Глубинка

Глава XXXI: Прощание

— Зачем вы рассказали мне все это? — спросил я. Мы уже подходили к Зуево, когда генерал закончил говорить.

— Чтобы вы знали, и чтобы у вас не осталось вопросов, — ответил Роман Германович. — Теперь, как вы можете догадаться, все кончено и для меня: моя роль в произошедшем непременно станет достоянием общественности. В тюрьму я, конечно же, не отправлюсь — возраст и заслуги выручат — но своего поста, безусловно, лишусь. Ну и бог с ним: уже послужил свое.

— А что будет с вашими внуками: с Элей и прочими?

— Я позабочусь о них, не переживайте. Они уже в безопасности. Конечно, близнецов придется отправить на лечение…

— Лечение? — удивился я. — Они же…

— Вы не понимаете, — резко перебил меня Балагутин. — Вы думаете, они убийцы. Ведь думаете? Да, согласен, они творили ужасные вещи и виновны в смертях людей. Но они не преступники. Они больны, и их нужно лечить. Я уверен, им еще можно помочь.

— А как помочь тем, кого они зарыли в лесу? — не сдержался я. — Тем, кого потом сбросили в воронку без дна, чтобы замести следы?

— В воронку? Похоже, вы заблуждаетесь, молодой человек. В воронку в Непадовичах действительно сбрасывались улики: нереализованный товар, который опасно было хранить, отработанные остатки прекурсоров. Но не людей. А обнаруженные вами ямы в лесу — это не могилы. Это лишь вскрытые тайники, в которых отпала необходимость, едва мой сын вспомнил про заброшенный карстовый колодец и нашел ему применение.

— То есть… вы знали все?

— Да, Филипп Анатольевич, — генерал остановился и заглянул мне в лицо. — Я знал, но не препятствовал, ибо у меня не было выбора. Но вы должны понимать: мой сын — не убийца. И мои внуки тоже не убийцы.

Я счел за благо промолчать. Да и какой резон спорить с человеком на тему, которая для него принципиальна, а для тебя — нет?

— Вы мне верите?

— Верю, — ответил я после недолгого раздумья.

— Благодарю. Для меня это важно, — возможно, для него и вправду было важно оправдать своего сына хоть в чем-то. — Что вы планируете делать дальше?

— Наверное, как только следователи отпустят меня, вернусь домой. Раз вы знаете все, то для вас не секрет, что мне все еще грозит армия. Но я уже решил: будь что будет. Если придет повестка, я найду способ с ней разобраться.

— Думаю, она к вам не придет, — несмотря на то, что нашу беседу едва ли можно было назвать веселой, Балагутин чуть заметно улыбнулся. — Но, в любом случае, желаю вам удачи. У меня к вам еще один вопрос, если позволите.

— Да, конечно, — кивнул я.

Что он имел в виду, говоря, что повестка не придет?

— Как вы думаете, почему мой сын так благосклонно отнесся к вам, несмотря на все ваши попытки разоблачить его?

— Я не пытался разоблачить его, — возразил я. — До последнего мы вообще не знали, кто такой ваш сын и чем он занимается.

— Допустим. Но все же? Почему вы оказались так ему… симпатичны?

— Если честно… — я задумался, вспоминая свою первую и одновременно последнюю встречу с Геннадием Добренко, которая произошла меньше суток назад. — Я не знаю ответа. Возможно, это как-то связано с тем, что он знал меня с детства.

Генерал покачал головой: такое объяснение его не устраивало.

— Ладно, — ответил он. — Мы уже пришли. Вы говорили, у вас тут собака? Не она ли сейчас лает?

— Лает… — вспомнив об Агате, я помрачнел. — Нет, вряд ли это она. Хотя… И вправду, кто-то лает.

— Но вряд ли это полицейская собака. Смотрите.

Возле нашего дома явно происходило что-то интересное. Трое полицейских в форме, топтались у закрытой калитки, но войти во двор не решались. Потому что путь им, яростно прыгая и лая, преграждал…

— Агат!

Стражи порядка разлетелись в разные стороны, как от взрыва гранаты, а секунду спустя мне в грудь врезался огромный пушистый серый ком. Я не удержался, полетел на землю, смеясь, как ребенок. Агат был ранен — вся спина в крови — но пуля лишь скользнула по шкуре, вырвав клок шерсти и оглушив его. Придя в себя, верный пес кинулся искать хозяина и, не найдя, остался охранять дом, где его и застали полицейские. Я так крепко прижал к себе уцелевшего Агата, что тот начал вырываться.

— Я очень рад, что ваш друг остался жив.

Подняв голову, я увидел над собой лицо генерала Балагутина. Пожилой военный улыбался. Это казалось невероятным. Он потерял сына, наверняка потеряет должность, и, возможно, ему грозит суд — и все же, несмотря на все свалившиеся невзгоды, этот человек нашел в себе силы улыбнуться чужому счастью. И только тут я окончательно осознал: все закончилось, все позади. Агат, изловчившись, облизал мне лицо, и я, не сдержавшись, заплакал.

Потом приехали ребята, их привезли на двух полицейских машинах: мы обнимались и прыгали, как сумасшедшие. Увидев врача, я попросил его осмотреть Агата и оказать ему помощь. Потом лысый майор долго и скрупулезно записывал мои показания, тщательно внося их в протокол. А после ко мне снова подошел отец Лопарева, извинился за сына, пообещал, что все, о чем договорились, будет сделано. Я кивал, даже не зная, о чем, собственно, Андрей договорился с этим неприятным человеком: мне было все равно.

А потом вдруг все исчезли, остались только Андрей, Аня, Макс и Витя. Мы завалились в дом, выпотрошили холодильник и закатили пир. Витя гордо демонстрировал раненую руку, Андрей рассказывал, каких усилий ему стоило организовать наше спасение. Тосты сменяли друг друга, вопросы следовали за ответами: мы говорили, говорили, говорили… В итоге все сошлись на том, что следующим летом мы обязательно вернемся в Зуево и займемся ремонтом: починим наш дом, дом Макса… Было здорово и весело, но я поймал себя на мысли, что боюсь смотреть Ане в глаза: завтра нам предстояло расстаться.

Я проснулся посреди ночи, словно по будильнику. В голове немного звенело, но сон исчез бесследно, как бывает, когда просыпаешься с мыслью, что куда-то опоздал. Комнату освещал пробивавшийся сквозь занавески лунный свет: ночь выдалась ясная, наверное, завтра приморозит. Кажется, наша пирушка оборвалась довольно внезапно, ибо ее участники в какой-то момент поняли, что буквально с ног валятся от усталости. Да и вино помогло, а мы как раз допили остатки. Денек получился долгим… Сейчас дом наполнен сопением мирно спящих людей. Не хватает только одного. Одной. Так и есть: небольшая кушетка в «женской» половине пустует. И собаки тоже нет. Куда это они намылились?

Ночная деревня погружена в тишину, которая пугает человека, не готового к ней. Лишь прислушавшись, понимаешь, что тишина эта мнимая. Под ногами хрустит снег. Ветер тихонько нашептывает что-то в ветвях деревьев. Скрипит старый покосившийся флюгер на соседской крыше. Но ни одного звука, который мог бы напугать. Это были мирные звуки, а я за два месяца наслушался и не такого.

Идя по единственной улице, мимо слепых заколоченных окон и присыпанных снегом заборчиков, я в очередной раз остро осознал, как же мне будет не хватать всего этого. Можно бесконечно долго и красиво говорить, придумывая все новые и новые эпитеты, но все они будут лишь словами — искаженным отражением чувств. Спустя десять лет я снова полюбил Зуево. Но нельзя жить в двух местах одновременоо, рано или поздно приходится выбирать, какое из них называть домом. У меня уже есть дом, и меня там ждут. «Но я вернусь», — мысленно обращаюсь я к деревне, как к живому существу. Старому, дряхлому, покинутому — но живому. Не сломленному.

Аня сидела возле берега на скамейке и смотрела на подмерзшее озеро, словно ожидала, что вот-вот над водной гладью снова полетят волшебные фонарики. В неярком лунном свете, неподвижная, она казалась видением, обманом зрения, порождением потустороннего мира — нави. Лишь пар ее дыхания говорил, что передо мной не призрак, а живой человек. Агат, завидев меня, подбежал, виляя хвостом.

— Привет, — сказала она, когда я подошел ближе.

— Привет, — ответил я. — Ты чего не спишь?

— Да так… Не спится. Со мной бывает, когда переволнуюсь: сон не идет. Хоть снотворное пей.

— Такое случается.

— Да, наверное… — пожала она плечами.

— У тебя есть средства к существованию? — я решил перевести тему на что-нибудь приземленное. Ощущение нереальности происходящего давило, казалось, вот-вот — и я проснусь в своей постели. Только где проснусь? В Москве? Или маленьком домике в окружении спящих людей?

— Да, средства есть, — ответила Аня. — Отец Сергея выплатит мне компенсацию. Этого хватит, чтобы нормально жить, пока Миша будет в тюрьме.

— Боюсь, он может попасть туда надолго…

— Нет. Андрей договорился, что на Мишу не станут вешать того, чего он не совершал. В худшем случае ему светит четыре года, но, может, дадут условный срок. Так отец Сергея сказал.

— Ты расстроена?

— Нет, — она повернулась ко мне. — Все могло закончиться гораздо хуже, если бы не Андрей… и не ты.

— Я мало чем могу помочь тут. Мне даже не позволят защищать его в суде.

— А ты стал бы?

В который уже раз на ее, казалось бы, простые вопросы у меня не находится простых ответов.

— Ради тебя — стал бы.

— Мне кажется, ты так не думаешь, — Аня встала и подошла ко мне. — Ты злишься на него из-за меня и из-за того, что он сделал со мной. Не надо злиться, Филипп. Теперь уже не надо. Ты смог изменить меня, сам того не желая, исправить все, что сделали они. Я уже не та, что была до встречи с тобой. Они выбили из меня всякое желание жить, а ты вернул его обратно. Я вернусь в школу, постараюсь сдать выпускные экзамены. Я решила, что хочу поступить в вуз. Как думаешь, у меня получится?

— Думаю, да, — я представил Аню в выпускном платье и решил, что оно ей пойдет. Особенно с ее фигурой…

— А потом я устроюсь на хорошую работу, буду сама себя обеспечивать, ни от кого не зависеть. И найду себе мужа, чтоб он был как ты, и рожу ему столько детей, сколько он захочет. Я сделаю его счастливым. Хотя нет… Такого, как ты, я точно не найду.

— Да уж, постарайся, чтоб он был более сговорчивым и менее принципиальным в вопросах домашнего гардероба.

Я хотел отшутиться: мечты шестнадцатилетней девочки, какими они еще могут быть! Но зря старался. Аня подошла ко мне вплотную, и я не даже не понял, когда успел обнять ее и привлечь к себе. Мы целовались — в первый и последний раз в жизни — не в силах отпустить друг друга. Ветер над нами напевал прощальную песню ушедшей осени. Нашей осени, которая никогда уже не вернется.

Утро прошло в сборах и сопутствующей им суете. Мы боялись что-то забыть, что-то оставить, что-то не доделать.

— Не переживай, — подбадривал меня Андрей. — Мама с папой обещали наведаться сюда, когда сойдет снег. Так что если ты что-нибудь забудешь, то не позже майских праздников я тебе привезу.

В два часа за нами приехал большой семиместный внедорожник: оказалось, это Андрей договорился с Лопаревым-старшим. Мы быстро погрузили вещи — их оказалось немного. Теперь можно отправляться в путь: сначала в Толосцы — доставить Аню домой, а затем в Себеж — посадить Макса и Витю на поезд.

— А мы как? — спросил я брата.

— В Себеже осталась моя машина. Я, так и быть, подброшу твое высочество до Москвы. Заодно прослежу, чтобы Вера тебя не сразу пришибла, а сначала выслушала. Только чур твой мохнатый друг едет в багажнике, там после него будет проще пылесосить.

Мохнатый друг, гордо восседавший в проходе между задними сиденьями, недовольно покосился на Андрея, как будто мог понять, что речь идет именно о нем.

— Готовы? — спросил водитель. — Едем.

Мы как по команде повернули головы к окнам и проводили глазами оставляемую нами деревню. Деревню, которая хранила так много воспоминаний, и плохих, и хороших. Даст бог, это не последние воспоминания, которые подарят ей люди. До свидания, деревенька Зуево, мы еще увидимся.

Проезжая Валовники, я не без удовлетворения отметил, что мою «Пенелопу» уже извлекли из сугроба и увезли — надеюсь, в мастерскую, а не на свалку. Выходит, и здесь папа Сереженьки не оплошал. Что ж, очень хорошо.

Хоть и медленно мы ехали, а десять километров, разделявшие Зуево и Толосцы, пролетели, казалось, в один миг. Заснеженная колея сменилась чистой грунтовкой, а ей на смену, в свою очередь, пришел асфальт. Вот и дом Ани, в котором я так ни разу и не побывал. Здесь нас ждет еще одно расставание.

— Эй, парни! — не успели мы вылезти из машины, как нас окликнули. — Вы уезжаете уже?

— Да ну нафиг… — я с некоторым недоверием смотрел на бегущего к нам Павла Смирнова.

— Уважаемый, вы чего хотели? — не очень дружелюбным тоном обратился к нему Витя, едва тот притормозил возле машины. Витю можно было понять: Паша был среди тех, от кого еще вчера мы удирали со всех ног.

— Попрощаться хотел, — Паша запыхался и с трудом переводил дыхание. — Вы на меня не сердитесь, особенно ты… Гоша. Я ведь и вправду зла вам не желал. Я у Генроманыча работал, детишек его врачевал, ничего более, да. А тут такое дело… Конечно, я тоже пошел справедливости искать. Кто же знал, что Лопарев этот нас дурит.

— Ты ведь раньше с Веней Копытовым дружил, — напомнил Макс. — С тем, который нынче Володин.

— Ну да, а что? Дружил, да сейчас не дружу. Я вообще…

— Сейчас ты свистишь, — оборвал его я. — Ты и знать про меня не знал, когда я к тебе пришел. И раскусил меня лишь, когда я, не подумав, Веню упомянул, да еще и назвал его прежним именем.

— К чему ты ведешь?

— К тому, что аферу с землей вместе с Веней проворачивал не твой Генроманыч, а его папа, Роман Германович. И это ты по старой дружбе, ну и за денежку, разумеется, шпионил в Первоцветово, сливая отцу информацию о сыне. Тебе несложно было попасть в усадьбу: Геннадий с подачи твоего наставника сам вышел на местного лекаря с нестандартным подходом к нестандартным пациентам. Ты и работал там. Узнав, что появился человек, интересующийся местными делами, ты первым делом доложил обо мне вовсе не Геннадию, а Балагутину. Ты проследил за мной в ту ночь в лесу, не так ли?

— Да, стреляешь ты хреново. Надо же, три выстрела в упор — и ни разу не попал! — Паша скрестил на груди руки. — Но даже если и так, если ты прав, то что?

— А ничего, — махнул рукой я.

— То есть?

— То и есть, — пояснил Андрей. — Мы тебе верим, что ты не замешан в деле с контрабандой и в бесчинствах этих гоблинов Геннадьевичей, вот и все.

— Аааа… — кажется, Павел не ожидал, что его так просто оставят в покое. С другой стороны, зачем он тогда вообще подходил?

— Впрочем, — весело добавил Витя. — Раз ты на воле, значит, и следствие тебе поверило.

— Да, — добавил Макс. — А чтобы ты лишнего не колдовал, мы тут девочку оставим, она за тобой присмотрит. Хорошая девочка, жалко оставлять.

Все, как по команде, посмотрели на Аню. Наступал момент прощания. Девушка грустно улыбнулась той самой лучистой улыбкой, которая так красила ее.

— Что ж… Как говорится, долгие проводы — лишние слезы. Пока, ребята. Мне будет вас не хватать.

Мы поочередно обнялись. На какой-то миг, когда наступила моя очередь, посетил соблазн не разжимать объятий, не отпускать ее. Но это был лишь краткий миг.

— Не скучай! Мы обязательно приедем!

— Я знаю, — ответила она. — Но скучать мне некогда: теперь все на мне. И нужно готовиться к экзаменам, через полгода поступление.

— И скоро все наладится, — пообещал я.

— Надеюсь, что скоро, — определенно, если она будет чаще улыбаться, то долго одинокой ей не быть. От кандидатов стать ее второй половинкой отбоя не будет. — Ой, я чуть не забыла!

Аня отстранилась от меня и скрылась в доме. Мы вчетвером недоуменно переглянулись. Но через минуту она вернулась, неся в руках белый жестяной прямоугольник, в котором я без труда опознал собственный автомобильный номер. Признаться, я уже успел о нем позабыть.

— Вот. Я его нашла, еще когда в первый раз к тебе ездила, тайком. На обочине лежал. Хотела оставить себе на память, но ведь тебе он нужнее. Сейчас такая морока, чтобы новые получить… А память у меня и так останется.

— Спасибо… — я принял номер у нее из рук. Все, нужно ехать. — Береги себя, Аня.

— И ты береги себя, Филипп. Себя… и вас.

И вот уже за окнами проносятся километровые столбы автострады, отсчитывая версты до Себежа. Странно, казалось, и не было этих двух месяцев: все лишь привиделось. Только ноющие раны и ссадины, да нелепая заношенная до дыр одежда указывают, что я только что «вышел из леса».

В Себеже мы первым делом обновили мой гардероб. Никогда раньше не приходилось надевать новые вещи прямо в магазине и уходить в них, оставляя старые в ближайшей урне. Лицо той продавщицы я, кажется, запомню надолго.

— Знаете, что, — озвучил я внезапно возникшую мысль, когда мы уже стояли на перроне. — Вы все непременно должны приехать ко мне на Новый год!

— На Новый год? — недоверчиво переспросил Макс. — Я думал… Меня уже звали…

— Максимка, ну что ты мямлишь, как пятиклассник! Ведь это мысль! — поддержал меня Витя. — Но учти, я буду с женой. Сына, так и быть, оставим бабушке.

— Я тоже приеду, раз зовешь, — ответил Андрей. — Ты-то до меня никак не доберешься: вон даже когда поехал, и то… не доехал.

Мы рассмеялись, после чего Макс сообщил, что раз пошла такая пьянка, то и он приедет.

— Ну что, господа мушкетеры, — поприветствовал я уезжавших друзей. — Не жалеете, что скатались к местам детства?

— Ты шутишь?! — ответил Витя, забрасывая на плечо зачехленное ружье. — Если бы мы знали, что тут такое месиво будет, то вовек бы не сунулись!

— Да уж, отдохнули, как надо…

Меня такая реакция немного огорошила.

— Но на самом деле, — Витя подмигнул. — Все хорошо, что хорошо кончается. Деревню мы спасли, кого надо, посадили, оборотней в погонах разоблачили. Будет, что вспомнить в старости, о чем сыну рассказать. Согласитесь, за свою жизнь мы совершаем не так уж много стоящих дел. Так что спасибо тебе, Фил. Это — по-настоящему.