Гордость и предубеждение Джасмин Филд

ГЛАВА 22

Джаз была очень счастлива. В «Ньюс» появилась ее первая колонка. Все друзья и родственники звонили в редакцию, чтобы выразить свое восхищение. И Агата ничего не имела против, так как Мадди убедила свою начальницу, что тем самым Джаз делает им отличную рекламу: журналистка «Ньюс» остается специальным корреспондентом их журнала. После разговора с Джаз Мадди решила, что она должна остаться у них в качестве внештатного репортера.

Когда телефон зазвонил в очередной, бесчисленный уже раз. Джасмин радостно подняла трубку:

— Редакция журнала «Ура!», добрый день!

— Мне кажется, у нас был договор, — пролаял противный голос на другом конце провода.

— Извините?

— Какого черта ты послала свою колонку в «Ньюс», когда я позвонила тебе первой? — Это была Шарон Уестфилд, и она просто харкала кровью.

Хотя Джаз и застигли врасплох, девушка не смутилась. Она знала, что ничего им не обещала.

— Извините, Шарон, но…

— Извините? Я покажу тебе — извините! Девчонка! Думаешь, ты можешь мне безнаказанно делать гадости? После того как мы напечатали фотографию твоего милого семейства…

Джаз решила не говорить пока, что ее родные не в восторге от того, как их обманули и извратили их слова.

— Что ты о себе воображаешь? — продолжала орать Шарон. — Да ты сроду не получила бы эту дурацкую награду, если бы я не шепнула словечко кому нужно. Предупреждаю тебя, девочка, если в твоей биографии есть хоть какое-то пятно, я его найду. Считай, твоя карьера кончена. — И она повесила трубку.

Джаз была сбита с толку. Она ведь ничего дурного не сделала. И имеет полное право сотрудничать с любой газетой, которая ей нравится. Шарон Уестфилд явно хамка и сумасшедшая.

А теперь она стала врагом Джаз.

Мадди, когда Джасмин рассказала ей о звонке, отнеслась к этому философски. Одна из ее приятельниц работала у Шарон, так что Мадди все о ней знала.

— Не бери в голову, — успокоила она Джаз. — Через неделю Шарон и имени твоего уже не будет помнить. У нее сейчас неприятности: она разводится, и ты просто попала под горячую руку. Во всяком случае, на сегодня выкинь все дурное из головы — мы идем на Гарри Ноубла. Выше голову — это мой приказ.

Когда Мадди и Джаз вошли в фойе Пембертонского театра. Джаз чувствовала себя просто скверно. В животе была тяжесть, будто она наелась камней. Театр был битком набит всякими знаменитостями. Джаз не знала, на кого и смотреть. Они с Мадди протиснулись сквозь толпу и поднялись по лестнице — их места были в первом ряду бельэтажа. Джаз хорошо знала этот театр, и он был красив, как всегда. Но никогда раньше она не испытывала такого страха при виде сцены. Сцена была огромной, и Джаз начала беспокоиться за Гарри. Не потеряется ли он в таком огромном пространстве? Каково быть актером? Все эти люди жаждали незабываемого представления — а он сегодня будет совсем один. Все эти люди хотели, чтобы Гарри Ноубл отработал их деньги. Если он собьется хоть единожды, сотни зрителей будут очень разочарованы. Джаз вдруг охватил ужас: всего через месяц ей предстоит делать то же самое, что Гарри будет делать сейчас, хотя и не в таком огромном и престижном театре.

Она взглянула на богатую лепку и живописный плафон над головой. Настоящий шедевр: мастерам, наверное, несколько лет потребовалось, а может быть, и десятилетий, чтобы все это создать. Но сегодня вечером все будут смотреть не на потолок. Она не спускала глаз с красного бархатного занавеса. Интересно, что Гарри сейчас делает? Джасмин не сомневалась, что Ноубл полностью сконцентрируется на роли, в отличие от нее — Джаз отвлекает любая мелочь. Боже, он, наверное, очень страдает, наблюдая ее игру на репетициях. Джасмин с трудом заставила себя переключиться на другую тему, а то так недолго впасть в настоящую депрессию.

Мадди же рядом блаженствовала.

— Боже, ты только посмотри кто там! А рядом! — завизжала она от восторга, неприлично тыча пальцем.

Да уж. Кого только здесь не было: актеры, режиссеры и вообще всевозможные знаменитости. Джаз заметила Брайена Питерса, который, к немалому ее удивлению, широко ей улыбнулся из амфитеатра. В зале наступила тишина, когда в своей ложе появилось семейство Ноублов. Джаз отметила, что Гарри унаследовал эффектность матери и мужественные черты отца. Оба царственно всем улыбнулись.

Затем свет стал гаснуть, и Джаз охватили восторг, страх и всепоглощающее чувство переживания за Гарри.

Декорации представляли собой интерьер дома пятидесятых годов двадцатого века: маленькая кухня, полиэтиленовые чехлы на диване. Детали были особенно удивительными. Она могла даже разглядеть золотое тиснение на корешке книги, лежавшей рядом со стойкой с напитками. Где-то за сценой хлопнула дверь, и в комнату вошел Гарри. Или скорее — тяжело ступил Гарри. Джаз даже не узнала его сначала и подумала, не произошла ли ошибка. На нем были домашние потрепанные брюки, подпоясанные ремнем выше талии, что делало его ноги короткими, а живот большим. Плечи поникли, шея напряжена, а голова понуро опущена, будто придавлена несчастиями. Волосы Гарри были набриолинены и выглядели ужасно.

Он выкрикнул имя женщины и, не получив ответа, подошел к холодильнику достал оттуда бутылку пива и рухнул на диван.

Джаз сидела, не шелохнувшись. Со знанием дела Гарри резким движением открыл бутылку и не спеша выпил половину. После чего рыгнул, вызвав смешок в зале. Затем обхватил голову руками — жест, от которого у Джаз сжалось все внутри, — и с тоской посмотрел в зал. Девушке казалось, что он смотрел прямо на нее. Она залилась краской в темноте.

Сегодня Ноубл говорил на техасский манер, растягивая слова, но голос был все тот же: глубокий, с этим его особым тембром. Два с половиной часа актер рассказывал о своей жизни, своих желаниях, о жертвах, которые он принес. Каждое, даже самое незначительное его движение было завораживающим. Гарри вызывал взрыв эмоций зрителей чуть заметной мимикой лица, заставляя их смеяться и плакать. Он полностью владел аудиторией, он властвовал над публикой. Он превратил эти сотни отдельных индивидуумов в некое единое мыслящее существо. Когда Гарри заплакал и совсем немужское всхлипывание вырвалось откуда-то из недр его живота. Джаз думала, что у нее разорвется сердце. Он просто зачаровывал зрителей.

Только один-единственный раз она на мгновение отвлеклась от пьесы. Это случилось, когда Гарри снял рубашку. Удивительно красивый, гладкий, оливково-бронзовый торс, мужественные плечи, сильные руки и беззащитный затылок… Джаз еще никогда не видела у мужчины такого красивого тела, и его природная грация впервые вызвала у нее мысль, что было бы здорово как-нибудь появиться с ним на тусовке. Джасмин никогда раньше не разглядывала Гарри, и сейчас, когда ее никто не видел, она впилась в него глазами. И ей стало страшно. Девушка с удивлением поймала себя на мысли, что он мог бы уже принадлежать ей. Она могла бы быть его любовницей. Джасмин улыбнулась — эта мысль показалась ей забавной.

Когда спектакль закончился и Гарри вышел поклониться публике (а он делал это не спеша и искренне, словно стараясь отдать должное каждому в зрительном зале), Джаз тоже сидела и хлопала. Но ей хотелось, чтобы все исчезли, и чтобы остались только он и она. Ей хотелось оказаться там — на сцене, рядом с ним. Теперь Джаз желала, чтобы прожектор осветил ее и Гарри узнал, что она здесь, в зале. Девушка неожиданно почувствовала острый приступ ревности ко всем, чьи взгляды ловил Гарри, кланяясь. Ей захотелось, чтобы он принадлежал только ей. И когда Джасмин мельком взглянула на восторженные лица зрителей, не отводя надолго взгляда от Гарри, она впервые испытала чувство благодарности к нему за то, что он когда-то одарил ее своим вниманием.

Перед спектаклем Джаз предупредила Мадди, что они должны покинуть зрительный зал еще до того, как опустится занавес, но теперь об этом и речи не могло быть. Она сидела, забыв обо всем. Когда это Гарри, интересно, успел выучить текст, отрепетировать, войти в роль? И все это он сделал, работая над их спектаклем.

Наконец тяжелый занавес опустился окончательно, и было ясно, что он уже больше не поднимется. Зрители неохотно стали выходить из зала, и Джаз слышала обрывки их разговоров: «Второй Лоренс Оливье… гениальный… фантастический…»

Они с Мадди долго продирались сквозь толпу. Иногда девушкам казалось, что они уже застряли навечно, и, конечно же, им пришлось отстоять длинную очередь в туалет. Мадди подправила макияж, но когда Джаз посмотрела на себя в зеркало и увидела распухшие глаза, красный нос — последствия сорокаминутных, с небольшими интервалами, слез, — она поняла, косметика уже не поможет. Только через день-два ее лицо обретет прежний вид.

В результате они одними из последних покидали театр.

Подойдя наконец к двери, Джаз остановилась и закрыла глаза, подставив лицо и разгоряченное, липкое от пота тело приятному ночному ветерку.

— Джасмин? — услышала она вдруг удивленный голос.

Девушка открыла глаза и с ужасом поняла, что перед ней стоял Гарри, одетый в свежую белую рубашку и в узкие темные брюки, на плечи накинут пиджак. Только две недели прошло с их последней встречи, но за это время столько всего случилось, что, казалось, минуло несколько месяцев. В первую минуту оба были так поражены и чувствовали такую неловкость, что не знали, что и сказать. Досада и злость на себя волнами накатывала на Джаз. Зачем она поддалась уговорам Мадди и пошла с ней? Что Гарри теперь о ней подумает? Это было невыносимо.

Гарри тоже не знал, как себя вести.

— Поздравляю с наградой, — выговорил он наконец.

«Откуда он знает об этом?»

— Поздравляю со спектаклем, — выдавила из себя Джаз. Она внезапно почувствовала такое смущение, что даже не заметила, что сегодня он и сам не слишком-то красноречив.

Наступила тягостная пауза.

— Как дела? — задал он наконец вопрос.

— Замечательно, спасибо. А у вас? — ответила она.

— Я… Я не знал, что ты будешь в театре, — продолжал Гарри. — Могла бы в перерыв зайти за кулисы, и мы бы что-нибудь выпили.

— О, — с пониманием дела сказала Джасмин, стараясь ответно смотреть ему в лицо.

Она впервые обратила внимание на его верхнюю губу — до чего же красивая. И какие удивительные скулы.

— Как Джорджия? А Мо? — спросил Гарри так, словно он не видел их несколько лет.

Джаз не знала, что ответить. Что Джорджия совсем пала духом? Что Мо спятила? Кажется, ее мозги совсем не варят.

Тут заговорила Мадди:

— Мистер Ноубл, меня зовут Мадди Оллбрук. Я начальница Джаз. Нам так повезло, что мы достали билеты.

Гарри посмотрел на Мадди, и Джаз удивилась: он широко ей улыбнулся и протянул руку.

— Друзья Джаз — мои друзья, — просто сказал он. — Вам понравился спектакль?

Мадди издала совсем не женский звук, который означал: «да».

— Вы были… вы были неподражаемы, — наконец выговорила она.

Гарри дружески ей улыбнулся.

— Спасибо за теплые слова. Большое спасибо. Они для меня значат очень много.

Затем он снова посмотрел на Джаз, которая никак не могла прийти в себя от всего увиденного и услышанного. Это был другой Гарри, не имевший ничего общего с тем, которого она знала. Наверное, он еще под впечатлением спектакля. Единственное возможное объяснение.

Внезапно девушка вспомнила о своем красном носе и сказала с упреком:

— Вы заставили меня плакать. — Жаль, что ей не разобрать выражение его глаз.

Гарри ничего не сказал. Он повернулся к Мадди.

— Значит, вы из прессы? — спросил он ее. — Надеюсь, вы будете не слишком сурово отзываться о моей игре?

Мадди с удивлением и обидой посмотрела на него.

— Представьте себе, не все журналисты такие уж хищники, жаждущие крови.

— Я считаю, у вас замечательный журнал, — искренне сказал Гарри.

— Ну, скорее был. — Мадди посмотрела на Джаз. — У нас действительно замечательные сотрудники, но вот читатели — увы, их уровень невысок. Присутствующие, конечно, не в счет, — смущенно добавила она.

Гарри заверил ее, что нисколько не обиделся.

И вдруг, словно что-то вспомнив, посмотрел на обеих.

— Пожалуйста, задержитесь на минутку, я бы хотел вас познакомить со своими родителями. — Вы не против?

Джаз не знала, что и сказать.

— Они будут очень рады, — продолжал он. — Джасмин, ты ведь уже знаешь мою сестру. Они все пришли сегодня. Всего на одну минуту.

Это звучало мило и естественно, но Джаз все равно не знала, что сказать.

За нее ответила Мадди:

— С удовольствием, мистер Ноубл! — И, взяв Джаз под руку, подтолкнула ее обратно к фойе.

Там они увидели Кэрри и Ноублов-старших. Люди, проходившие мимо, кивали им и улыбались, не в силах оторвать от них взгляда, будто они были членами королевской семьи. Из прессы и со слов Гилберта у Джаз создалось впечатление, что родители Гарри — люди высоконравственные, но очень холодные, не способные на проявление любви. Поэтому Джаз была крайне удивлена, наблюдая, как отец Гарри крепко обнял сына, и они долго так стояли, обнявшись. Отец не проронил ни слова — он просто не мог, так как в глазах его стояли слезы. Потом Гарри наклонился и обнял мать: ее лицо светилось счастьем, и слезы радости бежали по щекам. Кэрри крепко обняла брата, затем посмотрела на Джаз, и на ее лице появилась застенчивая, но гордая улыбка. Джаз улыбнулась в ответ, испытывая стыд: вот свинья, ни разу о ней не вспомнила.

— Мама, папа, познакомьтесь — это Джасмин Филд. Моя Элизабет Беннет.

Его родители сделали вид, будто много слышали о Джаз, заулыбались и по очереди пожали ей руку. Более того, его мать взяла руку девушки в свои ладони и крепко сжала ее. Они, наверное, были сегодня просто в отличном настроении.

Джаз пролепетала что-то нечленораздельное: вроде того, что они дали миру великого человека, которым могут гордиться, и что ей нужно уже идти, а им побыть в семейном кругу. После этого девушка быстро попрощалась с Гарри и, подхватив Мадди, направилась к выходу.

Но Гарри последовал за ней.

— Ты придешь на следующую репетицию? — спросил он, прислонившись к дверному косяку и пристально глядя на Джаз.

— Да, — проговорила Джаз, — но я ведь совсем не умею играть. Это ничего?

Улыбка Гарри излучала такую любовь, что девушка на какое-то время совершенно забыла о своем противоборстве с ним.

— Время есть, и мы можем еще раз пройти все эпизоды, — сказал он. — Думаю, сейчас особое внимание нужно уделить последней сцене, в которой Дарси делает предложение во второй раз, так что на репетиции нужны только мы с тобой, ну и, наверное. Мэт. Чуть позже подойдет Кэрри, чтобы обсудить с тобой костюмы. Она считает, что это самое удобное время, так как ты будешь одна. А после этого мы можем пойти куда-нибудь в кафе. Ладно?

Джаз впервые слышала, чтобы Гарри выдавал такие длинные предложения. Она кивнула. И тихо сказала:

— Ладно.

На этом она расстались.

— Так, значит, это и есть тот самый Гарри Ноубл? — мечтательно сказала Мадди. — Джасмин, он великолепен. Он — божество. Такой высокий. И сильный. А эти глаза. А зубы — их делали в небесной стоматологии, не иначе. Ах, я таю, словно Снегурочка весной…

В другое время Джаз посмеялась бы, но сейчас ей было не до шуток.

— Как я могла поддаться на твои уговоры и пойти на спектакль?! — сказала она, чуть не плача. — Все из-за тебя, Мадди.

Мадди остановилась и нахмурилась.

— Что же такого плохого я сделала? — спросила она с недоумением. — Он был так рад тебя видеть.

Джаз покачала головой, словно пытаясь разгадать какую-то загадку.

— Он только старается доказать, что я во всем ошибаюсь! — Она была в отчаянии. — Это все маска, в душе же Гарри смеется надо мной.

— Даже если и так, то маска чертовски красивая, — заключила Мадди.

Ей хотелось спросить Джаз, все ли у той в порядке со зрением и с мозгами, но она поняла, что подругу сейчас лучше не трогать. Мадди хотела было продолжить обсуждение достоинств Гарри, но через пару секунд поняла, что Джаз не слушала ее: с ней явно творилось что-то нехорошее.