Гордость и предубеждение Джасмин Филд

ГЛАВА 24

«Что за жизнь будет у меня без любимой работы?» — размышляла Джаз. Она никогда раньше об этом не задумывалась. Впервые она поняла, насколько работа и карьера важны для нее. Журналистка. Не такая уж и уважаемая профессия. Не то, что врач или пожарный. Но для нее журналистика олицетворяла собой интеллигентность, любознательность, интерес к жизни других, а также финансовую независимость. И все это Джасмин может потерять в одно мгновение. Что, интересно, Джорджия думает о своей профессии? И еще более важно: как себя ощущает Джоузи, став домохозяйкой? И что она почувствует, потеряв теперь благодаря Джаз этот статус? Интересно, а что Фиолетовые Очки думают о своей профессии? Джаз вдруг многое стало ясно. Неудивительно, что эта женщина просто из кожи вон лезет, чтобы казаться значительной. Ее ведь окружают люди, которые не сомневаются, что они гораздо важнее ее. Как все ужасно! А Джаз не жалела обидных слов в ее адрес. «Хотя, — решила Джасмин, не совсем еще готовая к полному самобичеванию, — Фиолетовые Очки все же очень противная тетка, это уж точно».

В последующие несколько дней она много и мучительно размышляла, пытаясь понять, почему именно Джоузи она выбрала в качестве своей, теперь столь знаменитой героини. Потому что этого хотела главный редактор? Неужели Джасмин продала свою семью по прихоти редактора, чтобы сделать никому не нужную карьеру?

Нет, что за ерунда лезет в голову. Она искренне верила в Джоузи. Жизнь младшей сестры не была идеальной, но, по крайней мере, ей казалось, что Джоузи нашла смысл существования. Да, ей приходилось идти на некоторые жертвы, но сестренка казалась счастливой.

Во всяком случае, одно Джасмин знала наверняка — как бы она ни любила работу и карьеру, но свою семью она любила гораздо больше. Так что надо просто терпеливо подождать, когда все нормализуется, а ее карьера, рано или поздно, все равно состоится.

А сейчас, когда пресса готовит травлю ее родных, она будет вместе с семьей.

Джаз стала лениво прикидывать, чем бы еще она могла заняться в жизни. А что, неплохо бы поступить в пожарные!

В тот же вечер она позвонила Мо, и подруги договорились встретиться дома. Ситуация складывалась не самым лучшим образом.

— Знаешь, если только он даст этот материал в желтую прессу, между нами все кончено, — сказала Джаз дрожащим голосом, не в силах сдерживать эмоции. «Относись я лучше к Гилберту, — подумала она с горечью, — сейчас разговор был бы иной». Но Мо наверняка ради подруги сделает все, что может. Когда мать Мо умерла, ей было всего двадцать, и все Филды тогда отнеслись к девушке, как к родной. Их столько всего связывает. Гораздо больше, чем Мо и Гилберта.

— Я все понимаю, — тихо ответила Мо. Ее ответ больно кольнул Джаз. — Но я боюсь, что у Гилберта нет другого выхода.

Джаз взорвалась:

— Нет есть! Очень даже есть!

— Джаз, он должен думать о своей карьере. Ты и сама это понимаешь.

— Нельзя делать карьеру таким образом!

— Но это его единственный шанс, — ответила Мо. — К тому же нам сейчас нужны деньги.

Джаз молчала.

Мо пришлось добавить:

— Потому что мы решили пожениться.

Джаз уставилась на подругу не веря своим ушам.

Они долго, не отрываясь, смотрели друг на друга. Казалось, прошла вечность.

— Ты не хочешь меня поздравить? — грустно спросила Мо.

— Поздравляю, — сказала Джаз и вышла из кухни. Слезы брызнули у нее из глаз.

Она лежала в ванной, и слезы текли прямо в воду. До чего же все скверно! Ее карьера доживает последние минуты; она влюблена в человека, которого презирала и так страшно оскорбляла; она навлекла беду на свою семью; на ее глазах старшая сестра потеряла веру в любовь; и в довершение всего — лучшая подруга выходит замуж за человека, остроумия у которого не больше, чем у табуретки…

Хлопнувшая входная дверь резко вывела Джаз из состояния транса. Девушка вдруг почувствовала, что вода в ванной совсем остыла, а она вся покрылась мурашками.

Каждое утро Джаз ждала, когда же на них выльется ушат дерьма. Но по каким-то причинам газеты предпочитали другие скандалы: слава Богу, футболисты и политики занимали прессу больше, чем актеры. Каждое утро она просматривала все газеты и журналы и каждый раз с трудом сдерживалась, чтобы не закричать от радости, не найдя там шедевра Гилберта. Листая в полном безумии страницу за страницей все издания, Джасмин словно встречалась там со своими собственными «бесами»: со своей самонадеянностью в суждениях о других, своей ограниченностью в попытках вовлечь семью в раскручивание карьеры и своей полнейшей профессиональной некомпетентностью.

К ее большому удивлению, жизнь продолжалась. И шла как обычно, правда все Филды теперь больше общались друг с другом по телефону. Ну, еще Майкл теперь не жил дома, и родители Джаз чаще, чем раньше, сидели с Беном. В остальном же жизнь шла своим чередом. Как и раньше, самым неприятным для Джаз в будние дни было ездить в метро на работу, а сама работа, как и раньше, приносила и разочарование, и пьянящую радость в равной степени.

Агата заняла жесткую позицию и не соглашалась оставить Джаз на полставки. Она хотела, чтобы Джаз работала только в «Ура!» на полную ставку и вела, как обычно, свою колонку по выходным. Теперь рядом с именем Джаз в журнале будет красоваться ее фотография. Агата превращала личный успех сотрудницы в разменную монету для журнала. Джаз, напуганная тем, что может скоро потерять колонку в «Ньюс», решила, что выбора у нее нет и придется остаться в «Ура!». Причем, может быть, даже на всю оставшуюся жизнь — если еще Агата позволит ей остаться после страшного скандала. И, конечно, ко всему прочему Джаз регулярно посещала репетиции.

Репетиции теперь проходили совсем иначе. И не только потому, что она полностью игнорировала Гилберта и не разговаривала с Мо, которая окончательно съехала с квартиры, оставив Джаз там одну, и не потому, что Уильям демонстративно обходил ее стороной.

Частично изменения были связаны с тем, что они теперь репетировали в театре, который был свободным всю неделю перед спектаклем. Это привнесло в репетиции больше трепета и страха. Миссис Беннет сыпала анекдотами даже больше, чем прежде. Мистер Беннет расхаживал по залу, выпятив свой великолепный живот и с тоской поглядывая в зрительный зал. Остальные актеры теперь говорили громче и быстрее, чем в заплесневелом церковном зале.

Но главное, что изменилось, — это сам Гарри, которого теперь было не узнать. Он стал приветлив со всеми, вел себя очень просто и доступно. В перерывы он разговаривал с актерами, интересуясь их мнениями и переживаниями по поводу своих ролей. Так что теперь, в интерьере викторианской роскоши, все чувствовали себя даже более раскованно, чем на репетициях в замызганном помещении церкви.

Настроение Гарри сказалось и на его режиссерской деятельности. Сами репетиции стали проходить спокойнее, актеры были довольны, и с каждым днем спектакль становился все лучше. Единственной, кому новый стиль Гарри не слишком пришелся по душе, была Сара Хейз. Джаз вновь ощутила в себе способность ненавидеть, особенно наблюдая, с каким презрением Сара смотрела на каждого, с кем в тот или иной момент разговаривал Гарри. Хотя Джаз теперь понимала — и от этого ей было стыдно, — что ее ненависть к красавице актрисе объясняется прежде всего ее всепоглощающим страхом, что в один прекрасный день Сара действительно отнимет у нее Гарри. Нельзя было не признать, что эта женщина необыкновенно хороша — этакое изысканное насекомое. И создавалось впечатление, что Гарри даже было приятно, когда Сара в очередной раз спрашивала у режиссера совета. Одно из двух: либо он просто демонстрировал невероятное терпение, либо ему нравились ее заигрывания. Не мог же Ноубл не видеть ее коварство? Джаз пыталась себя убедить в объективности собственных наблюдений, на которые никак не влияли ее тайные надежды.

Но надежды надеждами, а факты фактами: она была единственной в труппе, кому Гарри теперь практически совсем не уделял времени. Пару раз Джаз поймала на себе его взгляд, но и этот взгляд теперь стал другим: более задумчивым, чем раньше, и в нем читалась явная ностальгия. «Возможно, он думает о том, что еще удачно отделался», — пришло в голову Джаз. Теперь стоило ей взглянуть на него, как он тут же отворачивался.

Сцены, в которых они оба были заняты, давались Джасмин с большим трудом и были по-новому мучительны для нее. Чем ближе был знаменательный вечер, тем спокойнее казался Ноубл. Джаз же, наоборот, чувствовала себя все более и более беззащитной и страшно напуганной. Это было глупо, но когда она стояла на сцене, то казалась себе ничтожно маленькой, и у нее начиналось головокружение. На Джаз огромной черной тучей наплывал день спектакля; придется выйти к публике, которая заплатила деньги, и не забыть ни одного слова роли, и при этом еще двигаться по этой сцене. Оставалась всего одна неделя.

— Нет-нет, ты можешь сыграть эту сцену лучше. О чем думает Лиззи? — спросил как-то Гарри под самый конец репетиции одной из финальных сцен, когда Джаз, невнятно проговорив свой текст, замолчала.

— Она думает, что… — Джаз покраснела, — …что любит Дарси, но что он из другого крута.

Гарри кивнул.

— Что, как мы все знаем, просто смешно. И, что мы тоже знаем, а Лиззи пока нет, Дарси отвечает ей взаимностью. Так что в этом отрывке должна сквозить драматическая ирония, ты согласна?

Джаз наклонила голову.

— Хотя, возможно, — продолжал он терпеливо, — ты сегодня не очень сосредоточена. В таком случае мы зря тратим время. Ты согласна?

Она униженно кивнула.

— И к тому же талант, — продолжал он.

Джасмин, нахохлившись, уставилась в пол сцены. Там было множество разных отметин и кусочков блестящей клейкой ленты, по которым рабочие сцены знали, куда и как следует ставить декорации в темноте. Все актеры сидели молча, только Сара начала громко и притворно кашлять, вызвав тем самым у Джаз страстное желание задушить ее.

— Послушай, Джаз, — мягко сказал Гарри, — эта неделя самая тяжелая. Но, возможно, следующая будет самой счастливой в твоей жизни. Верь мне.

Он старался не смотреть на нее долго. Джаз действительно изменилась после той истории с ее сестрой и Уильямом Уитби. Такое чувство, будто вся ее нервная система, которая до сих пор была надежно защищена толстым слоем дерзких острот, теперь обнажилась. Время от времени он ловил в ее глазах страх. Несчастье, случившееся в семье, вызвало у Джасмин как раз те реакции, которые он так безуспешно пытался получить во время своей идиотской игры в Откровенность.

Гарри одолевали терзания. Должен ли он сейчас помочь ей избавиться от своего страха? Или лучше оставить все как есть и радоваться, поскольку игра Джасмин неожиданно обрела новую глубину?

На завтра был назначен прогон всей пьесы, на послезавтра — техническая репетиция, а затем, в следующие два вечера, уже генеральная репетиция. Потом день отдыха — и спектакль! Джаз с трудом в это верила. Она очень боялась, что Гилберт опубликует свой пасквиль как раз накануне или даже в день спектакля, что вызовет еще большую сенсацию, и тогда ей придется выдержать в тот день двойное унижение. Просто кошмар какой-то!

После того как Гарри закончил репетировать с ней сцену, Джасмин села в конце зала и стала наблюдать, как он работает с Джеком и Джорджией. Что придает его лицу такую мужественность: римский нос или эти скулы, словно выточенные из гранита? Джаз не знала. Да и какая разница? Она стала наблюдать репетицию.

К Джеку и Джорджии не было никаких замечаний: они эту сцену прошли уже много раз. В этом эпизоде юные влюбленные Джейн Беннет и мистер Бингли впервые встретились. Они посмеялись над какой-то шуткой, и, к удивлению Джаз, Гарри смеялся вместе с ними. Судя по жестам и движениям Джорджии, ей теперь было гораздо легче общаться с Джеком, чем в первое время после их разрыва. И еще одно заинтересовало Джаз: Джек явно с трудом сдерживался, чтобы не прикоснуться к ее сестре. И держался при этом не как уверенный в себе любовник, а совсем иначе, как мужчина, считающий, что на большее ему и надеяться нечего.

Перемена налицо! Черт возьми, что же произошло? Как же она упустила? И как же Гарри это позволил?

Джаз решила после репетиции попросить Джорджию подвезти ее — если только она сама поедет домой — и выяснить, что же происходит.

В этот момент пришла Кэрри. Она несла два красивых платья, и вид у нее был крайне возбужденный.

— Надеюсь, они вам понравятся, — сказала она Джаз тихим, совсем девичьим голосом.

Джаз взяла платья и потеряла дар речи. Она почувствовала, что на глаза наворачиваются слезы. Господи, это уже становилось смешным — в последнее время абсолютно все вызывало у нее слезы.

— О, Кэрри, они восхитительны, — произнесла Джасмин дрожащим голосом.

Кэрри довольно улыбнулась.

— Они должны очень пойти к твоему лицу и к волосам, — сказала она.

— Ты хочешь сказать — гармонировать с красным носом и прыщами? — улыбнулась Джасмин. — Идеально!

Кэрри засмеялась, и Джаз принялась рассматривать тонкую вышивку бисером по лифу. Она не заметила, как Кэрри вся зарделась при появлении Мэта.

— Как дела, девушки? — спросил он.

— Ты видел потрясающие платья, которые сделала Кэрри? — И Джаз показала ему платья.

Мэт взглянул на них, а потом перевел взгляд на Кэрри.

— Ничего другого я и не ожидал, — сказал он ласково, и добрая улыбка осветила его лицо.

Джаз восторженно закивала и зарылась в многослойные юбки. Внезапно она порывисто обняла Кэрри и заплакала, уже в сотый раз за эту неделю.

— Мы с Джеком просто хорошие друзья, — сдержанно сказала Джорджия, когда они ехали в машине. — Поверь, Джаз, у меня с ним все кончено.

Джаз впервые за последнее время искренне улыбнулась.

— Конечно, только похоже, что у него с тобой — нет. — Как приятно хоть изредка поговорить не о грустном.

— Ты ошибаешься, — возразила сестра с легким раздражением, которого Джаз не слышала у нее с детства. — Джек просто относится ко мне по-дружески.

Джаз отвернулась и стала смотреть на дорогу.

— Конечно, ты права, — радостно ответила она.

Джорджия была недовольна.

— Джаз, я вижу, ты мне не веришь. Я считаю, что Джек замечательный парень, наверное, лучшего в жизни я и не встречала. И я получаю большое удовольствие от работы с ним. Вот и все. То, что было между нами, было приятно, но это в прошлом. И мне хорошо одной — наверное, впервые в жизни.

— Ты права, — так же радостно повторила Джаз.

Джорджия тяжело вздохнула и сменила тему разговора.