Гобелены грез

Глава V

Дрожа от смешанного чувства беспокойства и возбуждения, Одрис стала снимать шкуру, закрывавшую окно. Она считала недостойным для себя, подобно служанке, подсматривать из-за угла, но дело поддавалось с трудом. К тому времени, когда она отстегнула верх, низ и одну сторону, и уже собралась сдернуть всю шкуру с проема, передовые всадники достигли брода. Она услышала низкий громкий голос, заглушенный расстоянием, а затем голос дяди со стены слева от ее башни, приветствующего прибывших. Эти звуки ворвались в открытое окно. Они достигли даже третьего этажа, где толщина стен башни составляла восемь футов, и сюда могли проникнуть только звуки от ударов тараном или от камней, пущенных из баллисты.

Одрис подумала, что дядя вышел, чтобы показать отряду самый лучший путь через брод, ибо вместо того, чтобы пересечь реку, всадники ожидали на берегу. Десять человек, находившихся ближе всех к берегу, разделились на две группы — двое спереди и восемь чуть позади. По уверенному тону и зычности голоса, а также по огромному боевому коню всадника, Одрис с уверенностью определила, что один из тех двоих был сэр Вальтер Эспек. Другой мог быть королем, но Одрис не успела его хорошенько рассмотреть, так как ее взгляд был тотчас же прикован к копне ярко-рыжих волос, принадлежавших человеку, находящемуся позади Эспека, по левую от него сторону. Расстояние было слишком велико, чтобы распознать черты лица, но в этот момент Эспек что-то сказал ему, и тот, повернув своего коня, поскакал к основному отряду.

Как только огненноволосый всадник повернулся, Одрис увидела щит, висевший на его плече. Она затаила дыхание в удивлении и восхищении, внезапно осознав, что именно должно подходить для вытканной ею роскошной каймы. Кому-то ее гобелен покажется чистым вымыслом, не допускающим никаких толкований, кроме мифических. Одрис еще несколько мгновений смотрела на огненноволосого всадника, который теперь возвращался к сэру Вальтеру, — она чувствовала благодарность к нему, за то что он носил щит лазурного цвета с серебряным изображением вставшего на дыбы единорога. Она заметила гибкость его тела и не могла налюбоваться на прекрасного коня, перешедшего на крупную рысь. Этот конь, хотя и не был таким огромным, как тот, что был под сэром Вальтером, но благодаря своей грациозности казался значительно сильнее и красивее. Если бы у него был рог и он был белой масти, а не каштановой, почти такой же яркой, как и волосы у его обладателя, то Одрис подумала бы, что перед ней вылитый единорог.

Одрис не знала, что и сама была объектом наблюдения. Сэр Вальтер Эспек рассказывал Стефану о неприступности Джернейва, но король все же был больше поражен угрожающим видом нависающего каменного кулака. Стефан был храбр, но тем не менее, по мере того как они приближались к броду, испытывал неприятное ощущение уязвимости, и поймал себя на том, что шарит глазами по стенам и башням. Движение в окне заставило его издать слабое испуганное восклицание и инстинктивно приподнять руку, как бы обороняясь.

Бруно, который держался позади короля, склонился вперед и произнес:

— Здесь нет опасности, сэр, клянусь вам. Это окно демуазель Одрис; очевидно, она проявила любопытство.

Спустя мгновение в доказательство утверждения Бруно, показалась Одрис, пристально рассматривавшая отряд. Поднятая голова короля привлекла внимание Хью, и он успел бросить быстрый взгляд вверх, прежде чем хозяин приказал ему предупредить следующий позади кортеж Стефана о том, что брод небезопасен и следует двигаться по пути, показанному сэром Оливером, стараясь не отклоняться от него. Вернувшись на свое место, Хью опять бросил взгляд вверх и на этот раз увидел маленькую фигурку в светлом одеянии, исчезающую в темноте, и шкуру, закрывающую окно. Этот образ был исполнен очарования и сказочного чувства девичьей чистоты, но быстро растворился в оконном проеме.

Странное видение было прервано появлением сэра Оливера в сопровождении четырех человек; они обогнули изгиб нижней стены, неся с собой длинную прочную веревку. Пока сэр Оливер произносил официальные приветствия, веревка была натянута через брод для указания пути. Приветствия произносились тоном более теплым, чем ожидал Хью, основываясь на рассказах своего хозяина о нем. Ведь сэр Оливер, по словам короля, не интересовался всем тем, что не имело прямого отношения к управлению Джернейвом. Бруно тоже упоминал о безразличии сэра Оливера к политическим делам, которые непосредственно не касались его состояния, а вернее, состояния его племянницы. Последняя мысль заставила Хью опять бросить взгляд на закрытое окно в башне — эта девушка, должно быть, и есть демуазель Одрис.

Но ни сэр Вальтер Эспек, ни Бруно не знали о гобелене Одрис, а ведь именно ее работа и была причиной теплого приема, оказанного королю Стефану сэром Оливером. Этот прием доставлял ему неудобства, однако сэр Оливер не менее Фриты был убежден в правоте той картины, которую описала Эдит. Поэтому он был готов к прибытию короля еще с тех пор, как Эдит рассказала ему о том, что было изображено на втором полотне Одрис. Не будь его, сэр Оливер обязательно обнаружил бы свое нежелание быть вовлеченным в борьбу за корону и тем самым подтвердил бы мнение короля на свой счет. Но после долгих раздумий он пришел к выводу, что именно от этого и предостерегал его гобелен.

Сэр Оливер страстно желал, чтобы Стефан оставил его в покое, однако в душе сознавал, что только дурак не обратил бы внимания на Джернейв. Эта крепость была слишком высокой наградой — укрепленный пункт, через который проходит одна из главных дорог, соединяющая Шотландию и самые богатые английские земли. Так как сэр Оливер считал, что «сжег все мосты» к Матильде, отклонив предложение Саммерфилда, и единственное, что ему осталось: убедить Стефана в своей преданности и узнать его планы. Так созрело решение, которое и заставило сэра Оливера произнести слова приветствия с юго-восточной стены, а также проявить заботу о Стефане и его эскорте, предупредив их об опасности предательского брода. Это обеспечило удачную переправу через брод так, что на гостей даже не попали брызги вод Северного Тайна.

Узкий проход через западные ворота позволял сдерживать превосходящие силы противника несмотря на слабую оборону длинной крутой дороги, ведущей вверх к крепости. Эдит, ожидавшая прибывших для приветствия у двери, ведущей в большой зал, низко поклонилась королю.

— Это моя жена Эдит, — сказал сэр Оливер. — Вам надо только сказать ей, что требуется, сэр, и все будет немедленно выполнено.

Стефан выразил сердечную благодарность и, после того как он и его сопровождающие сняли оружие и переоделись в теплые сухие одежды, вернулся в зал, чтобы извиниться за свой неожиданный визит.

— Я думаю, леди Эдит, вам не составит больших хлопот, подать нам ужин?

— Нет, нет, милорд, с великим удовольствием и совсем без хлопот, — спокойно ответила Эдит, будучи уверенной в себе хозяйкой.

Как только сэр Оливер вернулся, были отданы приказы кухаркам подать самые лучшие блюда и всяческие деликатесы, дополняющие вечернюю трапезу, а Эдмер выставил бочонок с особым вином. Эдит всегда умела принять высоких гостей, и Стефан был не первый король гостивший в Джернейве.

— Мы хорошо обеспечены продуктами, — пояснила она с улыбкой, — так как готовились и пережили осаду до вашего прихода на север. Уверяю вас, что с радостью и благодарностью расходую провизию для такого счастливого события и почитаю это за высокую честь.

— Моя жена говорит правду, милорд, — добавил сэр Оливер, направляясь к своему креслу хозяина замка. Это кресло с высокой спинкой тонкой резной работы было передвинуто к той стороне пиршественного помоста, которая была ближе всего к камину, где с шипением и треском плясали огромные языки пламени. С одной стороны тут было тепло, а с другой — вырывающиеся иногда клубы дыма не достигали его. Это место выдолбили в толстой стене башни, выходившей во двор, и находилось оно почти в центре зала. Ниже пиршественного помоста, слева от кресла, где сейчас расположился Стефан, стояла короткая скамья; справа — кресло поменьше с низкой спинкой, которым сэр Оливер пользовался, когда хотел сидеть поближе к огню или для руководства церемонией. За вторым креслом стояло несколько скамей, обращенных к камину, а за ними — еще две, установленные под прямым углом.

Сделав не очень глубокий, но почтительный реверанс, Эдит подвела сэра Вальтера Эспека к меньшему креслу и, улыбаясь, жестом пригласила к скамьям других рыцарей.

— Давно вы у нас не гостили, сэр Вальтер, — сказала она. — Я очень сожалею по поводу Уорка, но эта потеря скрашивается вашим обществом.

Так как Эдит и сэр Вальтер сидели близко, то Стефан услышал ее слова.

— О, здесь ничего не потеряно, — сказал он с довольной улыбкой. — Уорк возвращен сэру Вальтеру, и он только выгадал, избавившись от изменника-кастеляна.

— Это добрые вести, милорд, — сказал сэр Оливер.

— Мы узнали о вашем приближении, когда сэр Вильям де Саммерфилд снял осаду. Еще слышали о вашей встрече с королем Дэвидом в Дареме, но нам ничего не известно о ее результатах. Я от всей души рад, что такой человек, как сэр Вальтер, останется моим соседом. Сказать по правде, принадлежи крепость шотландцам, меня бы ждало весьма нежелательное соседство, ведь она находится менее чем в трех лигах от Джернейва. К концу года я бы не отважился оставить на холмах ни одной овцы.

Эспек и три дворянина с севера, сопровождавшие Стефана из Дарема, разразились хохотом, однако король и рыцари из его личного эскорта, все из Блуа, выглядели удивленными.

— Шотландцы, — гудел сэр Вальтер, — всегда начинают с жареной баранины. "Стяни барана! " — их девиз, то же относится к говядине или цыплятам, — только слово замени.

Разглагольствования сэра Вальтера были встречены еще большим хохотом, вызвав на этот раз веселье и у людей Стефана, но сам король выглядел озабоченным. Эдит, находившаяся за креслом сэра Вальтера, подошла к Стефану и стараясь отвлечь его, спросила:

— Налить вам вина, милорд?

— Да, премного благодарен, — быстро ответил Стефан. Эдмер налил вино из кувшина в серебряный кубок, украшенный орнаментом. Эдит поднесла его королю. Несколько оруженосцев позади сидящих рыцарей принялись помогать распорядителю: те, кто помоложе, наливали из других кувшинов, стоявших за деревянными чашками и рогами, многие из которых были красивой резной работы. В крепости Джернейва хранились и другие сосуды из серебра, золота и не менее ценного стекла в золотой оправе, однако сэр Оливер предупредил Эдит, чтобы она их не выставляла.

— Они будут соответствовать важности момента, но могут вызвать у Стефана нежелательное представление о слишком большом богатстве Джернейва, — резко заявил он жене в ответ на ее протесты.

Когда вино рыцарям было налито, оруженосцы были отпущены и расходились по местам. В этот момент Бруно дружески дернул Хью за рукав.

В Оксфорде обязанности Бруно как оруженосца Стефана начались с того, что он доставил Хью обещанный памятный подарок — лазурного цвета щит, на котором красовалось серебряное изображение вздыбленного единорога, а над ним витиеватыми буквами было выведено слово incorruptus [13]. Хью был потрясен, а сэр Вальтер зашелся хохотом. Бруно, все еще испытывавший муки благодарности королю, высказал от имени своего повелителя возмущение. Его реакция отрезвила сэра Вальтера, и тот стал поспешно объяснять, что ни он, ни Хью не считают сей дар смешным или не заслуживающим внимания, а также, что они и не думали смеяться над королем Стефаном.

— Нет, — вздохнул Хью и затем засмеялся сам, — подшучивания так и валятся на меня, но король ведь не мог знать, что в юности я мучился своим сходством с единорогом. Впрочем, это уже давно позади. Щит прекрасен, и я буду носить его с радостью и гордостью.

Бруно был первым, кто почувствовал в этих беззлобно произнесенных словах всю горечь давних страданий, а этот дар опять задел за живое. Поэтому, когда сэр Вальтер пожелал, чтобы Хью вернулся в замок вместе с Бруно и спросил, есть ли у короля время выслушать его слова благодарности, Бруно пояснил: этот дар означает принятие Хью на королевскую службу. Хью согласился незамедлительно, и на протяжении последующих недель, пока войско двигалось к северу, двое молодых людей часто встречались и почти все свое свободное время проводили вместе, став хорошими друзьями.

Во время разговора Хью и Бруно почти не обращали внимания на своих хозяев — привычка, укоренившаяся благодаря опыту долгой службы. Внезапно непринужденная беседа и смех среди окружения короля прервались. Хью и Бруно сразу же напряглись, почувствовав тревожную тишину, в которой даже треск огня казался слишком громким.

— Но вы должны знать, сэр, что у меня нет права на обязательства относительно Джернейва. — На фоне напряженной тишины голос сэра Оливера казался громоподобным. — Я только управляю этим поместьем от имени моей племянницы, демуазель Одрис. Разве сэр Вальтер не рассказывал вам, что после моего брата осталась его дочь?

— О, да, теперь я вспомнил, — ответил Стефан не совсем искренне, так как мысли его полностью были заняты наследниками Джернейва. — Об этом мне говорил Бруно. Я полагаю, что сэр Вальтер не посчитал нужным упомянуть об этом, поскольку я взял к себе на службу вашего… э… Бруно из Джернейва.

— К себе на службу? — повторил сэр Оливер. — Вы великодушны, сэр. Не так часто вестника плохих новостей так щедро вознаграждают.

Стефан засмеялся.

— Бруно только подтвердил новости. Мой единорог… — Стефан замолчал и посмотрел вокруг. Хью и Бруно вышли вперед и поклонились. — А, вот ты где. Это Хью Лайкорн, подданный сэра Вальтера. Он первый принес весть о вторжении шотландцев.

Сэр Оливер глянул на Хью и кивнул головой. Он его видел один или два раза в те годы, когда встречал сэра Вальтера на собраниях северных дворян, назначенных по приказу короля Генриха для сбора податей, а может на других государственных совещаниях, но не удостоил его вниманием. Убедившись в порядочности Бруно в вопросе наследования Джернейвом, сэр Оливер одарил его улыбкой, в которой были и облегчение, и удовлетворение. Затем повернулся к королю.

— Сердечно благодарен вам, сэр, — сказал он Стефану, — за то, что вы сняли с меня столь тяжкое бремя. Бруно — очень хороший человек, лучше не найти. Вы никогда не раскаетесь в своей доброте к нему.

— Я уверен в этом, — ответил Стефан. — Он уже принес неоценимую пользу. Здесь, на севере, такие странные обычаи, а он предотвратил обиды, которые я мог бы непреднамеренно нанести. Но почему же не вышла ваша племянница приветствовать меня?

Сэр Оливер пожал плечами.

— Одрис не похожа на других женщин, — заметил сэр Оливер. — Она не очень любит общество и общается только с теми, кого хорошо знает и с кем находит общий язык. Она редко спускается с башни, чтобы приветствовать гостей.

Пока сэр Оливер говорил, в голове Хью возник образ девушки, появившейся в окне башни, и волна непреодолимого интереса и сочувствия охватила его. Там была бедная душа, — думал он, — в еще худшем состоянии, чем он сам. Может, это узница, заточенная в башню, которая боится обратить на себя внимание? А если не узница, то запуганное создание, пугающееся посторонних? Он видел ее мельком, и у него сложилось впечатление, что она маленькая и хрупкая. Хью чувствовал и раздражение, и желание покровительствовать, сознавая глупость того и другого из-за невозможности помочь страдающей по какой-то причине девице Одрис. Но тут более могущественный союзник исправил положение в его пользу.

— Так, так, — сказал Стефан улыбаясь, но с ноткой подозрения в голосе. — Надеюсь, я не похож на чудовище, поедающее молодых девушек. — Он игриво помотал головой. — Не беспокойтесь, моя милая жена никогда не позволит это сделать. Если девица Одрис — мой вассал, то она должна принести мне присягу на верность, а если она такая робкая, то ей лучше бы сойти к нам и руководствоваться этим в дальнейшем.

— Я не сказал бы, что она робкая, — пробормотал сэр Оливер, но кивнул Эдит, сидевшей за ним на маленькой скамейке, слева от стула Стефана.

Она жестом подозвала служанку и приказала, чтобы та попросила демуазель Одрис сойти и выразить признательность королю.

Сэр Оливер выглядел несколько удрученным, однако он испытывал не такое уж большое недовольство развитием событий. На самом деле он пытался скрыть свое удовлетворение, снова и снова благословляя как гобелены, давшие ему возможность поразмыслить и спланировать свои действия, так и Одрис, которая оставалась верна своему обычному безразличию к обществу, даже если этим обществом был король. Любая другая девушка разинула бы рот от любопытства, но кажущееся затворничество Одрис пробудило к ней особое внимание короля, и сэр Оливер очень рассчитывал на то, что Стефан примет присягу на верность от племянницы, а про него забудет. И если надежды Стефана на престол рухнут, то это будет хорошей лазейкой из создавшегося положения. Сейчас сэр Оливер мог правдиво заявить, что не присягал Матильде и не давал клятвы быть ее сторонником. Он не любил кривить душой, но ему придется это сделать, если понадобится спасти Джернейв. Что же до клятвы Одрис… то женская клятва всего лишь обещание и не более.

Зная, что любая женщина, вызванная к королю, потратит определенное время на то, чтобы принарядиться и сделать прическу, Стефан приготовился подождать. Он был уверен: сэр Оливер не требовал от племянницы быть наряженной все время, и попросил долить вина в кубок. Его интересовал возраст Одрис. Представился удобный случай, чтобы поговорить о замужестве наследницы Джернейва. Стефан даже задал соответствующие вопросы четырем рыцарям из своего сопровождения, полагая, что они могут стать подходящими претендентами, так как были неимущими и в знак благодарности останутся на его стороне. Рыцари были молоды, сильны и не так уж плохи собой, поэтому, считал король, идея должна прийтись по душе Одрис. Но не успел Эдмер долить вино в королевский кубок и вернуть его, как к Эдит подбежала служанка.

— О, я боюсь войти, — произнесла она тяжело дыша. — Демуазель ткет.

— Святая Мария, — охнула Эдит, — опять? Так скоро?

— Эдит, — голос сэра Оливера заглушил последние три слова жены, — пойди сама и скажи, чтобы Одрис вышла.

— Оторвать ее от станка? — прошептала Эдит.

— Король хочет ее видеть, — прорычал сэр Оливер. — Сейчас же скажи ей, что здесь требуется ее присутствие.

Снова воцарилась тишина недоумения. Сэр Оливер, хотя и почувствовал волну беспокойства, но про себя твердил, что Эдит всего лишь суеверная бестолочь. Без сомнений, Одрис не представляла себе, что ее пригласят выйти, она подумала, что гости пробудут несколько дней и просто начала обычное полотно, чтобы занять время. В любом случае он не желал никаких слухов о том, что Одрис… — он прервал мысль, его плечи вздрогнули, когда он поворачивался к королю.

— Женщины — проклятые дуры, — зарычал он. — Моя племянница — непревзойденная ткачиха. Я продаю ее полотна за хорошую цену. Но она работает, когда ей заблагорассудится. Поэтому я приказал не беспокоить ее во время работы. Но женщины… Даже до моей жены никак не дойдет: в любом правиле могут быть исключения.

— Вытканные картины, — произнес Стефан с особым смыслом, отвлекаясь от намерения спросить о возрасте Одрис. — Это непростое занятие. Я видел большую работу моей бабушки, на которой изображено убийство узурпатора Гарольда и завоевание этой страны Вильгельмом, но это были вышивки. Я бы хотел взглянуть на работу демуазель Одрис.

— Мне нечего показать вам, — ответил сэр Оливер, стараясь унять тревогу. Он был обеспокоен тем, что именно Стефан мог подумать, когда увидит на картине его собственный визит. Никто не поверит, что Одрис успела выткать полотно за то короткое время, которое король находится в Джернейве. Он также не хотел, чтобы его поймали на откровенной лжи. И продолжил:

— Я полагал, что племянница закончила ткать несколько дней назад, но видно кое-что еще надо доделать, чтобы завершить работу полностью. Должен признаться, сэр: я никогда не справлялся об этой работе. Когда Одрис закончит, она принесет гобелен мне, и я пошлю весть тем, кто заинтересован его купить.

— Наверное, демуазель Одрис имеет много талантов, — заметил Стефан.

Сэр Оливер засмеялся и на мгновение его напряжение ослабло.

— Не очень много, так как я подозреваю, варить, печь, шить или прясть ей не по душе. Эдит, бывало, жаловалась, что если Джернейв доверить этой девчонке, то все бы голодали и ходили в лохмотьях. От Эдит она не научилась ничему, что нужно женщине, за исключением ткачества. Причем она ткет только картины, а не обычную одежду. Впрочем, нет, я запамятовал, она, по словам Эдит, еще собирает целебные травы.

Такой ответ был абсолютно правдив и не был подготовлен заранее, а в действительности являлся плодом нежного недовольства дяди племянницей. Но он лишь усилил подозрения Стефана, разглядевшего в этом желание опорочить Одрис в глазах возможного супруга. Однако, король был избавлен от необходимости отвечать благодаря неожиданно быстрому появлению Одрис и Эдит. Так как девушка стала предметом разговора, а для четырех рыцарей Стефана она представляла особый интерес — другие же знали или догадывались о его намерениях, — то все сидящие повернулись к шедшей им навстречу Одрис, пристально ее рассматривая.