Голливудский участок

Глава 15

Юго-восточная часть Голливудского участка возле бульвара Санта-Моника и Уэстерн-авеню была территорией латиноамериканских банд, включая «Восемнадцатую улицу» и некоторых сальвадорцев из огромной банды «МС-13». «Белая ограда», одна из самых старых мексиканских банд, активно орудовала в окрестностях Голливудского бульвара и Уэстерн-авеню, а «Мексиканская мафия», она же «ММ», или «Эль Эрне», действовала то тут, то там, но считалась самой могущественной и могла даже руководить операциями из тюрем штата. В районе Голливуда не было черных банд наподобие «Калек» или «Крови», орудующих в юго-восточном Лос-Анджелесе, потому что здесь жило очень мало черных.

Уэсли Драбб получил эту важную для него информацию, когда ему позволили набраться нового опыта, направив на два дня в отдел по борьбе с бандами Голливудского участка. Но теперь, когда они ехали по Россмор-авеню, граничащей с Уилширским загородным клубом, его болтовня о бандах казалась до смешного неуместной и раздражала Нейта Вайса по прозвищу Голливуд.

Уэсли сказал:

— Калифорнийское управление исполнения наказаний считает, что «Эль Эрне» имеет примерно двести членов в тюремной системе.

— Что ты говоришь! — Нейт любовался роскошными многоквартирными домами и кондоминиумами по обеим сторонам его любимой улицы Лос-Анджелеса.

— Их обычно определяют по татуировке с изображением черной руки с буквой «М» на ладони. В тюрьме особого режима, Пеликан-Бэй, один из членов банды «ММ» имел в банке шестьдесят тысяч долларов, пока власти не заморозили его счет. Он проворачивал сделки из тюрьмы с самым строгим режимом!

— Надо же! — Нейт представил Кларка Гейбла в черном галстуке и Кэрол Ломбард в соболях: они улыбались привратнику, отправляясь кутить в город. Возможно, в «Кокосовую рощу».

Потом его мечты перекинулись на Трейси и Хэпберн, хотя он знал, что они никогда не жили на этой улице. Ну и что из того? Ведь он всего лишь фантазировал.

Уэсли продолжал:

— Бандиты делали заказы прямо из своих камер. Если ты «в шляпе» или тебе «открыт зеленый свет», это означает, что на тебя объявлена охота.

— Странно, — протянул Нейт. — В кино, если открыт зеленый свет, это означает, что тебе дается разрешение снимать картину. В Голливуде это означает, что ты живешь. В тюрьме — что ты умрешь. Странно.

Уэсли сказал:

— Мне говорили, что в Голливуде можно встретить гангстеров-азиатов из банд «Маленькие азиатские калеки» и «Азиатские мальчики-солдаты». Ты когда-нибудь с ними сталкивался?

— Не думаю, — сказал Нейт. — Я встречался с более законопослушными и более ранимыми выходцами из Юго-Восточной Азии, которые перережут тебе глотку, если только попробуешь назвать их азиатами.

— А название азиатской банды, которое мне нравится больше всего, — «Клуб маленьких волшебников», или «КМВ».

— Господи Иисусе! — воскликнул Нейт. — «КМВ» — это Канал музыкальных вестей! В мире не осталось ничего святого.

— Я слышал о судах, которые ограничивают поведение членов банд, но знаешь ли ты, что бандитам нужно лично вручить пространные юридические документы, объясняющие условия судебного запрета? Два или три члена банды, собравшиеся вместе, уже нарушают судебный запрет, и даже хранение и использование сотового телефона может считаться нарушением. Ты можешь себе представить?

— Если хочешь знать мое мнение, — заявил Нейт, — хранение сотового телефона лицом женского пола, которое пытается вести автомобиль, тоже должно считаться преступлением.

— В следующий раз я буду изучать татуировки, разговаривать с членами банд и узнавать о войнах между бандами.

— У нас появился начинающий «крот»? — спросил Нейт, зевая. — Может, попросишь о переводе, Уэсли? Например, на Семьдесят седьмую улицу или в Юго-Восточный участок, где люди держат дома ракетные установки для личной защиты?

— Когда меня отправили в Голливуд, мне сказали, что это хороший участок, где часто случаются мелкие преступления. Наверное, скоро мне захочется перевестись в хороший участок, где часто случаются серьезные преступления. Я слышал, что до декретного соглашения на автобусе спецназа Рампартского участка имелась надпись: «Мы устрашаем тех, кто устрашает других». Представь, каково было работать в бригаде по борьбе с бандитизмом.

Нейт посмотрел на Уэсли как на полного идиота и сказал:

— Уэсли, дни величия Управления полиции Лос-Анджелеса прошли. Они уже не вернутся.

— Я просто подумал, что работа, скажем, в Юго-Восточном участке принесет больше… пользы.

— Тогда вперед, — буркнул Нейт. — Можешь коротать долгие ночи, переходя от притона к притону, орать «Полиция!» и слушать, как спускают воду в туалетах по всему кварталу. Это единственное развлечение копов в неблагополучных районах. А вид проезжающих мимо бандитских «крейсеров» намного лучше, чем торжественные шествия по красным ковровым дорожкам, где звезды выставляют напоказ все свои прелести. Так, что ли?

Уэсли Драбб действительно стремился к настоящей полицейской работе на бандитских территориях или в любом другом месте, где требовались активные действия. Он становился все более нервным и напряженным, а Нейт до смерти надоел ему со своими бесконечными экскурсами в прошлое Голливуда.

Уэсли молча вел машину, кусая ноготь. Нейт наконец заметил это и произнес:

— Эй, напарник, что-то ты невесел. Может, проблемы с подружкой? Обращайся ко мне, я специалист в этом деле.

Уэсли не так давно закончил стажировку, поэтому не мог ответить: «Нейт, ты меня достал! Мне до смерти надоели твои путешествия в историю кинематографа». Вместо этого он ответил:

— Нейт, ты думаешь, мы должны кружить вокруг загородного клуба? Это зона Уилширского отдела. Мы работаем в Голливудской зоне.

— Прекрати говорить «отдел»! — взорвался Нейт. — «Участок» звучит солиднее. Терпеть не могу эти новые термины.

— Хорошо, Голливудский участок. Мы сейчас за его пределами. Это Уилширский участок.

— Подумаешь, несколько кварталов, — сказал Нейт. — Оглянись на это великолепие.

Нейт Голливуд имел в виду Россмор-авеню, на которой элегантные многоквартирные дома и дорогие кондоминиумы носили такие имена, как «Россмор», «Эль-Ройал», «Марлоу» и «Кантри-клаб мэнор», и располагались в пяти минутах ходьбы от частного поля для гольфа. Все они были построены во французском и испанском стиле Золотого века Голливуда.

Видя, что Уэсли не разделяет его энтузиазма, Нейт спросил:

— Может, хочешь проехаться мимо церкви сайентологов? Если повезет, увидим Джона Траволту. Но мы не можем приставать к их так называемым прихожанам, иначе на нас пожалуются фашисты из их службы безопасности. Ты знаешь, что они один раз пожаловались на наш вертолет? Сказали, что хотят сделать свою штаб-квартиру зоной, свободной от вертолетов управления полиции.

— Нет, — буркнул Уэсли. — По правде говоря, меня мало интересует сайентология или Джон Траволта.

— Как будто мы в Европе, — сказал Нейт, когда заходящее солнце озарило вход в «Эль-Ройал». — Разве ты не видишь, как Мэй Уэст выходит из этой двери под ручку с привлекательным актером и не спеша идет к ожидающему на улице лимузину?

«Мэй Уэст»[3] — так называл отец Уэсли Драбба спасательные жилеты, которые хранил на борту семидесяти пятифутовой яхты. Уэсли не знал, что их назвали в честь женщины, но повторил:

— Да, Мэй Уэст.

— Когда-нибудь я буду жить в одном из этих домов, — мечтательно произнес Нейт. — Раньше загородные клубы ограничивали членство евреев. И актеров. Говорят, Рэндолф Скотт сказал управляющим: «Я не актер и могу доказать это сотней картин». Но некоторые утверждают, что это был Виктор Мэтьюр. Или даже Джон Уэйн, но он вряд ли играл в гольф. Это история Голливуда, и не важно, кто это сказал.

Уэсли никогда не слышал о первых двух актерах-гольфистах. У него начались спазмы в мышцах шеи и челюстей. Он даже заскрипел зубами и расслабился, только когда Нейт вздохнул и сказал:

— Ладно, поедем найдем плохого парня и посадим его в тюрьму.

Наконец Уэсли Драбб с огромным облегчением повел машину прочь от киношного Голливуда в Голливуд настоящий.

Когда они проезжали центр геев и лесбиянок, на город упала тьма, и Нейт сказал:

— Здесь они могут расслабиться. Или напрячься. Это место голливудской мечты. Не понимаю, почему ты здесь не бываешь.

Через несколько минут на бульваре Санта-Моника Уэсли притормозил.

— Посмотри, как шагает тот парень. Давай его потрясем.

Нейт посмотрел на другую сторону улицы и увидел бледного исхудалого мужчину лет сорока с лишним в свитере с длинными рукавами и джинсах, который шел по бульвару, засунув руки в карманы.

— Ну и что ты в нем такого увидел?

— Держу пари, это не вставший на учет досрочно освобожденный. Он идет так, словно гуляет во дворе тюрьмы.

— Ты многому научился в отделе по борьбе с бандами, — заметил Нейт. — Может быть, даже чему-то стоящему, но я этого еще не заметил.

— Полицейские, осуществляющие надзор за досрочно освобожденными, с опозданием вводят данные в компьютер, но его все равно можно проверить. Даже если на него нет ордера, он может иметь при себе наркотики.

— Может, он ищет себе пару, — предположил Нейт. — Это бульвар Санта-Моника, прибежище мужской любви, гомосексуалистов и гомиков-убийц. Он может искать замену тому, кого оставил в тюрьме. Парня с татуировкой обнаженной бабы на спине и дыркой в заднице шириной с туннель метро.

— Мы можем его проверить?

— Да, давай, облегчи душу, — кивнул Нейт.

Уэсли остановил машину в нескольких метрах от мужчины, оба копа вышли и осветили его фонариками.

Худой человек, видимо, к этому привык: он остановился и вынул руки из карманов. С таким парнем можно было не вступать в предварительные переговоры, и когда Уэсли спросил, есть ли у него какое-нибудь удостоверение, тот сам, не ожидая требования полицейских, неохотно подтянул рукава свитера, показав предплечья, покрытые тюремными наколками поверх старых шрамов.

— Больше не колюсь, — заявил он.

Нейт перевел луч фонарика налицо мужчины и сказал:

— Глазки у тебя налитые, приятель.

— Я пью, как настоящий алкаш, — ответил бывший зек, — но не ширяюсь. Я устал сидеть по статье одиннадцать-пятьдесят пять. Я всегда ходил под кайфом, и меня постоянно арестовывали. Как будто по нескольку недель отсиживал пожизненное.

Уэсли записал данные мужчины, в удостоверении личности значилось имя Брайан Аллен Уилки, и пробил информацию по бортовому компьютеру. Оказалось, что его много раз арестовывали за хранение наркотиков, однако ордера на задержание не было.

Прежде чем отпустить его, Нейт спросил, куда он направляется.

— К Пабло, поесть тако.

— Это деревня наркоманов, — сказал Нейт. — Только не говори, что куришь «снежок», вместо того чтобы колоться.

— Понемногу, — сказал Брайан Уилки. — Мне бы не хотелось, чтобы об этом знал мой надзирающий офицер, но сейчас я дошел до выпивки и амфетамина время от времени. Это ведь прогресс, правда?

— Не думаю, что это понравилось бы «Анонимным алкоголикам», приятель, — сказал Нейт. — Это жизнь, а не кино!

Через несколько минут, проезжая мимо «Тако у Пабло», Уэсли с Нейтом увидели перед входом старый автомобиль и пару тощих наркоманов, спорящих с другим парнем, тоже явным наркоманом. Дебаты были такими горячими, что «торчки» не заметили черно-белую патрульную машину, которую Уэсли остановил за полквартала, выключив фары, чтобы понаблюдать за разворачивающейся перед его глазами сценой.

— Может быть, один из них зарежет другого, — сказал Нейт, — тогда ты сможешь арестовать его за серьезное преступление. Или лучше пусть один из них вытащит оружие, и мы сможем устроить перестрелку. Это развеет твою грусть?

Фарли Рамсдейл размахивал руками, как ветряная мельница, и Олив испугалась за него. По подбородку Фарли стекала слюна, он визжал, как недорезанный поросенок, потому что крохотного роста наркоман, известный под именем Малыш Барт, который был примерно одного возраста с Фарли, не хотел продать ни одну из имевшихся у него двух десятков доз. Фарли отказывался покупать по слишком высокой цене и старался ее сбить.

Олив считала, что Малыш Барт поступает подло, поскольку Фарли часто продавал ему «снежок» по скромной цене. Но все эти крики и ругань доставят им только неприятности.

— Ты неблагодарный кусок блевотины! — орал Фарли. — Помнишь, как я спас твою жалкую задницу, когда тебе так сильно был нужен «снежок», что ты готов был замочить ниггера?

Малыш Барт, на шее которого красовалась татуировка в виде собачьего ошейника, оправдывался:

— Старик, дела нынче плохие, товара совсем нет. Это все, что у меня есть, и больше пока не ожидается. Мне нужно платить за квартиру.

— Ты маленький ублюдок! — закричал Фарли, сжимая кулаки.

— Эй, приятель! — сказал, отступая. Малыш Барт. — Прими успокоительное! У тебя крыша едет!

Олив вышла вперед:

— Фарли, остановись, пожалуйста. Поехали домой. Прошу тебя!

Неожиданно Фарли сделал то, чего никогда не делал. Он дал ей звонкую пощечину, и она была настолько ошеломлена, что секунду молча смотрела на него, а потом разрыдалась.

— Все, хватит, — сказал Уэсли и вышел из машины. За ним последовал Нейт Голливуд.

Фарли не видел, как приближаются полицейские, но Малыш Барт их заметил и торопливо произнес:

— Э-э-э… мне пора.

Он направился было в другую сторону, но Уэсли приказал:

— Стоять на месте.

Через несколько минут Уэсли и Нейт Голливуд обхлопывали Малыша Барта с Фарли, а Олив вытирала слезы полой кофточки.

— В чем дело? — спросил Фарли. — Я ничего не делал.

— Ты ударил женщину, — сказал Уэсли. — Я свидетель.

— Это была случайность, — сказал Фарли. — Разве не так, Олив? Я не хотел ее бить. Просто жестикулировал, споря с этим парнем.

— О чем был спор? — спросил Нейт.

— О том, действительно ли Джордж Буш такой идиот, каким кажется. Мы вели политические дебаты.

Малыш Барт не беспокоился, потому что «снежок» лежал под задним ковриком машины, припаркованной за полквартала. Ему лишь нужно было успокоиться, не нервировать копов, и тогда, считал он, его отпустят.

Когда Нейт оттащил Фарли метров на десять от остальных, тот крикнул:

— Олив, скажи, что это было случайно!

— Заткни свою пасть, — сказал Нейт. — Где твоя машина?

— У меня нет машины, — соврал Фарли и сам удивился, зачем он это сделал. В его автомобиле не было наркотиков. Он не курил «снежок» два с половиной дня. Поэтому стал таким нервным. Поэтому чуть не удушил Малыша Барта. Ему так надоело, что его все время тормозят копы, что он соврал. Ложь была формой мятежа против всех них. Против всех ублюдков, которые его доставали.

В течение следующих двадцати минут были составлены протоколы, имена пробиты через компьютер, который выдал досье на Фарли Рамсдейла. Фарли наконец перестал брюзжать, а Олив плакать.

Малыш Барт попытался на самом деле завести разговор о политике, чтобы поддержать шутку насчет Джорджа Буша, но полицейские на нее не купились. Они знали, что затевалась какая-то сделка с наркотиками, а Малыш Барт не хотел давать им повод потребовать у него ключи и попробовать открыть одну из восьми машин, стоящих недалеко от «Тако у Пабло». Ему особенно не хотелось, чтобы полицейские заглядывали под коврики.

Фарли думал, что копы еще будут долго их мучить, но тут молодой коп подбежал к старшему и крикнул:

— Попытка похищения человека, «Омарс-лондж» на Айвар! Поехали, Нейт!

Когда Фарли с Олив и Малыш Барт остались стоять у «Тако у Пабло», Фарли сказал Малышу Барту:

— Эти копы спасли твою проклятую жизнь.

Барт ответил:

— Приятель, тебе нужна помощь. Ты зашел слишком далеко. Слишком далеко. — С этими словами он убежал к своей машине и уехал.

Олив попросила:

— Фарли, поехали домой, и я…

— Олив! — рявкнул он. — Если ты сейчас скажешь, что приготовишь мне вкусные сандвичи с сыром, клянусь, я вышибу тебе зуб.

Голливудские детективы расследовали серию изнасилований, произошедших во время свиданий, которые они называли «дружескими изнасилованиями». Обычно жалобы звучали так: «Я проснулась обнаженная с неизвестным мужчиной. Меня опоили наркотиком».

Дела не поступали в суд. Чтобы получить доказательства, нужен был немедленный анализ мочи, но наркотики, которые подмешивали жертвам, распадались в течение четырех — шести часов. Поэтому всегда оказывалось слишком поздно проводить специальные исследования вне лаборатории управления полиции, которая могла анализировать лишь контролируемые вещества. Кстати, как утверждали адвокаты защиты, большое количество алкоголя давало эффект, во многом схожий с эффектом от употребления наркотика.

О случаях изнасилований во время свиданий в Голливудский участок сообщали лица обоего пола, но офис окружного прокурора зарегистрировал только одну жалобу. Жертву вскоре после встречи вырвало, поэтому вещество удалось выделить и определить.

Вызов к «Омарс-лондж» по коду-3 получил экипаж «6-Х-76», но Баджи с Фаусто опередили Уэсли Драбб и Нейт Голливуд, сразу за которыми подъехали Бенни Брюстер и Б. М. Дрисколл, пожаловавшийся, что его укачало из-за слишком быстрой езды.

Прибывшие первыми экипажи уступили место Баджи и Фаусто, поскольку вызов предназначался им, и Баджи вошла в ночной клуб, чтобы опросить жертву. Хотя бумагами в этот вечер должен был заниматься Фаусто, а она вела машину, Баджи решила сама написать рапорт, потому что жертвой была женщина.

Когда их провожали в личный офис, Фаусто прошептал:

— В этом заведении хозяева меняются так же часто, как скатерти. Нынешнего хозяина найти невозможно, но можешь быть уверена, что это русский.

Сара Батлер сидела в офисе, о ней заботилась официантка в белой накрахмаленной рубашке, черном галстуке-бабочке и черных брюках. Официантка была красивой натуральной блондинкой, а жертва похищения — примерно возраста Баджи — была еще красивее, но не натуральнее. Бретельки черного платья скрепляли английские булавки, колготы были порваны в клочья, колени ободраны и кровоточили, как и ладони, тушь для глаз растеклась по щекам, а помада размазалась по подбородку. Она была злой и пьяной.

Когда полицейские вошли, официантка прикладывала завернутый в салфетку лед к колену жертвы. На стуле рядом с ней висела шуба из искусственного меха.

Баджи села и попросила:

— Расскажите, что произошло.

— Меня похитили четыре иранца, — сообщила Сара Батлер.

— Когда? — спросила Баджи.

— Примерно час назад, — ответила Сара Батлер.

Баджи посмотрела на Фаусто, который кивнул и вышел, чтобы передать код-4, означающий, что на месте преступления достаточно сил, поскольку подозреваемые давно скрылись.

— Что вы сказали, когда позвонили в полицию? — спросила Баджи. — Нам показалось, это случилось только что.

— Не знаю, что я сказала, я была слишком расстроена.

— Хорошо, — терпеливо произнесла Баджи, — давайте с самого начала.

Сообщив всю контактную информацию для рапорта и назвав свою профессию — актриса, — Сара Батлер начала рассказывать:

— Я договорилась встретиться здесь с подругой, но она позвонила мне на сотовый и сказала, что муж неожиданно вернулся из командировки. И я подумала, что раз уж пришла, могу здесь выпить.

— Сколько вы выпили?

— Не помню.

— Продолжайте.

— Я разговорилась с каким-то парнем у бара, и он начал угощать меня мартини. Я выпила не так много.

Беспокоясь из-за лицензии на продажу спиртного, официантка посмотрела на Баджи:

— Мы не обслуживаем пьяных клиентов.

— Продолжайте, пожалуйста, — повторила Баджи Саре Батлер.

— Достаточно быстро я почувствовала себя как-то странно. Очень кружилась голова. Думаю, парень подсыпал мне наркотик, но я выпила недостаточно, чтобы отключиться.

— Сколько мартини вы выпили?

— Не больше четырех. Или пяти.

— От этого может отключиться даже бегемот, — заметила Баджи. — Продолжайте.

— Парень, угощавший меня мартини, предложил довезти меня до дома. Сказал, что его черный «мерседес» с водителем припаркован перед входом. Сказал, что будет ждать в машине. Я согласилась и пошла в дамскую комнату освежиться.

— Вы не подумали, что вас могут изнасиловать? — спросила Баджи.

— Тогда нет. Я подумала об этом только после похищения.

— Хорошо, продолжайте.

— Когда я вышла из клуба, у обочины стоял длинный черный автомобиль, и я села на заднее сиденье. И черт побери, в машине оказались четверо пьяных иранцев. Один из них закрыл дверь, и машина тронулась. Они смеялись как последние идиоты. А я поняла, что это был лимузин и я села не туда. Я кричала, чтобы они остановились и выпустили меня.

— Откуда вы знаете, что это были иранцы?

— Я хожу на актерские курсы с двумя иранцами, они постоянно тараторят на фарси. Поверьте, я знаю иранцев. Или персов, как они предпочитают называть себя, когда живут в нашей свободной стране, ублюдки.

— Хорошо, что было потом?

— Они меня лапали, и я расцарапала одному из них лицо. Он приказал водителю остановиться, и они выкинули меня из машины — прямо на улицу, и я прибежала сюда. Я хочу, чтобы их арестовали и осудили за похищение человека.

— В этом деле будет трудно доказать похищение человека, — сказала Баджи, — но давайте закончим отчет и посмотрим, что об этом думают детективы.

— Мне все равно, что думают детективы, — заявила Сара Батлер. — Я уже сделала за них половину работы. — С этими словами она вручила Баджи тщательно сложенную салфетку: — Это частицы кожи с лица иранца. А мою шубу можно обследовать на отпечатки пальцев.

— С меха отпечатки пальцев не снимаются, — возразила Баджи.

— Офицер, не говорите о том, чего не знаете, — сказала Сара Батлер. — Мой отец — адвокат, и я не позволю детективам проигнорировать мое заявление. По грязи на моем платье можно определить, где я лежала на улице, если кто-нибудь начнет утверждать, что меня не выкидывали из машины. А по следам от ногтей после анализа ДНК можно будет точно определить одного из похитителей. — Она помолчала и добавила: — Кроме того, Седьмой канал уже в пути.

— Сюда едут репортеры?

— Да, я их вызвала. Поэтому предлагаю очень серьезно отнестись к этому делу.

— Скажите, мисс Батлер, вы смотрите «Си-эс-ай: Место преступления»?

— Постоянно. И знаю, что какой-нибудь дешевый иранский адвокат может заявить, что я села в эту машину нарочно, а не случайно. Но я все предусмотрела.

— Не сомневаюсь, — сказала Баджи.

— Человек, который угощал меня мартини, может подтвердить, что ждал меня в своей машине. Это доказывает, что я села в лимузин по ошибке.

— Полагаю, вам известно имя этого человека и его контактная информация?

— Его зовут Андрей. Это русский джентльмен, который работает менеджером в «ГУЛАГе» в восточном Голливуде. Он дал мне визитную карточку. Думаю, вы должны его проверить и посмотреть, обвиняли ли его когда-нибудь в том, что подмешивал наркотики девушкам в своем ночном клубе или где-нибудь еще. Мне кажется, мартини подействовало на меня слишком сильно.

— Хотите добавить что-нибудь еще? — спросила Баджи, намереваясь убраться отсюда, прежде чем появятся телевизионщики.

— Только то, что мой отец позвонит в «ГУЛАГ» или при необходимости зайдет лично, чтобы убедиться, что мое заявление о преступлении расследуется должным образом. А теперь простите, мне нужно подготовиться к приезду Седьмого канала.

Когда Баджи вышла, Фаусто, частично присутствовавший при опросе, поинтересовался:

— Как ты это назовешь: преступлением, результатом алкоголизма первой степени или проявлением предменструального синдрома?

— В виде исключения я с тобой соглашусь, старый женофоб, — сказала Баджи.

Дмитрий рассердился бы еще сильнее — если это было вообще возможно, — узнай он, что ночной менеджер Андрей пытался познакомиться с женщиной, которая впоследствии подала заявление в полицию. Дмитрий не хотел, чтобы полиция посещала его заведение — ни под каким предлогом. Однако в тот вечер «ГУЛАГ» наводнили копы, среди которых была Энди Маккрей, которую вызвал из дома ночной детектив, Жалостливый Чарли Гилфорд.

Когда Чарли сообщил Энди, что не может связаться с детективами из убойного отдела, двое из которых лежали с гриппом, она предложила вызвать одного из детективов из отдела по расследованию ограблений и дала номер сотового Брента Хинкла.

Чарли позвонил Бренту Хинклу, сказал, что в «ГУЛАГе» произошло убийство, и спросил, хочет ли тот помочь Энди. Брент ответил, что выезжает.

Потом Брент закрыл крышку сотового телефона, посмотрел на Энди, которая лежала рядом с ним в постели, и сказал:

— Так нечестно.

Она поцеловала его, выпрыгнула из постели и спросила:

— Ведь ты предпочтешь расследовать вместе со мной убийство, чем лежать всю ночь один?

— Наверное, ты права, — сказал Брент. — Кажется, это называется преданностью.

В зале для особо важных персон на верхнем этаже «ГУЛАГа», который охранялся вышибалой, шла частная вечеринка. Дмитрий выделил для нее двух официанток и пожалел, что не трех, поскольку вечеринка оказалась гораздо многочисленнее, чем ожидалось. Вскоре на расставленных по стенам диванах и креслах не осталось ни одного свободного места: молодые девушки сидели на коленях у парней, которые совсем не возражали против таких вольностей. Остальные стояли в три ряда у перил, наблюдая за танцующими на первом этаже.

Это были иностранные студенты, собравшиеся на вечеринку, которую подготовил для них технический колледж с помощью агента, организующего мероприятия для различных ночных клубов Голливуда. Большинство из собравшихся были арабами, но здесь были индусы, а также несколько пакистанцев. И еще здесь присутствовали два незваных гостя из южного Лос-Анджелеса, приехавшие погулять в Голливуд: члены банды «Калеки», один из которых утверждал, что приходился агенту двоюродным братом.

Во внутреннем дворике, куда гости выходили покурить, Дмитрий установил видеокамеру. И преступление произошло именно там. Одному из молодых арабов, двадцатидвухлетнему студенту, не понравилось то, что высокий «калека» в малиновой шляпе, надетой на парик, сказал его девушке. Началась драка. Араб с помощью нескольких друзей уложил высокого «калеку» на пол. Пока разнимали дерущихся, никем не замеченный «калека» подошел к арабу сзади, развернул его к себе лицом и вогнал ему нож в живот.

Пока гости кричали и вызывали «скорую», оба «калеки» вышли из внутреннего дворика через парадный вход ночного клуба на улицу. К приезду реанимации и полиции молодой араб истек кровью и не подавал признаков жизни. Тем не менее его повезли в Пресвитерианскую больницу, и по дороге медики тщетно пытались оказать ему помощь.

Б. М. Дрисколл и Бенни Брюстер огородили место происшествия и попросили всех свидетелей драки остаться. Однако после того, как по ночному клубу разнеслась весть об убийстве, он начал быстро пустеть. Когда приехали Энди Маккрей и Брент Хинкл (в разных машинах), Бенни Брюстер с Б. М. Дрисколлом уже записывали показания, которые давали полдюжины арабов и две их плачущие подружки.

Бенни Брюстер ввел Энди в курс дела и представил им агента Мориса Вули, чрезвычайно обеспокоенного чернокожего, который сидел в дальнем конце опустевшего бара с высоким стаканом «Джека Дэниелса». Это был полный человек лет пятидесяти с лишним, одетый в консервативный двубортный костюм, с осоловевшими от выпивки глазами.

— Мистер Вули, — обратился к нему Бенни, — это детектив Маккрей. Расскажите ей о бандите, совершившем убийство.

— На самом деле я о нем почти ничего не знаю, — сказал агент. — Просто он из Джордан-Даунз, где вырос я сам, вот и все. Я там больше не живу.

— Я поняла, что он ваш двоюродный брат, — сказала Энди.

— Двоюродный брат моего товарища по детским играм, — быстро сказал агент. — Я даже не знаю его настоящего имени.

Бенни Брюстер внезапно изменил тактику, свирепо посмотрел на него и спросил:

— А какая кличка у двоюродного брата вашего товарища по детским играм? Как вы его называете?

Толстые щеки агента затряслись.

— Я всегда называл его Дуби Ди. Клянусь могилой моей матери.

Бенни нахмурился и сказал:

— Может быть, в могиле вашей матери найдется лишнее местечко?

— Вы знаете его номер телефона? — спросила Энди.

— Нет, — ответил агент, крутя на пальце перстень с цирконом и каждые две секунды бросая взгляд на высокого чернокожего копа, который, казалось, был готов вцепиться ему в глотку.

— Этот офицер утверждает, что вы пригласили Дуби Ди в качестве своего личного гостя.

— Только потому, что встретил его на улице, когда шел навещать маму. Он сказал, что хочет попасть на одну из моих голливудских вечеринок. А я, дурак, ответил: ладно, мол, когда устрою следующую, дам тебе знать. И вот я получаю этот заказ, сообщаю о нем ему и записываю как своего гостя. Еще с одним соседским парнем. И посмотрите, что я получил вместо благодарности.

— Если у вас нет его телефонного номера, как вы сообщили ему о вечеринке?

— У меня есть адрес его электронной почты, — сказал агент, передавая Энди свой сотовый телефон. — Его телефонная компания позволяет звонить или отправлять электронные письма.

Когда они закончили работать в «ГУЛАГе» и собирались уходить, к Энди подошел мужчина в парике со странной улыбкой. Он пожал руки обоим детективам и сказал:

— Я Дмитрий Зоткин, владелец «ГУЛАГа». Меня глубоко огорчила ужасная случайность, произошедшая сегодня в моем клубе. Готов помочь вам всем, чем смогу. Всем, чем смогу. — С этими словами он вручил им свои визитные карточки и слегка поклонился.

— Возможно, завтра у нас появятся к вам вопросы, — сказала Энди.

— На обороте карточки — номер моего сотового. Можете звонить в любое время. Я всегда к вашим услугам.

Вернувшись в участок, Энди нашла интернет-провайдера Дуби Ди. Она оставила ему телефонное сообщение, запросив имя и телефонный номер клиента и заверив, что утром вышлет факсом официальный запрос.

— Напишем трехстраничный запрос и завтра подадим его в Голливудский суд. Ты когда-нибудь проделывал такое? — спросила Энди Брента.

— Я отстал от жизни, — ответил он.

— Провайдер проведет триангуляцию с ретрансляционных узлов. Если нам повезет и Дуби Ди пользуется своим телефоном, провайдер будет звонить каждый час, чтобы сообщить, где он находится. Это вроде джи-пи-эс в сотовом телефоне. Если он избавится от телефона, считай, нам не повезло.

— Как ты думаешь, мы сегодня попадем домой, чтобы хоть немного поспать?

Глядя в его зеленые глаза, она спросила:

— Сон — это все, о чем ты мечтаешь?

— Это лишь одно, о чем я мечтаю.