Голоса животных и растений

Глава одиннадцатая «ГДЕ-ТО СЛЫШАЛ Я ЭТУ МУЗЫКУ»

Мир весь полон ожиданием несказанного чуда… и волшебства. Помню, мама сажала яблоньку и тихо-тихо мурлыкала ей ласковую песенку. И выросшая яблонька баловала нас сладкими яблочками. Подойдя через много лет к одному из маминых деревьев, я с изумлением вдруг услышал, как оно прошелестело мне негромкую приветственную песню. И подумал: где же, когда же я слышал эту музыку?

Задав подобный вопрос, поэт Геннадий Серебряков интуитивно не ошибся и с ответом. Для русского человека вся природа, безусловно, живая: она чарует нежными звуками, напевностью, проникающей в самые потаенные уголки души и памяти. Как у Ивана Сергеевича Никитина в «Музыке леса»:

Конечно же каждый из нас слышал музыку природы с момента своего появления на свет — и запомнил ее навечно. Как можно такое забыть?!

Музыка рождается не только в «лесе мглистом» или «чистом поле», но и на просторах саванны, в глубине непролазного тропического леса или в самом сердце безлюдной пустыни. Оказываясь наедине с природой в пустынях — Сахаре, Калахари или Намибе, — я всем своим существом ощущал близость к истине мысли, высказанной Дональдом Хэтчем Эндрюсом в его «Симфонии жизни»: «…мы находим, что вселенная состоит не из материи, а из музыки». (См.: Retallack Dorothy. The Sound of Music and Plants. Santa Monica, 1973.)

Мир, обделенный музыкой, слабеет, болеет и хиреет.

Психиатр Ван де Касл занимался изучением измененных состояний сознания. В частности, он пытался разобраться в обстоятельствах возникновения гипнотических трансов. Так вот: он обратил внимание на то, что на территориях тех племен Африки, которые еще живут в условиях, близких к первобытным, бой тамтамов не только вызывает различные реакции у людей, но и влияет на настроение многих видов смолистых растений, заставляя их источать меняющийся аромат. Они пахнут, подстраиваясь… под барабанный бой.

Имеется ли у растений способность эмоционально реагировать на музыку? Глухи ли они — или же могут слышать «без ушей», как предполагают многие ученые? У практиков ответ один: у растений тонкий, поистине музыкальный слух.

— Виноград любит музыку и лучше растет под мелодичные песни и пение птиц, — тоном, не терпящим возражений, заявил мне виноградарь из района Стелленбос близ Кейптауна Бертус Мейер. На его виноградниках непрерывно транслируется пение птиц. По словам южноафриканского фермера, в результате этой меры ему удается снимать более высокий урожай винограда, чем собирают на плантациях соседей, а ягоды вызревают значительно крупнее и сочнее.

Бертус Мейер производит один из наиболее популярных сортов красного вина — «Канонкоп Истейт». Метод, называемый «звуковым бумом», он начал применять в августе 1997 года и уже достиг впечатляющих результатов. Благодаря нововведению виноградники лучше поглощают влагу и питательные вещества — под мелодичные песни, классическую музыку и птичьи рулады, исполняемые на высоких частотах, объяснил Б. Мейер кейптаунской газете «Бюргер». Гроздья, по его словам, становятся более многочисленными, и в них образуется сахар лучшего качества. Подобно любому другому растению, виноград любит ласку, как не преминул добавить Б. Мейер.

Кажущиеся нам сказочными открытия, как правило, совершаются случайно, там и тогда, где и когда их никто не ждет, даже сам первооткрыватель… Однажды, чересчур увлекшись прослушиванием музыкальных произведений, ученица колледжа «Темпл Буэлл» Дороти Реталлак запустила все остальные предметы — и вынуждена была всерьез засесть за биологию, чтобы сдать по ней выпускные экзамены и завершить учебу. Не питая никакого интереса к ботанике и биологии, она в отчаянии задавала себе вопрос, как сочетать изучение растений со своим пламенным увлечением? И тут, совсем как по воле доброго кудесника, ей под руку попалась книга Лорел Элизабет Кейес «Тональности: «Потерянный мир?», где рассказывалось о действии молитвы на растения и влиянии музыки на увядающие африканские фиалки. Дороти захотелось собственными глазами убедиться, что растения действительно воспринимают музыку.

Поначалу она решила выяснить лишь одно: как влияют на рост растений различные тона и, следовательно, различные виды музыки. Вместе с подругой, Энн Игон, она стала прокручивать ежедневно, раз в полсуток, 15-минутную запись перемежающихся тональностей си-бемоль и ре филодендронам, кукурузе, пшенице, герани и африканским фиалкам. Быстро бросилось в глаза, что африканские фиалки, выглядевшие в начале опыта поникшими, постепенно оживали, превращаясь в настоящих красавиц. В течение десяти дней все растения росли бойко. Но через две недели стали происходить поразительные изменения. Листья герани пожелтели и к концу третьей недели погибли. Редис, выросший на пять сантиметров, казалось, пытался скрыться от звуков, наклоняясь в противоположную сторону от их источника. Д. Реталлак зафиксировала, что злаки, редис и филодендрон погибли на исходе третьей недели. Лишь африканская фиалка продолжала расти. Контрольная же группа растений не показала никаких изменений в сторону ухудшения.

На основе результатов этих опытов ученые колледжа сделали вывод, что растения активно отзываются на музыку. Дороти в итоге закончила колледж и полюбила растения.

После того как колледж закупил биотронное оборудование Д. Реталлак попросила разрешения ей продолжить опыты на приобретенных более совершенных установках, позволявших вести и более точные наблюдения. В три имевшиеся камеры она поставила по четыре растения каждого вида, за исключением африканских фиалок. На этот раз использовалась тональность фа. В одной камере запись проигрывалась непрерывно восемь часов, в другой — с перерывами три часа в сутки, в третьей, контрольной, царила тишина. В первой камере растения умерли через две недели, во второй камере они росли хорошо, даже лучше, чем в «тихой» камере. В то же время Дороти заметила, что подопытные отклонялись от источника звуков.

Ее работа увлекла других женщин. Вирджини Смит и Марлен Мейсберг поместили в камеры кабачки. Одному растению в течение восьми недель проигрывали тяжелый рок, другому — классику. Первое растение плохо отнеслось к музыке: росло в противоположном от ее источника направлении, карабкалось по стене, словно стараясь убежать. Другому растению классика явно пришлась по вкусу, и оно обвивало источник звука, стараясь как бы обнять его.

Дороти продублировала работу подруг. Во время следующего эксперимента она использовала пшеницу, кабачок, тыкву, петунию, циннию и ноготки. Она поставила по девять растений каждого вида в две камеры. Если в условиях с нормальной, в основном классической, музыкой у растений были зафиксированы перемены в лучшую сторону, то в «рок-камере» воцарился хаос: одни растения рождали карликовые уродливые листочки, другие вообще задерживались в росте, а через девять дней стали странно «выкручиваться», обретали какие-то необычные формы, пожелтели — и вскоре умерли.

В конце концов Д. Реталлак сделала вывод, что тяжелый рок таинственным образом уничтожает растения. Другие виды музыки, например классическая и мягкий «полупоп», стимулировали рост, помогая растениям становиться пышными, с тяжелой листвой. Однообразный шум заставлял их хиреть. Растения не выносят монотонности, постоянного шума или бессмысленных звуков — отметила для себя Дороти.

Продолжая опыты с различными видами музыкальных записей, ученая заметила, что лучше всего растения откликались на восточноиндийскую музыку. По-видимому, пришла к заключению Дороти, они также питают особое пристрастие к Баху — почти столь же сильно любят его, как «Звуки Индии» Рави Шанкара. Работая с народной западной музыкой, она констатировала определенное равнодушие к этому виду музыки со стороны растений. И задалась вопросом: находятся ли растения в абсолютной и полной гармонии с «земной», народной музыкой или же они вообще безразличны к ней?

Дороти с изумлением обнаружила, что растения неплохо отнеслись к джазу: тянулись к рупору, наклонившись на 15–20 градусов. Ее домашний филодендрон также льнул к источнику звука, даже предпочитая его мягкому оконному свету. Кстати, в ходе одного опыта, поставленного южнокорейскими учеными, усики тыквы отклонялись в противоположную сторону от громкоговорителя, из которого гремел рок, и, напротив, приближались к рупору, из которого лилась успокаивающая музыка.

«Может быть, музыка снабжала рододендрон в какой-то форме энергией?» — подумала Дороти. Сама она не смогла ответить на такой сложный вопрос, но другие ученые, заинтересовавшись ее работами, стали искать ответ на него. Американцы Вудлиф и Ройстер поведали о своих опытах с табаком в труде «Влияние эффекта случайного шума на рост растений». По их данным, шум способен тормозить процесс роста на 40 процентов. Мэри Межерс и Перл Вейнбергер доказали, что музыка и звуки на слышимых частотах меняют скорость и стимулируют сам процесс прорастания зерен пшеницы весной. Та же Вейнбергер и с ней Дж. Дэс сообщили также о влиянии музыки на рост морских водорослей. В лаборатории университета города Торонто установили, например, что эти растения начинают особенно хорошо расти, прослушав сольное пение женским голосом, тогда как огурцы, к примеру, предпочитают звуки флейты.

Ученик выдающегося физиолога растений — сэра Жагадира Бозе — доктор Т. К. Сингх провел ряд опытов, изучая влияние звуков скрипки, флейты, мандолины и человеческого голоса на растения. Особый эффект произвели скрипка и щипковые струнные инструменты на перец: за три недели слушания игры на струнном инструменте — вине — перец прибавил в росте на 90 процентов и в плодоношении на 103 процента. Некоторое время Сингх «накоротке» играл на скрипке для мимозы — и заметил, что та от его игры росла вдвое быстрее обычного. Ученый обнаружил, что некоторые растения могут передавать свои новообретенные в период воздействия музыки качества последующим поколениям. Интенсивное воздействие звуками музыки, по его наблюдениям, вело к изменениям в хромосомах.

Перл Вейнбергер предположила, что звуковые волны могут вызывать резонирующие резонансные колебания в клетках растений, которые позволяют им накапливать энергию и влияют на метаболизм (обмен веществ).

Другое возможное объяснение явления, полагает Джон Уитмен, состоит в том, что растения откликаются именно на связные ноты или звуки, передаваемые им. Однако и здесь вопрос рождался за вопросом. Могло ли случиться так, что приятные сами по себе звуки, соединенные к тому же в специфическом пространстве музыкального произведения, оказывали стимулирующее воздействие на растения? А может, это связано с нашими патриархальными представлениями, согласно которым определенные и монотонно повторяемые песнопения могут влиять на ход болезни?..

Да, возможно, мир весь пронизан музыкой и с этой точки зрения гармонией. Дороти Реталлак попыталась даже уловить связь между растениями, содержащими наркотические вещества, с одной стороны, и рок-музыкой — с другой. На этот путь ее подтолкнуло письмо двух мальчиков, которые сообщали: росшая у них в горшках марихуана тянулась к стереопроигрывателю, на котором исполнялся только тяжелый рок. Выходит, наркотические растения любят ту музыку, которая убивает все другие растения?

— Растения, как и люди, любят музыку, — часто повторяет южнокорейский доктор наук Ли Вон Чо из научно-исследовательского института проблем шелководства и энтомологии в Сеуле.

Группа южнокорейских ученых установила, что под влиянием определенных звуков потенциал роста у большинства растений увеличился на 44 процента. На тепличные растения благоприятно действует мягкая музыка, с частотой до 2000 герц. В этом диапазоне звуковые волны активно стимулируют развитие клеток, повышают впитываемость растениями минералов и воды, а также приводят к увеличению дыхательных пор.

Благодаря регулярной музыкальной трансляции (имеются в виду только вещи приятные, мелодичные) огурцы, редис, кабачки и другие овощи не только делались значительно крупнее, но и становились более сладкими. У них наблюдалась и повышенная сопротивляемость вредным насекомым.

Доктор Ли считает, что летом с 5 до 9 утра, а зимой, осенью и весной с 6 до 9 часов — время наиболее эффективного музыкального воздействия. При этом он советует включать музыку в тепличных хозяйствах по возможности громче, но не забывать приглушать басы, а также избегать электрических гитар и резких голосов.

— Для «зеленой музыки» самой подходящей является классическая, — обычно говорит при этом Ли.

— Металл меняйте на Мендельсона!

Ясно одно: растения любят хорошую музыку на определенных звуковых частотах. Впрочем, новое — это почти всегда хорошо забытое старое. Говорят, еще Чарльз Дарвин 130 лет назад пытался играть на трубе для своей любимой мимозы. В 1983 году американский исследователь Дэн Карлсон разработал превосходный метод «акустического цветения»: он выпустил кассеты с «зеленой музыкой» и вместе со специальными удобрениями рассылал фермерам по всему миру.

Что ж, исходя из изложенного, у растений наверняка есть память на звуки и музыку, и порой хочется верить, что у них есть и душа. Они, похоже, запоминают голоса своих хозяев и лучше растут от звуков хозяйского голоса (если, конечно, их хозяева — заботливые добрые люди). Значит, услышав однажды определенный человеческий голос, они уже никогда его не забудут. Сколько же тайн может храниться в запасниках их памяти? И меня не удивляет, когда деревья и кустарники замирают, внимательно слушая поющего человека. Я целиком согласен с выводом поэтессы Галины Чистяковой:

Русский народ давно приметил любовь растений к музыке. «Не шуми ты, мати зеленая дубравушка!» — пели в лесу разбойнички. Лес всегда говорил русскому сердцу даже больше, чем пресловутое синее море. «У русского человека в душе всегда сидит художник, прислушивающийся к музыке природы», — пишет А. А. Коринфский в книге «Народная Русь». (Коринфский А. А. Народная Русь. М., 1995. С. 90.) Разве случайно именно в лесу родилась балалайка? Об этом говорится в загадке: «В лесу выросло, из лесу вынесли, на руках плачет, а по полю скачет!» Или в другой, о балалайке же: «В лесу-то тяп-тяп, дома-то ляп-ляп; на колени возьмешь — заплачет!» А сколько песен у русских о деревьях? Просто не счесть! «То не белая березонька к земле клонится, не бумажные листочки расстилаются…» — начинается запевкой одна песня. «Кудрявая березонька под окошечком, а в окошечке не касаточка, не ласточка — сидит душа красна девица…» — подхватывает тему другая песня. «Вечор моя березонька, вечор моя кудрявая, кудрявая, зеленая, ах мелколистная, вечор моя березонька долго шумела…» — заливается третья. «Во поле березонька стояла…» Ну и так далее… И нет им числа!

Возьмите дуб, клен, рябину, калину, другие деревья: каждому было свое величание, к каждому свое обращение, так как в зеленеющем дереве искони видели на Руси живую душу, собеседника, которому можно было бы поверить самое сокровенное, что не скажешь никому из людей.

У нас человек, бывает, подойдет к дереву, обнимет его — и шепчет, шепчет ему ласковые слова. А иногда, гуляя по лесу, хорошо спеть в полный голос душевную песню, вслушиваясь в одобрительный шелест деревьев, шорох качающихся кустов, видя радостно кивающие цветы. Что прекрасно для человека, прекрасно и для растений.

Один знакомый поведал мне удивительную историю. Как-то в безветренный теплый летний день он прилег на траву в саду, рядом с великолепными флоксами. Из распахнутого окна лилась музыка Вагнера: отрывки из «Тангейзера», «Парсифаля», «Валькирии», «Кольца Нибелунгов», «Гибели богов»… Драматизм музыки, вещавшей о неодолимой силе судьбы, захватил его. И вдруг, кинув случайный взор в сторону, он заметил, что цветы тоже внимательно слушают музыку, почтительно склонив свои алые, фиолетовые и синие головки в сторону окна…