Голоса животных и растений

Глава четырнадцатая ЗАПРЕТЫ ОХРАНЯЮТ РАСТЕНИЯ И ЖИВОТНЫХ

На Мадагаскаре мне везло на встречи и дружбу с умными и достойными сынами своего отечества, досконально знающими и свято почитающими заветы предков. Они заботливо помогали мне входить в особенную, неповторимую атмосферу малагасийской действительности, познавать и осмысливать тонкости тамошних нравов и обычаев, в общем жить по-малагасийски.

— Люди, заучив назубок свои права, обычно менее всего знают о том, что им не положено делать, а если кое-что и знают, то мало печалятся о последствиях своего опрометчивого поведения, — как-то попытался чисто по-малагасийски объяснить мне смысл фади (табу) известный на острове артист и певец, постановщик гоголевского «Ревизора», выходец из королевской семьи Анри Рабариндзака. — Порой в самый последний момент или — хуже того — задним числом узнают они, что их поступки вредны и недопустимы и для них лично, и для их народа, но задним числом исправлять содеянное всегда труднее, а иногда и просто невозможно. На практике же чаще всего получается так: добросовестное исполнение фади — запретов и ограничений, предписанных предками, — не только не стесняет волю человека, но и раскрепощает его внутренне, освобождает от ненужных комплексов. Короче говоря, запреты выручают из беды.

Однажды вместе со своей супругой Элиной он пытался сформулировать основные запреты и правила хорошего тона, которые надлежит соблюдать на Мадагаскаре.

— Никогда не следует иронизировать в отношении мертвых или предков. Недопустимо пренебрегать фади, пытаться преодолеть их, пользуясь логикой явно чужеземного происхождения и чуждого нам толка. Сомневаясь, не упорствуйте в сомнительном действии, а прежде чем совершить его, лучше справьтесь о фади или об обычае, который иностранец обязан уважать в данном случае. Никогда не ругайте стариков, детей, матерей и рисовые поля. Всегда считайте, что Мадагаскар — святая земля, поскольку она освящена предками, которые были и остаются ее истинными «владельцами». Никогда не говорите слишком громким голосом и не демонстрируйте свое раздражение. Зарубите себе на носу, что малагасийцы не умеют тыкать, поскольку такая форма отсутствует в их языке. Никогда не тыкайте никому, особенно на французском языке, если малагасийский собеседник сам не предложил вам перейти на «ты». Приветствуйте собеседника при встрече и при расставании. Никогда не напрашивайтесь на откровенность — не требуйте от собеседника доверия и не пытайтесь вызвать его на откровенность. Оставьте инициативу за ним. Сполна пользуйтесь нашим гостеприимством, умея при этом всегда оставаться иностранцем…

Наверное, в чем-то мне удавалось поступать в соответствии с этими рекомендациями. И все же моя миссия была успешной в основном благодаря тому, что мои друзья сами снимали всякие барьеры между ними и мной, поверив в мою искренность и уважение к ним.

Жители острова Мадагаскар вполне обоснованно считают, что человек, не нарушающий фади, чувствует себя свободнее и увереннее в жизни, причем именно вследствие существования фади и своего знакомства с ними. Нередко в разговорах со мной они принимались горячо оспаривать распространенную на Западе пословицу: «Запретный плод всегда сладок». По их мнению, есть табу, нарушение которых не только вредит физическому состоянию человека, но и расстраивает его психику, так что вкушение «сладкого запретного плода» оборачивается болью и горем.

— Природа отнюдь не бездушна, как людям порой кажется, и ее отношение к нам напрямую зависит от нашего собственного поведения. Как правило, наше отношение к природе или вообще неосознанно, или выражается в различного рода нелепостях и беспричинной злобе. А ведь поступки и даже слова людей определяют состояние и настроение окружающей среды. На нашу злость, эгоизм и равнодушие свирепеющая природа отвечает контрвыпадами — угрюмостью, катаклизмами, недородами… Фади вносят осознанность и разумность в наши взаимоотношения с ней, — обронил как-то видный ученый и литератор, пастор Ришар Андриамандзату.

Запреты встречаются на Мадагаскаре столь часто, что становятся вещами обыденными, незаметными, соблюдение их — само собой разумеющимся. Они даже в какой-то мере упорядочивают и дисциплинируют поведение иноземцев, которые там долго живут. Запреты нужны, чтобы люди вели себя нравственно, благоразумно, отвечая за свои мысли и поступки, чтобы не оставалось места распущенности и зверскому ветхозаветному, западному эгоизму.

Многие фади легко объяснимы, смысл других постигается далеко не сразу. «Не смейтесь над теми, кто упал, так как даже если он не ответит вам, Бог отомстит за это — и беда свалится на вашу голову»; «Не смейтесь над птицей, попавшей в клетку»; «Тому, кто сидит на своей дамбе (традиционный белый шарф или шаль), не видать успеха в делах». Такие наставления я слышал там на каждом шагу. Аккуратность и внимание к своему поведению — непременное условие успеха в делах на Великом острове.

— Когда я выполняю все запреты, я чувствую себя спокойнее и увереннее. Я знаю, что живу, как жили мои деды, и поэтому ничего-ничего не боюсь, следуя по их стопам, — в один голос говорили мне и Ришар Андриамандзату, и писатель Арсен Рацифехера, и журналист Мишель Разакандраина, и Анри Рабариндзака.

Заговаривать с малагасийцами о фади — почти бесполезное дело, потому что они не любят прямолинейности и неосторожных вопросов, да и тех, кто таковые задает в лоб. Они избегают откровенности в обсуждении дорогих для них и деликатных тем. Чтобы разобраться в какой-либо проблеме, остается одно — наблюдать, примечать и наматывать себе на ус. И для этого требуются годы.

Все фади органически связаны с языком и образом мыслей жителей Мадагаскара, соответствуют им. Они не взяты где-то у кого-то взаймы или напрокат, а унаследованы от предков — и потому так строго соблюдаются. Никто не желает преступать их. «Я лучше умру, чем съем запрещенное», — гласит местная пословица. (Ее-то, к большому сожалению, для человечества, видимо, как раз и не знали Адам и Ева.) Запреты в широком смысле распространяются на временные и пространственные понятия, на вещи, на флору и фауну и, естественно, на поведение. Даже бездумно гулять по холмам, саванне и лесам надлежит осторожно, дабы не ступить случайно на священный холм или не обидеть ненароком священное дерево. Чужаков, как правило, не допускают в запретные места жертвоприношений или к старым местам погребения. В случае чего вас непременно остановят и любезно предупредят: лучше, мол, держитесь подальше отсюда, а то вам не избежать беды…

Приютить незнакомца — стихийное выражение личной доброты. Даже среди более или менее воинственных народов — бара, сакалава, махафали и антандруи — вы обязательно встретите радушие. Хлебосольство малагасийцев поразительно. Эта черта национального характера родилась не только от очень доброй души, но и благодаря строгому запрету… на негостеприимство!

Гость в деревне — первый человек: его встречают со всеми знаками почтения наиболее уважаемые жители, в честь гостя произносят пламенные речи, сплошь состоящие из изысканных, тщательно подобранных фраз. «Лучше угостить гостя половиной тарелки супа с добрыми словами, чем дать ему целую миску с грубыми словами», — поясняет пословица. Ему предлагают обильный стол и подарки — курицу, рис, бананы; каждый старается приготовить для него угощение. Конечно, многое зависит и от социального статуса как пришельца, так и жителей, но даже грабители и разбойники гостя в любом случае встретят вежливо.

В больших деревнях в старину были дома для приема гостей — своего рода гостиницы, рожденные народной добротой. Там, где их не было, на ночлег гостя устраивал вождь. Отказать человеку в гостеприимстве, не приветить его — одно из главных фади на острове. Специально для гостя на старые матрацы в деревне непременно положат новые. Вечером персонально и только для него будет петь и плясать молодежь. «Предки проклинали того, кто приготовил пищу и скрыл ее от гостя», — говорит народная мудрость.

Если гость является в момент, когда пища готова, он, по обычаю, имеет на нее право, ибо его пригласили и ввели в дом предки. «Приготовленная пища не имеет хозяина», — предупреждает другая пословица. У танала и бецимисарака есть обычаи выходить в определенное время на улицу и кричать во все горло: «Еда готова!» — выражая тем самым готовность принять любого гостя. Причем это приглашение облекается в красочные выразительные слова: «Я зову вас — на севере, вас — на юге, вас — на востоке и вас — на западе!» Любого, покушающегося на этот давний обычай, сурово осудят. Но и того, кто эксплуатирует радушие, едко высмеют.

Смысл гостеприимства заключается не в одной только готовности оказать помощь или услужить постороннему человеку. Это своего рода противодействие разрушению древнего обычая, призванного защитить общину, сделать так, чтобы она не отошла от своего нормального гармоничного пути жизни. Это самозащитное и напряженное состояние со множеством разных запретов прекращается, как только незнакомец или гость уйдет — и тогда деревня возвращается к привычному «накатанному» пути.

Здесь запрещено также показывать неверную дорогу путнику, ибо «тот, кто показывает правильную дорогу, спасает жизнь». Смысл запрета — избежать проклятия за обман гостя, странника, чужестранца, за спиной которого всегда находится Андриаманитра (Бог). Не быть великодушным к другим — это, согласно поверьям, грозит несчастьем, бедностью или потерей трудоспособности.

Со временем я заметил, что большая часть табу действует в определенное время и падает на критические моменты жизни людей и связана с сезонами. Я никогда не видел малагасийца в городе или деревне, который бы сидел в дверях или на пороге в период, когда рис на чеках выпускает колосья. Оказывается, это запрещено, так как может, по поверью, задержать колошение. Цветение и колошение риса здесь рассматриваются как роды. Дверь в дом сравнивают со своего рода калиткой для нового рождения: если кто-то сидит у двери, он мешает рису цвести и распускаться, а детям — родиться.

Все взрослые знают об этом фади — и оно более всего касается детей, которые бездумно могут усесться там, где не нужно. Все бдительно следят друг за другом. В эту пору люди не сидят также друг к другу спиной, поскольку такая поза (означающая разрядку, отдохновение) расценивается в качестве знака уважения к недобрым силам — и может быть воспринята ими как вызов, всколыхнуть их.

С ноября по март на остров волнами с востока накатываются циклоны. Любой из них способен в мгновение уничтожить зреющий урожай. Для малагасийца циклон — нарушение порядка в природе, и он принимает свои меры предосторожности, в том числе по предупреждению ураганов: в прямом и переносном смысле живет с затаенным дыханием. Летом поля, как я обратил внимание, объяты чуть ли не поэтической тишиной: там не кричат, стараются делать все бесшумно. Шум-гам, любой громкий звук, по их представлениям, связан с риском вызвать бурю или выпадение града. Даже пение ребенком коротких отрывистых куплетов (песен на тирольский манер) может «приманить» наступление к осени голода.

В период вызревания риса нельзя свистеть, толочь рис, поскольку издаваемый при этом звук и само движение напоминают гром и молнию. Ни один опытный рисовод не додумается использовать стебель риса как флейту. По двум причинам: во-первых, срезая стебель, уничтожаешь будущие колосья; во-вторых, звук такой флейты напомнит свист падающего града. В период уборки риса стараются не проливать воду в очаг, не слишком часто пить ее, пореже мыть голову, не переходить вброд реку или ручей — чтобы не вызвать сырости, тумана, дождя.

В одежду в этот сезон избегают включать вещи излюбленного на Великом острове красного цвета, отождествляемого с молнией, тогда как зимой в костюме преобладает именно он. Возвращаясь с поля домой, никто никогда не несет лопату так, чтобы на нее прямо падали лучи солнца, заставляя металл сверкать подобно молнии, — чтобы не пробудить ее.

Перед дождем не рыхлят землю, ибо в это место будет потом «стрелять» молния. Ни один нормальный малагасиец не будет лежать спиной на земле, когда идет гроза и уже сверкает молния, ибо это поза мертвого — прямой вызов стихии.

В эту пору не подвозят камни для возведения гробниц, чтобы не производить большой шум. Особый запрет наложен на перевозку камней с последующим сбрасыванием их в пропасть — поскольку камни разбросаны на земле не случайно, а по воле самого Андриаманитры; скатывать их в пропасть или овраг означает менять установленный порядок, посылать «приглашение» сильному граду, который может уничтожить урожай… Молний и града, врагов урожая, островитяне очень боятся.

Там и сям на полях попадаются белые блестящие кварцевые глыбы. Их по виду можно сравнить с большими градинами. Такое сходство символично и опасно, поэтому белые камни недозволено крошить, когда рождается рис.

Другой запрет гласит: «Не оставляйте траву или солому на полу, когда цветет рис, — от этого и на поле возникнет беспорядок». На Высоком плато, в центре острова, в пору цветения риса нельзя сжигать ничего зеленого, так как подобное действие, по поверьям, привело бы к смерти того, кто совершил его; в других же районах ослушника накажет за это град или молния. Чтобы не помешать росту риса, запрещено также собирать и приносить в деревню травы, которыми обычно набивают матрацы и кроют крыши, а также травы, из которых делают одежду.

Во время работ на рисовых полях малагасийцы весьма осторожно относятся ко многим растениям. Так, они остерегаются срывать молодые листья маниока, которые по обыкновению употребляют в пищу в качестве своего рода овощей. В заповедных первобытных лесах восточного побережья запрещено срезать молодые побеги бамбука, который особенно споро растет в сухой сезон. В Маруламбу мне объяснили, что имеются в виду не твердые, пожелтевшие от времени стебли, а молодые, выбивающиеся из земли зеленые ростки, выделяющие в период роста острый специфический запах, который, как говорят малагасийцы, может рассердить и привлечь молнию. Молния ненавидит этот запах, уверяют крестьяне.

Это фади признано всеми — и подтверждается клятвами и проклятиями. Тот, кто в сухой сезон приносит в деревню стебель молодого бамбука, обязан заплатить денежный штраф. И кроме того, его строго предупреждают на будущее. Сумма, полученная от штрафа, делится на равные части для раздачи всем селянам. У этого фади есть много толкований, которые в конечном счете сводятся к следующему: его нарушение помешает росту риса, приведет к гибели полей от разгула гроз и молний. Правило здесь простое — растения нельзя срезать в рисовый сезон, поскольку рису отдается полное предпочтение и первоочередность, потому что именно его зовут здесь «занахари» («божество»), «ренибе» («бабушка»). Всякие тростники, трава и другие растения стоят на более низкой ступени, и поэтому если их срежут раньше риса, то выкажут им незаслуженное уважение, и следовательно, будет поставлена под угрозу судьба урожая риса, возникнет угроза голода.

— У нас считается: если вы запасаетесь другими растениями до сбора риса, то это выглядит как сбор незрелого риса, и тогда его уничтожат дождь и град. Иерархия существует не только среди людей, но и среди растений, потому что у них тоже есть свои функции и значимость, — объяснил мне Арсен Рацифехера.

На Высоком плато встречается вид агавы, которым обсаживают в виде живой изгороди деревни и поля. Листья у нее толстые, мясистые, растут гирляндами и на вершине увенчаны шипами. Их сок ядовит, а потому их перетирают в кашицу и кладут в реки и ручьи, чтобы травить рыбу. Поскольку при «лове рыбы» таким методом губятся мальки, то еще в колониальные времена его запрещал закон. Но патриотичные малагасийцы прежде всего уважали свои фади на подобный лов, ибо, как установили предки, он приманивает на поля гром и молнию, то есть силы разрушения.

В пору сбора урожая не ходят с перевернутой корзиной на голове, прикрываясь ею как зонтиком, ибо она предназначена для ношения и хранения продуктов, а не для их выбрасывания. Нельзя также сушить рис, пока не собран весь урожай.

Крестьянин, начинающий убирать рис, избегает прямо говорить об этом. Отправляясь на работу, он бросает жене, что уходит якобы погулять, посмотреть поля или сажать сладкий картофель, и она понимает его с полуслова. Во многих местах в период работы на чеках не продают молоко, так как это оскорбление для теленка и его матери, которое может привести к беде в семье. Объяснение простое: теленка корова откармливает шесть месяцев, и нельзя искажать нормальное течение времени в природе.

Все эти фади показывают, что труд рисовода — сложнейший ритуал, который вовсе не сводится к тому, чтобы сажать, полоть, поливать и совершать прочие необходимые трудовые операции. Земледелец старается одновременно и «духовно» способствовать росту растения. Посредством символических действий и соблюдения строгих табу он и его семья как бы поощряют процесс созревания, особенно когда рис «беременный», когда он «рожает», когда зерно жнут и засыпают на хранение. Таким манером крестьянин стремится умилостивить также погоду, создавая хорошие условия для роста риса.

Одна из самых страшных напастей для земледельца на Великом острове — нападение на закате серо-коричневого облака саранчи на поля. На следующее утро поле выглядит так, словно его обжег шквал огня.

Однажды на плато Мерина я попал в деревню в тот момент, когда на заходе солнца на поле приземлилась стая саранчи…

Когда такая угроза становится явной, для борьбы с саранчой тотчас приглашают умбиаси (знахаря), который изготавливает фетиш из семи видов дерева, и быстро проводят с ним специальный ритуал для отпугивания саранчи. Зовутся эти породы деревьев весьма колоритно: «мешать тысяче», «препятствовать бедствию», «мертвый» (когда умбиаси указывает куском этого дерева на саранчу, она становится бессильной), «невозможно прибывать массой», «то, которое искривляет, меняет направление», «вносящее сумятицу» и «ведущее к исчезновению».

Быстро приготовив талисман, знахарь Ракутумаву, щуплый, но подвижный мужичок, семь раз укусил камень и громким голосом обратился к саранче со словами:

— Тебе, саранча, придется семь раз кусать камни!

Затем, подняв глаза на небо, он освятил фетиш (рог быка, наполненный глиной и семью кусочками дерева) молитвой:

— Боже, услышь меня! Я делаю этот фетиш. Когда саранча рванется с юга, пошли нам сильный северный ветер. Если же она полетит с востока, то отгони ее мощным ветром с запада. Пусть она направится в те места, где нет рисовых полей. Пусть они не обнаружат наших возделанных полей, сделай наш рис для них горше алоэ вахона…

Обряд Ракутумаву вел в «костюме Адама» и с почти все время закрытым ртом. Он словно бы держал рот на замке, чтобы саранча не сочла, что ее приглашают на банкет, и не налетела бы со всех сторон. Или, как мне еще объяснили, чтобы она не разомкнула челюсти. В наготе знахаря тоже был большой смысл: любая одежда могла создать у прожорливых насекомых впечатление, что умбиаси оделся для того, чтобы идти в гости; кроме того, его обнаженный вид как бы показывает, что «земля голая», что ничто на ней не растет — и потому нет причины для саранчи прилетать сюда.

Ракутумаву находился в постоянном движении. Он кружился, носился туда и сюда — ему нельзя было останавливаться ни на секунду, чтобы полностью прервать полет саранчи и опустить ее как раз на месте обряда.

Нагота не смущала его, так как женщин в этот момент на площади не было. Все они, в том числе его собственная супруга, торопливо ушли подальше от места проведения ритуала. Вызвано же такое их поведение было тем, что именно женщины собирают кузнечиков для жарки в пищу. Здесь же задача была по смыслу прямо противоположная — прогнать саранчу вообще.

Во время обряда ни умбиаси, ни кто-либо из жителей деревни не должны приносить саранчу в деревню. Летом, в пору набегов прямокрылых хищников, знахарям запрещено подступаться к женщинам. За их нравственностью следят целыми деревнями. Некоторым из магов даже запрещено иметь дело с собственной супругой. Строгое воздержание в любви делает умбиаси более сильными перед злыми чарами. Кстати, знахари воздерживаются от любовных игр в тех случаях, когда перед ними ставят исключительно трудные задачи, они к тому же не должны рвать траву или ломать ветки, выдергивать растения, так как все это равносильно опустошениям, которые творит саранча, — и тем самым ослабляет волшебные силы умбиаси.

Флора на Мадагаскаре окружена массой фади. Во многих районах выращивают арахис (земляной орех), который продают маслобойням. Дома арахис жарят, как каштаны. Но у танала и бецимисарака арахис в большинстве мест поставлен вне закона. Земляной орех, лежащий в земле, напоминает им о курах, откладывающих яйца на землю, а не в гнезда. Арахис противопоказан беременным женщинам во избежание выкидыша. Женщины утверждают, что если они съедят арахис, то у их будущих детей будет более пяти пальцев на каждой руке или ноге. Стоит заметить, что в арахисе мадагаскарцы часто видят виновника их бед при колониализме. Стебли и побеги арахиса, стелющиеся по земле, напоминают об унижениях колониальных времен, когда власти насильно принуждали их выращивать эту культуру. Арахис как бы ущемляет их национальное достоинство. Не в том ли одна из причин нелюбви к арахису?

Норвежский этнограф Иорген Рууд рассказывал об одном путешествии по реке Манамбулу, на западном побережье. Четыре малагасийца взялись показать ему пещеры, где жил низкорослый народа вазимба. После осмотра пещер Йорген поджарил бананы на арахисовом масле. Все с удовольствием поели. На обратном пути один из проводников осведомился, на каком масле были приготовлены бананы. Узнав, что на арахисовом, он был потрясен. Его лицо посерело от отчаяния — арахис был для него фади. Йоргену едва удалось убедить несчастного, что он, мол, сам будет нести ответственность за жизнь проводника.

На перекрестках троп Вакинанкаратры, южной части Высокого плато, часто попадаются места, на которых разбросана шелуха арахиса. Это своего рода жертвоприношения, призванные вымолить у предков хороший урожай земляного ореха. На эту шелуху нельзя наступать.

Многие табу регулируют отношение к животным. Выбирая себе зебу — местную длиннорогую корову, малагасиец бросит первый взгляд не на вымя и тем более — в отличие от цыгана — не на зубы, а на ноги! Коров с белыми ногами не берут в хозяйство. Белый цвет обесценивает животное, и — что хуже всего — зебу, согласно поверью, будет презирать хозяина, доводить его «до белого каления». Это табу особенно касается молодых, начинающих животноводов. В солидном стаде животные такой окраски еще в какой-то степени допустимы — как довесок, но не больше. Хуже всего бывает теленку зебу с белыми копытами. Его забивают немедленно: он противен и опасен. Зебу с белыми полосами на спине сулит раздел и потерю собственности. Такое животное разорит своего хозяина. Если же у него белая морда, то тоже не жди удачи в труде и бизнесе.

Красные зебу приносят беду хозяину, особенно часто — молнию. Люди, у которых есть фетиши против пожаров, не должны разводить красных зебу и красных петухов. Справиться с ними под силу только знахарю. То же самое, с точки зрения малагасийцев, можно сказать и о темно-коричневых коровах.

Зебу с белыми и красными пятнами выглядят как пронзенные оружием. Это знак опасности для жизни их владельцев. Все пронзенное, независимо от того, цвет это животных или материала, — символ распада, провала, отступничества, обмана.

Иссиня-черные зебу навлекают беду. Черный цвет сравнивают с черными полями, начисто изведенными саранчой. Кроме того, это цвет рабов. Мадагаскарцы считают, что трехцветные зебу не приносят счастья, а потому не разводят их. В связи с этим существует любопытная поговорка: «Променять черную корову на красную» — вроде нашей «Поменять шило на мыло».

Есть ли критерии для определения, хорош ли скот? Лучший скот прежде всего имеет длинные рога и крупные копыта. Безрогий скот редок, и на него, как и на все редкое, не вписывающееся в привычные понятия, смотрят с опаской: он сулит бедность. Его не продают и не едят, согласно поверьям, от одного его вида, не говоря уже о прикосновении, женщины могут стать бездетными. От него можно умереть. Тех, кто ест мясо безрогих зебу, зовут самоубийцами. Яловый скот тоже табу, поскольку влечет за собой вырождение. Мужчина, вкусивший мясо яловой коровы, имеет много шансов стать импотентом, утверждают знахари. Что это значит для малагасийца, идеал которого — иметь 14 детей, понятно без комментариев!

Корову, которая рожает двух телок, убивают, так как такое для животного не считается естественным и вызывает удивление. Убивают также скотину, которая пьет свою мочу.

У масикуру в Белу-сюр-Цирибихина, на западном побережье, есть счастливые зебу, которых вообще нельзя забивать. Они должны жить на радость людям, пока не умрут естественной смертью. Это гладкие коровы и быки красного цвета с крупными белыми крапинами на боках и на щеках, с белой звездочкой на лбу и с белым хвостом. Их называют «дабара» и используют как талисманы для лечения людей, страдающих от одержимости духами. Когда кого-то из людей поражает такой недуг, вся семья идет в поле и выбирает одну из «дабара». Животное с почтением и заботой приводят домой. На лечение созывают родственников и соседей. С этой целью устраивают ритуальный танец изгнания демона. На торжестве люди пляшут, пьют, бьют в барабаны. Во время танцев быка приводят на площадь, к месту рядом с тамариндовым деревом. Алкоголь выливают на горб, бока и голову быка. Больной старается глотнуть то, что стекает. Если он излечивается, то обряд повторяется несколько недель спустя, после чего выздоравливающий купается в реке, оставляя окончательно свой недуг в воде. Затем устраивают праздник благодарения, во время которого приносят в жертву зебу.

С «дабара» обращаются с преогромным почтением, так как они священны. Их не бьют, не ругают. Их не доят, так как собаки могут дотронуться до молока и сделать животное нечистым. Такой же скот у народа антануси называют «занахари» (божество).

Перебирая в памяти сведения об обычаях малагасийцев, я однажды поймал себя на мысли о том, что некоторые наши руководители явно переели баранины. Есть на Мадагаскаре примечательное табу на овец. Когда какой-то большой человек или деревенский вождь хочет иметь талисман для красноречия и мудрости, доктор для начала рекомендует ему воздерживаться от приема в пищу баранины. Иначе случится так, что на каком-нибудь собрании он проявит себя дураком и будет не говорить, а блеять как овца. (Впрочем, у нас-то настолько привыкли к блеянию в 90-х годах, что нормальный голос и речь нынче почти не воспринимаются.) Точно так же молодой человек, который собирается произнести речь с предложением девушке стать его невестой, не должен перед этим есть баранину — иначе девушка откажет ему.

На овцу малагасийцы смотрят как на глупое, трусливое и слабое животное. Грабители и солдаты принципиально не едят баранину, так как это может свести на нет все имеющиеся у них талисманы храбрости, стойкости и упорства. Один мой знакомый устроил на день рождения шашлык и пригласил на него местных журналистов и дипломатов. Так вот, кроме наших соотечественников, особенно из числа гордецов с Кавказа и из Средней Азии, никто к угощению не притронулся.

Особое отношение на Мадагаскаре к собакам. Хотя там в каждой деревне есть собаки, но никто специально не разводит породистых псов. Их держат для охраны, охоты и поисков ежей.

Собаку запрещено продавать. Это фади подтверждается давней историей. Когда-то один из предков поделил свое имущество между тремя сыновьями. Самый младший получил собаку и, покидая свой дом в поисках работы, взял ее с собой. Он прошел через тяжелые испытания, в которых пес помогал ему, и со временем разбогател и стал могущественным. Умирая, этот человек призвал к себе детей и потребовал, чтобы они никогда не продавали верного друга — собаку. «Пусть будет проклят любой из вас или из наших потомков, кто осмелится продать собаку!» — торжественно произнес он.

В некоторых деревнях близ Амбатулампи и Бетафу, в центре острова, запрещено как продавать, так и убивать собак.

У антаймуру на восточном побережье держать собаку — табу, у которого есть своя история. Однажды антаймуру воевали с соседями. Их деревня была обнесена стеной. Враги долго осаждали ее, безуспешно пытались штурмовать. Тайный вход показала им собака, за что ее объявили изгоем. Здесь считают, что собаки могут осквернять или уничтожать священные места вроде захоронений или жертвенников.

В районе Анцирабе никто не держит дома черную собаку, потому что однажды такой пес сильно укусил одного из членов семьи рода. Запрещено наступать на сдохшую собаку или на ее захоронение — иначе есть риск заболеть водобоязнью или бешенством. Нет и обычая пинать собаку, так как от этого может распухнуть нога. Обычно собаку отгоняют палкой.

Двойственность природы и качеств собаки порождает фади противоположного порядка. Хорошие свойства — послушание и преданность сторожевой собаки, ее охотничья хватка. Плохие — то, что связано со всеми необузданными, дикими животными и страх заболеть бешенством. Собаку не уважают и не хвалят так, как домашний скот, — с нее ведь мало спросу, по здешним понятиям. Обычно на нее смотрят как на нечто низшее.

Назвать человека «собакой» («ни маналика улуна») — грубое оскорбление и клевета. Одно из самых страшных оскорблений на малагасийском языке, например, сказать в самозащиту: «Если я сделал это, пусть мои предки будут собаками». Обвинители никогда не снесут такой злой способ самозащиты. От имени деревенского совета они потребуют взять обратно сказанное, и виновный должен будет принести в жертву предкам большого быка, так как оскорбление нанесено им.

Дикого вепря превозносят за его силу, и существует очень мало табу в отношении него. Танала утверждают, что кабан практически никогда не болеет. Мясо его восхитительно, если только не слишком старо или постно. Колдуны используют его зубы в качестве талисманов. При входе во многие деревни танала есть столбы, к которым прикреплены челюсти с большими зубами.

Вазимба выставляли столб с черепом кабана перед пещерами, в которых они жили. И это не похвальба охотничьими трофеями, а нечто значительно большее. Столбы с черепами производят ужасающий эффект и охраняют жилища и плантации от посягательств злоумышленников и от ночных нападений животных.

Перед охотой на вепря микеа обращаются к богу с мольбой о помощи и прощении. Убив кабана, они приносят тушу к священному дереву в лесу, где обычно молятся. Затем сбирается вся деревня. Голова кабана отдается собакам за «работу». Некоторые охотники отрезают маленькие кусочки шкуры, окунают их в кровь и носят на бечеве вокруг шеи как амулет, придающий физическую силу, — в отличие от талисманов, которые поддерживают духовную силу. Такой церемониал вполне объясним: как и всякое дикое животное, вепрь принадлежит богам, в то время как домашние животные принадлежат людям. Охрана священного права обладания дикими животными — вот главный смысл и основная характеристика охотничьих табу.

Однажды на северо-востоке Мадагаскара я оставил машину на дороге и углубился в лес. Было тихо. Успокаивающую тишину зеленого царства мелодично оттеняло лишь нежное, умиротворяющее пение птиц. Вдруг надо мной послышался легкий шелест листвы. Я поднял глаза и увидел: обняв ствол, прямо на меня уставился умным, почти человеческим взором озорной зверек без хвоста, в черной шубке с белыми пятнами. Это был индри, или бабакуту: «маленький отец», как его называют на Мадагаскаре, где он окружен всеобщим уважением.

Танала всерьез считают индри прародителем семьи. Раньше примата никогда не убивали и тем более не ели его мясо. В Ифандиане, недалеко от Фианаранцуа, мне поведали довольно странную историю.

Как-то один человек отправился собрать каучук. Он подошел к огромному дереву, с которого свисала лиана; она плотно обвивала дерево, поднялась по нему уже до вершины — в общем, жила душа в душу с ним. Человек вскарабкался по лиане наверх, как полагается по обычаю, но так неудачно подрезал ее, что лиана практически вся упала вниз. После чего он, к ужасу своему, обнаружил, что не может спуститься по толстому и скользкому стволу высокого каучуконоса. Во все горло бедняга принялся звать на помощь. Но безуспешно. Просидел он так до заката. И только тогда из пущи вдруг появился большой бабакуту. Он подошел поближе, прыгая с ветки на ветку, взял человека за руку, помог ему спуститься и тут же, не ожидая слов благодарности, исчез. Помощь была оказана столь тихо и элегантно, что человек был глубоко взволнован. С огромной радостью и удивлением прибежал он домой и рассказал о случившемся. Все поклялись не причинять доброму животному вреда — и это обязательство с тех пор и доныне касалось и касается каждого в семье.

В этом фади легко распознать экологические мотивы. К слову сказать, в ряде районов запрещено есть лемуров.

По малагасийским поверьям и убеждениям, животные имеют души, которые после смерти их физической оболочки живут, подобно душам умерших человеческих существ. Однако называются они не душами, а духами, и это слово употребляется только по отношению к потустороннему миру. Духи животных мстят людям, если над ними смеялись при жизни или их убили жестоким способом…

Табу на употребление в пишу лемуров в ряде районов прежде всего связаны с верой в том, что лемуры — прародители, основатели рода. Малагасийцы боятся, что их дурные поступки повлияют на детей, дурные качества могут передаться по наследству. Дух убитого животного может отомстить за себя. Наконец, они просто испытывают благодарность за добрые поступки животных.

Мясо ежа на острове, как правило, считается несъедобным. Свертываясь в клубок, ежи показывают свою трусость. У них робкая натура, и поэтому еж — табу для всех, у кого есть военные талисманы воинов или амулеты, гарантирующие успех в грабеже, а также для беременных женщин.

Все виды змей (кстати, на Мадагаскаре они все безвредные, неядовитые) — фади, поскольку в них, как полагают малагасийцы, живут духи предков. Они — священные животные. Если в деревне появляется дона (змея типа удава), то все бегут ей радостно навстречу, приветствуя с уважением. Тщательно всматриваясь в нее и изучая ее движения и выражение на «лице», кто-то может уловить сходство с собственным дедушкой, который умер много лет назад. Тем более, если на голове змеи имеются шрамы, особые морщины, бородавки или наросты. Местный житель выкрикивает: «Дедушка! О, мой дедушка!» Перед змеей кладут мед, молоко или немного рома. Убивают курицу, и дона пьет ее кровь. Вождь деревни просит ее угощаться, заявляя, что все люди счастливы и благодарны гостье за посещение. Затем вождь умоляет змею тихо и мирно возвратиться домой.

В этих краях священен и крокодил. Если крокодил мирно ползает по деревне на берегу реки, ему кивают, его задабривают. Курицу со связанными ногами кладут перед ним. Иногда забивают зебу, и большие куски мяса швыряют прямо в разверстый рот рептилии. К ней обращаются: «Дорогая бабушка (или дедушка), мы рады, что ты посещаешь нас. Вот подарки. Мы рады предложить их тебе сейчас. Не причиняй нам вреда, дай нам благословение, а когда ты будешь возвращаться домой, делай это мирно».

В середине 70-х годов в озере Ануси, в самом сердце малагасийской столицы Антананариву, завелись крокодилы. Нет-нет да и выползали они погреться на солнце, а к ночи не страшились выбираться на асфальт и, по слухам, даже приставали к прохожим. Охотиться на них не разрешалось — и неспроста! В крокодиле жители Мадагаскара видят собрата, предка, так как верят, что произошли от крокодила. В старину его убивали только в отместку за павших друзей. По поверьям, за неоправданное убийство рептилии может последовать смерть человека. На озере Итаси бытовал обычай каждый год обращаться к рептилиям с публичным предупреждением о том, что за гибель каждого из своих близких и друзей люди будут убивать по крокодилу, то есть мстить будут только за причиненное зло и только злонамеренным животным.

Если крокодил съедал человека, местный вождь или старейшина во главе многочисленной процессии отправлялся на берег водоема и увещевал семью «преступника» выдать его в руки правосудия. После этого в озеро или реку бросали крюк с насаженной на него приманкой. На следующий день на берег вытаскивали (как все были убеждены) виновника преступления или, по крайней мере, его родича. После тщательного расследования мотивов преступления крокодила приговаривали к казни. Когда справедливость торжествовала и десница правосудия поражала предполагаемого виновного, его горько оплакивали и хоронили как родственника. Над останками рептилии насыпали холм, а место, где покоилась голова, отмечали камнем.

В Африке есть неукоснительно соблюдаемый закон: табу необходимо выполнять полностью, сознательно и до конца! И горе тому, кто пытается поступать иначе. «Остерегайтесь соблюдать запрет наполовину, это все равно что съесть бульон и оставить в нем кусок мяса», — гласит обычай, закрепленный в поговорке.

— Половинчато исполнять запрет — все равно что воздержаться от бананов, повинуясь фади, но съесть листья банана, — пошутил как-то Ришар Андриамандзату.

Будучи сыном современной, анархической России, которая сильно страдает от таких завезенных в страну в последние годы «болезней», как шкурный эгоизм и синдром вседозволенности, я с нескрываемой завистью воспринимаю запреты на Мадагаскаре. Разве случайно, что там самый низкий процент зараженности СПИДом, причем не только среди африканских стран, но и по отношению к соответствующему показателю во всем мире. Фади, большие и малые, как бы маленькими вешками, ориентирами обозначают человеку наиболее безопасный путь по жизни, помогая избегать отрицательного, худшего. Каждое табу — это, в сущности, антитеза идеалу, к которому мы стремимся, предостережение об опасности на нашем пути к нему, а в целом запреты как бы огораживают наше кратковременное странствие по земному миру от зла. Конечно же по этому пути нелегко следовать, ибо подчас кажется, что нарушение запрета — более прямая и легкая дорога к цели. Человек же слаб и начинает себя уговаривать: «О чем говорить! Так оно ближе. Фади же — всего лишь суеверие, хотя, разумеется, и основанное на каком-то конкретном историческом событии…»

В бездушном, матовом свете европейской логики все допустимо, что не таит в себе непосредственной угрозы человеку — но ведь почему-то мало кто думает о том, что за все есть и неотвратимое наказание, которое непременно наступает со временем! Малагасиец об этом — слава богу! — думает. Вряд ли, к примеру, он полностью согласится с тезисом о том, что причиной отказа принимать в пищу фуди (так здесь зовут ткачиков) является лишь услуга, которую человеку оказали воробьи: с ними занахари (бог) прислал на Мадагаскар рис. Это будет частичным объяснением, полуправдой. Главное же в том, что подобная трапеза разрушит идеальное состояние жизни и духа на данный момент. Причины здесь чисто религиозные. «Проклятие тому, кто дерзнет нарушить фади!» — это произнесено много лет назад при посвящении в табу и помнится всю жизнь так же крепко, как и то, чем чревато его нарушение. Табу — это запрет на вещи, противопоказанные здоровью и процветанию, как личному, так и общественному.

Первоочередной интерес солдата, отправляющегося на войну, — быть храбрым, победоносным и сохранить жизнь в бою. Те же самые цели у мятежника или грабителя. Целиком на себя люди никогда не надеются, если они не глупцы. На Мадагаскаре в помощь себе обзаводятся фетишем (талисманом) «знаменитый дикий вепрь», который действует при условии соблюдения соответствующих фади. Порицаются и не допускаются поведение и действия, благоприятствующие трусости и страху, поражению и смерти. Все, что противоречит поставленной цели, мешает идти по пути, ведущему к ней, запрещено. Запрет — это здравая идея, разумная мысль, подаваемая при определенных обстоятельствах. Солдату заказано: входить в дом, где недавно был покойник, есть остатки пиши с поминок, мясо застреленных животных, лежать на животе и пить проточную воду — поскольку все это напоминает о возможности смерти. Текущая вода уносит все с собой, убегает в неизвестность, в небытие. Один вид ее напоминает о невозвратном, тогда как цель — вернуться домой целым и невредимым.

Чтобы не набраться трусости, нельзя есть ежей и дикобразов, побежденных петухов и быков. Воину и вору нельзя сидеть на краю утеса или на выступе голой скалы — не будет твердости и надежности в его действиях. Если он притронется с голода к подгорелому рису, прилипшему ко дну кастрюли, то деревня, на которую он собирается напасть, сплотится и даст ему отпор.

Все детали надо учитывать! Лишь выполняя эти табу, можно победить и вернуться домой на щите — только тогда сработает талисман. Сам по себе, без помощи человека, он бессилен.

Цель любого табу реалистическая — противодействовать всему, что неприязненно, враждебно человеку, исключить все это из своей жизни. Возбраняются вещи и поступки, имеющие сходство или связь со злом, наводящие мысль на зло.

Некоторые табу — дети обычая. Свою силу и добродетель они черпают в таких институтах, как семья и община. Для малагасийца обычай — нечто большее, чем простая привычка. Иначе говоря, это предписанный всем житейский этикет, установившийся стиль поведения, которого обязан придерживаться каждый. Здесь нет четкой религиозной основы, однако налицо неизменно, но вместе с тем стихийно, по-разному проявляющаяся, естественная реакция на определенные ситуации, присущая островитянам. В этой облеченной в эмоции реакции в каждом конкретном случае выражаются твердость, энергия воли или сила желания, любовь или ненависть, месть или ревность, страсть, сочувствие, симпатия или антипатия и стихийное отвращение от чего-то, ужас при соприкосновении с чем-то нежелательным, сулящим опасность… Влияние фади выражается в совершенно определенных и разнообразных эмоциях.

Идеал малагасийца и главный его интерес — жить мирно и в безопасности, в знакомой обстановке, среди хороших, добрых вещей и добрых дел. Случайно или нет, но он не станет обгладывать косточки птичьего крыла, а отвернется от них. Откажется спать на подушке, набитой птичьими перьями. Птичье крыло олицетворяет бесцельное движение, неустойчивость, то есть нечто, противоположное безопасности и миру. Перья же противоречат самому ощущению безопасности. И малагасиец предпочитает ночью сложить ладони вместе, положить их под щеку, а не спать на мягкой подушке.

Рассуждения и действия, построенные на антитезе, на контрасте, на противопоставлении противоположностей — основа всех запретов, что позволяет лучше вникнуть в их природу и внешние проявления, то есть в национальную психологию малагасийцев. Путем ограничений они ведут нескончаемую войну с противниками жизни и здоровья, счастья и процветания, безопасности и послушания воле предков, с антиподами всех идеалов: малагасийцы лелеют свои идеалы, как то, что необходимо в высшей степени для правильной жизни. Табу, одетые в многоцветье яркой символики в сочетании с пестротой экзотики, активно атакуют все, что противоречит представлениям малагасийцев об идеальном существовании.