Когда Хью, спокойно спавший всю ночь, проснулся, на душе у него было легко. Из них троих только он прекрасно отдохнул и был счастлив. Однако, наблюдая, как сияющий Хью съел на завтрак огромное количество хлеба, сыра и холодного паштета, оба, и Ральф, и Одрис, не могли не улыбнуться и заставили себя поесть. Ральф принял беззаботный и веселый вид, потому что знал, что это необходимо. Он не должен поколебать самоуверенность племянника. Он уверял себя, что Хью хорошо знает и правильно оценивает свои силы. Хью не простодушный и хвастливый петух, и если он сказал, что может победить Лайонела Хьюга, значит сможет сделать это.
Одрис была спокойна по другой причине: она ничего не знала о противнике Хью. Она вообще боялась, что он будет драться, но каждый раз, когда просыпалась ночью, вспоминала сотканную ею картину, которая изображала мертвого единорога, лежащего в саду, похожем на сад в Джернейве и ни капли не похожем на сад Утрида. И, что самое важное, — на единороге не видно следов ран. Сейчас она не спрашивала себя, предсказывал ли на самом деле ее гобелен или нет. Она цепко ухватилась за мысль, что в Морпете нет никакого сада и на теле единорога не видно ран.
Так рассуждала Одрис, пока они скакали к полю, где проводился турнир. Ей казалось правдоподобным ее объяснение. Внизу, у подножия замка Морпет, было расчищено широкое поле, на котором паслись животные. Поле было размечено по обеим сторонам неровной линией кольев. На южной стороне солнце, если оно светило, согревало знатных зрителей. К кольям были прикреплены доски, образуя низкий забор, который должен защитить зрителей, чтобы лошади участников поединка не обрушились на них. Северная сторона, куда не проникал солнечный луч, кроме как в полдень, предназначенная для простого люда, была отгорожена от поля только кольями: если бы лошади и задавили нескольких простолюдинов, то это было бы не так важно.
Поодаль от низкого заборчика стояли ряды скамей. Де Мерли и его дама уже заняли места на центральной скамье, а знатные гости, приехавшие из соседних замков, выбирали места на других. Во время поединка, в котором участвуют двое мужчин и две лошади, все предпочитают сидеть. А во время рукопашного боя, который будет следовать за поединком, многие предпочтут стоять, потому что во время схватки можно будет легко передвигаться вокруг поля боя или же спасаться бегством, если бой перекинется туда, где находятся зрители. На восток и запад поле не имело границ: согласно правилам, проигрывающая во время боя сторона могла свободно отступать, а их противники могли преследовать их, чтобы захватить пленных. Передвигались участники боя с востока на запад.
Хью и не думал объяснять эти правила Одрис. Он проснулся намного раньше ее, потому что лучше спал, и пока ходил в отхожее место, проверил застежку на кольчуге и пришел к выводу, что она еще долго послужит. Он решил ничего не говорить Одрис. Он знал, что лорд Ратссон, хотя и не участвовал в турнирах, но был их знатоком, потому что побывал на многих ристалищах вместе с королем, и может в случае необходимости защитить ее. А что касается остального, то он подумал, что ей лучше самой все увидеть узнать. Хью не забыл ее слез и ее страха за него. Тогда он выбросил из головы все, что касалось поединка, и, найдя священника в находящейся недалеко церкви, исповедался. Сначала ему показалось, что он был прав, потому что Одрис удивленно смотрела по сторонам, пока они ехали по полю.
— Разве мы не едем к замку? — спросила она. — Мой дядя брал меня на турнир в Прудхоу, и он проводился на большом дворе замка. Там было много места для поединка.
Хью и лорд Ратссон заговорили одновременно и, конечно, вскоре замолчали. Ральф улыбнулся:
— Расскажи ты ей. А я поскачу вперед и поговорю с де Мерли.
Хью улыбнулся и сказал:
— Твой дядя брал тебя на поединок, устроенный только для дам, где пары мужчин дерутся друг с другом тупыми копьями. Здесь же, после того как я справлюсь с сэром Лайонелом, произойдет небольшая война. Для этого нужно больше места…
Его глаза потемнели.
— К тому же там может быть опасно, я имею в виду опасно для зрителей. Стой рядом с дядей, и, если он скажет тебе бежать, беги.
— Будут ли они убивать друг друга, как на войне? — спросила Одрис. Глаза ее были широко раскрыты.
— Нет, совсем нет, — Хью стало весело. — Во время турнира противники должны захватить как можно больше пленных и взять за них выкуп, а мертвец не может заплатить ничего. Чтобы избежать ссор, цена устанавливается в соответствии со стоимостью коня и оружия побежденного. Поэтому богатые и тщеславные платят больше, чем бедные и скромные.
Одрис собиралась задать еще вопрос, но ее лошадь замедлила ход и остановилась у забора. Хью спрыгнул со своего коня, снял Одрис с седла и усадил ее на скамью рядом с забором. Он потоптался на месте, оглядываясь по сторонам и затем повел Одрис к де Мерли, где их ожидал дядя.
— Мой внучатый племянник сэр Хью, — сказал лорд Ратссон, — и демуазель Одрис.
Хью слегка поклонился, а Одрис улыбнулась.
Несколько мгновений де Мерли изучал Хью, слегка кивнул, знакомясь с Одрис, и затем снова посмотрел на Хью.
— Итак, вы были воином Ратссона, — сказал он, скривив губы.
— Нет, — ответил Хью. — Для чего мне нужно было бы это скрывать? Когда был в Морпете, я и не знал, что моего дядю вызвали на поединок.
— Так было угодно Богу, чтобы Хью приехал сюда, — сказал Ральф. — Он приехал, чтобы уладить старую семейную ссору, и, услышав от меня об угрозах Хьюга, предложил себя в качестве моего воина. Я полагаю, Божья благодать снизошла на Ратссон.
Де Мерли ничего не ответил на это, но его губы превратились в тонкую линию. Он просто поднялся и сказал, что представит их герольду, который формально объявит Хью воином лорда Ратссона. Он пошел, и лорд Ратссон последовал за ним. Хью посмотрел на Одрис и поймал ее руку, которую она тянула, чтобы задержать его. Он наклонился, поднес ее к губам и улыбнулся Одрис.
— Ненадолго, демуазель, — прошептал он. — У меня это не займет много времени. Не волнуйся и не плачь, чтобы не покраснел твой нос.
— Единорог, — прошептала она.
Но Хью уже повернулся и, широко шагая, последовал за де Мерли и дядей. Взяв на ходу Руфуса за повод и говоря что-то своей огромной лошади, он намотал поводья вокруг своей руки. Одрис видела, как он берет шлем, который был прикреплен ремнем к седлу, и надевает его на голову. Он поднял его, подвигал взад-вперед, чтобы обод сел удобно над бровями, а стрелка шлема опустились на нос, не сдавливая его. Потом оглянулся и бросил последний взгляд на Одрис. Она заставила себя улыбнуться, но в этот момент была больше взволнована, чем печальна или напугана. Она никогда прежде не видела Хью в шлеме. Он все время был в кольчуге, но без шлема. Он так сильно изменился, что она с трудом узнавала его, потому что стрелка маскировала форму его носа и необычно широко расставленные глаза.
Она видела, что он присоединился к группе людей на западной стороне поля и что там происходит какой-то спор. Она очень отчетливо слышала высокий тенор дяди Ральфа и поняла, что он сердится. Потом Хью положил руку на его плечо. Она не могла расслышать слов Хью, но, казалось, он успокаивал дядю. Происходящее встревожило ее, но вскоре собрались мужчины в изысканных одеждах, появился священник и заговорил, подняв крест и драгоценную шкатулку, которая, должно быть, содержала святые реликвии. Глаза Одрис наполнились слезами; она дрожала от страха. Совершал ли священник последний обряд над Хью? Но тем не менее, она не успела расплакаться, потому что к ней обратился владетель Прудхоу. Он был удивлен ее присутствием на турнире и спросил, где ее дядя. Она ответила ему непринужденно и успокоила его, сославшись на любопытство, которое привело ее в Морпет из Ньюкасла, где она покупала пряжу. Пока она вынуждена была объяснять это, ее возрастающая тревога за Хью поутихла.
Когда Хью оглянулся назад и увидел Одрис, смотревшую ему вслед, такую хрупкую и одинокую, он впервые пожалел, что она приехала в Морпет. Ему хотелось сказать ей что-нибудь, чтобы утешить. Он сожалел, что не рассказал ничего о поединке и не предупредил, чтобы она не боялась каждого удара меча; ибо то, что было ужасно для нее, для него было привычно. Наконец, он увидел ее улыбку и отвернулся, потому что боялся, что за вымученной ее улыбкой последуют слезы. Дядя успокоит ее, сказал себе Хью, а после турнира, если она все еще будет напугана, он уверит ее, что она никогда больше не увидит его на поединке. Но, несмотря на его заботу о ней, все же ее страх оказал влияние и на него. Он почувствовал, что должен обязательно завоевать ее.
Хью быстро настиг де Мерли и дядю, которые разговаривали с герольдом. К своему удивлению он увидел, что де Мерли был сердит и одновременно растерян, а его дядя кипел от злости.
— Он… мой наследник, — кричат Ральф. — Как он может поклясться не претендовать на земли? Он должен требовать их!
— Но я не могу участвовать в отчуждении земель, на которые может претендовать Корона, — тревожно сказал де Мерли.
Ральф разразился бранью, и Хью понял, что де Мерли не поверил, что он племянник Ральфа.
Де Мерли думал, что Ральф не мог достаточно заплатить, чтобы уговорить воина рисковать своей жизнью и сражаться с Лайонелом Хьюгом, и обещал ему отдать Ратссон в качестве оплаты. Он успокаивающе положил руку на плечо своего дяди.
— Я внучатый племянник лорда Ратссона, — сказал Хью спокойно. — Я документально могу подтвердить это, и архиепископ Тарстен, а также сестры монастыря, где я родился, поклянутся, что моей матерью была Маргарет Ратссон. Я желаю дать клятву, что являюсь сыном дочери Эрика Ратссона, старшего брата Ральфа Ратссона. И я также поклянусь, что подам королю прошение о признании меня наследником Ральфа лорда Ратссона, и король утвердит его.
Хью чувствовал, что Ральф кипел от злости, и сжал его руку, тогда дядя успокоился. Де Мерли слегка кивнул, не полностью удовлетворенный заявлением Хью, зная, что большего не добьется. Если Хью — племянник Ратссона, то у него есть право на землю, хотя король может быть и недоволен этим. А если он не племянник Ратссона, то у де Мерли есть свидетели, что Хью дал ложную клятву. Он послал одного из помощников герольда за священником, который был неподалеку. Официально церковь не оправдывала турниры, но священнику не нужно было бояться, что, посетив турнир, он будет осужден. Разве это не его долг причастить того, кто смертельно ранен? И в любом случае на поединке, который почти всегда имел смертельный исход, он должен посетить проигравшего и или даже обоих участников, если оба погибнут, и воззвать к Богу, чтобы все восприняли случившееся как волю Божью.
К тому времени, когда наиболее важные зрители собрались на турнир и Хью дал клятву, то обе стороны поля за отмеченной линией кольев были уже заполнены зрителями. Хью оглядел гудящую толпу. Все люди были одеты в самые лучшие одежды, многие сидели и завтракали, поедая то, что принесли из дому. Некоторые подзывали торговцев, которые, продираясь сквозь толпу, торговали своими изделиями. Он улыбнулся, подумав, что его и их желания были прямо противоположными: не потому что их волнует, кто выиграет или проиграет, но они сидели, ожидая долгое и кровавое состязание, в то время как его интересовала, удастся ли ему сбросить сразу сэра Лайонела с седла и снести ему голову при первом же ударе мечей. Он перевел взгляд от толпы к герольду, который взобрался на коня и поскакал в другой конец поля. Хью предположил, что он собирался установить, готов ли сэр Лайонел, и стал вглядываться, надеясь найти и разглядеть противника.
Герольд был местным, и хотя он не особенно уважал сэра Лайонела, который обладал горячим и неуживчивым нравом, но все же относился с определенной долей преданности к еще одному местному магнату. Поэтому он намеревался не предавать огласке новость, которая бы удивила всех. Эта новость касалась лорда Ратссона, которого все считали последним представителем семьи по мужской линии, но который отыскал давно потерянного племянника. Герольд только сообщил:
— Лорд Ратссон, наконец, нашел воина…
— Вы думаете, я боюсь этого? — сердито огрызнулся сэр Лайонел Хьюг. — Я не слепой. Я видел, как его приветствовали. Я знаю, о чем вы думаете. Но моя претензия правомерна, и я не боюсь суда людского или Божьего.
Герольд был раздражен отношением сэра Лайонела. Он собирался поговорить с ним из самых добрых побуждений, потому что, увидев Хью, он уже не был так уверен, как прежде, что сэр Лайонел выиграет. На самом деле он намеревался предупредить сэра Лайонела, что Ратссон нашел родственника, который, без сомнения, одолеет сэра Лайонела, несмотря на результат поединка, потому что король действительно не одобрил этот спор. Сейчас, увидев гнев сэра Лайонела, герольд подумал, что его предостережение не имели смысла. Сэр Лайонел не может отступить из-за того, что появился этот воин, который сможет поддержать и защитить старого и не воинственного Ральфа Ратссона, иначе все графство станет смеяться над ним.
Гнев сэра Лайонела напомнил герольду, что, хотя сэр Лайонел имел некоторое право, требовать Ратссон — согласно традиции приданое бездетной вдовы должно быть возвращено семье, — но он, как и многие другие, не оправдывал ссору с Ратссоном, который был уже старик и после смерти короля Генриха не имел друзей. Никто не хотел рисковать своей жизнью ради Ратссона, и оттого они еще более злились на сэра Лайонела. Поэтому герольд ничего больше не сказал и очень обрадовался, что в этот момент совершенно отчетливо раздался колокольный звон, заглушавший шум толпы. Герольд посмотрел на восток и, судя по высоте бледного солнца, решил, что колокола отзванивают начало поединка.
— Пора, — облегченно сказал он и резко направил коня к центру поля. Достигнув центра, он начал называть участников поединка и оглашать смысл ссоры.
Хью наблюдал, как герольд пересек поле, и с большим интересом смотрел на человека, с которым тот разговаривал, и решил, что это, должно быть, и есть сэр Лайонел. Если сравнить его с герольдом, то сэр Лайонел был выше и примерно одного роста с Хью, и, может быть, тяжелее. Расстояние было слишком большим, чтобы различить мелкие детали, но доспехи сэра Лайонела выглядели изрядно поношенными. Хью подумал, что, возможно, к предостережениям дяди следовало прислушиваться внимательнее, и повернулся к Ральфу, который все еще выражал свое недовольство по поводу подозрительности де Мерли. Он попросил дядю вернуться к Одрис. Де Мерли, увидев, что герольд направляется к центру поля, поспешил занять место судьи. Ральф, казалось, собирался что-то сказать, но вместо слов он обнял Хью, наклонил его голову, поцеловал, снова обнял и поспешил прочь.
Когда герольд начал говорить, Хью подошел к помощнику, который держал в руке несколько копий, и начал внимательно рассматривать их. Он выбрал три копья, на которые указал помощнику. Потом он выбрал еще три на случай, если сэр Лайонел пожелает продлить поединок. Он взобрался на Руфуса и взял в руку первое копье, легко оперев древко на свою правую ступню. Он ожидал, повернув своего боевого коня так, чтобы видеть своего противника. Сэр Лайонел держал наготове копье, обхватив древко рукой. Хью почувствовал, что настало время расплаты, хотя лицо его и не выражало никаких эмоций. Несмотря на разницу в возрасте, Хью был достаточно уверен, что сэр Лайонел меньше участвовал в поединках, чем он, и поэтому имел меньше опыта. Хью хорошо знал, что не обязательно утруждать руку, держа копье, пока герольд разъяснял суть ссоры: обычно они так красноречивы, эти герольды.
В данном случае Хью был только отчасти прав. У него было достаточно времени, чтобы обмотать поводья вокруг передней луки седла, поэтому правая рука будет свободной и он сможет поддерживать ею копье, а в левой будет держать щит, потому что дело было очень сложным и слушать его пришлось долго. В отличие от других поединков на этом герольд фактически не украшал ничем свою речь. Кроме того и участники поединка не нанимали помощника герольда, чтобы тот огласил доблести их и предков. Священник, который принимал клятву Хью, последовал, однако, за герольдом на поле, призывая Бога и святых, чьими мощами он символически освятил ристалище, вершить суд на поединке.
Хью благочестиво помолился Деве Марие, чтобы она поддержала и защитила его. Ему вспомнилось легенда, в которой говорилось о матери Божьей, принимавшей участие в турнирах за рыцаря, который был особенно предан ей, тогда, когда тот не мог выйти на поле, нарушая обещание. Хью прошептал:
— Я не прошу о многом, Госпожа, только взгляни в мою сторону и придай силы моим рукам.
Он закрыл глаза, сосредоточившись на молитве, и не увидел, что священник занял место рядом с дамой де Мерли.
Поэтому бормотание герольда "Во имя Господа, начинайте поединок! " застало Хью врасплох. Его глаза быстро открылись, когда он дошел до середины «Ave Maria», он увидел, что герольд пришпорил коня и поскакал с поля. Хью непроизвольно размотал повод, освободив голову Руфуса, поднял копье в позицию, пришпорил Руфуса и громко закричал, побуждая коня мчаться во весь опор. Он держал наготове щит и следил за приближающимся противником. Они направились прямо друг к другу. Колени Хью крепко сжали бока коня, но он был готов внезапно пришпорить коня и повернуть влево или вправо, чтобы последовать за сэром Лайонелом, если тот свернет в сторону, или уклониться самому, чтобы избежать удара. Сближаясь с противником, Хью понял, что сэр Лайонел — неплохой наездник, но едва успел огорчиться этому, прежде чем они съехались.
Столкновение было жестоким, обе лошади моментально остановились и вздыбились, но Хью прочно держался в седле. Он повернул и приподнял свой щит, посылая Руфуса влево на лошадь сэра Лайонела, а сам наклонился вперед насколько мог. В нем загорелась надежда, когда он отбил копье сэра Лайонела и увидел, как тот откинулся назад в седле, но в следующее мгновение почувствовал, как его по инерции потащило вперед, когда сэр Лайонел, подняв щит вверх, заставил конец копья Хью пролететь над своей головой. Хью задохнулся, когда ударился грудью о луку седла, но удар этот спас его, потому что сэр Лайонел развернул свое копье по широкой дуге, и мог бы ранить руку Хью. Копье, не причинив вреда Хью, упало за его спиной, и Руфус рванулся вперед.
Хью разозлился на сэра Лайонела и больше всего потому, что был так глуп, подумав будто «поединок до последней капли крови» будет проводиться по правилам турнира. Это война, сказал он себе, и он должен убить Лайонела Хьюга. Он повернул Руфуса, пронзительно крича пришпоривая коня, и радостно засмеялся, когда увидел, что противник только еще начинает поворачивать коня, не уравновесив копья. Но сэр Лайонел сделал отчаянное усилие твердо нацелить свое оружие, и его удар обрушился сбоку на шлем Хью. Этот удар был не очень силен, но как раз в этот момент, сэра Лайонела настигло копье Хью, он запрокинулся на лошади, инстинктивно цепляясь за оружие, которое подлетело вверх, задев орнаментальную отделку шлема Хью и сорвав его. К этому времени Хью мог бы освободиться от копья, выполнившего свое предназначение, но было слишком поздно ловить шлем или даже проследить, куда он упал.
Толпа ревела, некоторые хвалили Хью за удар, другие выкрикивали проклятия, считая, что поединок закончился слишком быстро. Хью был слишком занят, чтобы слышать что-либо, кроме шума, на который он не обращал никакого внимания. Конь Лайонела изменил направление и поскакал к Руфусу, потому что хозяин сильно ударил его в правый бок, когда падал. Руфус инстинктивно отскочил в сторону. Он скакал быстро и вскоре был довольно далеко от того места, где упал сэр Лайонел, поэтому Хью не мог поймать его и повернуть. Хью не уловил перемены в криках толпы, поэтому не удивился, когда, повернув Руфуса, увидел, что сэр Лайонел стоял на коленях с опущенным мечом.
Хью остановил Руфуса и прежде чем узнал, что в подобном сражении не будет зазорно раздавить Лайонела, занес ногу над седлом, чтобы спешиться. Его колебания длились недолго, поэтому никто их не заметил, и его учтивость была отмечена громким подбадривающим ревом зрителей, но Хью не намеревался показывать им ни свое мужество, ни учтивость. Он думал только о Руфусе. На турнире его конь был в безопасности, ни один человек, который намеревался потом снова показаться на нем, не осмелится бы убить жеребца. На поединке же, который заканчивается смертью одного из участников, Руфус может быть большой и отличной мишенью и никто не обвинит Лайонела, если тот убьет коня, чтобы он и всадник находились бы в равном положении.
Хью спешился и, слегка ударив Руфуса, приказал ему скакать прочь. В это время Лайонел уже поднялся на ноги Хью побежал вперед, выпустив меч. Он надеялся увидеть противника ошеломленным от падения, но удар, который он направил, был с готовностью встречен. Лайонел умело выдвинул свой, похожий на летучего змея щит, принял удар меча Хью и удержал его. Ему не повезло, но он вскинул оружие, чтобы самому нанести сильный удар. Хью отбил удар щитом и был очень поражен силой мужчины. Он получил удар в плечо, но, что хуже всего, он почувствовал, что где-то ослаб его щит. Хью обрушил шквал ударов, пытаясь не дать Лайонелу использовать преимущество и, если удастся, закончить борьбу. Ему удалось только повернуть Лайонела и направить его назад, но он видел, что атака не получилась. Хью заметил дикую ухмылку на лице противника и снова разозлился. Хьюг теперь не был участником турнира, это был воин. Он определенно ожидал, что Хью устанет от своих бесполезных атак и вскоре сложит оружие перед «более мудрым», который защищался, не прилагая особых усилий.
Тем не менее приступ гнева длился недолго, потому что Хью увидел, как сможет воспользоваться презрением противника. Ему следует сделать все, чтобы заставить сэра Лайонела поверить, будто в нем выносливости меньше, чем силы. Хью собирался отступить, а затем несколько раз атаковать снова, каждый раз сокращая время атаки и делая удары слабее. И тогда, когда Лайонел подумает, что силы противника почти истощены, Хью должен сделать притворную ошибку, или использовать какую-нибудь другую уловку, чтобы вынудить Лайонела атаковать, — и уж тогда-то он сразит его. Согласно этому плану, Хью замедлил сильные удары, чтобы его рука могла отдохнуть, в то время как он собирался снова атаковать. Лайонел незамедлительно ответил, атакуя в свою очередь, явно намереваясь вынудить Хью оставаться активным, чтобы самому восстановить силы, в то время как противник тратил свои на бесполезное нападение. И Хью пришлось удивиться его явному умению и уму. Вместо того чтобы наносить сильные удары, он тыкал и толкал мечом, жестами показывая, что Хью не стоит его сильных ударов.
Зная намерения Лайонела, Хью очень разозлился. Он почувствовал сильное желание возобновить свою яростную атаку и сразить этого насмешливого врага. Но знание воинского дела сдерживало его от незамедлительного ответа. И это спасло ему жизнь. Лайонел нанес еще один удар в правое бедро Хью, который тот отразил, и если бы только потеряв над собой контроль, Хью стремительно бросился в бой, то получил бы в ответ страшный удар. Этот удар мог бы поразить его голову, на которой не было шлема, либо его сломанный уже щит или руку, если бы он принял его полностью. Поскольку Хью не взметнул меч, чтобы ударить и не бросился вперед, то ему пришлось отклонить только конец оружия Лайонела. Все же его щит затрещал, принимая удар, и Хью пронзило внезапное холодное сознание, что он в конце концов может и не победить.
Ему тем не менее не приходил в голову лучший план, чем то, что он придумал, и он ударил щитом по мечу сэра Лайонела и взмахнул своим мечом. Его противник, который был столь уверен в его реакции, промедлил с ответом на этот неожиданный удар, и взвыл, но немного отскочил назад, показывая, что ранен не сильно. Хью почувствовал вкус победы, но в это время был внезапно остановлен следующим яростным ударом в щит. На этот раз Хью буквально задохнулся от боли, потому что меч Лайонела ударил его в руку, и спас его только щит. Каркас щита был разбит вдребезги; щит больше уже не подчинялся движениям руки, которая его держала, и его поверхностью уже нельзя было отразить какой бы то ни было удар. И теперь каждый раз, когда Лайонел ударял в щит, тот прогибался, так что сила удара концентрировалась на небольшой площади и наносила большой ущерб. Хью знал, что раненой Рукой он не сможет отразить много ударов.
Лайонел тоже знал об этом, и ударил снова в то же место, несомненно, надеясь пробиться сквозь защиту и окончательно разбить щит Хью. Но на этот раз тот был готов.
Он подставил щит так, что удар меча попал в правый угол, который защищал его руку. В то же время сам Хью нанес удар в левое плечо Лайонела и ранил его. Лайонел снова взревел, но на этот раз, понял Хью, больше от ярости, чем от боли, потому что Хью пришлось ударить мечом в верхний угол щита противника, прежде чем он коснулся его плеча с большой силой. Хью сам не издал ни звука, хотя ему пришлось сдержать крик. Ему удалось парировать удар Лайонела, но рука ныла от боли и он чувствовал, что слабеет. Хью не обращал внимания на боль, но, если он не сможет удержать щит, то окажется в безнадежном положении.
Удар по голове, который он едва отвел, потому что надеялся, что он придется на щит, напомнил ему еще об одной опасности, о которой Хью чуть было не забыл. Чтобы защитить себя, он снова атаковал и отбросил сэра Лайонела назад. Тем не менее Хью получил небольшое удовольствие от отступления противника, потому что был уверен, что это — скорее уловка, чем необходимость. Следующая его атака была столь яростной, что ему удалось нанести еще два удара и после второго удара он услышал крик боли. За это ему отплатили ударом в левое бедро из-за того, что щит его был сломан и прогнулся под ударом, который пришелся в ту часть тела, которая, как думал Хью, была защищена. Хью почувствовал тепло и пробормотал проклятие, ибо понял, что он истекает кровью. У него больше не было времени, чтобы утомлять своего врага. Хотя сэр Лайонел тоже истекал кровью (если даже и так, то он скрывал рану за щитом), Хью будет быстрее терять силы. Этому нельзя было ничем помочь. Все, что Хью мог сделать, это как можно настойчивее и свирепее наступать, и он размахивал и ударял мечом, как только мог. Но старик был хитрым воином и принял только один-два сильных удара. Однажды он, вынуждая Хью закричать от страшной боли, когда удар сбоку пришелся в угол щита, и меч, отскочив, нанес ему рану в руку. Хью знал, что он сильно затянул наступление, и тем не менее был вынужден наносить удары снова и снова, хотя очень устал. Он думал, что ударит еще раз и еще, потом он внезапно ударил своим щитом по мечу Лайонела и, одновременно яростно взмахнув, ударил врага в плечо. Щит, прежде защищавший Хью, изогнулся и сильнее ударил его в левый бок, чем в правый, а угол щита принял удар меча Лайонела. Этот удар, благодаря тому, что меч отскочил от края щита, пришелся в собственное тело Лайонела, и щит выпал из руки. Чтобы освободить свое оружие, Лайонел отступил назад и извернулся, поднимая щит и отражая удар меча Хью, но наступил на упавший шлем Хью, который завертелся; Лайонел подвернул лодыжку и споткнулся. Он ударил локоть — не о мягкую землю, а о твердый металлический шлем — и, закричав от страшной боли в локте, враз онемевшей рукой ослабил хватку на рукоятке меча.
Хью тоже закричал, но это был крик победы. Он рванулся вперед. Услышав крик Лайонела и увидев, как падает его меч, Хью решил, что он был ранен сильнее, чем на самом деле. Но крепкий удар ног Лайонела вынудили его отступить. Хью инстинктивно расправил руки, чтобы удержать равновесие, но прежде, чем он твердо встал на ногах, получил удар в голову шлемом, который Лайонел бросил в него. Под тяжестью щита и меча Хью зашатался и упал навзничь. К счастью, ему были подарены несколько секунд, в течение которых Лайонел схватил меч, а Хью привлек щит к телу и поднял оружие так, что Лайонел не мог поставить ногу на руку. Он откатился немного в сторону, моля Бога, чтобы он мог подняться, пока поднимался Лайонел, но ему это не удалось.
Вместо того чтобы подняться, Лайонел только встал на колени, пополз вперед и остановился у головы Хью, отбросив в сторону его меч. Он ударил Хью в лицо краем щита, пока освобождал руку, чтобы рвануть кольчугу Хью, и тогда она не сможет уже защитить ни его горло, ни голову. Завязка развязалась, и кольчуга соскользнула с тела Хью, но он не был еще сражен. Он дважды ударил мечом в незащищенную спину Лайонела. Удары были не очень сильны, но Лайонел был вынужден отражать их. Тут страшное отчаяние придало Хью неимоверную силу. Он смог сбросить с себя противника, который был тяжелее его, ударил его еще раз. Лайонел упал и закричал. Услышав его крик, Хью сделал отчаянное усилие, чтобы подняться на колени. Хью думал, что сейчас он должен умереть. Ему мешали своей тяжестью его щит и меч, и он не мог быстро откатиться в сторону, чтобы противник не настиг его. Лайонел должен был ударить мечом в спину Хью или незащищенную голову. Но удара не последовало, и у Хью не было времени, чтобы удивиться, как ему удалось избежать удара, или даже искать Лайонела. Он с трудом поднялся на ноги, перевел дыхание и описал круг, взмахивая мечом.
Он нанес удар Лайонелу прежде чем увидел его и услышал его крик:
— Нет! Кенорн! Кенорн! Нет!
Хью ударил снова, прежде чем слова могли дойти до его изнуренного поединком разума. Оба удара были смертельны: первый, пройдя сквозь кольчугу, вонзился глубоко в спину и руку, держащую меч; второй также был глубок и поразил левое плечо и сломал ключицу.
Меч Лайонела выпал из руки, щит его свободно свисал, но Лайонел не упал. Он стоял, пристально и с ужасом глядя на Хью, как будто заглядывал в ад, и, всхлипывая повторял:
— Кенорн? Кенорн?
Хью уже поднял меч для последнего удара, который сразил бы противника, но он не мог опустить его. Он еще не понимал смысла слов, которые повторял Лайонел; он просто не мог убить человека, который, беспомощный, стоял перед ним и плакал. Он не пытался даже поднять щит, чтобы защитить себя. Сейчас Хью снова слышал голос толпы, которая, ритмично завывая, требовала нанесение смертельного удара. Он чувствовал запах земли, поднятой во время поединка, смешанный с вонью от пота и крови. Он медленно опустил меч, ошеломленный выражением ужаса в глазах неприятеля — он не мог понять этого ужаса, который не исчез даже тогда, когда он опустил оружие. Если бы Хью был уверен, что это только очередной хитрый трюк, призванный вырвать победу из пасти поражения, он бы просто ушел прочь. Но он не смел покинуть поле, пока его противник стоял, чтобы позже сэр Лайонел не мог утверждать, что Хью проиграл поединок. Он едва осмелился отвести взгляд от противника, в отчаянии Хью снова приподнял меч, но в этот момент Лайонел вздохнул, и, произнеся «Кенорн», упал на землю.
Не зная, что ему делать дальше, Хью уронил свой щит, который ему больше не мог служить, на землю и поднял меч сэра Лайонела. Он поднял оба оружия вверх и громко закричал:
— Я требую победы. Сэр Лайонел не может согласиться на это, но я не унижусь, чтобы убить человека, который не может больше защищаться.
Хью не помнил, что произошло дальше. Казалось, события перемешались. Вот де Мерли опускается на колени перед сэром Лайонелом и кричит; потом поле наполняется людьми. Он вооружился, боясь вероломства де Мерли или самосуда толпы, потому что он не предоставил ей то зрелище, которое она требовала, но люди не подошли к нему. Прошло немного времени и он понял, что был изнурен поединком и чуть не сошел с ума, приняв за «толпу» людей, которые вышли на поле, чтобы унести тело сэра Лайонела. Хью поймет это позже, сейчас он только осознавал, что к нему подбежал Ральф раньше, чем люди подошли к сэру Лайонелу. Ральф обнимал, целовал его и плакал. Он пытался найти слова, чтобы подбодрить дядю, но не мог найти их в усталой голове. Потом он увидел нечто странное — он увидел Одрис, поднимавшую его разбитый щит, который он бросил. Она повернула голову в его сторону и одними губами что-то произнесла, но он не понимал и не слышал, что она сказала. Потом, как сквозь туман, он увидел мужчину, который подошел к ней и забрал щит. Хью хотел позвать Одрис — ее имя было у него на губах, хотя он все еще не находил слов, чтобы выразить мысли, но в этот момент между ними встал де Мерли, заслонив Одрис от его взгляда. Де Мерли подошел к Хью и попытался забрать у него щит сэра Лайонела. Хью огрызнулся, сжал щит крепче в руках и с силой вырвал его из рук де Мерли, так что смотритель замка Морпет откатился назад. Только в этот момент он снова обрел дар речи.
— Вы все — свидетели! — закричал он, снова поднимая вверх оружие. — Я не убил сэра Лайонела Хьюга из жалости, но я победил его в справедливом поединке. Его требование лживо. Ральф, лорд Ратссон, волею Божьей признан настоящим хозяином Ратссона и Тревика, а я являюсь его настоящим наследником. Щит и меч сэра Лайонела завоеваны мною на поединке, они — доказательства моей победы. Согласны ли вы со мной?
И знатные люди поднялись и закричали:
— Согласны! Согласны!
Де Мерли, стоя сзади Хью, сделал недовольную гримасу. Он ничего не имел против Хью, но больше всего он был привержен королю Стефану, и некоторое время он обдумывал, что может представить результат этого судебного поединка двусмысленно, что предоставит королю определенную свободу в решении вопроса относительно судьбы замка Ратссон. Однако он уже предпочел выбрать судебный поединок, а не личную вражду, и теперь не мог вызывать раздражение у местных магнатов, отрицая честный результат поединка, поэтому кивнул и поддакнул:
— Согласен! Пусть будет так.
Потом, ударив Хью по плечу, он улыбнулся:
— Это был настоящий бой, я рад, что был судьей на нем и не держал пари, иначе я мог бы потерять деньги. Будете ли вы участвовать в турнире?
Пятью минутами раньше Хью отверг бы это предложение, но сейчас его охватила страсть сражения ради удовольствия. Он хотел забыться и выбросить из головы глаза Лайонела, наполненные ужасом. Лошадь и снаряжение ничего не стоили для людей, который сражаются на поле, но деньги были источником богатства, и они могли помочь ему восстановить Ратссон.
— Если я найду другой щит, я думаю, что приму участие в турнире, — ответил, ухмыляясь, Хью.
— Хью, — возразил Ральф, — ты ранен.
— Ранен? — переспросил Хью и вспомнил, что почувствовал боль во время поединка. Он посмотрел на бедро, но кровь уже засохла на ране.
— Это не более чем царапина, — сказал он.
— Сходите в палатку лекаря… Пусть он посмотрит вас, — предложил де Мерли и указал на матерчатый шатер, который был виден за тем местом, где находились простые люди. — А я прослежу, чтобы ваши конь и щит были посланы вам.
— Хью… — начал Ральф.
Но Хью покачал головой дяде, который показался ему в его возбужденном состоянии, похожим на наседку:
— Не бойся за меня. У меня будет немного времени, чтобы передохнуть, прежде чем я снова выеду на поле, и я не встречу там ни одного человека, который пожелает причинить мне вред. Вот, возьми меч Хьюга и будь уверен: его щит также будет принесен тебе. — Затем, чтобы смягчить свой похожий на приказ тон, он обнял Ральфа и крепко сжал его.
— Очень хорошо, но… — сказал Ральф, но Хью уже отвернулся. Его дядя пожал плечами и отправился к герольду за щитом сэра Лайонела. У него было послание к Хью, но ничего не случится, если оно будет доставлено ему после турнира.