Глобальные трансформации современности

Особенности функционирования и закономерности эволюции международных систем (Н. В. Фесенко)

Современный мир выступает как мир–система не только в социально–экономическом плане. Глобализированная международная политическая жизнь также обладает системными признаками. Анализ структуры международной политической системы играет основополагающую роль в познании законов функционирования и трансформации региональных и трансрегиональных систем. Он позволяет определить особенности и закономерности эволюции таких систем, а также понять и предвидеть поведение на мировой арене государств, имеющих неодинаковый вес. Международно–политическая структура определяется конфигурацией соотношения силы между могущественными государствами. Изменения в их соотношении могут менять структуру международной системы, но ее природа, определяемая ограниченным числом могущественных государств с несовпадающими интересами, останется неизменной.

Таким образом, именно структура международной системы является показателем устойчивости и изменений, стабильности и «революционности», сотрудничества и конфликтности системы; именно она отражает законы функционирования и трансформации системы.

Наиболее общим законом международной системы признана зависимость поведения игроков (или, как еще их образно называют, актеров) от структурных характеристик системы. Этот закон конкретизируется на уровне любой из таких характеристик (или измерений), хотя окончательного согласия относительно их количества и содержания до сих пор нет.

Р. Арон выделял, по крайней мере, три структурных измерения международных систем: конфигурацию соотношения сил; иерархию актеров; гомо- или гетерогенность состава. Главным измерением, в полном соответствии с традицией политического реализма, он признавал конфигурацию соотношения сил, которая отражает наличие «центров власти» в международной системе, сказывающееся на взаимодействии ее основных элементов — суверенных государств.

Конфигурация соотношения сил зависит от количества главных актеров и характера отношений между ними. Два основных типа такой конфигурации — би — и мультиполярность459. «Иерархия актеров отображает их фактическое неравенство с точки зрения военно–политических, экономических, ресурсных, социокультурных, идеологических и других возможностей влияния на международную систему»460.

Гомогенный или гетерогенный характер международной системы отражает степень единодушия актеров относительно тех или иных принципов (например, принципа политической легитимности) или ценностей (рыночной экономики, плюралистической демократии): чем больше такого единодушия, тем более гомогенной является система. В свою очередь, чем более она гомогенная, тем больше в ней уравновешенности и стабильности. В гомогенной системе государства могут быть неприятелями, но не политическими врагами. Напротив, гетерогенная система, разрываемая ценностными и идеологическими антагонизмами, является хаотичной, нестабильной, конфликтной.

Ж.-П. Дерриеник называет шесть структурных характеристик международных систем:

1. Число актеров;

2. Распределение силы между ними;

3. Соотношение между конфликтом и сотрудничеством. Система может быть более конфликтной, чем кооперативной, или наоборот — более кооперативной, чем конфликтной. Если второй тип институализируется, то система может трансформироваться в «организованную международную систему», и тем самым оправдается гипотеза Р. Арона о достижении «мира через закон». С другой стороны, тип «иерархической системы» М. Каплана, где могущественнейший актер устанавливает границы конфликтам, также может трансформироваться в организованную международную систему, оправдывая на этот раз гипотезу Р. Арона о возможностях достичь «мира через империю»;

4. Возможности использования тех или других средств (силы, обмана или убеждения), которые допускаются данной системой;

5. Степень внешней централизации актеров, т. е. влияние характера данной международной системы на их поведение;

6. Различие самих актеров.

В качестве еще одного наиболее общего закона называется закон равновесия международных систем, или закон баланса сил, который позволяет сохранять относительную стабильность международных систем. Он касается сравнительных преимуществ би- и мультиполярных систем. Так, Р. Арон считал, что «биполярная система содержит тенденцию к нестабильности, она основана на взаимном страхе и побуждает обе противостоящие стороны к жестокости по отношению одна к другой, основанной на противоположности их интересов».

Подобная точка зрения высказывалась и М. Капланом, по мнению которого, мультиполярная система содержит большие риски (например, риск распространения ядерного оружия, жесткого решения конфликтов между мелкими актерами или непредвиденность последствий, к которым могут привести изменения в союзах между крупными государствами). Однако они не идут в сравнение с опасностью биполярной системы. Биполярная система более опасна, так как характеризуется стремлением обеих сторон к мировой экспансии, предполагает постоянную борьбу между двумя блоками — то ли за сохранение своих позиций, то ли за перераспределение мира. Не ограничиваясь подобными замечаниями, М. Каплан рассматривает «правила» стабильности для би- и мультиполярных систем.

Основным законом трансформации международной системы считается закон корреляции между полярностью и стабильностью международной системы. М. Каплан, например, подчеркивает нестабильный характер гибкой биполярной системы. Если она основана на неиерархизированных блоках, то эволюционирует к мультиполярной системе. Если тяготеет к иерархии обоих блоков, то имеет тенденцию трансформироваться или в жесткую биполярную, или в иерархическую международную систему. В гибкой биполярной системе существует риск присоединения неприсоединившихся; риск подчинения одного блока другому; риск тотальной войны, которая ведет или к иерархической системе, или к анархии. Внутриблоковые дисфункции в ней приглушены, зато обостряются межблочные разногласия461. Главное условие стабильности биполярной системы, приходит к выводу М. Каплан, — это равновесомая могущества. Если же появляется третий блок, то это ведет к серьезной разбалансированности и риску разрушения системы.

Д. Сингер и К. Дойч, исследовав проблему корреляции между полярностью и стабильностью международных систем в формально–теоретическом плане, пришли к заключению, что, во–первых, как биполярная, так и мультиполярная системы имеют тенденцию к саморазрушению, а, во–вторых, нестабильность жестких биполярных систем все же больше нестабильности мультиполярных систем462.

Теперь рассмотрим особенности эволюции международных систем. Это позволит не только лучше осмыслить особенности их функционирования и трансформации, но и понять то, что каждая система живет и развивается и со временем умирает или трансформируется в другое состояние. Эта закономерность присуща всем системам.

Эволюция международных систем — это последовательное изменение количественных параметров участников международных отношений (например, силового, ресурсного, демографического потенциала), которое на определенном этапе приводит к значительным количественным преобразованиям прежде всего структуры систем, которые могут иметь скачкообразный характер. Изменяясь, международная система постоянно переходит от одного типа состояния к другому. Разрушение одной международной системы неминуемо приводит к возникновению другой, которая с течением времени также разрушается и дает начало формированию новой. Ситуацию, при которой международная система не существовала бы, можно вообразить лишь в том случае, если все государства существуют в условиях автаркии, что даже теоретически невозможно.

Эволюция международных систем является конкретной разновидностью эволюции человечества, его экономической, политической и культурной организации. Международные системы формируются в процессе продолжительного исторического развития, они никогда не возникают и не исчезают мгновенно463. С этой точки зрения эволюцию международных систем можно описать с помощью исторической логики Джамбатисто Вико. Он уподобил развитие общества возрастным стадиям развития человека (как биологического существа): молодостью, зрелостью, старостью. Его трехстепенная модель социокультурного развития, в основе своей воспроизводившаяся независимо от него и дорабатывавшаяся Н. Я. Данилевским и К. Н. Леонтьевым, О. Шпенглером и А. Дж. Тойнби, П. Сорокиным и Л. Н. Гумилевым, включает три стадии: возникновение, развитие, упадок.

Согласно концепции Дж. Вико, стадии, последовательно сменяя друг друга, движутся от возникновения к упадку и снова к возникновению, что является полным циклом общественного развития. Как и природе, развитию общества присущ постоянный кругооборот событий. Однако этот кругооборот спиралевидный, так как ни одна из известных истории международных систем не была точной копией своей предшественницы, а отличалась, как правило, большей сложностью, иной спецификой отношений между государствами и другими участниками международных отношений, расстановкой их сил и пр.

Процесс развития международной системы схематически может быть сведен к следующим фазам: возникновение, укрепление (рост), расцвет и упадок.

Возникновение международной системы связано с усилением одного из государств до уровня, который превышает могущество других. Причем такое превышение может быть довольно значительным, зачастую даже равным суммарному могуществу других государств. Благодаря этому формируется иерархия системы, создаются постоянные ориентации и взаимосвязи между участниками международных отношений.

Укрепление является следствием развития международной системы, при котором могущество «полюса» имеет тенденцию к возрастанию. В такой ситуации влияние «полюса» на низшие в иерархии государства возрастает, что делает их ориентированными на государство А (имеются в виду государства В, С, D, а также любые другие, являющиеся неравными А). В этой фазе упорядочиваются иерархические уровни и государства дифференцируются по ним соответственно своему могуществу, создаются связи взаимозависимости, субординации и т. п.

«Расцвет международной системы, т. е. достижение ею высочайших из возможных параметров могущества полюса, плотности связи и т. п., выступает как результат ее укрепления, когда она приобретает максимум логического совершенства»464. Могущество «полюса» становится максимально возможным, безапелляционным, а его влияние распространяется на все иерархические уровни системы. В этой фазе ориентации переходят в постоянные, а плотность взаимосвязей становится еще большей, что делает систему окончательно завершенной.

«Упадок и разрушение международных систем является довольно продолжительным и сложным. Это связано с дифференциацией сил, которая постепенно «сползает» от высших иерархических уровней системы к низшим»465. В целом здесь можно выделить три этапа:

• на первом из них наряду со снижением, или замедлением темпов возрастания уровня могущества «полюса», происходит рост силы одного из государств до мощности старого центра системы. Т. е. суммарное могущество государств достигает уровня высшего, чем его имеет сильнейшее государство. В границах международной системы возникает сильный подцентр, постепенно расширяющий влияние на более слабые государства, тем самым создавая автономную подсистему. Такая подсистема характеризуется тем, что сила влияния подцентра на входящие в нее государства является большей, чем влияние на них прежнего центра466;

• на втором этапе возрастание могущества нового центра происходит быстрее, а могущество старого «полюса» имеет тенденцию к уменьшению или остается постоянной. Формируется классическая биполярная система;

• третий этап характеризуется ослаблением старого центра, который опускается в иерархии к уровню второ- или даже третьесортности. Причем упадок старого центра и его международной системы сопровождается становлением новой системы, т. е. ее эволюция замыкается в той самой точке, из которой она началась. «Новая международная система, однако, не является копией старой, так как она характеризуется другой расстановкой сил, системой связей и ориентаций и на иные параметры могущества центров и их влияния на более слабые государства»467.

Эволюция международной системы в фазе упадка может происходить другим путем при условии, что наряду с центром В одинаковых, или приближенных силовых параметров она приобретает центр С (или и еще два–три центра) Это свидетельствует о переходе к мультиполярной системе, в которой начинается борьба между А, В и С за доминирование. При резком ослаблении А международная система снова становится биполярной и характеризуется жесткой конфронтацией между В и С, которая все же не происходит в чрезмерных формах. Если же этого не произойдет, то появляются все основания для общесистемного конфликта. Исходя из таких соображений, не вполне можно согласиться с мнением, согласно которому «изменение лидера» неизбежно сопровождается глобальной войной.

Глобальная (мировая) война возникает, скорее, при наличии нескольких центров, а не двух. В Первой мировой войне в борьбу за мировое господство вступили: Германия, Великобритания, Франция, Россия и США. Во Второй мировой основная борьба велась между Германией, Великобританией, США, СССР, Италией и Японией. В то же время конфликтные ситуации эпохи биполярной конфронтации разряжались рядом локальных и региональных конфликтов, но не мировой войной468.

Развитие системы от ее возникновения до упадка и появления новой системы можно считать циклом эволюции международной системы.

Дж. Моделски и П. Морган с конца XV в. выделяют пять циклов международной системы, определяя длину каждого из них в 107 лет. С их точки зрения, последовательно сменяли друг друга мировые «лидеры»: Португалия, Нидерланды, Великобритания (два цикла) и США (с 1914 г.).

Едва ли уместно выделять какую–то количественную длину цикла, хотя бы учитывая известные исторические факты. Так, древний Египет достиг вершины могущества около 1500 г. до н. э., а через тысячу лет перестал существовать как самостоятельное государство. Рим достиг пика могущества (т. е. утвердился как мощнейшее государство) после второй Пунической войны, а через 677 лет пал под ударами варваров. Свыше двух с половиной столетий длился «британский цикл». Если же попробовать проанализировать все известные истории циклы, то едва ли обнаружится хотя бы какая–то повторяемая их длина. Существование международной системы базируется на динамическом равновесии и дисбалансе могущества ее центров. Темпы изменения соотношения могущества «полюсов» системы не имеют тесной привязки к тем или другим равномерным временным периодам. Любое государство мира перманентно аккумулирует силу, но ввиду разной скорости этого процесса уровень могущества мощнейших из них неодинаков. Те государства, которые быстрее достигают значительно большего, чем прочие, могущества, выдвигаются на высшие уровни иерархии и доминируют над другими.

В процессе эволюции международная система последовательно переходит из состояния в состояние, т. е. в каждый конкретный отрезок времени она характеризуется тем или другим порядком взаимоотношений между государствами, ориентациями и сферами влияния и т. п. Среди всех состояний, присущих международной системе, можно выделить: статическое, трансформационное, турбулентное.

Статическое состояние, безусловно, понимается как относительное. Понятно, что параметры системы меняются постоянно, но в данном состоянии это происходит на протяжении продолжительных исторических периодов. Система в этом случае не проявляет заметных изменений, сохраняется внутренняя иерархия и субординация государств. Связи и ориентации также имеют постоянный системообразующий характер.

Трансформационное состояние характерно для периода преобразования системы из одного типа в другой. В системе происходят качественные изменения, сопровождающиеся нарушением упроченных взаимосвязей и ориентаций, порядка субординации государств. Система распадается на две или более подсистем, между которыми начинается борьба в разнообразнейших формах. Все это, как было показано, приводит к возникновению новой иерархии и создания качественно другой международной системы.

Турбулентное состояние встречается довольно редко. Оно наступает в случае одновременного упадка всех (или одного–единственного) центров. Иллюстрацией является падение Римской империи, которое привело к продолжительному «броуновскому движению» в европейско–средиземноморской политике. Аналогичным образом на политической жизни Восточной Азии сказалось падение китайской династии Хань на рубеже II–III вв. Состояние турбуленции характеризуется полной ликвидацией иерархии и субординации, потерей налаженных ориентаций, хаосом в отношениях между государствами, которые стараются на смену утраченным отыскать новые ориентации и сферы влияния.

Международные системы в процессе развития постепенно увеличивали пространственную сферу своего влияния. Системы Древнего мира имели преимущественно субрегиональный характер (хотя уже тогда периодически появлялись такие региональные гиганты, как Египет эпохи Нового царства и Новоассирийское государство, держава Александра Македонского и Римская империя, китайские империи династий Цинь и Хань, индийская империя Маурьев), Средних веков — региональный, Нового времени (при мировом доминировании Запада) — межрегиональный. В XXI в. международная система приобретает признаки планетарной благодаря глобализации мировых проблем (в частности безопасности), возрастающей взаимозависимости стран. На каждом новом цикле эволюции систем возрастали взаимозависимость государств, плотность связей между ними, сила влияния мировых центров и прочие параметры их функционирования469.

Сведение международных отношений к межгосударственным взаимодействиям неоправданно ограничивает понятие международной системы только теми государствами, между которыми существуют прямые регулярные отношения и взаимный учет военной силы. Но, как заметил Б. Ф. Поршнев, существует просторная область опосредствованных, порой неосознаваемых действующими лицами зависимостей, без которых, тем не менее, представление о системе остается неполным470.

Эволюция международных систем является закономерной, хотя каждой системе присущи определенные особенности. Каждая система сопоставима с другими системами ввиду того, что им присуща волновая динамика, характеризующаяся возникновением, расцветом, упадком, гибелью или трансформацией.

Процесс формирования новой политической структуры мира в условиях глобализации (Н. В. Фесенко)

Глобализация — одно из наиболее обсуждаемых и в то же время наименее четко определенных явлений современности. Сам термин в широкий научный обиход вошел в 90‑х гг. минувшего века и почти вытеснил понятие «постмодернизм», которое широко использовалось для описи сложности и разнообразия современного политического мира. Еще в конце 80‑х гг. слово «глобализация» почти не встречалось в научной лексике471. Сегодня для описания процессов, связанных с глобализацией, часто используют и другие понятия — постиндустриальная эпоха, век информационной революции, техноглобализм и т. п. Все они отражают те важнейшие изменения, которые сопутствуют данному явлению.

Существуют разные точки зрения относительно сути глобализации. В одних исследованиях внимание акцентируется на ее экономических аспектах, в других — на формировании единого информационного пространства, в третьих — на развитии общих стандартов472. Для большинства исследователей, которые придерживаются неолиберальной традиции, глобализация — это качественно новый этап развития политической структуры мира, а также человеческой цивилизации вообще.

Французский исследователь Б. Бади выделяет три измерения глобализации:

• постоянно подвижный исторический процесс;

• гомогенизация и универсализация мира;

• «размывание» национальных границ.

Если взять первое из указанных измерений, то можно заметить, что в истории развития человечества действительно наблюдается тенденция все большего расширения пространства, на котором происходит интенсивное взаимодействие: от отдельных селений, городов, княжеств к крупным государствам, регионам и, наконец, в эпоху Великих географических открытий, к миру в целом.

Второе измерение глобализации выделяется Б. Бади как универсализация и гомогенизация мира в предельном виде. В рамках этого подхода строились разнообразные предположения относительно создания глобального поселения (англ.: global village) — универсальной общности всех проживающих на Земле людей или всемирного правительства (англ.: global government), которое регулировало бы все взаимоотношения стран и народов. Другими словами, допускалось формирование некоторой всемирной конфедерации. «Универсализация и гомогенизация мира рассматривается иногда как его вестернизация. В этом случае имеется в виду, что все большего распространения получат характерные для западной цивилизации ценности и нормы поведения»473.

Тем не менее необходимо учитывать, что за внешней универсализацией скрываются более сложные процессы. Во–первых, каждая культура по–своему воспринимает и усваивает нормы других культур. Во–вторых, сама западная цивилизация неоднородна. И в-третьих, далеко не всегда распространяются именно западные культурные формы. Существует и обратный процесс, который обнаруживается в интересе Запада к восточным религиям, африканской культуре и т. п.

Последний из названных Б. Бади аспектов (или измерений) глобализации — «размывание» государственных границ, наверное, в наибольшей степени ее отражает. Это обнаруживается в интенсификации и увеличении объема различных обменов и взаимодействий за пределами государственных границ, причем во всех областях. Как следствие, один из наиболее важных результатов — формирование мирового рынка товаров и услуг, финансовой системы, мировой сети коммуникации. В связи с этим иногда употребляется понятие трансграничное взаимодействие, или трансграничные процессы.

Если говорить о сферах развития таких процессов, то сначала границы национальных государств оказались наиболее прозрачными в области экономики на европейском континенте, когда восстановление экономик различных государств, разрушенных Второй мировой войной, требовало тесного сотрудничества. Потом этот процесс перекинулся на социальные, политические, культурные и иные отношения, а также на другие регионы.

Прозрачность межгосударственных границ сделала мир взаимозависимым. Именно по этой причине некоторые ученые, особенно те, что работают в рамках неолиберализма, связывают глобализацию с взаимозависимостью, когда, как определил Дж. Най, участники этих событий в разных частях системы влияют друг на друга.

Прозрачность, или транспарентность межгосударственных границ, вызванная глобализацией, «перевернула» предшествующие представления о безопасности, конфликтах и их урегулировании, дипломатии и других базовых проблемах классических международных отношений. Но, главное, она повсюду стерла существовавшие ранее жесткие барьеры между внешней и внутренней политикой. Так, в области безопасности непосредственная угроза одной державы или группы держав относительно одного или других государств постоянно отходит на второй план, уступая место проблемам терроризма, сепаратизма, национализма и т. п. То же можно сказать и о конфликтах, которые из межгосударственных превратились во внутригосударственные. Новые конфликты требуют других подходов к их анализу и урегулированию.

Открыв межгосударственные границы, глобализация облегчила и деятельность новых, негосударственных актеров на мировой арене: ТНК, внутригосударственных регионов, неправительственных организаций, тем самым стимулируя их активность и количественный рост. Здесь проявляется и обратное влияние: сами негосударственные актеры стимулируют развитие глобализации и прозрачность границ.

Глобализация касается всех сфер жизни. Т. Фридман отмечает, что глобальная международная система в целом формирует как внутреннюю политику, так и международные отношения, охватывая рынки, национальные государства, технологии в невиданных ранее масштабах. В то же время глобализация не отрицает существование национальных государств. В связи с этим Э. Гидденс подчеркивает, что одним из выделенных им измерений глобализации является система национальных государств.

В общественных науках первыми о глобализации широко начали писать экономисты, обратившие внимание на формирование фактически единого мирового рынка. Согласно позиции МВФ, глобализация как раз и представляет собой возрастающую интеграцию рынка товаров и услуг, а также капитала.

Глобализация, как полагают представители неолиберализма, содействует развитию демократических процессов. Открывая границы, она предоставляет людям широкие возможности для выявления своих взглядов и непосредственного, при помощи электронных средств, общения, чем прямо или опосредованно влияет на политику. Глобальные проблемы (борьба с терроризмом, голодом и болезнями, экологический кризис и др.) обусловливают необходимость совместных усилий для их разрешения. В координации деятельности и поиске решений новых общих проблем также обнаруживается глобализация современного мира.

Политическое развитие мира так или иначе, но всегда было связано с научно–техническим прогрессом, который на протяжении всей своей истории не только обеспечивал экономический и социальный рост, но и фактически формировал политическую систему мира. Научно–техническое развитие конца XX в. резко изменило традиционную государственноцентристскую модель мира. Дж. Розенау не без пафоса указал, что именно высокие технологии «спустили с поводка» процессы глобализации.

Информационно–коммуникационные технологии открывают широкие возможности для взаимодействия отдельных людей, профессиональных групп, союзов, объединений. Резко увеличилась скорость передачи сообщений. В ежегодном выпуске Программы развития ООН — ПРООН (англ.: United Nations Development Programme — UNDP) за 1999 г. приводятся такие данные: документ прибывает из Мадагаскара к Кот-д’Ивуар по почте за 5 дней (стоимость $ 75), по факсу — за 30 минут (стоимость $ 45), по электронной почте — за 2 минуты (стоимость $ 0,2).

Интенсификация общения со все большей прозрачностью межгосударственных границ приводит к ограничению возможностей создания и функционирования авторитарных режимов, в целом способствуя демократизации, а также децентрализации мира, так как сеть не предполагает никакого единого управляющего центра. Одновременно усиливается взаимозависимость мира при доминировании одного из двух, существовавших в годы холодной войны, центров силы, — США. Вследствие этого частично утрачивается традиционный смысл такого ключевого понятия государственноцентристской модели мира, как территория и расстояние.

С одной стороны, территория распространяется за пределы национальных границ, открывая возможности быстрой связи и взаимодействия людей разных стран, с другой — суживается, охватывая через Интернет отдельные корпоративные или другие группы. Возникают новые общности и формы идентичности, которые далеко не всегда совпадают с национальными или географическими границами. Эти группы все активнее становятся участниками современных международных отношений, ставя под сомнение гипотезу С. Хантингтона о столкновении цивилизаций, которые при всем разнообразии выделенных им характеристик все–таки предполагают географическую территорию474.

Неоднозначность и неравномерность процессов глобализации обнаруживаются в том, что глобализация — довольно противоречивый процесс, который имеет разные последствия. В феномене современной глобализации наряду с положительными моментами обнаруживаются и отрицательные. Генеральный секретарь ООН Кофи Аннан обращает внимание на то, что «выгоды глобализации явные: более быстрый экономический рост, более высокий уровень жизни, новые возможности. Тем не менее уже сейчас началась отрицательная реакция, поскольку эти выгоды распределяются весьма неравномерно»475.

Неравномерность глобализации и ее плохая управляемость вызывают наибольшее беспокойство. Первая в значительной степени связана с объективными процессами, которые происходят в мире, и наиболее знаменательным этапом мирового социально–экономического развития, переживаемым сегодня. Вторая определяется преимущественно субъективными факторами: от того, насколько человечество сможет взять под свой контроль глобализационные процессы, зависит его будущее.

Глобализация дает о себе знать далеко не во всех государствах и регионах одинаково и проявляется не во всех своих аспектах одновременно: в одних странах и на одних территориях она преимущественно охватывает экономическую сферу, в других — более быстрыми темпами проходит внедрение новых технологий476.

Неравномерность развития глобализации по географическому параметру приводит к усилению позиций ее антагонистов (антиглобалистов). Вследствие этого происходит нарастание регионалистских тенденций. Одни авторы определяют это как тенденцию, действующую наряду с глобализацией; другие склонны считать, что регионализация мира — тоже проявление глобализации.

Проблема управления процессами глобализации в более широком плане формулируется как регулирование современных международных отношений и мировых политических процессов. Здесь возникает, с одной стороны, вопрос о координации деятельности разных актеров, с другой — о создании действенных наднациональных институтов и механизмов управления477.

Глобализация, будучи ведущей тенденцией современного мирового развития, сопровождается интеграционными процессами. Однако интеграция — лишь часть глобализации, пусть одна из наиболее значительных. Прежде всего, говоря об интеграции, необходимо иметь в виду, что она предполагает сближение государств–участников.

Важным моментом при анализе интеграции является учет того, что этот процесс предполагает сотрудничество между государствами в различных сферах, областях и формах. Соответственно выделяют разные виды сотрудничества. П. А. Цыганков указывает на следующие основания для выделения видов интеграции:

• политические, экономические, научно–технические и т. п. (по предмету);

• глобальные, региональные, субрегиональные (по географическому принципу).

При этом, отмечает К. Воронов, сотрудничество и интеграция могут идти не только «вширь», вследствие увеличения количества участников процесса, но и «вглубь», путем интенсификации взаимодействия в различных сферах среди тех же участников.

Еще одним важным моментом, характеризующим интеграцию, является не просто сотрудничество, а образование механизмов межгосударственного взаимодействия, другими словами — институционализация сотрудничества.

Что побуждает государства к интеграции? Прежде всего — наличие общих проблем, решить которые легче, а в ряде случаев только и возможно совместными усилиями. Развитие мира в конце XX — начале XXI в. привело к усилению международных контактов, взаимозависимости мира, особенно в экономической области, что содействует интеграционным процессам и образованию различных межправительственных организаций. С этой взаимозависимостью тесно связан рост глобальных проблем, для решения которых нужны согласованные действия разных государств478.

Еще одной причиной, которая побуждает к интеграционным процессам, является заинтересованность «средних» и «малых» держав в увеличении своего международного влияния. Для этих стран объединенными усилиями воздействовать на международные процессы значительно легче, чем в одиночку.

Теоретическое осмысление интеграционных процессов начиналось с середины XX в. и связано главным образом с либеральной традицией, в рамках которой сложились две теоретических школы (подходы): функционализм/неофункционализм и федерализм479.

Девид Митрани, основатель функционализма, акцентирует внимание на развитии экономической, социальной, научно–технической интеграции, отодвигая политическую интеграцию на второй план. Школа функционализма рассматривает процесс экономической интеграции как прохождение ряда степеней:

1) создание зоны свободной торговли;

2) учреждение таможенного союза;

3) формирование общего (единого) рынка;

4) организация экономического и валютного союза;

5) переход к политической интеграции и создание единых политических институтов.

Тем не менее этот процесс далеко не обязательно реализуется в поступательном направлении — он может быть «приостановлен» на том или ином этапе, и экономическая интеграция не всегда приводит к политической. Именно политическая сфера оказывается наиболее сложной и мучительной в процессе интеграции, что видно на примере ЕС, где вопрос об общей внешней политике и политике безопасности был зафиксирован в документах Маахстрихтского соглашения в 1992 г. К настоящему времени эта область в ЕС остается наименее разработанной, хотя за последние годы произошли значительные сдвиги480.

Все эти моменты отмечают оппоненты функционализма. Поддается критике и тезис функционалистов о том, что политические отличия исчезнут по мере развития сотрудничества. На практике нередко обнаруживается обратное — не техническое и экономическое сотрудничество влияет на политику, а политические решения ведут к развитию или сокращению сотрудничества в той или иной области. Например, именно из политических соображений США в свое время покинули ЮНЕСКО.

Представители федерализма — школы, противоположной предшествующей, напротив, выдвинули на первый план политическую интеграцию, считая, что межгосударственные отношения должны изначально строиться на передаче части полномочий негосударственным образованиям. Это направление акцентирует внимание на создании политических институтов. Фактически, по мнению функционалистов, процесс интеграции идет «снизу кверху», а у федералистов наоборот — «сверху вниз».

В рамках федерализма активно развивались в свое время идеи «мирового правительства», которое должно было объединить людей в общее государство и тем самым снять, по мнению приверженцев этой школы, с повестки дня межгосударственные конфликты. Однако идея «мирового правительства» встретила жесткое сопротивление разных исследователей и политиков, которые подчеркивали необходимость сохранения национальной и государственной идентичности481.

Под влиянием федерализма функционализм получил дальнейшее развитие и ныне существует в виде неофункционализма. Это направление базируется на основных посылках функционализма, вобрав некоторые черты федерализма. В неофункционализме приоритетными являются практические проблемы в области здравоохранения, технологические изменения, правовые и прочие вопросы, имеющие значение для всего человечества. При этом подчеркивается важность политических решений. Именно они — по болезненным вопросам планетарного масштаба — оказывают содействие, соответственно этой точки зрения, интеграционным процессам и подталкивают участников к дальнейшему объединению в сфере экономики. Неофункционалисты обычно используют как модель для иллюстрации своих теоретических убеждений развитие Европейского Союза.

Интеграционные процессы проходят непросто. Национальные интересы одних государств сталкиваются с интересами других стран, объединений, регионов.

К тому следует добавить, что участники интеграции обычно находятся на разных стадиях экономического и социального развития. Поэтому, несмотря на взаимную выгоду от интеграции, вклад в той или иной сфере одних больший, чем других. Сказывается и неоднородность интересов разных групп внутри интегрирующих стран.

Существуют и другие издержки интеграции. Как в ситуации с глобализацией, интегрируются не только положительные достижения, которыми обладают страны, но и отрицательные. Так, в начале 90‑х годов Венесуэла обнаружила, что после открытия границы с Колумбией ее территория стала постоянно использоваться для провоза наркотиков482.

Для развития региональных интеграционных процессов необходимы следующие условия: географическая близость, стабильное экономическое развитие, поддержка общественным мнением интеграции, относительная однородность в области культуры, внутренняя политическая стабильность, близость исторического и социального развития, сопоставимость форм правления и экономических систем, близкий уровень военного развития и экономических ресурсов, осознание общности внешних угроз, сопоставимость структур государственного аппарата, наличие опыта сотрудничества.

Отношения между интеграционными и дезинтеграционными процессами следует, судя по всему, рассматривать аналогично отношениям между глобализацией и регионализацией. Мир после окончания холодной войны характеризуется перестройкой многих внутри — и межгосударственных отношений. Это проходит прежде всего путем интеграционных процессов, которые особенно четко видно на примере Европейского Союза, но это не исключает распада предшествующих связей и образований.

Европейский опыт интеграции интенсивно изучается с целью возможного его применения в других регионах. Тем не менее исследования и практика показывают, что, несмотря на наличие общих закономерностей, интеграционные процессы в каждом частном случае имеют свою специфику. Будут ли интеграционные процессы в мире развиваться по тем же принципам, как это происходило в рамках ЕС, покажет будущее.

Еще одной тенденцией развития современного мира большинство западных исследователей считают процесс демократизации. Под демократизацией мира понимается, во–первых, рост количества «свободных» держав; во–вторых, усиление и развитие демократических институтов и процедур в разных странах. Последнее имеет особое значение для государств, которые находятся в процессе перехода к построению демократического государства, т. е. в «демократическом транзите». Г. О’Доннел и Ф. Шмиттер в этом «транзите» выделяют следующие степени: либерализацию, демократизацию и консолидацию483.

Существуют разные представления, а также процедуры оценки того, какие страны считать демократическими. Нередко споры вызывают государства, находящиеся «в предельном состоянии», где ряд признаков демократического развития присутствуют, в то же время некоторые отсутствуют. Тем не менее в общем виде, согласно данным американского исследователя Д. Колдуелла, в 1941 г. можно было рассматривать в качестве демократических приблизительно 25% стран, а в 1996 г. их количество достигло уже 40%. Если же учитывать страны, которые находились в процессе демократического «транзита», то эта цифра, согласно американскому институту Freedom House, работающему над анализом развития демократий в мире, может достичь сегодня 75%. Американский исследователь и главный редактор журнала «Foreign Affairs» Фарид Захария пишет, что ныне 118 стран мира являются демократическими484. В любом случае, независимо от того, какие конкретные цифры будут взяты за основу, практически все авторы соглашаются с тем, что количество демократических стран увеличивается.

Чем обусловлены процессы демократизации? Разные авторы дают разнообразные ответы на вопрос относительно благоприятствующих ей причин. При этом в политологии рассматриваются обычно две группы факторов, или переменных:

• структурные (независимые переменные) — уровень экономического и социального развития, социально–классовые процессы, доминирующие в обществе ценности и т. п.;

• процедурные (зависимые переменные) — принимаемые решения, личностные особенности политических деятелей и т. д.

Конец XX в., совпавший с третьей «волной» демократизации, которая по количеству государств и по степени их вовлеченности в демократические процессы является, наверное, особенно масштабной, принес с собой и другие тенденции мирового развития — глобализацию и интеграцию мира Все эти процессы усиливают друг друга. Соблюдение демократических принципов и процедур все большим количеством участников служит некоторым положительным примером. Оставаться вне всемирного «демократического клуба» в современном глобализирующемся мире означает быть каким–то «изгоем» — вне системы, вне «современности». Это понуждает все новые и новые государства ориентироваться на демократические ценности485.

В этом контексте можно рассматривать процесс демократических преобразований в конце XX в. именно как тенденцию политического развития мира, в реализации которой все более важными оказываются не эндогенные (внутренние) факторы (уровень социально–экономического развития, политические процессы в обществе и т. п.), а экзогенные относительно данного государства, прежде всего воздействие международной среды. Именно она побуждает к демократическим преобразованиям или, по крайней мере, к декларированию ориентации на них.

В начале XX в. лишь относительно небольшое количество стран можно было рассматривать в качестве демократических, да и самые они далеко не всегда предусматривали всю полноту избирательного и других прав (в ряде стран были ограничены права женщин, национальных меньшинств, внедрен высокий имущественный ценз и т. п.), а к началу XXI в. эти проблемы оказались если не решенными, то решаемыми486.

Следует, тем не менее, указать, что демократизация не является каким–то однозначным поступательным процессом. Особенно выразительным это стало вследствие последней «волны» демократизации, когда появились нелиберальные демократии, гибридные режимы, имитирующие демократию. Их суть в том, что демократические институты и процедуры в ряде государств используются лишь как внешняя форма, служащая для прикрытия недемократических по сути механизмов реализации власти. Существуют государства, где проводятся формально свободные демократические выборы, результат которых предрешен заранее, как то видим во многих африканских, латиноамериканских и постсоветских государствах.

В других случаях на вполне демократических выборах побеждает кандидат, открыто исповедующий расистские, фашистские или сепаратистские взгляды, выступающий против мирного решения наболевших вопросов, как то в 90‑х гг. наблюдалось на территории распавшейся Югославии. Лидер добивался власти демократическим путем, тем не менее исповедует антидемократические взгляды и проводит соответствующую этому политику. Похоже, что количество разнообразных нелиберальных квазидемократий в мире в последние годы увеличивается. В 1990 г. их было 22% от всего количества формально демократических государств, а в 1997 — уже 35%487.

Региональная интеграция в современном мире (А. И. Ковалева)

Актуальность исследования региональной интеграции определяется противоречивостью современных интеграционных процессов в разных регионах мира на фоне глобальных изменений системного характера. Система международных отношений, процесс формирования которой продолжается, имеет признаки жесткой стратификации, проявляющейся в концентрации принятия решений ключевыми политическими и экономическими актерами при отстранении от этого процесса большинства государств мировой периферии, а отчасти — и полупериферии, среди которых многие страны Ближнего и Среднего Востока, Латинской Америки и Карибского бассейна, Северной и, особенно, Транссахарской Африки и т. п. Недостаточный потенциал автономного развития способствует их периферизации, что усугубляется опасностью культурного «растворения» и частичной утраты суверенитета в вопросах, обычно относящихся к исключительно внутренней компетенции.

В процессе «одномерной» унифицирующей глобализации, воспринимающейся как эквивалент американизации мирового пространства, региональная интеграция выступает одной из форм поддержания и защиты суверенитета национального государства. Данный процесс в силу общих тенденций развития мировой системы получил особенное значение и актуальность в последнее десятилетие и сейчас приобретает беспрецедентную масштабность, перерастая в императив интегрированных региональных пространств. Поэтому определение конкретных детерминант политической интеграции и прогнозирование возможных путей ее развития, в частности неизбежных проявлений кризисности, является актуальным как для развития теории международных отношений, так и для реализации внешней политики государств, которые не входят в так называемый золотой миллиард.

Понятие «интеграция» (от лат. «integratio» — возобновление, пополнение, и от «integer» — целый) характеризует состояние объединенности отдельных частей и функций системы или организма в целое, а также сам процесс объединения. Результат такого процесса — организацию, альянс — латиноамериканский исследователь А. Бансарт обозначает как «множащий механизм», поскольку его суммарная масштабность, разносторонность и действенность оказываются большими, чем у каждого отдельного его компонента488.

Современная интеграция — это прежде всего институционализованный процесс, принимающий форму конкретных организаций: 1) экономических — Европейское Экономическое Содружество, Североамериканская Зона Свободной Торговли (НАФТА), Обший рынок Южного Конуса (МЕРКОСУР), 2) политических — ООН, Организация Американских Государств (ОАГ) или 3) военно–политических — НАТО, Межамериканский Договор о Взаимопомощи489. Выделение институционального аспекта является принципиальным, поскольку как пример интеграции можно рассматривать и международное сотрудничество в целом, и отдельные блоки времен системы биполярности490.

Процесс регионализации является в определенном смысле более глубокой разновидностью интеграции. Это объединение на принципах «открытого регионализма» государств и целых регионов, имеющее целью улучшение позиций вовлеченной группы наций, связанных историческим прошлым, географическим положением, экономическими и политическими отношениями491, которое осуществляется путем создания, например, зон свободной торговли, таможенных союзов или обших рынков. Результатом продолжительного интеграционного процесса в мире стало формирование иерархической системы международных объединений: от межконтинентальных мегаблоков до небольших ассоциаций.

Политическую интеграцию можно определить как объединение, слияние общественных и/или государственных структур в рамках государства или более масштабного межгосударственного сообщества. Межгосударственная политическая интеграция осуществляется путем создания новых институтов власти с предоставлением им определенных суверенных прав национальных политических органов и развивается на базе интернационализации всей общественной жизни. Возникновение субрегионального или регионального интеграционного комплекса, связанное с появлением особых субрегиональных или региональных интересов, выделяющих данную группу стран в международном сообществе, осуществляется в рамках системы управления внутренними связями и внешними отношениями его участников. Такой целостный комплекс создается на уровне политических систем участников интеграции с политико–правовой и институциональной частями надстройки.

Участниками интеграционного комплекса становятся все организации, группы, которые имеют определенные политические функции и в той или иной форме связаны с осуществлением власти и управлением обществом, т. е. специально образованные транснациональные и национально–государственные институты (части государственных механизмов соответствующих стран, политические партии, профсоюзы и пр.). При этом имеет место слияние политических функций участников в сферах хозяйственно–, социально–, административно–, воєнно — и внешнеполитической деятельности.

Согласно классическому определению К. Дойча, интеграция — это процесс взаимодействия политических элит, государственных учреждений и институтов гражданского общества с целью установления между народами стабильных, динамических, многоуровневых связей, параллельных внутренней консолидации общества.

Современное концептуальное оформление интеграции в рамках системного и структуралистского подходов имеет своей основой традиционалистские концепции времен холодной войны и сциентистские концепции 60‑х гг. минувшего столетия. Среди традиционалистских концепций выделяются две группы подходов:

1) институционалистские подходы, в частности, концепция «мирового правительства» («благосостояние в мире достигается исключительно путем создания мирового правительства» — К. Уолтц, Г. Кларк, Л. Сон);

2) регионалистские подходы, в частности, географическая позиция («с региона начинается мир»); именно они стали базой интеграционистских концепций и были адаптированы и использованы системным подходом.

Среди сциентистских выделяется группа интеграционистских концепций, их ориентация на научную перспективу связана с теориями интеграции, для которых, благодаря мирному сосуществованию 1960‑х гг., мировая динамика сводилась к «ассоциативным», «функциональным» и «конвергентным» тенденциям. Эта группа включает:

1) федералистские концепции: благосостояние мира может быть достигнуто если не через «мировое правительство», то через «мировую федерацию»; т. е. главной целью является создание региональной федеративной сверхдержавы путем внедрения наднационального правительства для обеспечения выживания главного актера — отдельного государства; рассматривают политическую интеграцию как необходимое условие для экономической интеграции (В. Вильсон, К. Уолц; А. Макмагон, Ч. Мюре, Н. Левингстон, А. Этциони)492;

2) функционалистские и неофункционалистские концепции: благосостояние достигается путем постоянного развития и усиления всех видов механизмов и «организаций интеграции»: сначала экономической, потом, автоматически, — благодаря «эффекту спирали» — политической. Первые концепции делают акцент на необходимости создания условий для технологического прогресса и оптимизации механизмов власти и социальных механизмов путем постепенного формирования функционально необходимых институтов при деполитизации международной жизни. Они считают главными актерами государство и институты гражданского общества, в общей конструктивной деятельности которых зарождаются региональные институты; ставят политическую интеграцию в зависимость от экономической и возражают против «фронтального наступления» на суверенитет интегрированных государств (Э. Хасс, Д. Митрани, Л. Н. Линдберг, Ф. Шмиттер). Неофункционалисты предлагали использовать государственный бюрократический механизм как инструмент для постепенного «размывания» суверенитета стран–участниц (Э. Хаас, Л. Н. Линдберг, Р. Кеохейн, Д. Най и др.)493. В этой группе следует выделить коммуникационную концепцию, которая проводит идею создания «плюралистического сообщества безопасности» путем объединения наций на конфедеративной основе при их параллельном развитии с межгосударственными институтами и взаимодействии политических элит и обществ разных государств (К. Дойч, Д. Пьючелл);

3) концепции «конвергенции» — наиболее молодые среди интеграционистских концепций: современный мир благодаря научно–технологической революции, начатой транснациональными корпорациями, имеет тенденцию к «восхождению» — созданию единого общества, которое будет синтезом позитивных аспектов капитализма и социализма без их дефектов (А. Барбер).

Отдельно следует упомянуть концепции, также оказавшие значительное влияние на понимание интеграции:

• системные концепции: понимание мира как «целого» — «системы» — в постоянном взаимодействии с «частями» — «подсистемами» — и/или «актерами» (М. Каплан, П. Делаттр, Р. К. Мертон и прочие);

• глобалистские концепции: концепция «мирового общества» (Д. Бартон), геополитическо–экономическое видение (международной «асимметрии» или «бисегментации» Т. Смита и В. X. Вриггинза), концепция взаимозависимости и транснационализма (новая парадигма — не международные отношения, а «мировая политика» и «мировые отношения», взаимоотношения в рамках «сложной взаимозависимости», которые характеризуются большим количеством каналов связей между обществами (Р. Арон, Г. Кеохейн и Д. Най), изменением «природы власти» при ее «диффузии» через возникновение новых актеров и замещение «гегемонийного равновесия»), использование этого — в соответствии с логикой сепарации и правилами взаимодействия (взаимозависимость исключает «интеграцию»), а также в соответствии с логикой интеграции (динамика международной экономики — это динамика интеграции, примером является международное разделение труда — С. Хоффман).

Если подытожить сказанное, политическая интеграция — это сложный многоуровневый, многомерный процесс объединения общественных, государственных структур в пределах государства или межгосударственной общности; в терминах системной концепции мировых отношений — это «актерская» интеграция, которая имеет место, если два или больше актеров образовывают нового актера с «новым» увеличенным потенциалом.

Понятие «интеграция» имеет несколько аспектов: она может рассматриваться как процесс и как результат, как цель (самоцель) и инструмент выполнения определенных задач. Для комплексного определения выделим две группы основных составляющих этого явления:

1) по форме: интеграция как процесс и как результат;

2) по функции: интеграция как цель и самоцель и как инструмент.

Как процесс интеграция является совокупностью средств, стратегий и механизмов, направленных на формирование некоей новой институционализированной структуры. В условиях международных отношений это многопрофильный процесс, который охватывает экономическую, политическую, социальную и геополитическую сферы. В целом его можно охарактеризовать как объединение потенциалов. Стратегиями и механизмами могут быть: соглашение, альянс, «инициатива», общий проект, зона торговли, юридическая норма и пр.

Если интеграция рассматривается как результат, она понимается в качестве унифицированного институционализированного пространства, т. е. как определенная институциональная структура, которая может быть «формальной», представляя собою определенный тип объединения (зону свободной торговли, общий рынок или таможенный союз; политический блок, организацию), или «неформальной», существуя в виде отдельных соглашений или «инициатив».

Обязательным объективным условием для эффективности интеграции является достижение взаимной зависимости объединенных частей.

Определение интеграции как цели лучше объяснить в рамках системной концепции при понимании мировой системы как системы взаимодействия отдельных актеров — т. е. на примере «актерской» интеграции. Непосредственной целью интеграции всегда является повышение дееспособности интегрирующихся частей — актеров. Она проявляется через власть (в смысле способности к действию) или владение «инструментальными факторами». Речь идет о появлении «новой», возросшей возможности действий нового актера вследствие объединения потенциалов отдельных актеров, способности достигать цели и выполнять решения, не подпадая под давление актеров, внешних для интеграционной системы.

Понимание интеграции как самоцели проявляется в ее направленности исключительно на создание институционализированного пространства, или нового актера. Как самоцель интеграция рассматривается, главным образом, на этапе планирования и создания интеграционных объединений, но потом ее значение существенно расширяется. Если, к примеру, обратиться к латиноамериканским реалиям, то следует отметить, что специалисты указывают на реализацию интеграции как самоцели в тех случаях, когда имеет место ее сведение к простой коммерциализации, без учета и воплощения прочих аспектов данного явления. С другой стороны, региональная интеграция никогда (за исключением идеологических концепций периода войны за независимость) не рассматривалась как самоцель — перед нею всегда ставились конкретные политические и социально–экономические задачи.

Широчайший спектр значений интеграции раскрывается через аспект «интеграция–инструмент». Имеется в виду использование интеграции для достижения целей больших, чем непосредственно включенные в контекст создания институционализированных пространств, недостижимых или почти недостижимых для любого из интегрированных компонентов в отдельности. В данном случае набор этих «значений» отличается для стран с различными уровнями экономического, политического, технологического развития и, соответственно, влиянием и местом в системе международных отношений. То есть более «многозначной» будет интеграция с точки зрения развивающихся и наименее развитых стран, поскольку она будет определяться большим количеством и более глубоким содержанием их проблем, которые могут быть решены благодаря интеграции.

Определим группы целей, которые содержит «инструментальный аспект» интеграции для определенного региона:

1) общеэкономические:

• повышение уровня развития стран региона — экономического, социально–культурного, научно–технологического, достижение более высокого уровня жизни населения (в перспективе — среднемирового); преодоление периферийности; преодоление внешней задолженности; получение возможности самостоятельно пользоваться, распоряжаться собственными ресурсами;

2) политические, геополитические/геостратегические:

• усиление политико–экономических позиций региона; повышение его статуса и веса на мировом уровне; его непосредственное включение в систему международных отношений; преодоление внешней «уязвимости»; увеличение переговорной способности и получение возможности влиять на принятие решений, установление «правил игры» и соответствующего мирового порядка; обретение возможности осуществлять внешнюю политику как внешнеполитическую деятельность, а не как политику решения проблем, т. е. исключительного реагирования на внешние вызовы;

• «автономизация», т. е. преодоление зависимости, обретение возможности оказывать сопротивление давлению со стороны доминирующих государств и организаций и способности осуществлять автономную внешнеполитическую деятельность;

• поддержание и сохранение суверенитета и собственной идентичности в условиях глобализации и угрозы установления гегемонии США;

• конечная цель: формирование нового отдельного регионального «полюса» в новой, более сбалансированной мультиполярной мировой системе.

В соответствии с классификацией, предложенной Дж. Галтунг в 1969 г., интеграция как сложносоставной процесс (в рамках интеграции как самоцели) по своим аспектам может быть разделена на три типа, каждый из которых связан с двумя другими и имеет подклассы494.

А. Ценностная интеграция:

I. Модель равенства: актеры имеют сходные интересы. Нет существенного различия между ними, нет доминирования одного актера над другими. Наибольшие ценности — развитие, достижение независимости и т. д.;

II. Модель иерархичности: актеры стратифицированы, организованы, актер высшего ранга доминирует над актерами низшего ранга. Ценности актеров высшего ранга становятся наивысшими и должны приниматься всеми (пример идеологии государств–лидеров блоков времен биполярности, современная Североамериканская Зона Свободной Торговли (НАФТА), проект Американской ЗСТ, в которых актером высшего ранга являются США);

Б. Интеграция как актерская интеграция:

I. Модель подобия: интеграция как процесс между актерами, подобными по влиянию, демографическому составу, структуре экономики и ее проблемам, политической структуре и т. д. (например, Организация стран экспортеров нефти). Присущая им когерентность в целях, приводящая к когерентности в принципах, облегчает координацию принятия решений.

II. Модель взаимозависимости: актеры объединяются на уровне интересов, устанавливая культурную, экономическую, политическую и другие типы взаимозависимости (например, западный блок времен биполярности). Это не обязательно предполагает совпадение интересов. Модель взаимозависимости родственна с иерархической моделью.

В. Интеграция как взаимный обмен между частями и целым:

I. Модель лояльности: интеграционная система поддерживается частями, которые ее составляют (например, международные организации).

II. Модель ассигнования: целое существует и функционирует, если способно что–нибудь предложить частям: защиту, товары, услуги, информацию и пр. Таким образом, новый интегрированный актер должен содействовать решению проблем или достижению целей его составных частей.

Ни одна из описанных моделей не существует в чистом виде. Все они взаимосвязаны по принципу обратной связи — положительной или отрицательной. Случаю взаимозависимости в целом свойствен элемент стратификации и иерархичности; в случае подобия в отношениях между актерами преобладает идея лояльности на базе идеологии, способствующей достижению дипломатических компромиссов; и т. д.

Компоненты нового актера взаимодействуют между собою и вместе с внешними актерами определяют и создают для себя новую ситуацию как в рамках нового актера, так и в международной системе.

Этот новый интегрированный актер всегда имеет в качестве противоположности «анти–актера», представленного во внутренней среде или группами националистов, которые считают, что интеграционный процесс вредит суверенности, или лидерами с недостатком настойчивости и понимания ситуации, усложняющими интеграцию; тогда как во внешней среде — другими актерами, которые препятствуют интеграции, содействуя разделению или международной глобализации, в которую включен новый актер.

Таким образом, при анализе нового актера необходимо учитывать такие внешние параметры актерской интеграции, как способность актеров его создавать, а также его способность получать признание со стороны других членов мировой системы495:

1. Новый дееспособный актер, признанный международным сообществом: это пример завершенного процесса интеграции. Признание нового актера является не дипломатическим признанием, а функцией его потенциала и эффективного участия в международных отношениях. В мировой истории интеграции за последние 50 лет только Европейский Союз может быть отнесен к данной категории, поскольку за это время он сумел трансформироваться в «мировую силу» с возможностью самообеспечения в аграрном секторе (Зеленая Европа), развития собственных технологий (Проект Еврека), принимать участие в проектах аэронавтики (Конкорд и ЭйрБас) и космической техники (Проект Aruanne).

2. Новый дееспособный актер, не признанный международным сообществом: речь идет об интеграционной системе с определенным уровнем координации; тем не менее государства, которые составляют часть внешнего окружения этого актера, отказываются контактировать с ним как с интегрированной группой, отдавая предпочтение индивидуальным отношениям с его компонентами или частями. Примером может быть непризнание Бразилией Андского пакта как интеграционного целого на первом этапе его существования и взаимодействия с его членами в двухсторонней форме; подобная ситуация сложилась в отношениях между восточными странами, образующими определенные сообщества (например, Лигу арабских государств), и Европейским Союзом, между США и Центральноамериканским общим рынком и пр.

3. Новый недееспособный актер, признанный международным сообществом: это интеграционная система, которая не функционирует, но, тем не менее, пользуется всеобщим признанием в мировом сообществе. В этом случае окружение воспринимает нового актера как обладающего намного большим единством, чем в реальности, и способным достигать определенных целей, что неверно. К этой категории можно отнести большинство интеграционных процессов в Латинской Америке, прежде всего Латиноамериканскую ассоциацию свободной торговли, Латиноамериканскую ассоциацию по интеграции и даже МЕРКОСУР.

4. Новый недееспособный актер, не признанный международным сообществом: претензия на интеграцию при неэффективной деятельности и без необходимого признания международного сообщества. Андский пакт на последних этапах реформирования (бывших больше формальными, чем настоящими) не рассматривается мировым сообществом как реальное объединение.

Так, большинство латиноамериканских интеграционных систем оказались в определенной мере как дееспособными — в расширении межрегиональной торговли, так и недееспособными — в условиях региональных кризисов.

При оценке внутренних параметров актерской интеграции следует учитывать и такие характеристики, присущие новым актерам, как степень влияния (dominio) и радиус действия (alcance).

Внутренней степени влияния (это количество участников интеграционной системы) соответствует возможность нового актера абсорбировать определенное количество актеров.

Внешняя степень влияния характеризует количество актеров, которые признали нового актера. Например, Картахенское соглашение, касавшееся внешней задолженности, не было признано ни одним актером — ни внешними по отношению к ней, ни ее участниками; Контадорская группа и затем Группа восьми получили более широкое признание со стороны международного сообщества, чем стран региона.

Количество функций, которые должны выполняться интеграционной системой, определяет внутренний радиус действия, демонстрирующий степень внутренней интеграции, необходимой для поддержания существования системы. Фактически в латиноамериканском регионе взаимодействие между актерами, несмотря на заложенную в интеграционных соглашениях многопрофильносгь, сводится преимущественно к отношениям в сфере торговли.

Под внешним радиусом действия понимается степень взаимодействия интеграционной системы с внешними по отношению к ней актерами. В этом смысле латиноамериканские интеграции не сумели проявить себя как реальные представители региона в системе международных отношений. Поэтому внешние актеры — третьи страны и международные организации — взаимодействовали с регионом не через них, а с их членами в рамках двухсторонних соглашений. Можно сделать исключение только для МЕРКОСУР, который заключил соглашения со США, в первую очередь — «Розовый сад» и «Четыре плюс один», и с Европейским Союзом — Мадридское соглашение, и сейчас продолжает участвовать в переговорах с ними, а также с другими странами и объединениями как единый блок.

В соответствии со сферой действия интеграционных систем и с учетом кризисов, которые в них возникают, могут быть выделены следующие независимые взаимодополняющие и определяющие друг друга типы актерской интеграции.

А) Типы интеграции по сфере действия:

1. Территориальный тип (Т) характеризуется соседством или территориальной близостью актеров (Ла–Платский пакт, Амазонский пакт, разные проекты, выработанные для объединения бассейнов Ориноко, Амазонки и Ла–Плата). Территориальная интеграция решает проблемы коммуникаций, транспорта, инфраструктуры в целом, она способствует поддерживанию, росту и укреплению осознания государствами региональной идентичности благодаря установлению более близких отношений. Однако данный тип интеграции не решает проблемы производства и координации политики.

2. Организационный тип (О) включает два типа отношений: взаимозависимость и взаимодействие (примером может быть та же система международного разделения труда). Имеет место взаимный обмен между актерами, разделение труда, в результате которого возникают вертикальные отношения, что проявляет большую и меньшую дееспособность актеров. Основными чертами данного типа актерской интеграции являются: гетерогенность состава, иерархичность взаимоотношений, неравенство распределения прибыли и преимуществ, полученных в результате интеграции496. Примерами организационного типа интеграции могут служить НАФТА и МЕРКОСУР.

В пределах организационного типа выделяются актеры–производители, которые могут быть заменимыми и незаменимыми, и их обязанности или функции, которые они выполняют (статус), — в свою очередь, могут быть необходимыми или не необходимыми. В соответствии с данными характеристиками можно выделить следующие типы актеров.

1) Незаменимый и необходимый актер, выполняющий необходимую функцию, — это может быть страна–производитель некоего стратегического сырья, технологии или капитала.

2) Незаменимый, но имеющий статус не необходимого, — например, в случае членства в договоре о безопасности, когда актер не имеет достаточного вооружения для континентальной защиты: он является незаменимым, потому что принадлежит к зоне безопасности, но его статус не необходимого вытекает из недостаточности вооружений или их отсутствия.

3) Заменимый, но имеющий статус необходимого, — речь идет о стране–производителе нестратегического сырья: эта страна может быть заменена другой, располагающей таким же сырьем, ведь ее статус необходимой обусловливается только потребностью в данном сырье для производства.

4) Заменимый и не необходимый актер — это тот, который не имеет сырья и может быть «безболезненно» заменен другим в интеграционной системе.

Интеграция в рамках организационного типа нацелена на получение сравнительно наибольших преимуществ в конкурентной борьбе, например, на уход от поведения «реагирования» и приобретение доступа к возможностям, которые предоставляет международная среда в контексте современных тенденций (технологическая модернизация, образование новых блоков и пр.).

3. Ассоциационный тип (А) характеризуется направленностью не на производство продукции, а на разработку стратегий преодоления отрицательных эффектов неоднородности глобальных процессов и усиление позиций по отношению к странам, устанавливающим правила игры в международных отношениях. Это является результатом реализации модели подобия при сходстве проблем, ожиданий, интересов, целей и пр. В некоторых случаях ассоциационный тип превращается в «максимизирующий альянс» (по определению Г. Моргентау), который позволяет умножить усилия задействованных актеров и выполнить конкретные задачи, поставленные перед проектом интеграции. Особенностями данного типа являются: гомогенность актерского состава — сходство проблем и целей, которые ставят отдельные актеры перед интеграцией, благодаря чему взаимодействия между актерами происходят на горизонтальном уровне, т. е. не возникает иерархии отношений; равномерное распределение преимуществ и выгод от участия в интеграции и т. д.497. Примерами интеграционных организаций ассоциационного типа могут служить: Организации стран экспортеров нефти, Группа семидесяти семи, Движение неприсоединения, Трехсторонняя комиссия, Парижский клуб и пр. Что касается латиноамериканской интеграции, то для решения всех поставленных задач она в идеале должна соответствовать именно ассоциационному типу.

Ассоциационная интеграция, которая реализуется в рамках стратегии автономизации, всегда встречает противодействие со стороны третьих стран, особенно государств Севера, приобретающее вид «контрстратегий». Проблема заключается в том, что в основном «контрстратегии» оказываются более эффективными, чем стратегии автономизации (например, План Бейкер–Брейди по отношению к Картахенскому соглашению 1985 г. в сфере решения проблемы латиноамериканской задолженности или «Инициатива для Америк» в противоположность интеграционным процессам в Латинской Америке).

Б) Типы интеграции в соответствии с кризисами, возникающими в сферах интеграции498:

1. Первый тип — территориальная интеграция (Т) не производит продукции, предлагает только территорию, но не располагает сырьем, — это не предусматривается для данного типа. Также не продуцирует модели равенства, поскольку ее территории разнообразны и неоднородны — в отношении и размеров, и ресурсов. Что касается безопасности, независимо от различия ролей членов нового актера и их неоднородности, актер защищает их всех.

Соответственно, кризис данного первого уровня интеграции (Т) проявляется в динамике технического прогресса в сферах коммуникаций и транспорта. Подобный кризис не является поводом для отказа от интеграции. Для его преодоления и сохранения объединения актеры, уже взаимодействующие между собою, должны перейти к организационному типу интеграции.

Организационная интеграция (О), базируясь на разделении труда, вырабатывает продукцию, но является неоднородной и разнообразной, так как вырабатывает разные продукты или ресурсы, поэтому само по себе разделение труда приводит к иерархичности. В соответствии с этим кризис второго уровня (О) провоцируется дифференциацией в системе разделения труда, когда выдвижение требований слабыми актерами генерирует напряженность, трудно контролируемую в условиях объединения.

Ассоциационная интеграция (А) не производит продукции, но объединяет актеров–производителей важных и сходных типов ресурсов, используемых для собственной защиты, предлагая, таким образом, своим членам большую безопасность.

Кризис третьего уровня (А) может быть вызван недостаточной мощностью ассоциации, поляризацией сил в ее рамках; возникновением контрассоциаций, стратегической слабостью.

Организационный и ассоциационный уровни находятся в замкнутом цикле обратной связи между кризисами и контролем над ними.

Формы возможных типов ассоциаций могут быть разделены на шесть категорий.

К первой относится группа актеров низшего уровня (НУ‑1, НУ‑2), которые зависят от актера–гегемона и объединяются между собой, чтобы усилить способность реализации стратегии автономизации.

Ко второй категории относится альянс, сформированный актерами высшего уровня (ВУ‑1, ВУ‑2) — большими странами с высоким потенциалом — с целью управления на глобальном или региональном уровне (например, Трехсторонняя комиссия).

Третья категория представлена группами средних и малых актеров, которые объединяются, формируя новую группу, что приводит к образованию ассоциационного (А) и организационного (О) уровней (ВУ‑1 — НУ‑1 и ВУ‑2 — НУ‑2).

Четвертая категория содержит объединения стран–производителей в ассоциационной форме (НУ‑1 — НУ‑2, которые создают новое объединение).

К пятой категории относится объединение больших стран, образующих новую группу глобального или регионального уровня (ВУ‑1 — ВУ‑2).

Последняя — шестая — категория представляет собой международное объединение стран наподобие Организации Объединенных Наций (0–1–0–2).

Кризис на организационном уровне приводит к появлению ассоциаций на разных уровнях, которые, в свою очередь, будут иметь структуру ассоциационно–организационного типа, создавая новый порядок разделения труда499. Данная конфигурация отношений отражена в схеме 1.

Схема 1. Конфигурация отношений ассоциационно–организационного типов: 1 — актеры первого низшего уровня (НУ‑1, НУ‑2); 2 — актеры второго высшего уровня (ВУ‑1, ВУ‑2); 3 — объединение актеров первого и второго уровня; 4 — объединение актеров первого уровня; 5 — объединение актеров второго уровня; 6 — объединение международных актеров (0–1 и 0–2).

Более мощные актеры всегда будут стремиться контролировать более слабых, что может стать причиной новых кризисов. Поэтому для последних объединение следует начинать с первой категории (1), впоследствии осуществлять переход к четвертой (4). С другой стороны, по той же причине актеры второй категории будут ассоциироваться, чтобы сформировать пятую категорию (5), а актеры уровня 0–1 и 0–2 образовывать категорию (6), чтобы созданием контральянса противостоять действиям актеров новой группы (4). Другими словами, актеры первого уровня — менее дееспособные или малые (1) — только благодаря своему усилению путем объединения (4) получат возможность взаимодействовать с актерами второго уровня (2) и сформировать новую систему интеграции и разделения труда (3), в которой они достигают необходимого уровня и мощности, чтобы принимать участие в ее функционировании, а не просто подчиняться директивам и действиям больших и более дееспособных.

В заключение коротко охарактеризуем основные формы экономической интеграции. Термин «экономическая интеграция» отражает процесс либерализации таможенных тарифов между странами, которые составляют один субрегион, благодаря чему активизируется их взаимный торговый обмен и, в случае введения общих внешних тарифов (ОВТ), без лишнего субрегионального протекционизма (в неолиберальной терминологии это обозначается как «открытый регионализм») они получают возможность действовать как единый коммерческий блок. Однако все это становится реальным только при условии достижения согласованной в учредительных договорах параллельной отмены или снижения таможенных тарифов в соответствии со списком товаров, разработанном ВТО. Но эти необходимые условия в ряде регионов, например в Латинской Америке, не выполняются — здесь они не были реализованы ни одним из интеграционных объединений, что позволяет говорить о неэффективности интеграции.

Система форм экономической интеграции разработана ВТО. В табл.1 отражено, что на первом этапе вводится общая тарифная политика лишь в пределах зоны; на втором этапе становится единой тарифная политика по отношению к третьим странам500.

При образовании общего рынка полностью отменяются все ограничения для передвижения всех ресурсов производства между государствами–членами, координируется экономическая политика и т. п. Экономический союз возникает на этапе высокого экономического развития, в его границах осуществляется согласованная или даже единая экономическая политика и на ее основе ликвидируются все препятствия для взаимодействия между государствами, создаются неподотчетные государствам наднациональные органы (формируемые, однако, из представителей государственного руководства), решения которых имеют обязательный характер, приобретая значимость законов.

Для создания настоящего экономического союза всеми государствами–членами реализуются значительные внутренние изменения, учитывающие достижения предшествовавших уровней интеграции. Это делает невозможным формирование экономического союза без предварительного прохождения более простых стадий: зоны свободной торговли, таможенного союза и общего рынка. Одной из основных составляющих экономического союза является валютный союз, который часто рассматривается отдельно в качестве одной из форм экономической интеграции.

Таблица 1. Уровни экономической интеграции

Таблица 2. Уровни интеграции латиноамериканских объединений в соответствии с уровнями экономической интеграции, установленными в учредительных договорах

Глобальная экономическая интеграция объединяет все признаки менее сложных уровней интеграции, а также предполагает единую экономическую политику и унификацию законодательной базы (налоговой политики, трудового законодательства и пр.); именно на этом уровне государства–члены разрабатывают единую внешнюю не только экономическую, но и политическую стратегию и действуют на международной арене как единый актер. В табл.2 в качестве примера представлены основные субрегиональные и региональные интеграционные организации Латинской Америки, а также, для сравнения, ведущие объединения в Северной Америке и Европе, расположенные в соотвествии с провозглашенной их учредительными договорами конечной целью интеграции501.

Множественность участников на современной международной арене как фактор изменения политической структуры мира (Н. В. Фесенко)

В последней трети XX в. произошли кардинальные политические изменения на мировой арене. Бурное развитие экономики, в свою очередь, вовлекло в международные экономические отношения все страны и регионы мира. Широкое внедрение Интернета и разновидностей телекоммуникаций, наряду с экономическими факторами, сделало возможным более тесное общение и взаимодействие на уровне отдельных людей, групп и организаций. Вследствие этого межгосударственные границы практически во всех сферах стали прозрачнее. Все более отчетливыми становятся такие тенденции мирового развития, как глобальная интеграция и, в то же время, дифференциация мира. Все это существенно изменило и политическую структуру мира.

Структура современной системы международных отношений характеризуется тем, что по окончанию холодной войны эпоха биполярного мира канула в Лету. Дискуссии развернулись вокруг двух основных точек зрения на новую систему международных отношений:

• мир стал монополярным;

• мир стал многополярным502.

Вопрос «полярности» мировой системы в 1990‑е гг. интенсивно обсуждался как политическими деятелями, так и исследователями. Кроме того, после краха биполярного мира наибольший интерес вызвала проблема стабильности международных отношений. Насколько она стабильная в сопоставлении с прежней? Какая структура является наиболее стабильной? Какую систему или структуру следует строить или формировать в дальнейшем?

Во время войны в Персидском заливе тогдашний президент Соединенных Штатов Дж. Буш–старший заявил, что в связи с распадом Советского Союза исчез один из «полюсов». Эта идея была подхвачена мировой общественностью. З. Бжезинский отмечал, что вследствие краха противника Штаты стали единственным мировым государством503. Более того, констатировал он, даже если преимущество США начнет уменьшаться, маловероятно, что любое государство сможет достичь мирового преобладания, которое ныне имеют США504.

С одной стороны, эта точка зрения приобрела поддержку многих исследователей и практиков, главным образом в США, с теми или другими нюансами, предостережениями и объяснениями. Начали говорить о формировании Pax Americana — единственно полюсного мира во главе со США. По мнению С. Хантингтона, лидерство США оправданно тем, что эта страна является наиболее свободной и либеральной. Однополярность связывалась также с отсутствием серьезных угроз для США со стороны любого другого государства505. Ряд авторов также подчеркивает ответственность США за то, что происходит в мире, учитывая их мощь и положение лидерства.

Тем не менее, во многих работах осуществлялись попытки показать, что однополярность мира совсем не означает непременно полюс в виде США. Он может быть намного более сложным. Например, некоторые исследователи считают, что этот полюс складывался еще в период холодной войны и представляет собою какие–то согласованные действия по управлению миром группой из семи ведущих государств (G-7). Концепция многополярного мира становится довольно популярной в России в конце 90‑х годов, когда стало очевидным формирование новых мировых центров, или полюсов, в частности Китая и Западной Европы506. В академических кругах многих стран обсуждается вопрос и о возможных вариантах многополярности.

Во времена расцвета государственноцентристской модели мира экономический и военно–политический потенциалы государства, как известно, совпадали, а в конце XX в. экономический фактор стал самостоятельным. Это сказалось, например, во время энергетического кризиса 70‑х годов, когда страны Запада, обладавшие большими военно–политическими возможностями, оказались вынужденными вести переговоры со странами ОПЕК. Неслучайно и сегодня даже исследователи, склонные мыслить в рамках государственноцентристской модели мира с ее возможными полюсами, отмечают автономную роль экономического фактора, выделяя Японию как один из центров, несмотря на то, что эта страна не обладает мощным военно–политическим потенциалом.

Будет ли экономический фактор определять могущество «полюсов» XXI в., сказать трудно. Возможно, возрастет значение других показателей, в частности, уровня человеческого развития и использования новых технологий, а также образования, политической активности на мировой арене507.

Безусловно, в ближайшей перспективе государства останутся наиболее весомыми субъектами мирового развития. Поэтому исследователи, придерживающиеся неолиберальной традиции, говорят о нескольких уровнях полярности при рассмотрении междугосударственных отношений. Так, Дж. Най выделяет три таких уровня. Первый относится к силовой сфере, и здесь США доминируют. Второй — к экономической. На этом уровне существуют три основных центра: США, Западная Европа и Япония. Третий — уровень транснациональных отношений508. Другие авторы особое внимание уделяют этому последнему уровню, который бурно развивается и формирует «центры» в той или иной области (финансовой, научно–технической и т. п.) — транснациональные корпорации, финансовые институты, отдельные города (например Лондон) или регионы (в частности Южная Калифорния).

Принимая во внимание сложность и многоуровневость современного мира, наиболее корректным будет вести речь не о многополярности мира, где полюсами выступают государства, а о его полицентричности, где полюса являются качественно разными и находятся на разных уровнях. Американский исследователь Дж. Розенау пишет, что политическая структура мира XXI в. будет напоминать, скорее всего, сеть по типу Интернета, с многочисленными узлами и сплетениями — государственными, межгосударственными, негосударственными и смешанными509. Это до сих пор очень неопределенная структура, но уже сейчас, согласно Дж. Розенау, само понятие «международные отношения» теряет прежний смысл. Для описи нового феномена он предлагает использовать термин «постмеждународные отношения».

Существует много суждений относительно глобального политического перехода, или «транзита». Этот «глобальный транзит» описывается по–разному: как эпоха неопределенности, переломности. Дж. Розенау использует метафору из физики, называя это периодом турбулентности, и определяет как «точку бифуркации» (из которой последующее развитие может происходить в совершенно разных направлениях)510. В этот период закономерности перестают действовать с прежней очевидностью. В результате ситуация оказывается малопрогнозируемой, с разными последствиями. Возрастает напряжение, обычные отношения трансформируются, что часто приводит к параличу процессов принятия решений и т. п. В то же время сама политическая ситуация развивается весьма быстро.

Это тот период, когда происходит действительно качественная трансформация, изменяющая суть как внутриполитического, так и внешнеполитического устройства мира511. Противоречие даного периода обнаруживается втом, что, с одной стороны, продолжают действовать старые закономерности и нормы, а с другой — одновременно появляются новые. Мы наблюдаем изменения форм государственного суверенитета (потери одних и появление новых функций), роли неправительственных актеров, а также возрастающей взаимозависимости, которая позволяет государствам более активно реагировать на события, происходящие в других странах, особенно, если они приводят к региональным или межрегиональным конфликтам.

Одновременно вмешательство во внутренние дела (в этом отношении примечательна последняя, 2003 г., война в Ираке, инициированная США) принуждает другие государства, в том числе те, относительно которых не было применено насилие, разнообразными способами стремиться к сохранению своего суверенитета (здесь показательным является смена курса Ливией в начале 2004 г.). Это может принимать разнообразнейшие, в том числе весьма опасные формы. Например, побудить неядерные государства (Северная Корея, предположительно Иран) к развитию программ по разработке и производству собственного ядерного оружия. В более «дешевом» варианте они могут ориентироваться на использование химического оружия.

Согласно международному праву все государства обладают суверенитетом и равны между собой. Тем не менее, как нередко шутят политологи, перефразируя известное выражение Дж. Оруэла, все государства, безусловно, равны, но некоторые из них «равнее»512.

Действительно, государства отличаются многочисленными параметрами, в том числе степенью политического влияния, военного могущества, экономического потенциала, территорией, численностью населения и др. Очевидно, многие из этих параметров взаимосвязаны. В период холодной войны распространенным было выделение сверхдержав (СССР, США), весомых (Франция, Канада и др.) и малых (Чад, Фиджи и др.) государств. После окончания холодной войны подобная классификация в значительной мере утратила смысл. Все более значительным становится экономический фактор513. Благодаря ему значение промышленно развитых Южной Кореи или Сингапура в мире весьма велико, тогда как вес Аргентины или Нигерии явно не соответствует их территории, наличию ресурсов и численности населения.

Всемирный банк, Международный банк реконструкции и развития (англ.: World Bank; International Bank for Rekonstruction and Development, IBRD) выделяют три основных категории государств в зависимости от ВВП на душу населения в год:

• с низким уровнем прибылей (765 долл. США и ниже);

• средним (от 766 до 9 385 долл. США); эта группа разбивается часто на две подгруппы;

• высоким уровнем прибылей (выше 9 386 долл. США).

Приблизительно 40% государств с населением более 55% численности людей на Земле входят в первую категорию, а государства с высоким уровнем прибылей составляют приблизительно 15%514. Большинство стран с высоким уровнем прибылей является членами международной Организации экономического сотрудничества и развития — ОЭСР (англ.: Organisation for Economik Cooperation and Development — OECD), так называемого «клуба зажиточных».

Сегодня и государственноцентристская модель мира, и самое государство претерпевают серьезные изменения. Продолжается формирование новых государств. Многие исследователи обращают внимание на то, что современные государства не могут достаточно эффективно действовать в сфере охраны окружающей среды, обеспечения экономического роста и в других областях. Наряду с государственными институциями этими вопросами активно начинают заниматься межправительственные и неправительственные организации, разные союзы и т. п. Они играют все более важную роль на мировой арене, влияя на международную среду и суживая деятельность государств. В связи с этим все чаще говорится о потере государством ряда своих полномочий, ограничении его суверенитета и даже об исчезновении государства в том виде, в котором мы привыкли его видеть515.

Впрочем, имеются и возражения относительно слабости и угрозы «исчезновения» государства. Оно сохраняется: существуют же государственные границы; количество государств от десятилетия к десятилетию не уменьшается, а растет; расширяются их функции в экономической и социальной сферах; увеличиваются возможности влияния на своих граждан с помощью электронных средств; государства активно образовывают международные институты и режимы; наконец, нет такого актера, которому могут быть переданы властные полномочия государства, и т. п.

И все же в современном мире государство вынуждено все больше оглядываться, с одной стороны, на международные организации и институты (в результате происходит ограничение суверенитета «сверху»), с другой — на свои внутригосударственные регионы, которые активно выходят на международную арену, развивая торговые, культурные и прочие отношения (ограничение суверенитета «снизу»). Кроме того, государство вынуждено принимать во внимание и других участников международных политических процессов — ТНК, неправительственные организации и пр.516.

Вслед за эрозией государственного суверенитета оказываются размытыми нормы и принципы международного права — одного из компонентов, призванного стабилизировать мировое развитие. На практике эти нормы и принципы все более противоречат друг другу517. Например, права наций на самоопределение, с одной стороны, и сохранение целостности государства — с другой; принцип невмешательства во внутренние дела и предоставление гуманитарной помощи; соблюдение прав человека и силовое вмешательство в конфликт с целью сохранения мира (Устав ООН, гл. VII), а также проблема характера этого вмешательства (наличие санкций ООН, возможность использования ВВС, ВМС, таких действий, как «вытеснение» вооруженных группировок, «превентивная самозащита», обеспечение доставки гуманитарных грузов, «принуждение к миру» и т. п.). Один из ярчайших примеров этих и других противоречий — силовое вмешательство во внутренние конфликты в конце XX ст., прежде всего в Боснии и Косово, в Афганистане и Ираке.

Ослабление государственной идентичности сопровождается потерей самоидентификации. Возникшие в 1990‑х годах конфликты приобрели название конфликтов идентичности. В наиболее ярком виде этот конфликт, в контексте которого основанием для идентификации является принадлежность к той или другой цивилизации, описан в гипотетическом сценарии С. Хантингтона518. В будущем вовзможно постепенное распросгранение «общечеловеческой» самоидентификации. Однако сегодня такая космополитическая идентичность, т. е. ощущение принадлежности к миру, до сих пор еще далека от преобладания.

Наибольший процент людей, которые ощущают себя «гражданами Земли», по данным социологических опросов Л. Халмана и П. Эстера, в США составляет всего 15,4%519 Межправительственные организации (МПО) в современной политической системе мира также играют большую роль. Появившись в конце XIX в., в XX в. они достигли такого развития, что их начали часто называть негосударственными образованиями. МПО создаются государствами на основании международных соглашений для реализации общих целей и действуют согласно уставным документам. Одновременно они являются источником развития международного права путем создания правовых норм и процедур взаимодействия на мировой арене. МПО предполагают институционализацию и создание механизмов реализации своих целей. Их членами являются государства, которые входят в них на добровольной основе520.

Межправительственные организации играют важную роль на мировой арене. Их стремительное развитие во второй половине XX в. было обусловлено рядом причин. Основными можно считать следующие:

• вторая мировая война привела к осознанию угрозы конфликтов и необходимости создания системы, которая содействовала бы их предотвращению;

• мировое разделение труда, усиление и развитие контактов указывали на необходимость создания соответствующих межправительственных организаций на глобальном и региональном уровнях;

• возникновение глобальных проблем (особенно экологических, охватывающих целые, как Сахель, регионы голода, и др.), которые не могли и не могут быть решены в пределах одной страны или групп стран, поставило вопрос о координации усилий международного сообщества;

• для ряда государств, особенно созданных в результате краха колониальной системы, совместная деятельность в международных организациях позволила ставить и решать многие насущные вопросы, тем самым усиливая их влияние на ход мировых политических процессов.

В целом большинство МПО имеет специальные цели и ограниченное количество участников. По оценкам И. Кегли и Ю. Уитткопфа, численность таких организаций составляет 72% от всех МПО521. В табл.3 приводится классификация МПО в зависимости от целей и членства, а также примеры того и другого вида организаций.

Таблица 3. Классификация межправительственных организаций

Сегодня международные организации сталкиваются с тем, что возникшие и возникающие в мире МПО требуют перемен и в самих организациях. Некоторые исследователи в весьма острой форме ставят вопрос о том, насколько МПО, созданные в период холодной войны и действующие на основании относящихся к тому периоду документов, могут адекватно реагировать на новые ситуации в мире522.

В дискуссиях о трансформации МПО в качестве существеннейших выделяют следующие аспекты.

• Окончание холодной войны, изменения на мировой арене заставляют многие государства думать о необходимости реорганизации многих международных организаций. В частности, экономическое усиление таких стран, как Германия и Япония, побуждает их ставить вопрос о реформировании ООН со сменой своего в ней статуса. В то же время с избранием, например, Германии и Японии постоянными членами Совета безопасности возникает проблема, связанная с укреплением Европейского Союза на международной арене. При этом страны Африки и Латинской Америки, где проживает большое количество населения, вообще не представлены в качестве постоянных членов Совета безопасности.

• Развитие МПО, как и любых других организаций, часто сопровождается излишним кадровым разбуханием и бюрократизацией их аппарата. Они оказываются несостоятельными решать стоящие перед ними задачи. Как следствие, МПО малоэффективны.

• По мере увеличения количества МПО и развития каждой такой организации все острее возникает проблема согласования деятельности огромного множества комитетов и комиссий, занятых фактически идентичными вопросами.

• Проблемы необходимости участия всех заинтересованных стран в решении вопросов, над которыми работает международная организация, может быть проиллюстрированы на примере Лиги Наций. Вопрос не решается (или решается плохо), если те или иные государства не вступают в организацию или выходят (исключаются) из нее.

• Неоднородность потенциала членов международной организации, когда одни государства владеют большими политическими или финансовыми возможностями, чем другие. Отчасти данная проблема решается созданием коалиций государств для согласования действий с целью укрепления своего влияния (о чем уже шла речь).

• Вопрос о выполнении решений МПО также решается неоднозначно, что вызывает дискуссии относительно эффективности МПО.

Неправительственные участники в современной политической системе мира, как актеры на мировой арене, являются особыми по отношению к МПО образованиями, с разными интересами, целями, иногда противоречивыми и даже несовместимыми, разной направленностью, численностью и т. п. В связи с этим их классификация весьма затруднена.

Среди неправительственных актеров, наиболее влияющих на мировую политику, обычно называют:

• международные неправительственные организации;

• транснациональные корпорации;

• внутригосударственные регионы.

Международные неправительственные организации — МНПО (англ.: international nongovernmental organizations, INGO’s) — или просто неправительственные организации — НПО (англ.: nongovernmental organizations, INGO’s) — весьма активны и влиятельны в современном мире. К ним относят организации, которые не основаны на базе межправительственных соглашений и действуют не только в рамках одного государства (поэтому их иногда называют транснациональными). Это могут быть профессиональные организации (например, Международная ассоциация политических Наук. Международная организация журналистов); спортивные (Международный Олимпийский комитет, Международная теннисная федерация); религиозные (Всемирный совет церквей); экологические (Гринпис); гуманитарные (Международный красный крест) и пр. Членами МНПО могут быть как национальные неправительственные организации или ассоциации, так и частные лица. Действуют эти организации на основании своих уставных документов, их деятельность не направлена на получение прибыли523.

Характерными для МНПО конца XX — начала XXI в. являются:

• резкое увеличение их количества и численности людей, привлеченных к соответствующей деятельности;

• расширение географии деятельности;

• усиление политического влияния;

• расширение спектра вопросов, над которыми они работают.

Вместе с тем вследствие крайней их разновидности деятельность НПО имеет иногда весьма противоречивый характер. Они нередко конкурируют как между собой, так и с государственными структурами.

Другие значимые участники международного взаимодействия — транснациональные корпорации (ТНК). ТНК представляют собой бизнес–структуры, деятельность которых в значительной мере распространяется на несколько стран. В отличие от международных организаций (правительственных и неправительственных) ТНК работают с целью получения прибыли. При этом деятельность даже тех, которые обладают национальной спецификой, может противоречить национальным интересам.

Количественный рост транснациональных корпораций, как и упомянутых других подобных участников международного процесса, также приходится на вторую половину XX в. и продолжает увеличиваться. По оценкам ООН, в конце минувшего века было свыше 53 000 транснациональных корпораций. Около 90% всех ТНК базируется в развитых странах северного полушария. Только на сотню передовых ТНК мира в середине 1990‑х годов работало более 12 млн человек. Согласно данным американских исследователей Дж. Т. Роурке и М. А. Бойера, одна из наибольших ТНК — «Дженерал Моторе» — в 1998 г. произвела продукции на 161,3 млрд долларов, что больше валового национального продукта многих стран (для сравнения: ВНП Греции составил 137,4, Израиля — 96,7, Ирландии — 59,9, Словении — 19,5, Никарагуа — 9,3 млрд долларов)524. Рост ТНК стимулируется развитием транснациональных банков — ТНБ (англ.: transnational bank, TNB), которые осуществляют финансовые операции во всем мире.

В современном мире экономические, финансовые и прочие вопросы тесно переплетаются с политическими. Как следствие, внутригосударственные регионы все активнее действуют и в политическом плане на международной арене, становясь самостоятельными актерами. Например, Шотландия заявила о своем стремлении войти в структуру ЕС525. Весьма автономно в пределах преимущественно протестантской Германии держится ее католическая Бавария.

В последнее время обращается внимание и на то, что деятельность внутригосударственных регионов на мировой арене может привести к парадоксальному, на первый взгляд, процессу — ослаблению демократии в стране. Дело в том, что регионы тех или других стран могут руководиться коррумпированными, авторитарными администрациями. Тогда их «выход» из–под контроля центральной власти ведет к усилению отрицательных процессов на местном уровне. И все же самостоятельность регионов во многих случаях содействует их динамическому развитию за счет привлечения иностранных инвестиций, созданию рабочих мест и т. п.526.

Вестфальская система мира исходила из того, что участниками международного взаимодействия являются только государства, выступающие самостоятельно или образовывающие коалиции для решения насущных задач. В конце XX в. становится очевидным, что на мировую арену выходят и другие, весьма влиятельные актеры527. Это и государства, и межправительственные и международные неправительственные организации, и транснациональные корпорации, и внутригосударственные регионы. Они имеют весьма разнообразные цели, одни — положительные, направленные на поддержание стабильного мирового развития; другие (например, террористические организации) усматривают свою задачу в дестабилизации существующего порядка. Некоторые актеры, такие как ТНК и ТНБ, ориентированы на прибыль, причем нередко рассматривают свое существование на мировой арене как весьма краткосрочное. Все это слишком усложняет анализ участников взаимодействия на мировой арене и возможных последствий.

В каждой категории современных участников этого взаимодействия, учитывая государства, наблюдается резкий количественный рост. Формирование новых участников и их диверсификация продолжаются. Так, фактором, влияющим на мировые политические процессы, является деятельность средств массовой информации (СМИ) в связи с их спецификой (влиянием на сознание людей, скоростью передачи информации по всему земному шару и т. п.), поэтому СМИ нередко считают самостоятельными участниками мировых политических процессов.

На мировой арене появляются актеры, которые определяются немецким исследователем К. Зегберсом как гибридные образования. Они представляют собой соединение государственных и негосударственных структур. Эти образования действуют в разных областях, прежде всего в бизнесе, когда транснациональные компании имеют смешанный (государственный и частный) капитал. Гибридные образования существуют и в СМИ528.

Сферы деятельности всех участников международного взаимодействия удивительным образом переплетаются. Парадоксально, но если раньше, например, внутригосударственные регионы старались влиять лишь на внутриполитические процессы своей страны, а международные организации — на вопросы, ограничивавшиеся внешнеполитической сферой (что казалось логичным), то сейчас МПО и институты все активнее вмешиваются в такие внутриполитические вопросы, как урегулирование внутригосударственных конфликтов (в частности НАТО, ОБСЕ, ООН), соблюдение прав человека, определение финансовой политики держав (МВФ) и т. п. А внутригосударственные регионы стремятся к внешней сфере деятельности иногда наравне с государством, что нередко вызывет озабоченность и растерянность центральной власти (Квебек в Канаде).

Изменение числа участников международного взаимодействия и характера их связей приводит к многим последствиям. Первое и, наверное, самое главное сформулировали американские исследователи Р. Кохен и Дж. Най. Суть его в том, что раньше международная сфера ограничивалась межгосударственными взаимодействиями. Сегодня же мир намного усложнился. И данное положение авторы довольно наглядно иллюстрируют графически (см. схемы 2 и 3). Если в эпоху классической, вестфальской модели мира численность участников международного взаимодействия и связей была довольно ограничена, то ныне взаимосвязи весьма сложны, а количество актеров стало огромным.

Схема 2. Взаимодействие в классической государственно–центристской системе мира.

Схема 3. Общественно–политическое взаимодействие в современном мире.

Изменения в количественных и качественных характеристиках связей участников международного взаимодействия имеют и другие следствия.

Во–первых, возникает острая проблема ответственности политической, правовой, экономической, моральной) международных актеров за их действия на мировой арене. Одни из них, действуя в свою пользу, иногда мало задумываются о возможных побочных последствиях (в частности экологических или социальных), особенно если изначально ставят перед собою краткосрочные цели, после чего сходят с международной арены. Так могут себя вести некоторые бизнес–структуры. В других случаях международные участники ставят перед собой даже деструктивные цели (например международные террористические организации). Некоторые исследователи, в частности И. И. Кузнецов, подчеркивают, что негосударственные актеры не всегда сознают ответственность в полной мере, выступая на мировой арене как участники с ограниченной ответственностью, и в этом смысле являются квазисубъектами.

Во–вторых, сложность взаимосвязей участников мировых политических процессов, которые трудно проследить и просчитать, вызывает неопределенность. В результате, как отмечал президент Чехии Вацлав Гавел, мы живем в мире, где все возможно и почти ничего не является конкретным. Эта неопределенность отражается на научных и политических прогнозах относительно будущего, на планировании, восприятии мира конкретным человеком.

В-третьих, множественность участников обусловила и так называемый парадокс участия, сформулированный М. Николсоном. Его суть сводится к тому, что чем меньше участников на мировой арене и чем более они однородны, тем более предусмотримы их действия и последствия этих действий. Данный факт непосредственно отражается на многих аспектах международной жизни, особенно на проблеме безопасности.

В-четвертых, сложность, запутанность, отсутствие согласованности и подчиненности действий даже у одного актера–государства является еще одним феноменом современного мира. Можно привести примеры, когда правительства не контролировали свои вооруженные подразделения. Известны, например, заявления руководства Сербии по поводу того, что сербские отряды, осаждавшие Сараево, находятся вне его контроля. Аналогичная ситуация наблюдалась и в других случаях.

«Возрастающая множественность», по определению Дж. Грума, участников мирового взаимодействия, их пестрота, разнородность и разнообразие остается фактом, с которым соглашаются большинство аналитиков. Изменения в количественном, а главное — в качественном составе участников современных мировых политических процессов определяют фундаментальные изменения в мировой политической структуре.

Проблемы и перспективы глобального управления международной системой (Н. В. Фесенко)

Множественность актеров на современной мировой арене при смене политической структуры мира, с одной стороны, и наличие сложнейших мировых проблем — с другой — логически подводят к вопросу о том, как и кем должны решаться эти проблемы, а также каковыми должны быть правила взаимодействия участников.

В XX в. стало очевидным, что традиционные международные отношения, сформировавшиеся вследствие взаимодействия отдельных государств или их союзов на мировой арене, требуют упорядочения и четких правил поведения529 Толчком к этому послужили две мировых войны, кризисы и конфликты в конце минувшего века, появление на мировой арене негосударственных актеров. Впрочем, идеи совершенствования управления миром, создания некоего единого мирового союза высказывались и раньше, еще И. Кантом, который писал, что торговля не может сосуществовать с войной и рано или поздно дыхание торговли овладеет всеми людьми.

В начале XX в. основные надежды возлагались на более четкое правовое регулирование международных отношений, а также на создание межправительственных организаций. После Второй мировой войны, когда появились интеграционные процессы в Европе, встал вопрос о глобальном правительстве, или мировом правительстве, как о некоем едином органе во всемирном масштабе, который должен быть подобием государства530.

В конце XX в. возникло новое понятие — глобальное управление (англ.: global governance). В широкий обиход оно внедрено В. Брандтом и его коллегами из Комиссии ООН по глобальному управлению (Commission of Global Governance)531. Комиссию образовали для выяснения, как общими усилиями решить такие глобальные проблемы, как экология, борьба с бедностью, болезнями и т. п. Окончание холодной войны также содействовало постановке вопроса о новых правилах поведения на мировой арене. Как следствие, проблема глобального управления становится популярной в 1990‑е годы. Издаются журналы «Global Governance», «Global Society». Данная тематика оказывается центральной и во многих других изданиях.

Сегодня выделяется несколько подходов к пониманию того, что собой представляет глобальное управление. Немецкий исследователь Д. Месснер отмечает четыре основных подхода.

Первый подход фактически повторяет то, что провозглашалось задолго до окончания холодной войны, — идею формирования единого мирового правительства. Его представители, как и раньше, исходят из того, что оно должно создаваться «по образу и подобию» государства. Так, Л. Филькенштейн пишет, что мировое правительство должно работать над тем же, над чем работает «у себя дома» правительство отдельного государства. Проблема лишь в том, чтобы наделить первое соответствующими властными полномочиями532. Но эта точка зрения сейчас не находит особой поддержки ни в политических, ни в научных кругах. Главное возражение состоит в том, что при огромном разнообразии политических систем, традиций, уровней экономического развития и т. п. это выглядит просто нереально.

Суть второго подхода: провести реформирование международных организаций и прежде всего ООН, которая должна стать центральным звеном управления, а ее институты выполняли бы роль своеобразных «министерств» и «ведомств». Например, Совет Безопасности — функции правительства, Генеральная Ассамблея — парламента; МВФ превращается в центральный банк и т. д.533 Тем не менее относительно этого проекта также высказывается немало возражений. Отмечается, в частности, возможность весьма сильной централизации в рамках международной организации. Высказывают также предостережение, что ООН мало склонна к реформированию: ее структура отражает реалии минувшей эпохи, а наличие в Совете Безопасности в качестве сверхдержавы США сведет к нулю все усилия по организации демократического управления миром. В связи с последними соображениями Дж. Галтунг даже предложил проводить глобальное управление без участия больших государств.

Третий подход связан с идеями однополярности мира и управления им Соединенными Штатами как главным актером. Другими словами, речь идет о легитимации гегемонизма США. Данного подхода придерживаются авторы, ориентированные на концепцию «политического реализма». Одним из наиболее активных приверженцев однополярности мира во главе со США выступает Збигнев Бжезинский, выделяющий четыре основных области, в которых США являются ведущими: военно–политическую, экономическую, технологическую и массовой культуры534.

Интересно, что иногда приверженцы идеи «американского варианта» управления миром, как аргумент в свою поддержку, приводят теоретические построения своих противников — неолибералов. Например, они ссылаются на теорию гегемониальной стабильности (англ.: hegemonic stability flory), которая развивалась в 1970–1980 гг. такими авторами, как Р. Кожен, Ст. Краспер и др. В исследованиях, проведенных в русле международной политической экономии, изучалась взаимосвязь стабильности экономического режима с наличием некоего государства–лидера. Это позволило утверждать, что при существовании такого гегемона устанавливается стабильный экономический режим, так как лидер разрабатывает правила и нормы поведения, которые принимаются другими, и следит за их соблюдением.

Тем не менее необходимо иметь в виду, что «теория гегемониальной стабильности демонстрирует возможность лидерства лишь в одной из областей — экономической»535. Навязывание правил поведения в политической, экономической и культурной жизни вызывает, как правило, резкое неприятие их другими участниками международного взаимодействия. Как и предшествующие подходы, идея гегемонии США вызывает большое число критических откликов. Главный аргумент: в современном мире нельзя не учитывать цели, интересы и активность других актеров, таких мощных, к примеру, как Европейский Союз, Япония или Китай.

Наконец, четвертый подход состоит в том, что глобальное управление выводится из полицентричности мира и предполагает участие в управлении не только государств и межгосударственных образований, но и других актеров. Именно их приобщение к глобальному управлению составляет главное отличие данного подхода от предшествующих.

Сотрудничество может привести к политическим изменениям и, наконец, к созданию всемирного союза. По мере развития человечество создает не только единые материальные, но и социальные структуры, которые представляют собой весомый фактор дальнейшего развития. Связи и отношения разного уровня становятся важнейшей проблемой в исследованиях международных отношений.

В научной литературе 1990‑х годов появляется еще один термин — новая многосторонность (англ.: multilateralism). Она отличается от классического понимания многосторонности как сотрудничества нескольких государств. Новый термин, пишет немецкий автор Фр. Нушелер, более широк и вбирает в себя:

• усиление правовой базы и цивилизационного начала в международных отношениях;

• общее решение глобальных проблем путем использования регулирующих механизмов регионального и/или глобального масштаба;

• укрепление системы ООН как совещательного мирового форума, инстанции решения вопросов войны и мира, инициатора и организатора решения глобальных проблем;

• повышение взаимодействия государственных и негосударственных национальных глобальных сетей.

Таким образом, Фр. Нушелер фактически объединяет два подхода к глобальному управлению, которые обусловленны, с одной стороны, реформированием ООН, с другой — привлечением негосударственных актеров к совместной деятельности с государствами и межправительственными организациями для решения актуальных проблем.

Разные актеры не только взаимодействуют между собою на фоне других изменений (усовершенствование работы ООН и т. п.). Происходит перераспределение управленческих функций от государства к другим участникам международного взаимодействия. Довольно наглядно это демонстрирует Дж. Най, используя схему, где все участники распределены в зависимости от того, на каком уровне (наднациональном, национальном или внутринациональном) и в каком секторе — частном, публичном или третьем (общественных организаций) — они действуют.

Итак, государства, изменяя свои функции и частично передавая их другим актерам, тем самым отдают им отчасти и управление. Это, как не без пафоса пишет немецкий исследователь Т. Риссе, является концом межгосударственного мира, который мы знали раньше.

Как управленческие функции, в конце концов, могут быть перераспределены? Ответ на этот вопрос фактически дает представление о будущей политической структуре мира.

Первое, что выделяется при анализе современной структуры глобального управления, — большая ее пестрота. В отличие от Вестфальской системы, в которой равный правовой статус разных государств был закреплен международными нормами, новая система этого не предполагает. Управленческий ресурс современных участников мировой политической системы весьма разнообразен. Это может быть политический голос государства при принятии решений в ООН, финансовые возможности ТНК или доверие общественного мнения определенным неправительственным организациям. Ресурсы такого рода игроков трудно сопоставимы, а последствия их разнообразных взаимодействий слабо прогнозируемы. При этом государства сохраняют за собою монополию субъектов международного права.

Второй важный момент состоит в том, что соединенные глобальные управленческие связи в мире не являются иерархическими, каковыми они выступают внутри государства (хотя и там жесткая иерархия размывается). В то же время они и не анархические, как допускает классическая Вестфальская система536 Об этом пишут Дж. Розенау, Д. Месснер и многие др. авторы.

Схема 4. Перераспределение управленческих функций от государства к другим актерам в XX в.

Современная политика основана на выработке коллективных решений путем множества разнообразных согласований различного уровня. Для понимания единой системы глобального управления эвристическим может оказаться подход В. М. Сергеева, усматривающего в демократии и демократическом управлении согласование интересов разных групп путем переговоров537. На глобальном уровне это могут быть многосторонние межгосударственные формы, которые предоставляют возможности, как пишет В. Б. Луков, для «коллективного управления взаимозависимостью». Это могут быть и общие встречи представителей государств и негосударственных актеров. Одним из примеров последнего может выступать Конференция по устойчивому развитию, проходившая в Йоханнесбурге в августе 2002 г. Она продемонстрировала идеи партнерского взаимодействия правительств, бизнеса и неправительственных организаций при решении глобальных проблем.

Правда, серьезной проблемой остается не только поиск решения, но и возможностей его выполнения. Другими словами, если координацию действий разных актеров удается как–то наладить, то исполнительные функции до сих пор плохо реализуются даже тогда, когда путем общих усилий согласие все же достигается. Один из примеров — осложнения, связанные с выполнением Киотского протокола.

Третья особенность: в глобальном управлении уже используются (и, вероятно, эта тенденция будет усиливаться) разные формы и методы. Представители государств, неправительственных организаций, межправительственных актеров, ТНК встречаются на общих форумах, где и принимают решения (в частности, на упомянутой Конференции в Йоханнесбурге). В других случаях актеры действуют параллельно, имея в виду общую цель, например урегулирование конфликтов. Тогда функции разделяются. Государства, межправительственные организации могут вводить миротворческие силы для разъединения противоборствующих сторон, налаживать контакты на уровне элит участников конфликта и пр. А неправительственные организации могут работать на уровне населения, стремясь смягчить отрицательные стереотипы в отношении неприятеля, доставлять гуманитарную помощь и т. п.538.

Важным здесь является согласованность действий. Именно это часто не достигается по разным причинам, в том числе из–за весьма большого количества вовлеченных в процесс актеров. Тем не менее, несмотря на все осложнения, сейчас все–таки довольно выразительно обнаруживаются такие параметры глобального управления:

• участие разных актеров;

• отсутствие иерархичности между ними;

• множественность форм и методов взаимодействия;

• использование переговоров для согласований.

Одним из ключевых остается вопрос о направлениях дальнейшего распределения управленческих полномочий между актерами в общей политической структуре мира539.

Первое направление — хаотичный, плохо управляемый процесс, с «перетягиванием каната» между разными государствами, а также другими участниками международных отношений, возможным применением силы и т. п. Он состоит в том, что государства ведут себя реактивно и стараются ограничивать негосударственных актеров в реализации управленческих функций, заставляя их действовать под своим жестким контролем. В принципе, для этого у государства имеются довольно большие политические и правовые ресурсы, благодаря которым оно остается главным актером на мировой арене. Немного хуже дела с финансовыми и экономическими ресурсами, а также поддержкой на уровне общественного сознания540.

В рамках этого, плохо регулируемого направления возможен вариант, когда государства без особого сопротивления будут передавать управленческие функции другим актерам. В любом случае минусом при выборе данного направления является то, что система глобального управления слаживается в значительной мере стихийно. В крайнем случае такой подход может привести к неожиданному и поэтому мучительному распаду государственноцентристской системы мира. В каких конкретных формах такой распад может осуществляться, предусмотреть сложно. Очевидно только, что независимо от того, какими будут долгосрочные последствия такой резкой перестройки, сама она вызовет значительные социальные и психологические потрясения.

Второе направление состоит в том, что государства, используя имеющиеся ресурсы, совместно с другими актерами «выстраивают» новую архитектуру мира. Это — направление кризисного управления и формирования новых структур, создания нового миропорядка с учетом новых реалий и интересов разных участников — государств, межгосударственных организаций, неправительственных объединений, крупнейших финансовых и бизнес–структур и т. д.

Проблем здесь немало. Во–первых, сами государства должны действовать довольно скоординированно, что не просто, если принимать во внимание их разнообразие. Во–вторых, необходимы договоренности со многими, предельно «разношерстными», негосударственными актерами. Сложность и разнообразие интересов делают подобные договоренности маловероятными. В то же время известны примеры сложного согласования интересов: подобные задачи стояли перед участниками переговоров по установлению Вестфальского мира. Не менее сложные согласования, причем с учетом общественного мнения, позиций неправительственных организаций, бизнеса, внутригосударственных регионов, проводились на протяжении десятилетий в рамках Европейского Союза. Конечно, и в том и в другом случае согласования ограничивались лишь одним регионом мира.

Говоря о согласованности интересов государств с негосударственными актерами, надо иметь в виду, что последние часто ведут себя довольно агрессивно и совсем необязательно ориентированы на сотрудничество с государственными структурами. Кроме того, существует проблема, с какими именно неправительственными актерами сотрудничают эти государственные структуры. Так, за последнее время аналитики все чаше обращают внимание на опасность от возможного использования наркобизнесом и различными видами нелегальной коммерции государственных структур, в том числе дипломатических. Наконец, интересы государства относительно негосударственных актеров часто противоречивы. С одной стороны, государства заинтересованы в больших иностранных инвестициях, с другой — занимаются протекционизмом национального бизнеса541.

В связи с этим возникает вопрос, на который обращают внимание некоторые авторы, в частности О. Н. Барабанов: является ли опасностью то, что будущее глобальное управление окажется авторитарным?542 Основанием для таких опасений служит то, что ряд неправительственных организаций, транснациональные компании и многие государства построены далеко не на демократических принципах. Большинство исследователей все–таки дают отрицательный ответ на данный вопрос, аргументируя это тем, что возникновение авторитарного глобального управления противоречило бы одной из ведущих тенденций развития современного мира — его демократизации, которая обнаруживается в увеличении количества демократических государств в мире, в той возрастающей роли, которую играют неправительственные организации, общественное мнение, и главное — в новом типе взаимодействия, что формируется на мировой арене. И все же вопрос остается открытым.

В целом адаптация и ассимиляция государств к меняющейся действительности проходят сложно. С помощью разных методов государства сотрудничают с неправительственными актерами и одновременно стараются ограничить их стремления. Й. Фергюсон думает, что скорее всего перераспределение управленческих функций будет проходить методом проб и ошибок с большой вероятностью неожиданных действий. Вопрос лишь в том, будут ли государства, прежде всего ведущие, стараться организовать этот процесс, постоянно направляя его в определенное русло. Некоторые исследователи и политики усматривают в «подталкивании» передовыми странами мирового развития в желательном для человечества как такового направлении один из возможных путей организации глобального управления. В этом отношении следует, скорее, говорить (по крайней мере на первом этапе) не о глобальном управлении, а о глобальном регулировании, не забывая, что, участвуя в этом процессе, каждая страна стремится в первую очередь обеспечить собственные интересы и интересы своих политической и деловой элит.