел, вот и вернулся. Командуя утренними процедурами, дядька поделился новостями:

— Лев Николаевич ночью не спали-с, исповедовались и молились. Лично митрополит Исидор его исповедовали.

Подсуетился митрополит Санкт-Петербургский. Молодец — мне оно на руку. А Толстой, получается, очень сильно раскаялся в блуждании вне Церкви и очень радуется возвращению в ее лоно. Вопросов ко мне, надо полагать, от этого имеет еще больше, чем вчера, но я к ним готов.

— В гостиной вас оба ожидают, — добавил Андреич.

Норм, но уделить время сразу не смогу — мне к Синоду идти. Батюшки, судя по движухе за окном и обилию карет, уже прибыли. Нервничают поди, смущением в умах друг с другом делятся. А я? А мне нормально — просто еще один бенефис, я к ним привык. Поперек Царя Церковь не пойдет — концепция «Симфонии» не позволит, а значит придется батюшкам проявлять смирение и учиться работать по-новому. Ну и не кнутом единым перемены насаждать буду, но и сладкими пряниками.

Я вышел в приемную, кивнул в ответ на поклоны митрополита и Льва Николаевича. Последний бережно снял с себя мой крестик, положил на обе ладони и протянул мне:

— Негоже мне, сирому да заблудшему крест ваш носить, Георгий Александрович.

Взяв классика за руки, я сомкнул его пальцы:

— За одного битого двух небитых дают, Лев Николаевич. Вернуть вас в лоно Церкви — величайшая радость для меня. Прошу вас — оставьте этот крест, и пусть он дарит вам утешение в трудные минуты.

Митрополит одобрительно кивнул и достал из кармашка столь же золотой и искусно выполненный крест. Приготовил замену, молодец какой. Я наклонился, Исидор надел на меня крестик, поцеловал меня в лоб и перекрестил.

— Спасибо, батюшка, — поблагодарил я. — Позавтракаете со мною? — пригласил обоих.

Они конечно же согласились.

Кушали скромно, сухарями да несладким чаем — очередной пост начался, будь он неладен. Потом в покоях «в крысу» нормально пожру, как, полагаю, и делает львиная доля аристократии. Слаб человек, грешен!

Митрополит по должности на встрече присутствовать обязан, а Толстого я решил пригласить для наглядной демонстрации моей личной духовной силы. Много кровушки он попам попить успел, и «воцерковление» его станет очень неплохим козырем.

По пути в выбранный для собрания зал Исидор конечно же не молчал:

— С древних времен Церковь надежною опорою Царю служила.

— Истинно так, батюшка, — согласился я с очевидным.

— Единою верою народ наш спаивался. Верою государство наше крепло.

— Это правда, батюшка.

— В тяжелейшие годы: под Игом монгольским да в Смуту только вера да Церковь смогли страну уберечь да сплотить против врага лютого.

Иго, конечно, штука страшная — особенно времена его установления и «карательные» походы, унесшие многие тысячи жизней моих предков и больно бьющие по экономике, но никаким рабством там и не пахло — Русь была нормальной провинции Золотой Орды, одной из величайших империй в истории человечества. Многое мы у ордынцев взяли — нормальные дороги, ямскую почту, новый виток развития бюрократии, а главное — исторический урок, суть которого в полной мере выражает библейское «Всякое царство, разделившееся в себе опустеет; и всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит». Еще к бонусам, пусть и спорным, я бы отнес очень крепкую, типично азиатскую, вертикаль власти.

Ну а в Смуту Церковь, конечно, сыграла свою роль, но я больше грешу на торговые и родовые элиты, интересы которых не сочетались с сомнительной радостью жить под поляками.

— И это тоже правда, батюшка, — решил я не вдаваться в нужные и ненужные сейчас рассуждения.

Митрополит приободрился — исторической значимости РПЦ я не отрицаю:

— Издревле на троне царь, а за ним и Император восседал. А рядом с ним Патриарх, направляя и утешение даря, ибо власть самодержавная — она от Бога.

Эх.

— В Цареграде так же считают, — улыбнулся я митрополиту. — Да только власть-то там магометанская.

Исидор от такого неудобного факта поморщился, я добавил:

— Как думаете, батюшка, ежели через много-много лет, когда Его Величество в царство небесное уйдет, я тамошних иерархов на коронацию мою приглашу, отпустит их хозяин-магометанин?

Недовольно покосившись на с интересом слушающего разговор Льва Николаевича, митрополит принялся выгораживать коллег:

— Не горячитесь, Ваше Высочество. И рады бы они из-под ига магометанского выбраться, да сил нет. Только и остается, что Господа о защите да милосердии молить. Много в тех землях добрых христиан живет, нуждаются они в пастыре. Будет на то воля Господня — пойдут иерархи на плаху да каторгу, но кто паству окормлять и от притеснений защищать станет?

— И это тоже правда, батюшка, — признал я.

Легко требовать от других пострадать за идеалы. Гораздо труднее делать это самому. Я вот, например, не готов — у меня просто выбора нет. Судьба поставила мне жутко неудобную «вилку»: либо побеждать многочисленных врагов, подмяв под себя элиты и дав народу лучшую жизнь, либо элиты и народ меня «того». Себе во вред, кстати, но мне от этого нифига не легче — я проигрывать очень не люблю, и, однажды умерев, смерти боюсь гораздо меньше, чем поражения.

— Покуда Церковь Воинствующей была, христиане добрые в клетки ко львам да на костры с гордо поднятою головою да молитвою на устах шли, мученическую смерть во славу Его принимать, — добавил Лев Николаевич еще один неудобный факт.

— Беспокойна душа твоя, Лев Николаевич, — ласково пожурил его Исидор. — Точат сомнения да гордыня. Ничего, Господь в милости своей не оставит — руками Цесаревича Российского в лоно Церкви вернул. Значит нужен ты Господу и Церкви нашей — тьма наступает, и имя ей материализм!

Исчерпывающе наши разговоры провинциальные батюшки описывали — про «наступающую тьму материализма» уже и в профильных духовных журналах статьи пишут.

К этому моменту мы добрались до двустворчатой двери, из-за который в коридор лилась стройная многоголосая молитва. Юродствуют члены Синода, рвение религиозное демонстрируют. Слуги с поклоном открыли двери, и мы вошли в наполненное светом — хорошая погода сегодня, солнечная — просторное, привычно блестящее позолотою и мрамором помещение. Святейший правительствующий Синод во главе с обер-прокурором Победоносцевым встретил меня спинами, ибо стоял на коленях перед массивным иконостасом. Демонстрируя прекрасный тайминг, они допели молитву через пять секунд после моего появления и с виноватыми лицами (кроме Победоносцева, я у него все еще восторг вызываю) отвесили мне низкий поклон.

Если не считать пришедшего со мною Митрополита — двенадцать человек, все в рясах и с блестящими драгоценностями и золотом атрибутами. Повернувшись к Исидору, я поюродствовал в ответ:

— Благословите, батюшка — трудный разговор у нас будет.

Получив благословление, уселся во главу стола — Победоносцев по правую руку, Лев Николаевич — отдельно, в кресле у окошка. Приняв из рук Остапа папку с докладом, дал батюшкам отмашку садиться. Начнем.