Глубинка

Глава III: Новый Робинзон

Картоху нелюди-парнокопытные сожрали почти всю. Те жалкие остатки, до которых не добрались вездесущие пятачки, я в тот же день выкопал и спрятал в кухне. Получилось чуть больше ведра. Сволочи. Также потоптали всю зелень. Вообще все потоптали. Какого рожна они вообще приперлись?

В итоге половину следующего дня я потратил на укрепление «рубежей»: залатал дыры в рабице, где-то усилил конструкцию ограды всякими подручными материалами (в основном деревянными кольями и веревками из сарая) приладил к калитке задвижку. Получилось, вроде, неплохо. Конечно, если кто-то задастся серьезной целью нагрянуть ко мне в гости, то эту линию Мажино он, скорее всего, даже не заметит. Но от случайных четвероногих посетителей защита вполне достойная.

Где-то в середине работы, когда я стягивал алюминиевой проволокой свеженькую брешь в сетке (не иначе, один из ночных оккупантов ее и оформил давеча), до меня вдруг окончательно дошло, что я решил остаться здесь. Еще вчера я думал пересидеть в глуши с несколько дней, а потом вернуться в Москву и повиниться перед Верой за позорное дезертирство. Но сейчас я понял, что в Москву мне возвращаться нельзя. Можете считать это озарением, внутренним голосом, трусостью — чем угодно, но именно в тот момент я твердо решил: на ближайшие три месяца это мой дом. И поэтому ничего тут нельзя делать абы как. Только так, чтобы капитально, только так, чтобы надежно.

Закончив работу и перекусив остатками вчерашнего стола, я, наконец, смог сесть и составить перечень неотложных дел, которые требовалось исполнить в как можно менее отдаленном будущем. Список получился следующим:

1) Поменять колесо (машина на первом месте, тут нечего возразить — заслужила);

2) Раздобыть дров;

3) Помыться;

4) Объяснить Вере, что я пока остаюсь здесь (но сначала объяснить, где я вообще нахожусь, ибо такой вопрос непременно последует);

5) Прогуляться до Толосцев, разжиться продуктами и средствами личной гигиены, заодно отыскать пропавший номер от машины;

6) Обзавестись каким-нибудь оружием самообороны.

Замена колеса прошла быстро и безболезненно. Продырявленную шину пришлось пока спрятать в багажник, чинить ее было нечем. Заодно забрал из машины все, что могло бы пригодиться в хозяйстве: аптечку, нож, фонарик, небольшую саперную лопатку и моток буксировочного троса. Вообще, неплохо бы укрыть ее чем-нибудь от осадков, может, в сарае найдется какой-нибудь брезент? Надо будет еще поискать.

Дрова также проблем не составили. Возле двора Малеевых валялась целая куча березовых чурбаков, которые я решил у него «купить». Надеюсь, он будет не против. Тем более, они же явно из леса привезены, с ближайшей лесопилки, и лежат тут без дела, мокнут. Топор, точнее колун, нашелся в сарае. Топорище малость подгнило, но пока держится, да другого все равно нет. Через час в моем распоряжении была небольшая куча колотых дров, которые я оттащил в наш дровник, до того почти пустой. Деньги за древесину просунул под запертую входную дверь соседского дома.

Решив побаловать себя банькой, я натаскал в нее воды, после чего затопил. Баня была небольшая и совсем простенькая: очаг, обложенный камнями, над очагом котел, в углу бочка с холодной водой, вдоль стен лавки. Топилась банька по-черному, дым уходил прямо под потолок, где для него имелось отверстие — продух. Снаружи над продухом была приделана небольшая труба, чтобы лучше тянуло. В бане я нашел мыло, жесткую щетку, пемзу и несколько лыковых мочалок. От шампуня остался один только пустой флакон. Веников тоже не нашлось. Ладно, обойдемся и без них.

В общем, с помывкой все сладилось. Я накидал побольше дров и решил пока прошвырнуться до озера, чтобы, так сказать, прильнуть к цивилизации, то есть, позвонить домой. Но не успел я даже выйти на открытое место, как мой телефон буквально взорвался потоком смс-сообщений. Я насчитал не меньше десятка, многие из которых были весьма объемными, дошедшими частично: где-то отсутствовало окончание, где-то и вовсе наличествовала только середина. В целом из их содержания я понял, что я не муж, а кидалово с паспортом (почему именно с паспортом, я так и не понял), которому наплевать на жену, на то, что она уже третий день места себе не находит, беспокоится, волосы на себе рвет, а я даже не соизволил позвонить, ответил смской, что раз я бросил ее, то домой могу не возвращаться, и что вещи мои уже едут в Смоленск.

От хорошего настроения в миг осталось лишь воспоминание. Я тут же бросился звонить домой, но Вера, проявив достойное лучшего применения упорство, трубку не брала. Промучившись минут тридцать и посадив батарею, я плюнул и пошел обратно в деревню, тем более, уже начало темнеть. Ощущение было препаршивое. Примирение откладывалось на неопределенный срок. Интересно, она и вправду отправила мои вещи родителям? Да нет, вряд ли. Вера, конечно, бывает импульсивной и порой делает скоропалительные выводы, но не до такой же степени.

Баня доставила едва ли сотую часть того удовольствия, на которое я мог рассчитывать, когда ее затапливал. Конечно, я надраился лыковой мочалкой так, что туловище блестело, как новое, но на душе было гадко и мерзко. Едва ли что-то может мучить человека больше, нежели собственная совесть. И если раньше более или менее успешно мне удавалось затыкать ее, выдвигая на передний план первостепенные заботы, то теперь она с полным правом взяла верх и отступать не собиралась. Я мог себе простить глупое бегство от армии, недостойное, по сути, любого, кто считает себя мужчиной. Я мог себе простить бегство от коррумпированных гаишников, которые, наверняка, именно меня сделали бы козлом отпущения, наплевав на законы, логику и здравый смысл. Но бегства от собственной жены, даже ради спасения шкуры, я себе простить не мог.

Третья ночь в изгнании по спокойствию не отличалась от двух предыдущих. И хотя она прошла не в машине, а дома на уютной кровати, и во двор никто не ломился, просыпался я раз пятнадцать, не меньше. Под утро уже было решил бросить все и ехать домой, в Москву, но страх взял свое. Опасно. Мысль о возвращении пришлось оставить.

Едва рассвело, кинулся к озеру, поминутно поглядывая на значок антенны, показывающий наличие сигнала. Новых сообщений не было. Попробовал было снова дозвониться, но кроме длинных гудков иного ответа не дождался. Как-то это неправильно… Но, с другой стороны, что вообще в этой ситуации правильного? То-то и оно…

Слоняться без дела по берегу озера было глупо, посему следовало заняться оставшимися пунктами вчерашнего списка. На повестке дня стоял поход в Толосцы. Организация самого похода много времени не заняла. Поразмыслив, я решил пойти пешком, а дабы закосить под местного, переоделся в «рабочую» одежду огородника из имеющегося в моем распоряжении гардероба: двухслойные спортивные штаны а-ля гроза района, горластый свитер завсегдатая Грушинского фестиваля, штормовка с капюшоном и резиновые сапоги. В качестве тары был приспособлен старый десантный рюкзак дяди Вовы. Заперев дом и тщательно осмотревшись вокруг в поисках подозрительных личностей, двинулся в путь.

О своем решении передвигаться пешим ходом я пожалел где-то через полчаса, когда окончательно выбился из сил на размякшей после давешнего дождя дороге. Впрочем, глядя на это жидкое глинистое месиво, перемежаемое лужами размером с Азовское море, я вообще с трудом представлял, как смог здесь проехать. То ли мне несказанно повезло в ту ночь, то ли разгар ливня пришелся на время, когда я, добравшись до Зуево, уже пребывал в отключке.

Ага, а вот и знакомое бревнышко, рядом обломки бампера валяются… Так, а номера нет. Впрочем, логично, я же сам оттаскивал ствол в сторону, и обломки тоже, будь среди них номер, я бы заметил. Неужели он потерялся раньше? Или позже? А может, он вот в этой большой луже? Или вон в той? Только в поле видимости луж с десяток, а всего на дороге их сотни, если не тысячи. Блин…

Блин, не блин, а лужи пришлось обшаривать: номер-то нужен. В ближайших водоемах его не оказалось, и, хотя я измазался в грязюке и пару раз черпанул сапогами воды, усилия мои оказались тщетными. В конце концов, пришлось уйти несолоно хлебавши, надеясь на то, что проклятая жестянка отвалилась еще до встречи с бревном, и встретится дальше по дороге. Забегая вперед, скажу, что надежда моя умерла бесславно, номер я так и не нашел.

Отмыв руки в одной из незамутненных мною луж, которая лежала в стороне и потому не представляла интереса, я двинулся дальше. Пока шел, вспомнил историю, как я, будучи подростком, поехал в Толосцы за продуктами на одолженном у соседа велосипеде, и аккурат за полкилометра до магазина двухколесный друг приказал долго жить: переломилась педальная ось. В итоге мне пришлось прятать труп велосипеда в кустах, пешком тащиться до магазина, потом возвращаться обратно и десять кэмэ под палящим июльским солнцем волочь на себе не только тяжеленную сумку с продуктами, но и безвременно почивший байк. Помнится, к концу пути, на который ушло часа три, я лютой ненавистью ненавидел все велосипеды планеты, а засевшая в голове Песенка велосипедистов еще долгое время приводила меня в состояние немотивированного бешенства, как только доводилось где-нибудь ее услышать. А еще с тех пор я никогда не одалживаю транспортные средства, езжу только на своих собственных, а если собственного нет, хожу пешком. Вот как сейчас.

Наконец лес кончился, размытая колея сменилась более-менее твердой грунтовкой, идти по которой стало значительно легче. А еще через полчаса показались Толосцы. Особо задерживаться тут не было ни времени, ни желания, поэтому я прошел мимо памятника неизвестным героям Великой Октябрьской, а также мимо здания недавно открывшегося сельского клуба прямо к магазину. Там я оперативно разжился продовольствием и прочими необходимыми вещами, такими как шампунь, стиральный порошок и бритвенный набор, после чего, не медля ни минуты, отправился восвояси. Теперь все потребности моего быта оказались удовлетворены в полном объеме.

А через два дня на меня напала скука.

Конечно, я знал, что рано или поздно это произойдет. Мне, взращенному в мире беспроводного Интернета, сенсорных дисплеев и свободных отношений, нужна была свежая информация, общение с людьми, а заброшенная деревня не могла дать ни того, ни другого. Так что, в какой-то момент времени мне начало казаться, что мое убежище превращается в тюрьму.

Нет, я нисколько не скучал ни по московским улицам с их вечными десятибалльными пробками, ни по хамам-водителям, не уважающим в этом мире никого и даже себя самих. Мне не снились ни огни витрин дорогих бутиков в центре, ни красивые девушки в модных платьях и с жадными до чужих денег глазами. Я ни минуты не тосковал по вереницам серых лиц вечно спешащих куда-то москвичей, в бесконечном потоке которых едва ли блеснет лучик чьей-нибудь улыбки. Я не скучал по большому городу. Но я скучал по дому, по жене, по родителям — по той жизни, к которой привык. Мне не хватало обычного домашнего тепла и уюта, беззлобных перепалок с Верой и нормальной еды. Черт побери, мне не хватало обычного телевизора!

Конечно, будь я лет на десять младше, все воспринималось бы по-другому. И не было бы проблем с досугом. А так… Для решения всех насущных вопросов, связанных с моим здесь пребыванием, ушло три дня. Дальше началось маянье. Ну, соорудил я себе небольшую рогатину, приладив к березовой жерди заточенный металлический штырь. Теперь у меня имелось хоть какое-то подобие оружия. Ну, поднял я со дна нашу старую лодку и, убедившись, что она вполне на плаву, совершил небольшое путешествие, обогнув длинный полуостров, разделяющий наше озеро на две части, и вернулся обратно. Ну, пару раз прогулялся по лесу, набрал последних свежих грибов, разжился клюквой. Заготовил впрок дров на месяц. И даже еще раз сходил к бревну, поискал номер в подсохших лужах. А потом пришла тоска.

По вечерам темнело рано, приходилось сидеть в четырех стенах. Пытался отвлечься чтением, однако я слишком хорошо помнил здешнюю библиотеку, на девяносто процентов состоящую из старых книг неизвестных советских авторов, изучение творчества которых можно смело назначать вместо снотворного. В отсутствие лучшего принялся за «Анжелику» Анн и Сержа Голон, но от этой книги в голове рождались образы и мысли одинокому мужчине категорически противопоказанные. Ну и нравы у них тогда были, я вам скажу. А уж если бы Вера узнала, какие мне начали сниться сны… В общем, с французской литературой у меня как-то не заладилось, и на следующий день, во избежание эксцессов, «Анжелика» была предана огню.

В какой-то момент я даже стал подумывать о том, чтобы напиться, но вот беда — нечем. Запасов алкоголя в доме не нашлось, а в магазине ничего такого я покупать не стал, ибо и представить не мог, что дойду до мысли пить в одно лицо. Сгонять, что ли, еще разок до Толосцев?

В итоге, от нечего делать, начал страдать откровенной ерундой, вроде вытачивания из коры лодочек и запускания их по озеру. На смену лодочкам пришли бумажные самолетики, материалом для которых служили страницы из бессмертных творений классиков пролеткульта. Потом из того же материала и самодельного клея я соорудил большой и красивый бумажный замок — настоящий Хогвартс! — с зубчатыми башнями и красивыми арками для ворот. Сразу по окончании строительных работ замок был торжественно сожжен.

Затем, вспомнив детство, я решил соорудить лук, как у индейцев, и поохотиться. Помнится, последняя попытка смастерить метательное орудие, — а состоялась она как раз здесь, в Зуево, — закончилась позорным провалом: мой лук получился хуже всех. Посмотрим, насколько я эволюционировал в инженерном плане! К работе приступил основательно: выбрал и срезал подходящую иву, изготовил несколько стрел (даже с перьями: надергал из подушки), на тетиву пустил несколько нейлоновых шнурков, сплетенных в косичку. Все по-взрослому, но… Похоже, гены оружейника во мне так и не поселились. Хотя я старался изо всех сил и угрохал полдня кропотливых трудов, на выходе получилась невообразимая фигня; настоящий индеец, увидев мое детище, наверное, умер бы от смеха. Баллистическая экспертиза подтвердила неутешительные выводы: чтобы подстрелить хоть кого-нибудь, потребуется недюжинное везение у стреляющего либо наличие прогрессирующей формы олигофрении у обстреливаемого. По результатам ряда бесплодных попыток хоть как-то улучшить горе-оружие лук был признан бесперспективной затеей и отправился вслед за «Анжеликой», то есть, в печь.

Единственной достойной внимания проблемой, которая по-настоящему занимала меня в эти дни, было молчание Веры. Каждый день я по нескольку раз ходил на озеро, названивал ей, но безуспешно. Отчаявшись, я начал писать сообщения. Наконец, на четвертый день бесплодных попыток, она перезвонила сама. Причем, мне, можно сказать, повезло, так как я просто проходил мимо озера. Вообще направлялся я «в гости» к Витьке, чтобы одолжить на время примеченные ранее грабли (сгрести опавшие листья), и решил дать круг побольше; домой все равно торопиться смысла не было. Голос у жены был каким-то приглушенным, даже сдавленным.

— Когда ты вернешься?

Четыре дня она молчала, игнорируя мои звонки, и вот теперь просто, без «привет» или «я соскучилась», спрашивает, когда я вернусь. Как будто я в магазин за хлебом вышел! Естественно, отвечая, я тоже обошелся без всяких «зайчиков» и «кисок».

— Я же писал, что не раньше декабря. Что-то случилось?

— Нет, все в порядке. Просто… тут так плохо без тебя.

А потом мы говорили и говорили, без устали, перебивая друг друга, боясь упустить хотя бы малейшую деталь из произошедшего за последние дни. Я во всех красках поведал, что со мной случилось, не умолчав ни о полицейской машине, ни о кабанах. Вера ахала, вздыхала. Потом она рассказала, как дела дома, пожаловалась, что соседка достает, и что с подругой поругалась, так как та убеждала ее и дальше не отвечать на мои звонки. А еще из военкомата приходили, и она поняла, что я правильно уехал, но дома теперь так пусто. Я утешал, что скоро у нее начнется сессия, будет вообще ни до чего, а потом зима, и я вернусь, А потом у Веры закончились деньги, я перезвонил, и мы говорили еще и еще.

Это была первая ночь здесь, когда я спал спокойно.

Но разнообразнее мои дни не стали, а к середине недели зарядил ливень и окончательно похоронил все надежды хоть как-нибудь развлечься. От нечего делать я начал учиться метать ножи в стену, завел себе домашнее растение (посадил в горшок с десяток лимонных косточек, авось взойдут), прибрался в доме, постирал половички и занавески — в общем, делал все, лишь бы не начать деградировать и окончательно не скатиться до уровня корабликов из коры и самолетиков из бумаги. А еще я много спал, порой по двенадцать часов в сутки. И всегда хотел есть.

Внезапно источником досуга стал мой собственный мобильный телефон — единственный имеющийся в моем распоряжении электронный гаджет, не считая навигатора, который без питания от машины сдыхал через пятнадцать минут. Я вдруг понял, что не использовал и десятой части всех возможностей своего сенсорного друга. Для меня он был лишь звонилкой и пейджером. Ну, еще в Интернет с него можно было выходить, но явно не в этой местности.

Покопавшись, я отыскал в собственном телефоне кучу полезных функций, которыми не преминул воспользоваться, дабы развеять скуку. Например, там была камера. Весь следующий день я бродил по дому и веранде, фотографировал все подряд, а вечером с любовью рассматривал, мысленно представляя свои фото-шедевры в лучших арт-галереях Москвы. Правда, через день мне это надоело. Затем в недрах памяти смартфона нашелся скачанный когда-то Верой самоучитель английского языка. Вот чем я займусь! — возликовал было я, но жестоко пролетел: для работы приложения требовался Интернет.

Еще в телефоне нашлись электронная книга и радиоприемник. И хотя для чтения мне были доступны только классики: Достоевский, Тургенев и Толстой — но это всяко лучше, чем «Анжелика» или мастодонты пера времен первых пятилеток. А вот радио стало подлинным подарком. После бесконечных дней тишины и разговоров с самим собой услышать чужие человеческие голоса, послушать музыку… Плевать, что ни одной из моих любимых радиостанций поймать не получилось, я был рад и тому, что ловилось.

Так дождливым пятничным вечером я и отмечал неделю своей отшельнической жизни: в кровати, с наушниками в ушах и с чашкой лимонного чая на тумбочке. Было десятое октября, по радио шел концерт по заявкам. В какой-то момент я, похоже, начал засыпать, но вдруг, почувствовав холодное дуновение, повернул голову в сторону входа… и невольно вскрикнул. На месте двери зиял пустой проем. А в проеме стоял человек.

В ту же секунду я слетел с кровати, схватил лежащий на тумбочке нож и отскочил в угол. Задетая неверным движением локтя, чашка упала на пол и, жалобно звякнув, разбилась вдребезги. «Твое имя давно стало другим, глаза навсегда потеряли свой цвет…» — вещал мне в уши Слава Бутусов, а я стоял с бешено колотившимся сердцем и ждал. Незваный гость как-то весь затрясся — казалось, он смеется — после чего вошел в дом. Я увидел, что с него ручьями стекает вода, оставляя на полу целые лужи влаги.

— Кто ты такой? Что тебе нужно? — неестественно громким голосом (проклятые наушники!) спросил я.

А потом он поднял лицо к свету, и я узнал…